О России с Ребеккой Оллард часть 8

Роскошный Боинг 747 крупнейшей немецкой авиакомпании совершил мягкую посадку в аэропорту Домодедово.
Я встретил фрау Оллард на выходе из здания, оплатил грабительскую парковку, и мы с облегчением вырвались из почему-то гнетущей и наводящей тоску смертную атмосферы одного из парадных входов в Россию, долженствующим быть приветливым, радостным, гостеприимным. Но не тут то и было.
А каков парадный вход – таковы и палаты. У всех палат в этой стране почему-то номер 6…
«В больничном дворе стоит небольшой флигель, окружённый целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нём ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы…»*
При выезде из посёлка Востряково на Каширское шоссе, фрау Оллард обратила внимание на странный рекламный плакат с предложением покупать дома в  «Домодедово Town».
Мы вместе от души посмеялись над странной российской действительностью. Но, признаться, не до смеха.
Удивительно безвкусная, беспринципная и безалаберная смесь русского и иностранного, в основном модного английского, языков захлестнула последние годы Подмосковье.
Я предложил Ребекке выбрать денёк попогожее и посмотреть на обилие коттеджных посёлков, растопыривших пальцы на берегах подмосковных рек, озёр, водохранилищ, запустивших метастазы своих канализационных сетей в землю водоохранных и прочих природоохранных зон.
«Дольче вита», «Эсквайр парк», разного калибра клабы и вилладжи с призванной якобы подчеркнуть уют и престиж приставкой «Фэмили». Русских названий преступно мало. И всё это дутое великолепие – пяток заасфальтированных улиц с той или иной степенью помпезности домами за высоченным глухим забором, с охраной, сложной и строгой пропускной системой и прочей ерундой, призванной охранять покой хозяев, отдыхающих после адских трудов, направленных на  повышение уровня жизни и благосостояния всех без исключения граждан великой страны. Только уровень жизни и благосостояние поднимается почему-то исключительно у этих самых хозяев.
Фрау Оллард с грустью смотрела по сторонам. За высокими заборами взмывали в небо лохматые ели, да острели крыши лишь самых крупных коттеджей:
«Почему-то я сейчас вспомнила Эмиля  Золя – его роман «Накипь». В красивом и богатом доме живут важные семейства, ничто не нарушает их покой, тишину, в передней швейцар, на лестницах ковры, да только гнилы эти хозяева жизни насквозь, прямо клейма негде ставить. Очень похоже.
Да ладно бы ещё красивый дом с коврами – продают четыре оштукатуренные стены и дырявую крышу. Вложив миллионы в сомнительную постройку, люди вбухивают ещё столько же и больше, чтобы привести дом в маломальский порядок, сделать газон, посадить сад.
Ведь единственная цель владельцев таких посёлков –  впарить ужуленную за гроши подмосковную землю не в три дорога, а в тридцать три дорога, драть несусветные деньги за якобы обслуживание, охрану…
На берегу полузатянутого ряской прудика со стоячей, начинающей тухнуть водой, аляповатые домишки получили гордое название «Ла Манш». Ну скажите, пожалуйста, каким тут Ла Маншем пахнет? До него без малого четыре тысячи километров, и там-то, на настоящем Ла-Манше, вы уж точно не вспомните об изуродованной природе некогда красивейшего Подмосковья!
Я знаю один случай – и смешной и грустный. Мои знакомые приехали в один из таких клабов к своим друзьям, хорошо посидели, поговорили, время позднее, собрались, попрощались, уехали. А у шлагбаума охрана потребовала звонок от хозяев, что, мол, гости уехали, надо их выпустить. Стали звонить – никто не отвечает. Время позднее, наверное, уже легли спать. Шлагбаум закрыт, охрана не собирается выпускать людей без звонка. Тогда знакомые мои позвонили в милицию – на том конце линии неподдельно удивился какой-то дежурный лейтенантик. И даже пообещал прислать дежурную группу – вопиющее безобразие! Телефонный звонок не скрывался от охраны, и после нескольких звонков кому-то, но только тихих и секретных, охранник, ворча, поднял шлагбаум. Очень хотелось спать, иначе дождались бы представителей закона, чтобы дать урок зарвавшимся негодяям. Пришлось плюнуть, снова позвонить в милицию, извиниться, и ехать домой отдыхать».
Эстейт – в переводе с ужасного английского – всего-навсего имение. Патриотизм-то получается только на словах, на деле же – живём в эстейтах, отпрыски учатся в Итонах, ездим на Мерседесах и Роллс-Ройсах, денюжки дердим в Женевах и Цюрихах.
Ох, как хочется, чтобы родилась в этой стране, наконец, настоящая сила, да и смела всю эту накипь с земли русской!
Ребекка с грустью сообщила мне, что отныне бывать в России будет реже и реже.
Ах, как ужасно – я так привык к беседам с фрау Оллард, к её критическим взглядам на российскую действительность, сам начал учиться так же, как она смотреть на всё происходящее в этой стране, сравнивать, анализировать.
А при варке в собственном соку, когда извне нет свежих идей, мыслей, чувств, всё как-то закисает, тускнеет, пропадает острота ощущений и впечатлений. И не за горами время, когда даже самый непримиримый, одурев от затхлого стоячего воздуха, встанет под знамёна общероссийского народного фронта и замарширует вместе со всеми в бездну…
Ой, не хочу – и остаётся надеяться лишь на силу воли – да не даст она слабины!

Целую ночь ветер выл за окном.
Целую ночь охал-ахал мой дом.
Но не сорвал ветер крышу, не выдавил стекла.
Ветер я ждал – он не страшен был мне,
Лампа горела всю ночь на столе.
И я мечтал – о хорошем, о чистом, далёком.

Я ждал, что ветер принесет из дальних далей
Всё то, о чем так долго мы мечтали.
Что завтра станет солнечней и лучше,
Мы не заблудимся во лжи…

Утром, чуть свет – посмотрел я в окно –
Но перемен не заметил я в нем –
Шёл только дождь, только дождь:
Долгий, мелкий, холодный…

Ветер надежды меня обманул,
Ветер напрасно неистово дул.
Шёл только дождь, только дождь:
Долгий, мелкий, холодный.

А я все ждал,
Что ветер принесет из дальних далей
Все то, о чем так долго мы мечтали.
Что завтра будет солнечней и лучше,
Мы не заблудимся во лжи…

Надеялся я зря – во лжи мы успешно заблудились и плутаем в ней уже лет триста…
Роскошный Боинг 747 крупнейшей немецкой авиакомпании стремительно, едва оторвавшись от взлётной полосы, набрал высоту и пропал за низкими клочковатыми тучами, метающимися над неприветливыми парадными воротами России. Как будто он хотел поскорее вырваться из удушливой атмосферы, а оттуда, с высоты расчерченная треугольниками, прямоугольниками и квадратами,  разлинованная линиями земля одинаково симпатична – будь то Германия, Бельгия или Россия…
Бог смотрит оттуда, и кажется ему, что всё на земле хорошо, красиво, мирно  и уютно.
Но ведь не так!
Я ехал, впрочем, ехал – это слишком сильное слово – толкался в пробке сначала на Международном шоссе, потом на Ленинградском, и думал о страшной несправедливости, в которой, словно в болотной жиже, вязнет наш мир. Всё больше и больше, всё дальше и дальше. Любая помощь уже бессильна и бесполезна.

Над площадью гремел пророка глас,
А мы стояли, рты раскрыв от удивленья,
Мы верили в жизнь лучшую для нас,
Ни у кого и тени не было сомненья…

Слова его нам приближали горизонт…
Из дымки как бы выплывали дали…
Мы верили, что это не экспромт…
Но знать тогда могли мы все едва ли,

Что на поверку голый был король,
И все его заманчивые речи
Была лишь репетиция. На роль
«Добра» и «Света» на высокой встрече.

…………………………………………………………………………………….

Лишь горькая осталась после боль.
И снова наступил холодный вечер…








* – Антон Павлович Чехов. Палата № 6.