Мадлен - часть XI

XI

   Скользкий пол был выложен чёрными и серыми мраморными плитами метр на метр. Стен и потолка не было видно.
   Продолжение недавно увиденного сна? Сон или не сон? И что ожидает впереди, в полумраке огромного мраморного помещения? Попробовать открыть глаза?
- Она в цистерне за рекой, ты там её найдёшь - в метре от Ани стояло низкорослое существо неопределённого пола и возраста, в чёрный спортивном костюме, в чёрных сапогах на каблуке, в белых перчатках и в красном мотоциклетном шлеме с тонированным наглухо забралом. Голос существа был медленным и сдавленным.
   Сон или не сон?
   Аня ещё раз огляделась по сторонам: потолка не видно, стены слева, справа и за спиной не видны тоже. Но впереди, вдалеке появилась стена из фиолетовой кафельной плитки с тяжёлыми дубовыми дверьми по центру.
- Её едят - добавило существо - Но только твоей она будет.
   Шаг, другой, третий... Приблизившиеся дубовые двери, ведущие из помещения на улицу, на удивление легко открылись. Ещё больше Аня удивилась, выйдя за двери: помещение, изнутри казавшееся бескрайним, снаружи оказалось маленьким дачным домиком с синими бревенчатыми стенами. Лишь дубовые двери и мрамор за ними говорили о том, что Аня и существо в мотоциклетном шлеме именно из этого домика на улицу вышли.
   Вокруг домика росли странные растения со стальными стеблями в человеческий рост и с жестяными листьями, вместо цветков у этих растений были обручи из нержавейки с натянутой на них кожей. Чуть поодаль раскинулся пустырь, посреди которого горел облитый бензином трёхколёсный велосипед, а ещё дальше был лес.
- Идём дальше - существо показало рукой на лес.
   Была ночь, но всё вокруг освещали три луны разного размера, сияющие на чёрном небе. На стебле одного из растений, помимо листьев из жести, висели тихо позванивающие колокольчики. Пламя, которым горел велосипед на пустыре, медленно меняло свой цвет с красного на зелёный.
- Этот лес для того, чтобы убивать в нём своих братьев и влюблять их в себя, об этом пел Леонард Грот - забрало мотоциклетного шлема при упоминании этого незнакомого Ане имени блеснуло в свете лун.
- Кто такой Леонард? - поинтересовалась девочка.
- Только мёртвые смогут в тебя и в меня влюбиться. Мы с тобой в трансляции потеряны.
   Со многих деревьев в лесу была местами содрана кора. Время от времени попадалась дохлая птица - сова, утка или ласточка, утыканная вязальными спицами и висящая на ветке дерева в проволочной петле. Очередное дерево с содранной корой было исписано ассирийскими иероглифами, а вместо птицы на нём висел пластмассовый игрушечный крокодильчик тёмно-зелёного цвета: точно такой же был у Ани в раннем детстве, а бесследно исчез он незадолго до окончания первого класса.
- Не надо его трогать - белая перчатка сжала крокодильчика и раздавила его так, словно он был из пластилина, а не из пластмассы, вперемешку с похожей на пластилин тёмно-зелёной субстанцией из-под пальцев перчатки на землю посыпались черви и личинки мух.
   Взглянув на землю, Аня увидела, что из-под подошвы её конверса виднеется втоптанная в землю фотография Лены - подружки и одноклассницы. Лена грустно улыбалась на фотоснимке, её длинные тёмно-русые волосы были растрёпаны, а одета она была в советскую школьную форму с высоким кружевным воротником и белым фартуком. Рядом с фотографией и аниными конверсами на землю упало несколько червей из раздавленного крокодильчика.
- Пошли дальше - существо указало рукой влево, где из-за деревьев внезапно показалась жёлтая кирпичная башня с черепичной крышей.
   Винтовая лестница, оказавшаяся сразу же за входом в башню, вела вниз. На ступеньках блестели рассыпанные лезвия от старых безопасных бритв, освещалась лестница свечами, горящими в стенных нишах, а в одной из ниш оказалась голова древнерусского былинного богатыря в остроконечном шлеме. Рот головы был широко раскрыт, из лица торчало несколько бритвенных лезвий, а по шлему стекал воск от толстой свечи, наткнутой на острую макушку.
   Сон или не сон? Открыть ли глаза? Но откроются ли они и сон ли это?
   Лестница всё вела и вела вниз.
- Мы куда идём? Где же Мадлен? Ты же говорил, что она где-то за рекой, а мы в какие-то подвалы спускаемся!
- Всё внизу - существо было невозмутимо.
   Лестница стала чуть светлее.
- Скоро уже она кончится?
- Скоро.
   Ещё одна ниша с необычным содержимым: плюшевый медведь с солидолом в широко распоротом брюхе, точно такого же медведя Аня в позапрошлом году подарила на день рождения подружке Люде из параллельного класса. Четыре погасшие тонкие свечечки были брошены в солидол.
- Ну скоро уже спустимся?
- Скоро.
   Лестница стала ещё светлее, уже было видно, что она ведёт в центр большой круглой комнаты с двенадцатью одинаковыми дверьми по периметру.
- А куда теперь идти?
- В дверь твоего самосознания - существо повернулось к Ане спиной.
   По полу комнаты валялись ножницы и клочья чёрно-коричневой шерсти, похожей на мадленкину. Несколько ножниц было воткнуто в одну из дверей.
- Я не знаю, куда теперь! - Аня вскрикнула и топнула ногой по полу, а существо в чёрном спортивном костюме вместо того, чтобы хоть что-то ей ответить, трансформировалось в кожаное чёрное кресло с высокой спинкой.
   Полированная светлая деревянная дверь с торчащими из неё ножницами не вызывала никакого желания открывать её, не хотелось открывать и следующую, на которой красным фломастером был нарисован череп с костями, а вот третью...
   Из-за третьей двери, резко распахнувшейся, вылетело ещё несколько шерстяных клочьев, выкатилась больничная каталка и вышел врач - широкоплечий, в белом халате, с ножницами в обеих руках и... без головы. Но взвизгнуть от ужаса у Ани не получилось, получилось лишь тихо замычать в нос, попятиться назад и упасть на пятую точку.
- Нумеро уно-о-о-о! - взревело восемь динамиков, встроенных в потолок комнаты.
   Каталка, выехав на середину комнаты, врезалась в чёрное кресло - то самое, в которое трансформировалось нечто, предложившее искать Мадленку за какой-то подземной рекой - и опрокинулась на бок. Ножницы защёлкали в руках у безголового врача, распахнулась ещё одна дверь, вышедшая оттуда медсестра в маске свиньи катила впереди себя большое зеркало в стальной раме и на колёсиках. Увидев своё отражение в зеркале, Аня поняла, почему ей не удаётся ни визжать, ни кричать: на её лице не было рта. Лишь под гладкой кожей, недавно бывшей аниным ртом, беззвучно двигалась нижняя челюсть, что-то похожее было когда-то увидено в первой части фантастической трилогии «Матрица».
   Открылось ещё пять дверей, в комнату вошло ещё пять медсестёр: одна - в маске лисы, ещё одна - в маске енота, ещё одна - в маске оленя, и последние две - с фарфоровыми чайничками вместо голов.
   «Это не должно быть сном! Я хочу проснуться! Я хочу, чтобы всего этого больше не было! Я хочу обратно! Мама, мамочка!» - мысли закрутились в голове, но не дали понять, где сон и где явь. Медсёстры в масках лисы и енота подхватили упирающуюся Аню под руки и начали усаживать в чёрное кресло.
   «Получи, тварь! Это ты меня сюда привёл!» - Аня дрыгала ногами, попадая то по креслу, то по медсёстрам. Подоспевшие медсёстры с чайничками вместо голов схватили Аню за руки, а безголовый врач начал резать ножницами её одежду. В комнату вошла ещё одна медсестра, с натянутым на голову порванным плюшевым кроликом, сквозь дыру в плюшевом кроличьем брюхе неестественным красным светом светились глаза медсестры.
   «Я хочу обратно! Получи! Получи! Получи! Получи! Получи, урод! Кто-нибудь, помогите мне! Спасите меня! Помогите Мадленку спасти! Ну кто-нибудь же! Мама, где ты?!» - левой ногой всё-таки удалось пнуть одну из медсестёр в лицо, маска лисы сдвинулась набекрень, но не слетела. В анину грудь, оголённую из-за порезанной ножницами кофты, вонзилась толстая игла огромного стеклянного шприца, размерами напоминающего стандартный аэрозольный баллончик и наполненного лиловой жидкостью. На поршень шприца надавила медсестра в маске оленя.
   «Получи! Получи! Почему я не просыпаюсь!? Мама!» - конверсы уже давно соскочили с ног и валялись в трёх метрах от кресла, упали на пол обрезки джинсов, рукав кофты сначала подлетел под потолок, а после оказался на рогах оленьей маски. Ножницы врача со скрипом резали анины трусы. Сжав кулак правой руки и извернувшись в кресле, Аня со всей силы ударила по лисьей маске, но второй раз ударить уже не смогла - локоть, соприкоснувшись со подлокотником кресла, прирос к нему намертво. Начало прирастать и правое бедро к сиденью, левой ногой девочка попыталась лягнуть ближе всех стоящую к ней медсестру в живот, но промахнулась, в следующее мгновение за ногу кто-то схватил. Шприц упал на пол и покатился к открытым дверям, но его игла осталась в груди.
   «Нет, я просто так вам не сдамся!» - левой рукой Аня попыталась вырвать ножницы из рук врача. Правая рука тем временем полностью приросла к подлокотнику, кожа на руке начала чернеть, постепенно окрашиваясь в цвет кресла. Правая нога потеряла чувствительность выше колена и стала липкой снизу, пятку левой ноги прижали к креслу. Что-то тёплое соприкоснулось со спиной и затылком.
- Литро халло урацетилиниума! - вновь взревели динамики на потолке.
   Левая ступня была обхвачена чьей-то рукой, отрывать правую ступню от кресла становилось всё труднее. Нечто резиновое между аниной ступнёй и креслом сначала растянулось лишь на длину детской ладони, потом - и вовсе на пару сантиметров, а затем затвердело и поползло по ноге вверх. Подлокотники, ставшие вдвое шире, прилипли и к рёбрам, попытка сжать в кулаки руки, оказавшиеся внутри подлокотников, была напрасной - в вязкой чёрной обивке, с которой срасталась и срасталась чернеющая кожа, пальцы не сгибались. К спинке кресла, становившейся теплее и теплее, прилипли лопатки, шею чем-то обожгло.
   «Неужели это всё?! Что, что со мной сделали?! Мама!» - кресло, на которое Аню усаживали медсёстры, начало резко менять свои формы и раздуваться по мере слияния с телом девочки. Под кресло упали лоскуты белой ткани, бывшие аниными трусами и лифчиком. Кожа Ани уже почти полностью срослась с обивкой кресла, почернела и сдавила изнутри всё, кроме языка и слегка пошевеливающейся нижней челюсти. Особенно плотно сдавило косточки фаланг пальцев, а в лёгких, желудке, пищеводе и кишечнике вдобавок ко всему ещё и жгло.
- Ну что, красавица наша, где мы теперь стоять будем? - зазвучал елейный женский голос из под лисьей маски. Зеркало на колёсиках, в суматохе откатившееся в сторону, вновь оказалось напротив того, чем стала Аня. В зеркале отразилась вытянутая чёрная кожаная груша чуть более метра в высоту, неподвижно стоящая на четырёх коротких пластмассовых ножках, с пучком светло-русых волос на самом верху, выпученными от нечеловеческого ужаса глазками чуть ниже и едва заметными отверстиями ноздрей ещё ниже. Из ноздрей доносилось тихое гудение - в вязких и липких недрах груши до этого гудения утихал детский крик отчаяния и боли.
- И пришейте - всё тем же елейным голосом отдала распоряжение медсестра в маске лисы.
   Безголовый врач, спрятав ножницы в карманы халата, достал из-за спины радиолу в чёрном кожаном чехле. С радиолы до самого пола свисала путаница разноцветных проводов. Кривые иглы с шёлковыми нитями, блеснувшие в руках медсестёр, вонзились в корпус радиолы и в чёрную кожу груши в самом её низу - предположительно туда, где до слияния человеческого тела с мебелью были бёдра двенадцатилетней девочки.
   Тихо хрипнув вначале, в динамике радиолы зазвучал голос, поразительно похожий на анин:
- Я сегодня утром проснулась, улыбнулась и умылась, надела любимое санбенито, взяла диркшнейдер в четырнадцатой ахтерпиковой армори, выполнила гоатинг, подождала актиния и оторвала диркшнейдером своей Мадленочке голову, день был просто чудесный, наши йоркширские терьеры больны смертью, наши йоркширские терьеры умирают, им сегодня на помойке...
   «Нет! Нет! Нет! Нет! Не хочу и не могу я это говорить! Это вонючее радио не из меня сшито!» - из всего объёма обдуманного, сказанного и выкрикнутого про себя именно эти слова прилили силу, уже казалось бы не существующую, повалили чёрную грушу назад и разорвали её в нескольких местах. Из дыры сбоку полезли наружу и посыпались на пол кости руки, а в разрыве сверху оскалились анины зубы и вспенилась слюна:
- Не-е-е-а-а-а-а-а!!!.. - вместе с языком и челюстями из-под разорвавшейся чёрной кожи выосвободился и голос. 
   Из всех образовавшихся в груше дыр и разрывов хлынула кровь. Толпу в белых халатах отшатнуло назад - то ли громким и совершенно неожиданным для неё голосом Ани, то ли кровавыми струями, брызнувшими на халаты. Зазвенели на полу и поплыли в кровавых ручьях выпавшие из рук иглы, тихо шлёпнулась в один из этих ручьёв и кожная радиола. Высокочастотный писк, раздавшийся из динамика валяющейся на полу радиолы, оглушил.