Ничего, сынок крепись

       Многое скрыто за далью веков… Уходят поколения, и вместе с ними уходит часть нашей истории. Но мне повезло: в архиве моей семьи хранится очень ценная, дорогая сердцу вещь – дневник, в котором мой отец, Хапланов Николай Вениаминович, записывал все, что он помнил о его предках, а значит и моих…
       Папа и на словах многое рассказывал о них. О бабушке Саше, исполнявшей красивейшие песни на греческом языке, о романтичной, как в  книжках, любви его родной тети Евдокии и дяди Николая, о талантливом музыканте, ветеране войны дяде Христофоре, встретившем на фронте свою будущую жену Татьяну, о том, как случилось, что он в 1,5 года потерял маму… Но все-таки чаще я слышала от папы рассказы о Вениамине Васильевиче Хапланове, моем дедушке.  Он стал для моего отца образцом для подражания и великой гордостью.
      
        Хапланов В.В. родился в марте 1907 года в греческом поселке Старобешево Сталинской (Донецкой) области. Я, к сожалению, мало его помню. В детских воспоминаниях сохранились лишь несколько коротких фрагментов… Старый дедовский дом на улице Победы…  Дедушка Веня сидит на крыльце и курит, а рядом цветет ароматный абрикос… 
        Давно уже нет в живых дедушки. Когда его не стало, мне было всего лишь 6 лет. В доме – новые хозяева. Но приезжая в Старобешево, каждый раз болит душа за этим родным местом и почему-то очень тянет туда, к дедушкиному дому, на улицу Победы… Может быть генная память, а может воспоминания о детстве?
И все-таки мне есть, что рассказать о нем, благодаря рассказам и записям его сына, а моего папы. Знаю я, что на долю Вениамина Хапланова выпали все, какие только возможно, людские беды, что тяжелая судьба досталась ему. Но и характер, сила воли были у него крепкие. Потому, видимо, и выдержал все, до конца дней оставаясь стойким и добрым человеком.
       
            В 1927 году был на Украине большой голод. Спасаясь от голодной смерти, многие старобешевцы отправились на Кубань. «На Хобан», - говорили они по-своему.  Убегая от голода, пятнадцатилетний Вениамин Хапланов вместе с родителями, братьями и сестрами, тоже побывали там. Не всем из большой семьи удалось пережить голод, двое детей погибли. Вениамин выжил, вернулся.
           Едва обзавелась семья хозяйством, -  и поле засеяли, и кони стояли сытые и сильные, и быки, - как началась коллективизация. Потребовали у главы семьи, Василия Игнатовича, «добровольно» вступить в колхоз,  отобрали и поле с урожаем, и быков, и лошадей. До самого 1940 года всей семье пришлось стать колхозниками, пахать свое и уже не свое поле… На этом поле, следуя за плугом, прямо на ходу, умер дед Василий, отец Вениамина.
          Я помню дедушку Веню в пожилом возрасте, но со слов папы знаю, что был он красивым видным парнем. Окончил 4 класса, что в ту пору считалось большой образованностью. В своей молодой жене Елизавете души не чаял, с работы всегда встречал.  Через год после женитьбы родился сын Николай, мой отец. А еще через 1,5 года Елизавета родила девочку, но при этом случилось страшное. По ошибке докторов произошло заражение крови, Елизаветы Марковны не стало... Через 4 месяца после рождения не стало и родившейся девочки, которую назвали в честь матери. 
          Затосковал Вениамин Васильевич. С работы ежедневно шел не домой, а на кладбище, на могилу жены. Сидел у изголовья и курил, курил, курил… И люди, поздно ночью  проходя мимо, пугались: что это с ним, разве можно так убиваться?
Позже, перед самой войной, дедушка все-таки женился. Ведь надо было как-то жить дальше, растить малолетнего сынишку.

           1941 год. Война. Дедушка с первых дней ушел на фронт. В доме остались несколько поколений женщин с детьми, которые в голоде, в холоде, в страхе пережили оккупацию. Среди детей был и мой отец, который через много лет описал в дневнике все, что успел узнать от дедушки о тех суровых событиях:
          «С Вениамином Васильевичем война обошлась круто. В первые ее дни попал его полк в окружение, из которого выбирались поротно и повзводно. Группа, в которой он был, шла аж до снегов. Сил больше не было, с ног валили голод, простуды. Как-то зарылись под утро в степи в стог соломы переждать до темноты и намертво уснули. А проснулись от немецких голосов. Гитлеровцы тыкали в стог штыками и выгоняли из него бедолаг»*.
         Через много лет дедушка рассказывал моему отцу:
-  Вытолкали нас, отобрали винтовки, для которых у нас и патронов не было, забрали и документы. Никогда не забуду нашего молоденького лейтенанта. Стали у него комсомольский билет отбирать, а он прижал его к груди и говорит: «Убейте, но не отдам». Немцы плюнули, мол, черт с ним. И повели нас в какой-то сарай, заперли. А лейтенантик молоденький заявляет: «Все равно убегу!». И через 2-3 дня убежал. Как? Неизвестно. Просто утром проснулись в том сарае, а его нет.
Решился на побег и Вениамин Хапланов. Ночью разобрал угол в сарае и нырнул в дыру. Он успел пройти 2-3 километра, но дыру в сарае заметил часовой, поднял тревогу. По следу беглеца пустили овчарок. Те догнали его и сильно покусали. И через много лет шрамы на теле дедушки напоминали о тех укусах.
         Через несколько дней дедушку с другими военнопленными погнали в лагерь в город Кременчуг…
         «Их было уже несколько сот. Загнали в бывший цех сахарного завода, где стояли какие-то чаны с уже позеленевшей и зачервивевшей сахарной патокой. Голодные люди набросились на эту патоку, жадно поедая ее. Те, кто понимал, кричали:   
- Не ешьте! Это отрава! Умрете!
      Но страшное дело голод. Не слушали, ели»*.
Здесь и проявилась сильная воля дедушки. Голодный, как и все, он не притронулся к той зеленой патоке. Те, кто ел, умирали в страшных муках.
           «Утром распахнулись ворота, к ним задним бортом подъехал грузовик и в его кузов стали зашвыривать трупы отравившихся. Машина делала ходку за ходкой. Погибших, видимо, вывозили куда-то за город. Мертв человек или нет, проверяли не очень. Поняв это, отец тоже притворился мертвым. И его вместе с другими зашвырнули в кузов. И вывезли за город, где сбросили в огромную яму, в которой уже лежали те, кого вывезли раньше. В траншее – несколько сот мертвецов. И среди них он – живой Вениамин Хапланов…
           Сверху эту братскую могилу чуть присыпали землей и уехали. Так, боясь пошевелиться, отец пролежал до темноты. Потом, с трудом раздвигая придавивших его товарищей, выбрался на Божий свет»*.
          Голодный, едва держащийся на ногах, Хапланов шел на восток, в сторону линии фронта. Он был уже в полубреду, когда утром его задержал немецкий патруль. Теперь дедушка оказался в лагере военнопленных в Кривом Роге. Умирали от голода и многочисленных гноящихся ран. И так продолжалось до самой зимы 1941-1942 года.
          Снега навалило на дорогах по пояс. Транспорт немцев увязал в сугробах. Пленных стали выводить на расчистку дорог…
«В одну из групп по расчистке попал и отец. Была окраина города. Мороз. Группу охранял один автоматчик. Куда, мол, они, доходяги,  денутся?
          Стояло в стороне от дороги какое-то разрушенное здание. Отец и еще двое договорились бежать. Один из пленных подошел к автоматчику и попросился сходить за угол здания в туалет. Тот разрешил. Ушел товарищ и не вернулся. Немец послал туда второго. Мол, поторопи, его. Но и этот не вернулся. Тогда отец предложил немцу:
- Давай я за ними схожу.
- Шнель! (Быстро!) – скомандовал тот.
         Теперь их за зданием собралось трое. У отца в руках была лопатка – единственное их оружие.
         Часовой, не дождавшись, не выдержал, сам пошел вернуть их.  Но только он зашел за угол, как на его голову обрушилась лопата отца. Немец упал замертво.
         Это был первый враг, убитый им. Потом их будет много, но этого он запомнил навсегда. Помнил даже лицо.
         Странно устроена человеческая психика. Будучи уже старым и больным человеком, отец говорил, что напрасно он тогда убил немца. Нужно было, мол, просто связать.
        Выскочив из-за здания, трое смельчаков закричали остальным пленным, чтобы они разбегались в разные стороны. И группа (их было человек 15-20) растворилась в снежной степи…».

        До самой весны шел Вениамин Хапланов к своим. А фронт уже был у Сталинграда. Были проверки, допросы, что было логичным, ведь полгода человек где-то пропадал. Но он был счастлив – наконец-то среди своих, в боевом строю.
        Шло великое Сталинградское сражение. Дед был рядовым. И даже после войны не знал номеров полка, дивизии, в которых находился. Помнил лишь, что воевал под командованием Чуйкова. В одном из боев получил пулевое ранение в бедро, но уже через десять дней, не долечившись, вернулся в свою часть.
         О тех суровых боях дедушка рассказывал:
- Жестокие Сталинградские сражения были на берегу Волги. Лежим. Ноги по колено в воде. Отступать, в самом деле, уже некуда. Жара, хочется пить. Но поверхность Волги покрыта горящей нефтью. Саперной лопаткой раздвигаю эту нефть и пью.
     Мучает голод. Уже неделю маковой росинки не было у нас во рту. Знаю, что в вещмешке ничего нет съедобного, но роюсь… И вдруг, - о, чудо! – малюсенький, величиной с пятикопеечную монету, сухарик! Задумываюсь… Съесть самому стыдно, разделить на семерых – и по крупинке не достанется.
– Командир, как быть?
          Сержант берет сухарик, разглядывает его минуту и бросает за спину в горящую Волгу.
         И тут же мы открываем огонь по наступающим немцам…
       
         «Однажды прибыло молодое поколение. Необстрелянное. На краю кукурузного поля шел длительный бой. Немцы предпринимали атаку за атакой. Наши отбили уже много из них, когда стали кончаться патроны. Следующую атаку отбить будет нечем. Ящики с патронами были в 300 метрах за линией наших окопов. Командир послал за ними двоих, в том числе отца. Стояла сильная жара, они побежали, сбросив гимнастерки. Ящики притащили. Побежали вдоль окопов, раздавая бойцам патроны. До своего окопа добежать он не успел. Рядом раздался взрыв. И больше он ничего не помнил. Очнулся в госпитале через много дней. Множество осколочных ранений и сильнейшая контузия. Лечился долго, аж до конца войны. У него исчезла память. Не помнил ни своей фамилии, ни адреса.
          Как-то в палате кто-то произнес фразу «Сталинская область». И он сразу вспомнил адрес…».
          По этому адресу уже в 1946 году его привезла медсестра, в дом внесли на носилках.
           Но воля дедушки и здесь дала о себе знать. Он быстро стал на ноги, пошел работать, стал ревизором в сельпо. И жизнь вроде на лад пошла. Но испытания на этом не закончились…
         
           Через несколько лет пришла новая беда. Кто-то из сельчан попросил жену дедушки, Надежду Николаевну, которая работала продавщицей, продать его личную муку. И добродушная женщина, на свою беду, согласилась. Очень строго в те годы было с этим. Ее арестовали, было следствие, в результате которого ее осудили на два года. Одновременно с этим еще одно несчастье - дедушку парализовало. Он снова, как и после Сталинграда, никого не узнавал, отнялась речь. Лечили его целых 4 месяца. Однажды речь стала возвращаться, вернулась со временем и память... А вот рука и нога остались парализованными до конца жизни.
Тяжело было в те годы семье: прикованный к постели глава, старенькая бабушка, которой, как колхознице, пенсии не полагалась, мой отец и его младший брат – малыши. Немного выручали огород и сад. Об этом в дневнике папы написано очень трогательно:
        «…И копали мы с бабушкой тот огород, пололи, убирали картошку, подсолнух, кукурузу, овощи…
       Как я благодарен по сей день своим одноклассникам и учительнице Александре Андреевне. Она посылала мальчиков помочь мне по огороду, а девочек – постирать, помыть полы, сварить… Дорогие мои девчонки! Я помню каждую из вас, суетящихся в кухне, во дворе,  стирающих, носящих воду из колодца… Спасибо, родные!»
Так жил мой дедушка, фронтовик Вениамин Васильевич Хапланов, и его семья уже в мирное время.   
        А потом случилось еще более неожиданное. Отбыв 2 года, вернулась Надежда Николаевна. И забрав сына Виктора, ушла от мужа. Что было причиной, рассуждать не мне.  Дедушка, инвалид 1 группы, остался один. Но и тогда, пройдя через столько и военных, и личных испытаний, воля его не сломилась. Он сильно болел. Едва передвигаясь, старался хоть что-то делать. Сидя, передвигался по огороду и полол его. Зимой одной рукой чистил снег…
        За участие в войне дедушка получил две медали «За отвагу», медали «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945». Но когда я представляю как в мирное время, будучи тяжело больным, он старался быть полезным, не сдавался на волю судьбы, думаю о том, какие душевные качества помогали ему в этом, то возникает мысль, а разве это не достойно медали «За отвагу»?  За отвагу, проявленную им и многими такими же, как он, в мирное время… 
    
         А потом пришла пора моему отцу служить в армии. Хотели не брать, как сына инвалида, но папу это очень огорчало, ведь армия в те годы имела большое значение для становления мужчины. 
       И тогда дедушка сказал:
- Я сталинградец. Мой сын должен одеть солдатскую шинель!
        Он попросил военкомат взять сына в армию. И просьбу исполнили. Все три года из колхоза, где папа перед армией работал на комбайне, его отцу и бабушке привозили понемногу продукты, заработанные сыном в последний перед призывом сезон.
        Мой отец отслужил три года в пограничных войсках, имел награды. Он стал достойным сыном сталинградца. И унаследовал от отца такую же сильную волю. Всю жизнь звучали у него в душе слова дедушки, которые он сказал однажды ему в тяжелый момент: «Ничего, сынок, ничего… Крепись». 
         Дедушки не стало в августе 1983 года.  Я горжусь, что хоть и выпала ему нелегкая судьба, многое пришлось вынести на своих плечах, но жизнь он прожил достойно и  навсегда остался в моей памяти, а значит и в памяти моих детей, благородным и сильным человеком. 
 

* Выдержки из дневника моего отца, Н.В.Хапланова.
На фото - Вениамин Хапланов.

Очерк опубликован в книге "Греки СССР в Великой Отечественной войне" (2012г.)