Я выжила, я не забуду...

Дышать... Дышать не могу... Больно... Где я? Что случилось? О, нет. Нет! Только не это! Господи, прошу пусть этот будет сном, кошмаром! Что происходит? Не могу дышать. Дым. Нет-нет! Они не могли, мое тело...

 
Оля не могла пошевелиться, все тело болело, память возвращалась. Боль в лице, в животе,  подобно адскому пламени, пронизывала каждую клетку тела, мозга, души. Они ворвались с оружием, крики, удар коленом в живот. Флаконы появились у них в руках. Они выплеснули содержимое в лицо Андрею, крик, животный, дикий крик. Он падает, Маша кричит и закрывает лицо ладонями. Владимир, Сергей, Алена, Катя... Выстрел. Пожилая женщина падает на землю с простреленной головой. Кровь, много крови. Их куда-то ведут, Оля не понимает, чувствует, как кто-то толкает ее, бьет в спину, по голове, ногами, дубинками, кулаками. Она падает, чья-то лапа хватает ее за волосы и поднимает на ноги. Вонь мерзкого пота, он ржет и она чувствуют вонь гнили из его рта. Она поворачивает голову и видит знакомых людей, которых тоже куда-то ведут. Девушка смотрит прямо, здание профсоюза: «Но зачем?».


Толпа бешеных псов, они скалятся и ждут продолжения. Они наслаждаются запахом крови, видом побоев, они в экстазе от трупов, лежащих на земле. Женщины, мужчины брызжут слюной, словно девиз, повторяя: «Сдохните, русские!».
Вонь... Она везде, от их тел, ртов, желаний. Их сердца разлагаются, но они хотят больше. Больше этого смрада. Словно стервятники, они скалятся и ждут смерти. Здесь ад: ненависть, агрессия, насилие, стоны, крики, боль...
Их заталкивают в здания, многие из убийц входят, закрывают двери, остальные  снаружи. Ждут.


«Что они хотят? Что со мной сделают? Не хочу умирать. Боже, молю, пусть они уйдут. Почему они выстроили нас и разглядывают?»


Оля подняла голову и взглянула на них. То, что стояло напротив не было людьми. Звери? Нет, в природе не существует животных более опасных, кровожадных, извращенных, ничтожных, чем то, что стоит перед ними. Словно ад изрыгнул нечисть и придал им человеческие очертания. Это был фашизм в полном его проявлении, но напротив стояли не черные эсэсовские мундиры, не слышалась лающая речь, на улицах не было видно марширующих колонн со вздернутыми в римском приветствии руками, на домах не развивались черно-красные знамена. Нет. Каждый в этом здании, на улице – гражданин Украины. Но какая огромная пропасть между этой хрупкой темноволосой девушкой с дрожащим руками и застывшими слезами в глазах, и тем тощим, бритым, озлобленным почитателем гитлеризма, который стоял напротив и хриплым, гнусавым голосом выкрикивал оскорбления.


«Он идет ко мне. Нет, нет, не подходи. Не смотри на меня» - паника ворвалась в ее голову и страх вихрем проносился по каждой клеточке.


Он встал напротив Оли и оскалился:


-Шо ти на мене вирячився, росiйсьский морда?


Удар. Оля схватилась за голову и упала на колени. Гнусавый схватил ее за волосы и поволок в сторону.


-Прошу, не надо, мне больно.
-Шо ти сказала? Боляче?


Он поднял ее на ноги и толкнул вперед. Снова удар. Она захлебнулась воздухом, спина согнулась дугой, боль током ударила в голову. Он затолкал ее в большой кабинет, где она увидела десяток мужчин, столпившихся в круг. Боль не позволяла разглядеть и мыслить, секунда и она увидела... Они ржали и издевались над двумя женщинами, лежащими на полу без одежды. Голова закружилась, глаза видели только это: круг спущенных штанов и две избитые, насилуемые женщины.


-Чуеш, брати, ця занадто смiлива.


Гнусавый сорвал с нее джинсы и бросил на пол, словно она была мертвой грудой мяса. Он хотел поставить ее на колени, Оля не встала, всюду жгла невыносимая боль, но она сопротивлялась. Удары посыпались со всех сторон, но она не встала. Секунды превратились в вечность, вонь их грязных тел, духота в кабинете окружали ее, словно спертым вакуумом. Холодный пот миллионом ледяных игл пронзал всю ее сущность. И снова боль...


«Дышать трудно...» - Оля опять пришла в себя в той же комнате, наполненной дымом.


«Они... они... Боже! Нужно выбраться», - она кое-как поднялась на ноги, опираясь о стену.


-Марина? Марина, очнись! Ну же, дорогая, вставай, - на полу лежала беременная девушка, Оля трясла ее за плечи, била по лицу, тщетно, ее задушили.


«Не плачь. Подожди. Найди выход, потом, все потом... Ищи выход!»


Оля оглянулась. Еще две девушки лежали мертвые. Глаза отказывались верить, она словно смотрела на экран телевизора. И только едкий дым не давал ей забыть, что это реальность. Около двери застрелянный парень, наверное, муж одной из девушек. Только тогда Оля заметила, что нижней одежды на ней нет, она увидела на полу джинсы, хотела нагнуться, но от острой боли, ноги подкосились, и она упала. С трудом, натянув на себя штаны, Оля встала и открыла дверь.


«О нет! Они мертвы? Они все мертвы. Боже! Это же ребенок, девочка. За что? Ей нет и пяти».

Смерть. Женщины, мужчины, пожилые, дети. Привкус железа во рту. Кровь. Дым.


В голове пусто, думать трудно, внутри только какое-то чувство, которое заставляет ее идти искать выход. Оля увидела главный вход и направилась к двери. Но оказавшись рядом, она остановилась: «Зачем? Не хочу жить, не хочу думать... не могу помнить...».

Она стояла и безжизненным взглядом смотрела на огромную, массивную дверь. Чья-то рука осторожно схватила ее за плечо:


-Нельзя туда. Выйдешь – они убьют тебя. Мы пытались. Нужно идти наверх, здание подожгли.


«Огонь?! Подожгли? Да, этот дым...»


-Ну же, пошли, - мужчина средних лет, весь в садинах и подтеках, с прострелянным плечом, здоровой рукой, тянул Олю к лестнице.


Она направилась за мужчиной, но картина, представшая перед глазами, сбила ее с ног: кругом обуглившиеся трупы, людей пытали, обливали горючей смесью и поджигали, мертвые уборщицы, работники и обычные гражданские. Прямо на лестнице лежал труп охранника, у многих были кислотой обожжены руки и лицо. Еще ребенок – худенький мальчик лет восьми.


-Девочка, не стой там. Подымайся, мы горим, - сказал мужчина, поторапливая ее.


Они поднялись на второй этаж. В дальнем кабинете на полу лежали выжившие, дышать становилось труднее с каждой секундой. Телефоны разрывались, люди просили вызвать пожарных, но те не появлялись. Оля выглянула в окно и увидела, что внизу подошли несколько человек, по-видимому, обычные городские. Они бросили веревку, раненый в плечо мужчина подхватил ее и привязал к батарее.


-Давай, девочка, спускайся, - сказал он Оле.


Словно на автомате, она начала спускаться. Ничего не было: ни страха упасть, ни боязни подставы внизу, даже боль, казалось, ушла. Она была опустошена. Внизу кто-то подхватил ее и поддержал за руку, ноги ее не слушались. Оля оглянулась: убийцы с оружием, топорами, дубинами, заметив, спускающихся людей двинулся в ее сторону. Крепкий взрослый мужчина, поняв что к чему, подхватил ее, и быстрым шагом направился в противоположное направление, унося девушку из этого ада.


Позже у Оли брал интервью молодой журналист. Он попросил ее рассказать о том, что действительно там случилось. Эти фашисты начали быстро скрывать все следы, в газетах писали, что погибло 40 человек, они сгорели заживо и даже сами себя подожгли.


-Вы любите свою работу? - спросила Оля у журналиста, и увидев неуверенный кивок, продолжила. – А они любят убивать. Им нравится чувствовать хаос, лицезреть руины, созданные собственными руками. Они - серийные убийцы, террористы, которые выжидали и долго планировали свое преступление. Мы не заметили, мы игнорировали... Мы были слепы, а эта раковая опухоль разрасталась все больше и быстрее. Вы спрашиваете о мотивах? Политические мотивы у них есть, но люди с такими мотивами руководят тысячами других. У тех тысяч мотивы одинаковы – жажда насилия, беспредела и хаоса. Они хотят убивать. Для них это доза, наркотик, который сильнее любого существующего. Тех людей не сожгли, их пытали, разрубали на части, поджигали, избивали, застреливали. Детей и матерей. Отцов и братьев. Мертвых было не сорок, а сотни... Три сотни...