Сын Гулага 3. Впереди ещё двадцать лет!

ГУЛАГ. Здесь люди умирали часто. Здесь людей умерло много! Но были и такие, которые в нём – в ГУЛАГе – родились! Я, рождённый в ГУЛАГе, его Сын!

Вот и подошло к концу моё скромное житие.
Я не выдержал адского огня в собственном теле и направился в больницу.
Умирать.
Борис Самойлович Вайнштейн однажды доверительно сообщил мне, что, по данным Психологии, каждый человек действует так, словно у него ещё минимум двадцать лет впереди. И даже безнадёжно больной, понимающий, что умирает, действует точно так же! И старик ста десяти лет отроду – тоже!
Так что я действую так, словно у меня двадцать лет впереди!
Странно!
Всю прежнюю жизнь я прожил под девизом:

Жить каждый день, как будто он – последний!
Жить каждый миг так, словно только он
Итог веков ушедших и наследник
Грядущим полыхающих времён!

И вот теперь действую так, словно двадцать лет впереди!

Двадцать лет летят,
Как брызги в море млечном,
Превращаясь в мёртвое стекло.

При этом я превосходно отдаю себе отчёт в том, что никаких двадцати лет у меня впереди нет.
Нет и десяти.
И пяти не наблюдается.
Я подвожу итоги и спешу попросить прощения у всех, кого знал и любил.
Я уже боюсь не успеть.
Мне уже не хватает воздуха добраться до Колымы.
Я вдруг чётко осознал: не успеть!
Как Владимир Высоцкий ощущал приближение вечности!
Помните его бессмертное:

«Понял я:  больше песен не петь!
Понял я: больше снов не смотреть!»

И ведь наверное всё равно действовал так, словно впереди ещё двадцать лет.
А пел:
«Я жгу останки праздничных одежд!
Я струны рву…»

На моей гитаре уже порвана струна и нет ни сил, ни средств купить новую.
Но действую так, словно впереди еще двадцать лет.
А внутри меня все признаки опухоли и всё быстрее надвигается ночь.
Не успеть!
И тогда я вновь и вновь возвращаюсь в зимнюю ночь своего рождения.
Я родился в восемь часов вечера.
Так рассказывала мне мама.
В восемь вечера 16-го декабря на Колыме стоит чёрная ночь.
Слава Богу – сохранились показания градусников на Колыме в тот декабрь.
Неделю ДО 16-го стояли морозы за сорок градусов.
Самое тёплое – 39 градусов ниже нуля.
И начиная с 17-го стояли такие же точно морозы.
А 16-го было кратковременное потепление.
Где-то градуса 33 ниже нуля, если мне не изменяет слабеющая с каждым днём память.
Вот в такую вот зимнюю ночь под таким вот морозцем я и родился.
И был оставлен под открытой форточкой, как тот младенец в 17-ти мгновениях весны.
Мне хватило семнадцати мгновений зимы.
И я сразу конкретно и жёстко заболел.
Любопытно, но незадолго до моего появления на свет около соседнего лагеря Дусканья обретался некто Шаламов, описавший Мамкинскую тюрьму.
На карте Колымских лагерей Дусканья и Агробаза – просто рядом, совсем рядом. Просто парочка лагерей через дорогу!
Уж не мою ли альма-матер описал маститый писатель?
Меня не оставляет ошшушшение что именно оную!
Мой папочка в это время уже вовсю топтал якутские просторы и написал мне письмецо 18-го декабря не зная ещё, что я уже родился.
Короткое.
Пара строк.
Но мне!
Это было самое первое письмо в моей жизни, адресованное мне лично.
Но я уже вовсю болел, когда мама его получила, и потому, наверное, прочитать я его смог лишь спустя пять десятков лет…
В «Свидетельство о рождении» выданном мне спустя полтора года после моего рождения за тысячи километров от места моего рождения от папы попало только отчество, хотя сам он от меня никогда не отказывался и был бы только рад вписаться в этот бланк.
Но не вписали.
Государству нравились мальчики без отцов.
Это было так модно после войны, так свежо, так необычно.
Но мы с ним встречались. Он освободился, прибыл к нам в Свердловск и они с мамой соорудили мне братика Серёжу. А потом мама решила, что папа много пьёт (пятьдесят грамм водки в день!!! Ужас!) и они расстались. Но он всё же навестил нас и я посидел у него на коленях…
О, моя самая первая ночь!!!
Колыма, мороз, звёзды!

Я с молоком всосал тогда и звёзды и мороз!
Одним движеньем вырвал тайны мира!
Вот первые слова, что я – младенец  - произнёс:
«Ребята! Уберите конвоиров!»

Чуть не падая, не в силах сдерживать стоны от адской боли внутри себя я волочу свои усталые – с плохими венами! – ноги в Приёмный покой.
Операции я не перенесу.
Это просто очевидно.
Мне слишком хорошо известен анамнез.
И я слишком долго изучал медицину.
Это – долгожданный предсказуемый финал.
На днях тут выпал снег.
На двое суток в весенний город вернулась зима.
Привет с Колымы!
А потом разбилось зеркало.
В этом активно поучаствовала абсолютно черная кошка.
Когда зеркало разбилось в Свердловске Рона сразу напряглась.
Это было пятьдесят лет назад.
Прошло полвека и теперь пришла моя очередь.
Рону парализовало на седьмой день, а спустя еще пять дней она умерла.
Я упорно двигаюсь к больнице.
Дорогу осилит идущий.
Мне не страшно и не любопытно.
Еще чуть-чуть…
А ведь я по-прежнему веду себя!
И веду себя так, словно впереди ещё целых двадцать лет!!!

Двадцать лет назад казалось лето вечным
Время слишком медленно текло…

Я буду жить.
Как рекомендовано в одном учебном пособии по современному сексу: медленно и печально!
Не ставя недостижимых целей.
Вообще ничего не ставя!
Вот только миную этот коварный перекрёсток.
Вся моя жизнь – бесконечная тропа по зонам России.
От зоны к зоне!
И это объяснимо: ведь я истинный сын Гулага!!!
Я зачат в Гулаге, я рождён в Гулаге, я побывал во всех его значимых пунктах, начиная от Соловецких островов и до самых до окраин!
Мама и папа входили в одну концертную бригаду.
Они колесили по лагерям Колымы и выступали в зонах, пока я развивался в уютном мамином животике!
А по вечерам они пели песни на два голоса…
Вот почему я пишу песни именно в дороге, и отчего они хорошо поются на два голоса…
Мне так больно, что я вновь начинаю молить:
Господи! Забери мя!
Вот и подошли к приёмному покою.
Я останавливаюсь на пороге.
Вокруг меня зимняя северная ночь!
Я поднимаю глаза к небу.
Как там у Вениамина Айзенштадта?

«И блуждает по небу огонь моих плачущих глаз»!

Браво, Блаженный!!!
И тут ловлю себя на мысли, что я действую так, словно впереди у меня целых двадцать лет!
А ведь эти … так и не дали мне Свидетельства о моём рождении!
А разве может умереть ещё не родившийся?
Нет!
Еще не всё!
Как говаривал мой любимый актёр Быков:
«Будем жить!»
Так что простите меня, если что не так.
Я вваливаюсь в Приёмный покой и начинается!
Посидите тут, сейчас отпустим больного…

«Наша жизнь прошла в очередях!»

И вдруг врывается в моё сознание великий спасительный текст:
"И если ты решишь, что это точно конец, это и будет самое начало!"