Инсектофобия. казнь первая

      - Мам, а пауки людей едят? – в шестилетнюю Анютку опять, как всегда не во время, вселился бесёнок любопытства.
    - Анечка! Ну, что за глупости! Ты же видела, какие они маленькие. Они мухами питаются, -  нашлась Марина (спасибо, Чуковский, за подсказку!).
     -Мама, а в садике Димка Савельев рассказывал, что он видел по телевизору, как пауки выросли большими-большими и стали людей кусать.
     -Господи, Аня! Это показывали страшную сказку для взрослых. А детям её смотреть нельзя, а то будут всякие ужасы сниться. И что только Димкины родители думают!
    Анютка  попыталась выяснить ещё кое-какие подробности о кровожадных  киношных пауках, но мама Марина уже не отвечала на её вопросы, думая о чём-то своём.
 Они шли к бабушке Наде, маминой маме. Был вечер пятницы, вечер планов на
предстоящие выходные. Но в этот раз  мама, забирая Аню из садика, сразу же объявила, что завтра у неё срочная работа. Папы тоже не будет дома: в его автобусном парке через два дня какой-то важный тех. осмотр, и теперь он и днюет, и ночует возле своих автобусов. А бабушка Надя уже давно просила привести внучку на выходные.
   Ну, что же: к бабушке – так к бабушке. У бабушки Нади есть кошка Аська, и Анютке будет, чем заняться. 

    Стоял конец мая – время, когда от крепкого настоя запахов цветущих деревьев, юной зелени трав и влажного дыхания земли шалеют и звери, и люди. После полугодовой зимней спячки природа старалась наверстать упущенное время для любви и цветения. 
«И даже пень в весенний день….».  А Марине – ещё и тридцати нет…   А Марина уже восемь лет замужем… А у Марины – шестилетняя дочка, нудная бухгалтерская работа и постоянно  невысыпающийся  муж-трудоголик, считающий комплименты и романтические вечера чепухой для бездельников…  А Марина уже два года не танцевала…
     В общем, у Марины появился Костик. С ним она познакомилась совсем недавно в обеденный перерыв в кафешке. Костик работал в рекламном агентстве напротив и тоже был женат. От Марининого мужа он выгодно отличался  уверенной и даже немного циничной манерой общения и нахальным  взглядом светло-карих глаз. Казалось, не существовало ничего и никого, что могло остановить или помешать ему в его желаниях. Этой целеустремлённостью он и покорил Марину.  «Вот он – настоящий мужчина, мачо, мечта каждой женщины», - думала она.
   Они уже несколько раз встречались наедине в холостяцких квартирах Костиных знакомых, в неопрятных, а иногда и откровенно грязных малосемейках. Однако Костик сопровождал свидания такой таинственностью, такой шпионской атрибутикой, что одно это вносило необходимую долю романтики и адреналина  в их, в общем-то, банальные отношения. 
  Обычно свидания происходили так: без всякой предварительной договорённости, за полчаса до окончания рабочего дня Марине звонил её любимый, и скучным официальным голосом интересовался отчётом по форме ТБ-24. Если Марина говорила, что отчёт готов, то Костик просил немедленно занести его в 37-й кабинет. Всё это означало, что он будет ждать её после работы на автобусной остановке. Марина срочно звонила матери с просьбой забрать Анютку из садика, а сама спешила на остановку. Как всегда после рабочего дня, здесь уже толпились спешащие домой сослуживцы. Марина старательно делала вид, что незнакома с Костиком, а сама внимательно следила за ним, и садилась в тот же автобус, что и он. Ехали они порознь,  в разных концах автобуса, изредка бросая друг на друга быстрые, многозначительные взгляды. Марина не имела ни малейшего представления, куда они едут, но торопливо протискивалась к выходу, когда Костик начинал потирать лоб. Она шла за ним на приличном  расстоянии и заходила в тот же подъезд, где уже скрылся Костик, а затем поднималась вверх по лестничным пролётам, пока на каком-нибудь этаже не находила открытую дверь. Согласитесь, что после такой прелюдии, всё последующее покажется уже не столь важным.
   Марину, как и любую женщину, совсем не устраивали  чужие квартиры и чужие спальни, незнакомые запахи и неопрятность мужских холостяцких «гнёздышек». Хотелось романтики, цветов, природы и простора. Особенно в этот необыкновенный, сумасшедший май.

  Уже второй год у неё хранились ключи от старенького садового домика мужниной тётки, которая уехала к старшему сыну в другой город. Тётка просила присмотреть за участком, и хотя бы иногда весной и осенью бывать там. Признаться, Марина была там всего один раз прошлой осенью.
    Домик был маленьким (комнатка и кухня), опрятным и даже каким-то игрушечным, с минимумом необходимой мебели, аккуратно оклеенный внутри  весёленькими голубыми  обоями и с выкрашенными в ярко-синий цвет дверями и оконными рамами. Это пасторальное чудо почти полностью скрывали старые разросшиеся яблони и заросли малины и сирени. Марина представляла, как там, среди розового цветенья яблонь жужжат пчёлы, как одуряюще пахнет смородиной и сиренью, как прохладно в лёгком сумраке маленькой голубой комнатки с белыми тюлевыми занавесками на окнах. А если в эту райскую идиллию вписать ещё и любимого человека, то счастье могло бы стать совершенно заоблачным!
  И такое счастье уже было тщательно продумано и подготовлено Мариной. Её бухгалтерская скрупулёзность пришлась здесь, как нельзя кстати. Было решено, что в пятницу вечером  они с Костиком уедут в сад, а в субботу после обеда вернуться. Провести почти сутки  вдвоём с любимым, никуда  не торопясь, не опасаясь встреч со знакомыми! Только – он и она! В конце концов,  разве  нельзя позволить себе немного личного счастья!? Разве оно помешает кому-то!? Дочка – у мамы, муж – на работе…  Всё  продумано. Всё устроено.
   Теперь уже Марина была ведущей в их «шпионском» тандеме. Тяжелую дорожную сумку с продуктами и другими необходимыми вещами (не забыто даже чистое постельное бельё!) она незаметно передала Костику на остановке пригородных автобусов.
   Всё шло по уже опробованной схеме. Вместе с многолюдной толпой они вышли у зелёного безбрежного садоводческого массива, расцвеченного разноцветными крышами домиков. Нагруженные поклажей и рассадой садоводы ручейками растекались по узким зелёным улочкам. Тёткин участок располагался далековато, но Марина уверено ориентировалась в уличном лабиринте, и когда она наконец-то подошла к заветному домику, то с удовлетворением заметила, что кроме них с Костиком на этой дальней улочке, сжатой с обеих сторон  буйной цветущей зеленью, больше никого не было.
   Повозившись с калиткой, крепко обмотанной проволокой от незваных гостей, Марина прошла по тропинке, заботливо усыпанной галькой в сад и, прислонившись к толстому шершавому стволу яблони, с наслаждением, как после трудной работы, выдохнула. У неё всё получилось! Подошёл Костик, тоже разгорячённый нервным напряжением, и тут же, под яблоней стал целовать Марину, порывисто, тяжело дыша и грубо кусая её губы. Его руки лихорадочно бродили по её телу.  Казалось: ещё немного и… Нет! Нет! Сегодня они не будут торопиться! Они будут пить этот день и эту ночь по капельке, как настоящие гурманы, так, как Марине представлялось в мечтах. С деланным равнодушием («А давай поиграем в супружескую пару?»), Марина вырвалась из цепких рук Костика, чтобы открыть дверь в их «райское гнездышко».

   И тут её хорошо продуманный план начал давать сбои. Нет, в домике было всё в порядке: те же голубенькие бумажные обои, те же тюлевые занавески на окнах. Всё находилось на своих местах. Но вот электричество оказалось отключенным. Ещё осенью местные электрики в качестве противопожарной меры обрезали подводящие провода. Вода из крана на кухне текла, но была невообразимо ржаво-грязной. Но эти досадные трудности  казались смешными и легко решаемыми. В кухонном шкафчике у запасливой тетки обнаружилась пара припрятанных свечек («У нас будет романтический вечер при свечах!»), а у курящего Костика нашлась зажигалка.  Да и майские дни стояли солнечные, долгие, темнело только в двенадцатом часу ночи. И бутылку с чистой водой хозяйственная Марина (как оказалось – очень кстати) тоже уложила в дорожную сумку вместе с другими  необходимыми вещами.
   Но игра «в супружескую пару» продолжалась. Марина кружилась по тесной комнатке, то  вытирая пыль, то расставляя посуду для ужина и, как бы случайно, задевала Костика. А он тоже, как бы ненароком, легонько касался губами её плеч и волос, или «нечаянно» поглаживал  грудь и бёдра Марины.
  Наконец стол для ужина был накрыт, а постель застелена привезённым бельём. Чтобы придать торжественность моменту, Костик зажег свечу. На столе появилась бутылка шампанского.  Первый тост был, конечно, «за любовь». Очень скоро их руки и губы потянулись друг к другу, и началось всё то, зачем, собственно, они и приехали… 
 
   В комнате быстро темнело. Наступила теплая, майская ночь, полная дурманящих запахов и незнакомых звуков. Свеча погасла, и только простыни неясно белели в густой,         
словно бы осязаемой, темноте комнаты.  Они лежали обнажённые поверх простыней, разгорячённые, уставшие от любовных игр, и молчали. Марина заговорила первая:

-Господи, как хорошо! Костик, милый, ты слышишь? Что-то шуршит.
               
- Мы, наверное, мышек разбудили. Ты боишься мышей?

- С тобой я ничего не боюсь! Костик, прекрати! Чем это ты щекотишь? Что это? Костя! Костя!!! Немедленно зажги свечу!

   Они метались по комнате в полной темноте, роняя стулья, в панике натыкаясь друг на друга и отчаянно пытаясь стряхнуть с обнажённых тел что-то шевелящееся, мерзкое, ползущее по ногам, сыплющееся с потолка на их головы. Наконец Костя нашарил на столе
среди посуды зажигалку и щёлкнул ей. Уж, лучше бы он  не делал этого! Неясный, дрожащий свет пламени выхватил из тьмы часть постели и стены, сплошь усеянные черными, извивающимися  длинными насекомыми. Огромные, жирные двухвостки выползали из вздувшихся обоев и проворно карабкались вверх по стене,  падая со звуком шлёпающихся тяжёлых капель на пол, на кровать, на стол. Всё в доме было покрыто, омерзительными шевелящимися телами двухвосток.
   Схватив первую попавшуюся одежду, любовники выскочили на улицу. В необъяснимом  ужасе они махали руками, стряхивая гадких насекомых со спины, с плеч, вытаскивали запутавшихся тварей из волос. Потом так же тщательно стали трясти вынесенную одежду. Когда приступ паники прошел, они впервые за это время глянули друг на друга. Бледные, неузнаваемые чужие лица. Он – только в брюках, она – в куртке на голое тело. О том, чтобы вернуться в дом за остальной одеждой не могло быть и речи. Они стояли молча, боясь присесть туда, где еще могли находиться гадкие, вертлявые твари. О чем говорить? О том, как выйти из этой  дикой ситуации? Но сейчас каждый решал только за себя.
    А вокруг уже звенело невидимое кровожадное комариное войско. Полуголые люди среди ночи – редкое пиршество для кровососущих! Столько потного, обнажённого тела с тонкой и нежной кожей! Налетайте, комарики! Пейте молодую, горячую кровь! Тут, как ни маши руками, а ото всех не отобьёшься.
    Первым не выдержал Костя. Грязно выругавшись и не сказав ни слова Марине, он, как был – босиком и без рубашки – ушёл в беспросветную тьму за калиткой, унося  с собой спасительную зажигалку. Плачущая Марина какое-то время шла за ним, но в одной куртке далеко не уйдёшь. Она вернулась. Тупо, бездумно села на крылечко.  Она уже не плакала, вяло отмахиваясь от комаров. Жизнь, казалось, закончилась. Вот так – мерзко, грубо, по-дурацки. А в голове почему-то вдруг возник наивный Анюткин вопрос: « Мама, а пауки
людей едят?».  Может быть, и едят… А мерзкие, отвратительные двухвостки  едят людские мечты. Самые красивые и самые нежные. Есть только одна польза от этой тошнотворной нечисти: вместе с прекрасными мечтами они навсегда, насовсем проглатывают и предателей, и слабаков. 
  Постепенно непроглядная темнота вокруг стала светлеть, и проступили темные контуры деревьев. И тут Марина подумала о том, что совсем скоро рассветёт, и ей придётся войти в дом за вещами. От одной этой мысли обморочный туман закачался перед её глазами. Нет, она не сможет опять пережить весь этот ночной кошмар!
  Но, когда радостное, майское солнце залило молодую, буйную зелень сада, Марина огромным усилием воли заставила себя перешагнуть порог злополучного домика. Она двигалась, как автомат, отключив все чувства, более всего опасаясь упасть от страха в обморок. Но утренняя реальность комнаты ночного ужаса поразила умиротворённостью и покоем. Кроме разбросанных вещей и посуды, ничего не напоминало о пережитом кошмаре. Всё те же весёленькие обои, всё тот же чистый дощатый пол с узорчатыми тенями от тюлевых занавесок. И ни следа, и ни напоминания о бесчисленном полчище двухвосток. Это опять был тот же миленький райский уголок, который ещё вчера так манил в свой голубой сумрак искателей любовной романтики.
   Схватив сумку и свою одежду, Марина поспешно выбежала из домика.
      
   Хорошо, что на автобусной остановке было совсем немного людей. Девушка с воспалёнными глазами и с опухшими, покрасневшими от комариных укусов лицом и руками, невольно привлекала к себе внимание. Она находилась в каком-то заторможенном состоянии, словно бы в спасительном коконе равнодушия, укрывавшем её от любопытных взглядов. Единственное, жгучее желание – поскорее попасть домой – помогло ей вытерпеть получасовую автобусную пытку возвращения.
  Городские улицы ранним субботним утром были малолюдны. Стояла такая тишина, что, казалось, будто каждый шаг Мариных босоножек слышен всему городу, оповещая об её позоре.
Как ни старалась она, но громкое эхо от стука каблуков сопровождало её до самой квартиры.
    Наконец-то Марина была дома. Входная дверь гулко захлопнулась, и она с облегчением оглядела свой привычный, безопасный мирок. Она не была здесь всего одну ночь, а казалось, что вернулась после многолетнего отсутствия. Устало бросив сумку на пол, Марина легла на диван, тупо уставившись в потолок. Не было сил ни думать, ни решать, ни вспоминать. Память мудро пыталась стереть испытанный ужас. Какое-то время она лежала в полудрёме, постепенно отключая измученный разум, и вдруг знакомый звук рывком сбросил её с дивана.
   Чуть слышимый вначале,  зловещий шорох становился всё отчётливей, а из Марининой дорожной сумки по стенам, по дивану, по Анюткиным игрушкам всё ползли и ползли, ползли и ползли, извиваясь членистыми телами, огромные черные двухвостки.