Жизнь и охота часть 1

     Ad usum interim (Сказаннон улетит, написанное останется)               

   Предисловие автора
   Я напечатал книгу «Охотничьи рассказы», мой старший внук, прочитав её, воскликнул: «Дед, да ты же писатель!». Почему я это сделал? Причины, по которым люди берутся за перо, у всех разные. Прежде, чем читатель коснётся содержания моего творения, я хотел бы, насколько это возможно, внести ясность в этот вопрос.
   Во-первых, по роду своей прежней научной и педагогической деятельности я накопил достаточно богатый опыт в написании научных трудов, учебных пособий и учебников для ВВУЗ страны – более восьми десятков трудов, включая изобретения, а когда отошёл от дел выпустил «Путеводитель по Вуоксе» и получил три патента. Этот вид умственной деятельности является для меня хобби, приносящий мне удовлетворение.
   Во- вторых, мой охотничий опыт подбирается к седьмому десятку, и уносить его с собой будет неправильно.
   В- третьих, и это самое главное, я прошёл очень сложный жизненный путь, траектория которого напоминает мне колен вал. Крутые повороты, падения и взлёты преследовали меня на всём жизненном пути. Подводя итоги своей жизни, размышляя о причинах и следствиях этого явления, я стараюсь понять, почему судьба моя была так опасно изменчива, а закончилась всё триумфально? Я убеждён, что нашёл ответ на этот вопрос, скептик усомниться в моих выводах, но я пришёл к своим выводам не на эмоциях, а чистым расчётом на базе теории вероятности, и опровергнуть меня можно только математическими доводами.
   Основной причиной нестабильности жизненного курса являлось свойство моего характера – чрезмерное упрямство, и я надеюсь, что мой жизненный опыт будет чрезвычайно полезен для таких же упрямцев, как я, ради этого я и взялся за перо.



               
                Глава 1. О том, что было, когда меня не было

                Я помню тот Ванинский порт
                И вид пароходов угрюмый,
                Как шли мы по трапу на борт
                В холодные мрачные трюмы.
                От качки стонала ЗК,
                Ревела пучина морская,
                Лежал на пути Магадан-
                Столица Колымского Края.   

 
   Принято считать, что жизненный путь человека начинается со дня его рождения. Я вынужден отступить от этой традиции, так как события, которые происходили до моего появления на свет, могли существенно повлиять на мою судьбу.

   Осмелюсь предположить, что мои далёкие предки где – то в лесной глуши промышляли охотой и не случайно фамилия наша произошла от слова «рыскать», т.е. – охотник рыскающий. Предположение это подтверждает судьба отца моего, который остался сиротой с 9 лет и вместе с 12-летней сестрой сумел пережить революционное лихолетье, занимаясь ловлей птиц силками, затем их добычей из самодельной поджиги, потом - из старой берданки, и, наконец, - из добротного охотничьего ружья.

   Мы с братом унаследовали не только страсть к охоте, но и её характер. Мы не любим стоять на стрелковой линии, а сидеть неподвижно «на за сидке» в течение нескольких часов – для нас не охота, а наказание. Другое дело глухие, не изведанные леса, непроходимые болота и прочие дебри, по которым приходиться рыскать от зари до зари.

   Приведу лишь один пример. В застойные годы я поехал на утиную охоту по приглашению приятеля в пограничную зону на севере Ленинградской области. Там к нам присоединились два местных товарища и охотились мы вчетвером. После охоты на утренней заре и завтрака все легли отдыхать, а я отправился в разведку. Мне удалось найти лесное озеро, на зеркале которого дремали утки, но подобраться к ним не было никакой возможности. Водную гладь от берега отделяло кольцо густой болотной растительности – рай для уток. Я понял - здесь будет лёт, на вечерней заре утки пойдут жировать на это болото.

   Своё открытие я сохранил в тайне, и вечером компания разошлась, кто куда. Подойдя к болоту, я вооружился слегой (шест – 4 м.) и не без труда вступил на первую кочку. Вскоре я убедился, что стоять здесь нельзя, так как кочка довольно быстро погружалась в воду, а слега дна не доставала. Выход, всё же, нашёлся. Я стал передвигаться прыжками с кочки на кочку, уток было много, азарт заглушал инстинкт самосохранения, хрупким залогом безопасности служила слега. 
   Когда компания собралась, все удивились моему успеху, но никто не хотел верить, что я охотился на этом озере, которое у местных жителей пользуется дурной славой - забредшую туда скотину никто не пытался спасать.

    Мои родители родом из села Путилово Ленинградской области. Село заслуживает того, чтобы его не обошли вниманием. Первые упоминания о нём встречаются в летописях в начале 15 века. Активное развитие села началось с 1712 года, когда по указу Петра I со всей Руси в Путилово собрали мастеров камнетёсных дел. Причина тому, наличие залежей туфа на возвышенности Балтийско-Ладожский глинт, на которой расположено Путилово. Свойства этого известкового камня, как строительного материала, оценили шведы, построив из него Щлиссербургскую крепость, стены которой во время Великой Отечественной Войны выдержали удары германской авиации. Понимал это и Петр I, начав компанию против шведов с завоевания Путиловской горы, лишив, тем самым, противника возможности строить какие – либо оборонительные сооружения.

   Путилово росло и развивалось одновременно с Санкт-Петербургом. Путиловские камнетёсы трудились при возведении дворцов, храмов, загородных резиденций царей и дворянских усадеб, достаточно сказать, что вся каменная часть ограды Летнего сада создана их руками. Все дома в центре Санкт- Петербурга стоят на Путиловской плите. Мастера не были крепостными, поэтому имели хорошие заработки, что и отразилось на темпах развития села, за короткое время оно стало самым богатым населенным пунктом губернии. Одновременно с Санкт-Петербургом в Путилове возникали учебные заведения от церковно-приходской школы до высшего училища и музыкальной школы, сиротские приюты, библиотека, читальная изба, кружки театральный и музыкальный, добровольное пожарное общество, благотворительное общество, ссуда-сберегающее товарищество (добровольное страхование) и даже первое в России общество трезвости возникло в Путиловской волости.

   Необходимо отметить инициативу жителей села. Спиридонов Кирилл усилиями сыновей своих Михаила, Николая, Афанасия и Никиты возвели величественный монумент в честь Петра Великого на берегу Невы в том месте, где располагался его шатёр при штурме «Ключ города» и крепости «Орешек». К сожалению, это место под названием «Красные сосны», сейчас известно, как «Невский пятачок», война стёрла с лица земли этот памятник. Жителями села также был установлен памятник царю – освободителю Александру II.

   О былом величии села свидетельствует храмовый комплекс: руины храма «Тихвинской иконы Божьей Матери», площадью 1100 кв.м, богатое кладбище, парк. В проектировании села, строительстве храма и мостов принимали участие знаменитые архитекторы: П. И.Висконти, А. Ф. Видов, В. Е. Соколов. В настоящее время храмовый комплекс признан памятником культуры Федерального значения.

   Именно эта социальная среда послужила основой формирования личности не только моего отца, но и всех его друзей детства. Мой отец не курил, не пил, не сквернословил, любил музыку, играл на гитаре, мандолине и балалайке. Все его друзья были людьми высоко сознательными и полезными для общества: Шестернин А. С. –завгар, начальник клуба, Чугунов В. Д. – генерал, военный учёный, Андреев А. А. – герой Невского пятачка, инвалид ВОВ, часовых дел мастер высочайшей квалификации, Вавилов Ю. Ф. – инженер дорожник, автор проекта Мурманского шоссе, Любимов А. – дипломат, Владимиров Б. Я. – преподаватель, фотограф-любитель, Красавин И. С. – высококвалифицированный слесарь. Их всех объединяла любовь к родной природе, музыке и песням.

   На жизненном пути у отца были и другие факторы. Некоторые из селян поддались пост революционной истерии: разгромили памятник Александру II, участвовали в «раскулачивании» односельчан, разорении храма. Другие, вооруженные револьверами и мандатами принялись грабить богатые поместья. Не однократно отец получал приглашения в бригады, искавшие лёгкую и красивую жизнь.

   Будучи юношей, он работал на стройках коммунизма, участвовал во всех общественных мероприятиях, вносил свою долю в общий «котёл», но в рот спиртного не брал. Влияние исторически сложившейся социальной среды оказалось сильнее вихрей новой жизни.

                Глава 2. Выход на тропинку жизни

    В канун ВОВ Дмитрий Иванович, будучи отцом двух детей и высоко квалифицированным экскаваторщиком, завербовался и уехал на золотые прииски Колымы, где у него родился третий ребёнок - первый сын по имени Юрий. Его рождению предшествовал малозначительный, по меркам ГУЛАГа, эпизод в жизни прииска, который мог повлиять на судьбу ещё не родившегося сына.

   Отец мой был не просто квалифицированным машинистом экскаватора, он был прирождённым рационализатором. Им было придумано и реализовано приспособление для системы управления вертикальным перемещением ковша, позволяющее увеличить точность вскрытия золотоносного слоя и тем самым существенно повысить производительность добычи золота, что в условиях катастрофического «падежа» рабочей силы на исходе зимнего сезона было очень актуально. Метод этот имел недостаток - случались захваты золотоносного слоя, и часть золота уходила в отвал.

   Дисциплина была жесткая, за её соблюдением с верхней точки забоя следил охранник – лицо неопределённой национальности, он плохо понимая русский язык, но отлично стрелял из винтовки. Немало работников забоя, преступивших его границы в силу производственной необходимости, полегло от их пуль.
 
   За несколько месяцев до моего рождения, в один из весенних дней, ковш экскаватора вывалил грунт в отвал и отправился за очередной порцией, но в это время рабочие - заключённые заметили в осыпающейся породе вожделенный блеск металла, повышающего их шансы в бесконечной борьбе за выживание, и наперегонки кинулись вверх по отвалу. Винтовка охранника тут же среагировала и выбрала жертву, но в это время ковш с породой застыл над их головами, и вертухай решил упростить себе задачу. Зрачок винтовки поднялся до уровня глаз экскаваторщика и недвусмысленно кивнул вниз. Не знаю, о чём в этот короткий миг думал мой отец, но когда зрачок снова посмотрел ему в глаза, он не стал ждать, когда глаз моргнёт дымком, сверкнёт молнией, плюнет свинцом, и открыл днище ковша.

   В критические периоды войны проводилась тотальная мобилизация, и отца дважды забирали, но оба раза, по пути на фронт, снимали с эшелона. Это объяснялось не везением, а простым расчётом. Ни какие подвиги, ни какое количество пролитой крови не могли бы перевесить тот вклад в победу, который внёс своим трудом мой отец. Золото стране было необходимо для расчёта за продовольствие, технику и вооружение, которое она получала по Лэнд-Лизу (помощь в займы) от США.

   Мой отец был страстным охотником, любил ружья, знал в них толк и имел в пользовании достойное Бельгийское ружьё Льежской мануфактуры, но, к его великому сожалению, перед дальней дорогой с ним пришлось расстаться. На месте ему удалось приобрести останки какой-то дряхлой двустволки, которую ему с большим трудом удалось «заставить» стрелять, но убивать оно было уже не в состоянии. Процесс охоты, как правило, состоял из двух этапов: на первом этапе необходимо было приблизиться к дичи в упор, зарядить ружьё патроном так, чтобы из порванной гильзы не высыпался порох и произвести выстрел; второй этап имел непредсказуемое продолжение в виде длительного преследования подранка. С этим ружьём он охотился на Колыме, а затем мы переехали в город Райчихинск, где я и начал постигать охотничью науку под его началом.

    Когда я ещё ходил с кочергой, в нашей комнате постоянно обитали утки, куропатки, фазаны и даже зайцы, многие из них быстро поправлялись после лёгких ранений и привыкали к нам, а мы – к ним. Бывали и исключения, вот одно из них.

    Отправился отец на охоту с надеждой добыть гуся в заболоченной долине между сопками. Выступил он задолго до рассвета, а когда прибыл на место, обнаружил, что болото накрыл густой туман, и гусиная тяга сорвалась.
 
   Охотник присел на кочку на краю болота с надеждой, что с восходом солнца туман рассеется и тяга состоится. Кода рассвело, и в тумане обозначились силуэты хилых болотных деревцев, он двинулся к центру болота, где располагалось зеркало открытой воды, которое и привлекало гусиные стаи. За пределами болота, на пологих склонах сопок располагались соевые поля, их то и облюбовали гуси, а они после сытного завтрака нуждаются в обильном питье.

   Несмотря на молодость, отец был опытным охотником и не позволял себе расслабиться даже в такой малонадёжной обстановке, ибо шанс на охоте может представиться в самый неожиданный момент.

   Вскоре весёлое, оранжевое солнце заглянуло между сопок, озарив небо над болотом. Обитатели болота чирканьем, кряканьем и кваканьем приветствовали наступление нового дня, настроение у охотника улучшилось и он зашагал веселей.
 
   Вдруг, словно безмолвное видение, впереди медленно стала подниматься большая птица. В тумане, в фас определить её принадлежность было сложно, да и раздумывать было некогда, отец выстрелил навскидку, птица снизилась и утонула в плотном слое тумана. Охотник изо всех сил устремился к месту падения дичи, но обнаружил там лишь несколько крупных перьев. Не теряя времени он вскочил на ближайшую кочку и успел заметить движение едва заметного силуэта, азарт погони овладел им, он забыл про голод, усталость и смертельную опасность, которую несла в себе трясина. Утомительная погоня, в результате которой измождённый, измазанный в глине и водорослях, как болотный леший, в конец уставший охотник, закончилась успешно -  ему удалось скрутить шею крупной цапле. Отец упаковал её в рюкзаки двинулся в обратный путь, надеясь попытать охотничьего счастья на полях.

   Выйдя   на поля, отец расположился на отдых, пожалев цаплю, он позволил ей выставить голову из рюкзака, так вдвоем, созерцая окрестности, они двинулись дальше.
   Солнце выкатилось из-за сопок и вступило в свои права, туман окончательно рассеялся, роса высохла, на душе стало веселей, а от съеденной корочки ноги пошли быстрей. Вдруг на горизонте показался низко летящий косяк гусей, отец с хода шлёпнулся в межу, закрыв лицо стернёй. Такой резкий манёвр не понравился седоку, и его мощная клешня захлопнулась на его правом ухе. Отец был сиротой с раннего детства, нужда толкала его на неблаговидные действия, вызванные необходимостью утоления голода, что частенько заканчивалось «ухо драньем», но то, что он испытал в этот момент, не может присниться ни в каком кошмаре! Здесь сложились две параллельные составляющие: ухо сдавили тиски страшной силы, а упирающиеся в его поясницу ноги цапли, передавая усилия через туловище и мощную шею на голову, пытаются с корнем вырвать многострадальное ухо.
 
  Какие там гуси?! От дикого рёва и резкого вскакивания они с гоготом сбились в кучу и взмыли в небеса. Отец полностью утратил контроль над собой, он сорвал рюкзак с плеч и с размаху ударил им о землю, голова цапли поникла, небесного цвета глаза закрыли тучки, длинный клюв судорожно глотал воздух. Горе-охотник обхватил голову руками и сел на землю, он не задумался, он пытался удержать уши в первоначальных размерах и потушить пожар, пылающий под его правым ухом. Надо сказать, что вопреки общепринятому мнению, что охотники люди жестокие, отец был человеком очень мягким. Стрелять – это одно, а резать и добивать - это другое, и это другое он сделал лишь однажды, уступив нажиму супруги, которая назвала его «чистоплюем» за отказ зарезать петуха. Вид отрубленной головы и судорожно бьющегося тела вызвал у него приступ рвоты и головокружения. С тех пор он никогда не брал в руки топор, а раненую дичь приносил домой, лечил и держал на потеху детям. Такую участь он и готовил своему трофею.

   Спустя какое-то время отец восстановил своё душевное равновесие, а цапля – физическое состояние, и они направились домой. Восторгу детей не было предела, но когда S-образная шея, словно пружина, приготовилась метнуть смертоносный гарпун в глаз старшей дочери, отца словно ударило током, он с ужасом схватил цаплю за горло, засунул её голову в рюкзак и помчался за город в сторону ближайшего болота. Больше он никогда не поднимал ружья в сторону цапли.

                Глава 3. Начало осознанного пути

  Как и большинство нормальных детей, я стал осознавать себя на этом свете с пяти лет. В это время война уже закончилась, а мы перебрались в город Райчихинск Хабаровского края, где отец работал в угольном разрезе. Самое памятное для меня в этот период карточной системы – постоянное чувство голода. Из сказок, которые мне читали сестры, я знал, что существуют яблоки, конфеты и прочие лакомства. В реальности эти товары, весьма убогого исполнения, мне довелось отведать позже, когда сёстры получили в школе Новогодние подарки и украсили ими сосёнку (ёлок не было). Не дождавшись окончания праздника, я ночью подкрался к «ёлке» и по надкусывал несколько украшений, за что подвергнулся жёсткой обструкции со стороны сестёр.

     По карточкам нам иногда давали рыбу, и лишь покинув Дальний восток, я с удивлением обнаружил, что плоть рыбы бывает белой.

   Дыхание пост военного времени ощущалось во всём. Райчихинск, из-за специфики добычи угля открытым способом, был покрыт слоем угольной пыли, и быстро мчащиеся танкетки с автоматчиками на их платформе поднимали тучи этой пыли.
   По этой же пыли брели нескончаемые колонны пленных японцев. Когда они останавливались на привал, мы – дети радовались, получая от них галеты - пресное печенье, размером с домино, а провожая их в дальнейший путь, махали ручками и кричали: Токио, … Токио. В ответ японцы в широкой улыбке скалили свои крупные зубы.

    Рос я в условиях абсолютной демократии, утром съедал свой завтрак и был свободен до тех пор, пока голод не загонял меня обратно. Мать всегда была сильно занята и поручала меня сёстрам, но их игры и жёсткий контроль мне не нравились, я находил другие компании, где и жил своей жизнью.

   Был у меня дружок закадычный Шурик Фомичёв, он был немного старше меня и физически мощнее. Мы с ним бродили по всему городку в поисках приключений и съестного, при этом все маршруты пролегали через базар, где можно было разжиться овощами, кедровыми орешками, семечками и т.д.

Еду и рогатки мы отнимали у других детей, с которыми могли справиться, в драки не ввязывались, тактика была проста: выслеживали, выбирали момент, выхватывали то, что нам понравилось и быстро скрывались. Иногда нам самим перепадало от ребят покрепче, но и здесь была своя тактика – орать гораздо громче, чем тебе попало. Родители не препятствовали нашим походам, так как длительные прогулки – это залог экономии пищи, которой в семьях никогда не хватало.

   Дружба -  дружбой, а «табачок» врозь. Мы жили в бараке, в каждой комнате которого жила семья или группа «холостяков» - это люди, отбывшие сроки наказания, но не имеющие возможности вернуться на родину, многие из них продолжали работать по месту отбывания наказания в качестве вольнонаёмных. Иногда холостяки потешались над нами, устраивая бои без правил, ставя на кон кусок хлеба с солью. Приз доставался тому, кто не покинул поле боя. Шурик превосходил меня силой, но уступал в силе морального духа, и вот почему. У него была бабушка, которая болезненно реагировала на его слёзы, она пыталась отыскать обидчика и утешить внука, поэтому при первых признаках крови Шурик с рёвом бежал к бабушке. Мне же бегать не было смысла, так как моя мать никогда не вмешивалась в детские разборки, а если я приходил битый и в разорванной одежде, то меня ждало наказание. По этим причинам я, как правило, не зависимо от причинённого мне ущерба, оставался при харчах.

   Может сложиться впечатление, что мать моя была человеком черствым, но это было не так. Она была добрым человеком, просто такой её сделала среда, условия жизни. Её отец, кавалер георгиевского креста, погиб на полях Первой мировой войны. После революции её мать с двумя маленькими девочками осталась без материальной государственной поддержки, более того, как семья царского офицера они попали в список для раскулачивания. Слава Богу! Не все люди утратили чувство реальности и сострадания. О предстоящей угрозе рассказала соседка, и спасла семью от голодной смерти. Моя бабушка большую часть продуктов, заготовленных на зиму со своего огорода, успела запрятать. Пришли комбедовцы и забрали всё, что нашли. В дальнейшем, чтобы выжить мать вплоть до совершеннолетия проживала в чужих семьях, в няньках.

   В нашей детской среде самой престижной игрушкой была рогатка, отец постоянно делал мне их, так как рогатки терялись, или их отнимали у меня дети постарше. Видимо рогатка пробудила так рано во мне страсть к охоте.
 
   Моё знакомство с охотой началось с пяти лет, когда отец стал брать меня с собой. Райчихинск хоть и маленький, но город, и до мест обитания дичи приходилось идти пешком и не близко.
 
   Я страшно уставал, ноги мои подкашивались, я падал, отставал, плакал и тайком утирал слёзы. Увидев это, отец поджидал меня, но только для того, чтобы я сократил дистанцию и не потерял его из виду – привалов у нас не было. Когда силы совсем покидали меня, отец давал мне кусочек чёрного хлеба на сое и спрашивал: «Ещё пойдёшь?».  Я отвечал без колебаний: «Пойду» и, придя домой, с нетерпением дожидался следующего выходного. Этим испытаниям я подвергался в течение двух лет, пока мы не покинули Дальний восток.

   В силу занятости на работе, моё общение с отцом ограничивалось охотой, поэтому я могу смело сказать, что именно она явилась источником сильной любви к отцу. Я любил мать, как любят все дети, а об отце я думал постоянно и очень боялся его потерять. Основания для этого были. Из подслушанного разговора мне стало известно «забавное» происшествие, произошедшее с отцом на охоте, степень значимости которого дошла до меня лишь много лет спустя. Отец бродил по заснеженным сопкам в поисках косули. Спускаясь по крутому склону, он обошёл ствол толстого дерева, поскользнулся и по обледеневшему желобу скатился прямо в медвежью берлогу. Спасло его то, что проваливаясь, он держал ружьё двумя руками горизонтально и повис над медвежьей головой. Медведь спросонья и от неожиданности пулей вылетел из берлоги, отец же благополучно выбрался из берлоги и быстрее чем мог, покинул сей гостеприимный «дом».
 
    В другом случае, охотясь на рябчика, отец неожиданно столкнулся «нос к носу» с медведем, оба они растерялись: отец остолбенел, не в состоянии предпринять какие - либо действия – любая потеря визуального контакта с медведем казалась ему смертельным исходом, медведь же, устремлённый на него взгляд расценил, как агрессию - встал на задние лапы и двинулся в атаку на охотника. Оторопь прошла в последний момент, скорее от безысходности, чем от намерения защититься от медведя мелкой дробь, отец ткнул стволы в медвежью грудь, нажав одновременно на два спусковых крючка, к его удивлению, огромная туша медведя рухнула ему под ноги. Самым невероятным в этой истории отец считал то, что, оказывается, медведя можно свалить дробовым патроном, всё остальное для него было таёжным фоном.
 
    Я так же хорошо знал, что такое «Чёрный ворон». Шныряя по городу со своим другом в поисках съестного, я видел его много раз и даже знал, возле какого здания он паркуется. Днём «Чёрный ворон» не был страшен, а вот после его ночного визита в нашем бараке наступала гнетущая атмосфера. Встречаясь в коридоре, люди не смотрели друг другу в глаза, были не многословны и говорили шёпотом, обсуждая подробности ночного происшествия. По заплаканным лицам детей и матерей можно было легко определить, кто из моих друзей осиротел в эту ночь. Эти события глубоко волновали меня – я страшно боялся потерять своего отца, хотя в бытовом понимании чувство страха мне не было ведомо.

                Глава 4. Возвращение на родину  предков
         
   Отец никогда не терял связи с родиной, он постоянно переписывался с друзьями детства, которые сообщали об изобилии дичи в лесах и множества уток в болотах и прибрежных зарослях Ладожского озера. Отец не просто скучал, он болезненно тосковал по родному селу и охотничьим просторам. Прошло три года, прежде чем родителям удалось, путём жёсткой экономии, накопить средства на обратную дорогу домой.

    Наш путь на родину родителей был тернист и долог. К этому времени в нашей семье произошло пополнение, моя третья сестра Лида была на три года младше меня. Скрипучая полуторка отвезла нас на вокзал, и мы погрузились в общий вагон пассажирского поезда. Дыхание войны на железной дороге ощущалось во всю силу. Основную массу пассажиров составляли военнослужащие, вокзалы и вагоны поездов наполняли инвалиды войны, от одноруких до безногих. Их было очень много по двум причинам. Причина первая, число павших на полях сражений исчислялось десятками миллионов, а по статистике на каждого погибшего приходится, примерно, четыре раненых, выжившие участники активных боевых действий в среднем получают три - четыре ранения, таким образом, общее число раненых, примерно, равно числу погибших. Коэффициент невозвратных потерь среди раненых также известен, вычтем из их числа тех, кто нашёл приют в своих семьях и получим, что в послевоенные годы по необъятным просторам нашей страны скитались сотни тысяч инвалидов, нищих и обездоленных людей.

  Причина вторая, на момент нашего путешествия со стороны Советского правительства в отношении этих людей никаких мер не принималось. Позже меры были приняты, их собрали в дома инвалидов с особым режимом подальше от глаз людских. Один из таких домов мне довелось увидеть на острове Валаам в Ладожском озере, где теплоход «Надежда Крупская» сделал остановку в ходе научно – технической конференции, проходившей на её борту, и участником которой я был. Власти позаботились о том, чтобы полностью исключить контакты узников этого заведения с пассажирами теплохода – где текла совсем другая жизнь.

   Эти люди, отвергнутые обществом, проявляли чудеса трудолюбия, находчивости и таланта. Одни пели жалобные песни о своей нелёгкой доле, другие играли на музыкальных инструментах, наиболее распространённым из которых была губная гармонь, третьи показывали разнообразные фокусы, в том числе и с картами. Самым запоминающим был предсказатель судьбы, в помощниках у которого была морская свинка. По запаху руки, дающей вознаграждение, она отыскивала небольшой конвертик, среди множества конвертов, хранящихся в продолговатом ящичке, где и содержалось предсказание судьбы клиента. При слове «ревизор» свинка моментально ныряла за пазуху своего хозяина, а когда её звали обратно, выходила осторожно, озираясь по сторонам. Не смотря на трудности, которые испытывала наша многодетная семья, мать всегда находила возможность чем-то помочь этим несчастным людям, для меня это были уроки милосердия.

   Среди этого люда было немало людей криминального толка, это обстоятельство внесло коррективы в планы моей семьи. В поезде не было вагона-ресторана, продовольствием и кипятком приходилось отовариваться на станциях. На одной из них у отца вытащили из нагрудного кармана бумажник со всем содержимым. Он обратился за помощью к офицеру, соседу по купе, который помог составить протокол о случившемся и подписать его у нескольких свидетелей. На следующей же станции наше путешествие закончилось, мы не доехали до конечной цели шесть часовых поясов.

   Сошли мы на станции Артеушка, а поселились в селе Чалдонка, где были открыты золотые россыпи, и отец нашёл работу на местной ТЭС. Здесь мы задержались ровно на столько, сколько требовалось времени на восстановление утраченных документов и накопления средств на дальнейшую дорогу. Отец работал посменно без выходных, мать трудилась в огороде и в лесу. Собирала ягоды и ходила на станцию продавать их. Мы с отцом ловили хариуса в реке Чёрный Урюм, на охоту не ходили, так как, собираясь в дорогу, родители распродали всё своё имущество, в том числе и охотничье ружьё.

    Выбор друзей у меня был не велик, я познакомился с внуком хозяйки дома, где мы остановились, Вовой Черкашиным. Родителей у него не было, он был старше меня, мы бродили по окрестностям деревни, я был обладателем рогатки и перочинного ножичка в форме туфельки, это привлекало его и служило залогом нашей дружбы. Он хорошо ориентировался в лесу, знал и показывал мне, где проходят звериные тропы и водопои, учил определять свежесть следов по запаху. Науку эту я не освоил, а когда поделился дома этим опытом – был осмеян сёстрами.
 
    Вова из моей рогатки подстрелил красивую птичку – подорожника, мне также хотелось добыть что-нибудь, но удача отворачивалась от меня. Однажды на отмели таёжного ручья я нашёл павшего куличка, и меня осенила великолепная мысль: я схватил мокрого куличка и, сияя от счастья, бросился к дому и показал сёстрам «свою добычу». Вопреки ожидаемому, сёстры сразу уличили меня в подлоге, напрасно я пытался убедить их, что битый кулик упал в воду, они были непреклонны, а я был посрамлён. С тех пор я никогда не преувеличиваю своих охотничьих успехов и не выдаю желаемое за действительное.
 
   Здесь мы с младшей сестрой первый и последний раз в жизни посещали детский сад. Эти дни для меня были самыми тягостными. Дневной сон для меня был непривычен, отлежать весь тихий час с закрытыми глазами было выше моих сил, я шалил и был наказуем. В память о пребывании в этих краях, уже на родине родителей, за мной надолго закрепилась кличка «Чалдон» (бродяга).

   Вторая, большая часть пути проходила ещё в менее комфортных условиях, нежели первая. Мы ехали в скрипучем товарном вагончике, заполненным людьми до отказа. Я спал на боковой багажной полке, шириной не более 30 см., и изготовленной из реек, спал в верхней одежде, без каких-либо спальных принадлежностей, пристёгнутый отцовским ремнём к проходящей вдоль полки трубе. Ничего нового и интересного за время путешествия в памяти не отложилось.
   
    Путешествие закончилось в селе Путилово, на родине моих родителей. Мы прибыли к «разбитому корыту», война разметала большую часть наших родственников и друзей по всей стране, оба дома моих родителей сгорели, и мы нашли приют в здании пожарного общества, где в одной из комнат проживала сестра отца. У меня сразу сложилось впечатление, что война здесь была вчера.
 
  На огромной площади, более двух кв. км., одиноко, в окружении десятков пепелищ и печных труб, стояли уцелевшие дома. Деревни, входящие в состав Путиловской волости и расположенные к западу от села, в сторону фронта, исчезли с лица земли. Об их местонахождении напоминали высокие тополя, да остатки садов. Вдоль фронтовой дороги, проходящей через село, стояла разбитая и сгоревшая техника, всюду валялись не взорвавшиеся боеприпасы в самом широком ассортименте, не составляло труда найти и стрелковое оружие.
 
   Настоящим «Клондайком» были Синявинские высоты. Мой отец со своим другом детства посещали эти места с целью обзавестись порохом для охотничьих ружей, который добывали из винтовочных и автоматных патронов. Надо сказать, что по отдельности эти пороха для охотничьего ружья не применимы. Винтовочный порох горит медленно и не способен обеспечить необходимую начальную скорость заряду, автоматный, напротив, быстро детонирует, и может легко разнести ружьё. Отец, в силу природной смекалки и рисковых экспериментов, нашёл золотую серединку и успешно использовал эти пороха для охоты. Разряжать патроны – дело хлопотное, и к этому занятию отец подключил меня.

   Этим изобретательская деятельность отца не ограничилась, он нашёл эффективный способ добычи рыбы из винтовки во время нереста и добывал её столько, сколько мог унести. При всей простоте этого способа, далеко не все, с кем он делился своим секретом, пользовались им столь же успешно, как мой отец. С современных позиций – это, безусловно, браконьерский способ, но в то время, когда способ не был известен, не было и такой классификации, тем более, что повсюду был широко распространён более варварский способ глушения рыбы аммоналом, вспомним ЧП на такой «рыбалке» с участием Василия Сталина.

   Походы за трофеями на передовую были делом чрезвычайно опасным, пример тому - трагичная судьба моего дяди, сына сестры отца, который демобилизовался через несколько месяцев после нашего приезда, имея пятилетий стаж службы в Вооружённых Силах, при двух летнем фронтовом опыте. Дядя Коля решил последовать примеру моего отца и отправился со своим приятелем на передовую, где они подорвались на мине. Приятель получил серьёзные ранения, его лицо было обезображено, но он был спасён обходчиком высоковольтной линии Сясьстрой, а Николай погиб, мне было очень жаль этого доброго и весёлого человека. Судьба его приятеля сложилась столь же трагично. Через несколько лет он приобрёл мотоцикл и «носился» по селу с обожжённым лицом, словно испытывая свою судьбу. Ответ судьбы был краток – вскоре приятель Николая разбился насмерть.

   Вскоре и мне довелось испытать свою судьбу «на прочность». Отец мой работал в карьере экскаваторщиком, и мать послала меня отнести ему обед. Доставив узелок, в ожидании конца обеда пошёл я бродить окрест карьера. «Удача» пришла скоро – на глаза попала немецкая мина. Конечно, я прошёл строгий инструктаж, мне сказали, что никаких железок в руки брать нельзя, совсем недавно погиб дядя Коля. Но эта находка была такая новенькая, яркая, красивая и безобидная, что удержаться было невозможно, очень хотелось поделиться с отцом радостью этой находки. Чтобы взрывоопасный предмет не причинил никому неприятностей, я решил устроить ему проверку – стоя на краю обрыва, постучал им по стволу дерева, будучи в наивной готовности бросить мину вниз, если она н а ч н ё т взрываться! Мина действительно взорвалась, но только после того как её у меня осторожно изъяли и и бросили в глубокий карьер.