Однажды ночью в Задолбайске

Фантастический рассказ


     Старинный город Задолбайск жил по старинке, то есть не то чтобы совсем как в старину, а примерно как при советской власти, то есть небогато, но спокойно. На единственном заводе (между прочим, секретном), производившем пулемёты и хозяйственные тележки, работали все трудоспособные задолбайцы.

     Поскольку продукция завода хорошо продавалась во все развивающиеся и отсталые страны, жители были твёрдо уверены в своём небогатом, но относительно светлом будущем – до тех пор, пока не произошло одно совершенно невероятное событие, вызвавшее панику не только среди обывателей, но и среди солидных отцов города.

     Однажды тёплой майской ночью, когда все задолбайцы мирно спали, в их город прилетели инопланетяне. Единственным свидетелем визита пришельцев был сантехник Лаврентий Котиков, солидный, уважаемый человек, несмотря на его не самое популярное имя. А вот здесь стоит пояснить, как оно ему досталось. Это тоже весьма интересная история.



     Дед Лаврентия всю жизнь служил в органах и добился там довольно высокого для малограмотного выскочки звания майора. Лаврентия Павловича Берию он почитал почти как Иосифа Виссарионовича Сталина. Он и сына своего, Павла Котикова, хотел устроить на работу в органы, но тот сказал, что хватит с него и армии.

     Дед, конечно, сильно осерчал на строптивого отпрыска, не пожелавшего продолжить славную династию (прадед тоже служил – в царской охранке; впрочем, об этом приходилось помалкивать), но повлиять на сына не смог. Павлуша, возмужавший в десантных войсках, решительно заявил, что лучше пойдёт работать на секретный завод, чтобы делать хозяйственные тележки и тем самым приносить реальную пользу своему народу и особенно женщинам.

     Когда Павел женился и решил отделиться от назойливого и бдительного папаши, тот поставил ему условие: назовёшь сына Лаврентием – дам денег на строительство дома, а нет – живите где хотите. Пришлось сыну согласиться, а что поделаешь? Уж очень не хотелось ему под отцовским присмотром жить. Майор ведь и дома бдел, как на службе, рта не давал раскрыть. Ну и втайне сын, конечно, надеялся, что первой у них девка родится. Не станет же папаша требовать, чтобы её назвали Лаврентией!

     Но родился сын... и стал он Лаврентием Павловичем. Произошло это радостное событие в 1952 году. Прошёл всего год, Сталин умер, Берию скинули и расстреляли, а парень так и остался Лаврентием.

      Конечно, поначалу его звали просто Лавриком, а когда он в школу пошёл, о Берии уже не говорили и не писали в газетах, будто его и не было вовсе. Не только его, но и Сталина забыли, вот что интересно. Ни портретов, ни книг великого вождя и мыслителя – словно он и не был отцом народов. А ведь он в этой должности лет тридцать работал – сами знаете, с каким усердием.

     В школе мальчишки тем более ничего не знали о Берии и звали малолетнего Лаврентия Павловича, как и положено, Котиком, то есть по фамилии. Так что никакого неудобства от своего имени он не испытывал. А имя само по себе, конечно, красивое, ничего не скажешь.



     Однако вернёмся к главному событию.

     Поскольку инопланетян воочию видел один только Лаврентий, всем остальным пришлось поверить ему на слово. А почему не поверить? Он человек серьёзный, малопьющий, честный. Даже своей жене – и то почти никогда не врал: бесполезно, она всё равно всё узнает. У Нины Котиковой были постоянные осведомители: работала она медсестрой в поликлинике, и к ней приходили мерить давление скучающие пенсионерки, которые только и занимались тем, что собирали информацию, причём не менее успешно, чем Котиков-дед.

     Короче, начиная прямо с утра, Лаврентий Павлович непрестанно давал интервью, припоминая новые подробности и оттачивая ораторские способности.

     На работу в ЖЭК Лаврентий пришёл с опозданием. Причина была вполне уважительная: беседовал с органами. Его уже поджидала любознательная толпа: весть о визите полиции в дом благонадёжного гражданина донеслась сюда со скоростью звука.

      – Ну, рассказывай, что ты там натворил, – строго сказал директор. – Опять, небось, вчера набрался?

      – Что вы, Никита Ильич! Я вчера, можно сказать, чисто символически, день рождения Михалыча отметили – и всё. Я же по будням не пью, сами знаете.

      – Да знаю, знаю. Ну так что там случилось?

      – Случилось, Никита Ильич, прямо беда!

      – Да не тяни ты!

      – Дело такое... необычное, так сказать... Даже полиция не может разобраться. – Лаврентий многозначительно посмотрел вокруг, и все как-то сразу притихли и даже перестали ухмыляться.

      – Проснулся я среди ночи, типа от будильника – прямо как предчувствовал что-то такое... – начал Лаврентий. – Я, конечно, не придал этому особого значения, однако решил на всякий случай выйти – ну, подышать свежим воздухом. Я и подумать не мог...

      – Про будильник ещё Кашпировский говорил. Помните, он установки давал для тех, кто вовремя проснуться не может? Ну, это, по малой нужде, – ехидно заметил один из слушателей.

      – Ты, наверно, самый умный? Может, мы тебя послушаем? – Директор строго взглянул на выскочку.

      – Эй, ты чего встреваешь, не мешай! – поддержал начальника молодой электрик, заинтригованный рассказом Лаврентия.

      – Ну вот, иду я, значит, назад и вдруг слышу какие-то звуки. Оглянулся, а в конце огорода синие огни мелькают. Что такое, думаю, откуда? За нашим огородом – овраг, там фонарей сроду не было, зачем? Дай, думаю, подкрадусь, посмотрю, кто там хозяйничает.

      – А что там делать-то в мае? Ничего ещё не выросло, кроме травы да зелёного лука! Кто за ним полезет, ночью-то? – возразил Умный.

      Лаврентий, не обращая внимания на выскочку, продолжал:

      – Иду я, значит, тихонько так, а самому как-то не по себе: а ну если там банда какая, что я один могу против них? Огоньков-то много, и все шевелятся: туда-сюда, туда-сюда. Подхожу ближе – господи! Это что ж такое! Лилипуты со светящимися головами – то ли в шлемах, то ли они от природы такие. И тут – ну надо же! – ка-а-ак... долбанусь в темноте о пень! Япона мать! До сих пор колено болит. А они как налетят на меня! Схватили за руки – за ноги и тащат куда-то.

      – Наверно, в свою тарелку хотели забрать, – прокомментировал Умный.

      – Сколько же их было-то? – спросил директор. – Тебя и здоровые мужики-то навряд ли поднимут.

      Лаврентий, надо сказать, был рослый, крупный мужчина килограммов на полтораста.

      – Человек десять, я думаю, но все мелкие. Кричат что-то по-своему, я ничего понять не могу, и они меня тоже ни хрена не понимают.

      – Ты, небось, выражался там всякими нецензурными словами, – сказала паспортистка. – Попробуй пойми с непривычки.

      – А ты бы молчала, если бы тебя тащили неизвестно куда? – заступился за Лаврентия его напарник. – А может, ты и рада была бы...

      – Тихо! Не мешайте человеку рассказывать! – прикрикнул директор.

      – Я им говорю: «Отстаньте, недоделки, мне завтра на работу сранья идти, без меня там пацаны не справятся!» Один молодняк ведь набрали. А если канализацию прорвёт? Это же, блин, экологическая катастрофа городского масштаба! А этим хоть бы что! Вцепились в меня мёртвой хваткой, ну прямо как приклеились, и не отпускают.

      – Может, у них липучка специальная на руках? – Умный, кажется, перешёл на сторону Лаврентия.

      – А я, понимаешь, вышел раздетый, то есть в трусах и в майке, – продолжал рассказчик. – Мне Нинка не велит ложиться в одежде. А в огороде-то холодно, ещё ж не лето. Да и куда я в таком виде с ними пойду, если подумать?

      – Эх ты! К тебе, понимаешь, целая делегация прилетела, а ты в труселях вышел! – укоризненно покачал головой директор.

      – Да кто ж знал-то! Знал бы – вообще не лез. Оно мне надо? Откуда я знаю, чего они хотели со мной сделать?

      – По-любому – это попытка похищения, а может, и взятия заложника, – уточнил Умный. – Ничего хорошего.

      – Ну вот! Я и говорю – мне это надо? Мало мне своих проблем? Ох и повозился я с ними, скажу я вам! Был бы помоложе – только в удовольствие, а сейчас силы-то уже не те... В общем, такой брейк-данс у нас получился – прямо как у пацанов в нашем ДК. И всё-таки я от них вырвался! Они ведь тоже, небось, не железные. Короче, бросил я их, не стал разбираться. Думаю, собаку с цепи спущу и лягу спать, авось в дом не полезут. А Бугай-то мой, между прочим, даже не проснулся, не брехнул ни разу, когда хозяин в опасности был! Вот собака! Это ж надо! Ну так вот, иду я обратно в темноте, а у нас там дерево рядом со стёжкой, груша старая. Ну я и... налетел на неё. – Лаврентий потрогал красную шишку на лбу и оглянулся на паспортистку. – Прямо слов нет...

      – Это уже во второй раз? Ты что, пьяный был, что ли? – спросила паспортистка.

      – Говорю тебе – нет! Ну, выпили с ребятами немного в честь дня рождения. Сам домой пришёл, сам разделся. Даже Нинка ничего не заметила.

      – Ну а дальше-то что было? Давай, закругляйся поскорее, а то расселись тут, понимаешь, вместо того, чтобы работать, – строго сказал директор.

     – Ну вот, проснулся я утром, дай, думаю, посмотрю, не прибил ли я кого из головастиков, – продолжил Лаврентий. – Жалко ведь: они маленькие, ну прямо как дети. Пришёл я на то место – кошмар! Там же Нинка рассаду помидорную неделю назад высадила, целых три сотни!

      – А эти-то как, убрались? – спросил напарник.

      – Да убрались, а рассаде-то – п***ц!

      – Ничего, зато сам цел, – сказала паспортистка. – Ты хоть проверил, у тебя там всё на месте?

      – Это тебе ничего! А рассаде – п***ц! По краям что-то ещё торчит, а остальное всё перепахано к ***** матери!

      – Лаврентий, при женщинах не выражаться! – погрозил пальцем директор.

      – Извиняюсь! Но я прямо о***л, как увидел! Извиняюсь!

      – Что, правда, что ли, всё потоптали? – с сочувствием спросил Умный.

      – А ты как думал? Мы же с ними не по воздуху летали!

      – А Нинка-то что? – поинтересовалась паспортистка.

      – Что-что... Сначала заорала и по морде мне съездила, потом заплакала... Ну, я ей как бы всё объяснил, чего скрывать-то? Жена ведь, одно целое, можно сказать.

      – А она что?

      – Ну что, позвонила в полицию, они приехали и говорят: «Это вы сами небось потоптали, чтобы про вас в газете написали и телевизионщики из Москвы приехали». Нет, ну вы подумайте! Вот так с Нинкой вдвоём взяли и потоптали! А я им говорю: «Не имеете права подозревать честных граждан! Мы к вам обратились за помощью, а не за обвинениями!» А старший хитрый такой: «Вот пусть телевизионщики и возмещают вам ущерб, если это и вправду инопланетяне. А если кто из наших нахулиганил, то будем разбираться. И не факт, что найдём».

      – Ага, будут они искать, как же! У Манюковых в прошлом году средь бела дня из подвала вывезли все закатки и две бутыли самогона – так никого и не нашли! Да ещё и остальную самогонку забрали, какая по бутылкам разлита была, – сказал директор. – Ну, дальше давай, в темпе.

      – А я им говорю: «Да у наших-то гопников головы пока не светятся, откуда? Ну если только какие наркотики новые появились, не знаю. И ростом они не такие шибздики. А эти – мелкие какие-то, я же сказал – мне по пояс. Ну не могут же малые дети одни по ночам шастать, кто их пустит? Значит, прилетели».

      – Лаврентий, а может, тебе это спросонья или по пьяному делу померещилось? – осторожно спросила паспортистка. – Ты тарелку-то ихнюю видел?

      – Ну, знаешь! Я тебе врал когда? Или я, по-твоему, такой пьяный был? Ты меня когда-нибудь видела в стельку пьяным?

      – Я же за тобой не слежу... – сказала паспортистка, и все понимающе переглянулись.



      Здесь также необходимо кое-что прояснить. Паспортистка считалась не то чтобы любовницей Лаврентия – это громко сказано, – однако изредка пользовалась его благосклонным вниманием. Она была разведёнкой и жила одна, причём очень удачно, рядом с ЖЭКом, и когда Лаврентий дежурил во вторую смену, то заходил к ней под предлогом проверить краны.

      Таких знакомых за долгую трудовую жизнь у Лаврентия было немало, а законная жена – всего одна, и жили они, между прочим, дружно, вырастили двоих детей, поэтому разводиться с ней он никогда не собирался. Все женщины знали, что он хороший семьянин и не мечтали понапрасну.

      Нинка не без оснований подозревала супруга в неверности, тем более что заботливые информаторы регулярно докладывали ей, когда видели Лаврентия, выходящим из квартиры какой-нибудь одинокой дамочки. Жена, конечно, волновалась, как бы он чего не подцепил, но поскольку всё как-то обходилось и он всегда ночевал дома, то особых поводов для разбирательства и принятия карательных мер у неё не возникало.

      Будучи вполне разумной женщиной, Нинка боялась нарушить давно сложившееся равновесие. В её возрасте (а она была немногим моложе Лаврентия) надо радоваться тому, что муж вообще приходит домой, в то время как на него всё ещё заглядываются молодые женщины.

      Надо сказать, Лаврентий был весьма приятным мужчиной с благородными чертами лица, и если бы в детстве родители догадались отправить его в театральный кружок, он бы смог стать артистом. С таким лицом и таланта никакого не надо – снимался бы в кино, как и все остальные. Но родители ни о чём не догадались, и Лаврик благополучно пристрастился к спорту, а именно к баскетболу: он был рослым мальчиком, и ему нравилось забрасывать мяч в корзину, отобрав его у менее удачливых соперников.

      Лаврентий особо не выделял паспортистку среди своих уже немногочисленных подруг, однако при случае навещал – как человек внимательный и обходительный с женским полом. Кто-то же должен уделять внимание одинокой женщине. 
      


      – А правда, тарелка-то у них была? – спросил напарник. – На чём они прилетели-то?

      – Откуда я знаю? Там темно было. Может, они за оврагом сели, чтобы никто не видел. А потом ссыпались туда, да и улетели.

      – Ну что ты цепляешься к человеку, пусть дальше рассказывает, – вступился за Лаврентия Умный.

      – А что рассказывать? Я всё рассказал. А что касается померещилось, то это не про меня. Да, вечером был слегка выпимши, я же не отрицаю! Но домой-то пришёл сам и разделся сам, хотел ещё к Нинке подкатиться, правда, заснул. А ночью я тем более – уже совсем трезвый был.

      – В общем, ты полицейским от ворот поворот дал, так что ли? – резюмировал директор.

      – Нет, ну а как вы хотели, чтобы я согласился, будто на меня дети малые напали? Пускай приезжает уролог или как там его и разбирается. Или экстрасенс какой – мне всё равно.

      – Уфолог, – подсказал Умный.

      – А рассаду кто тебе возмещать будет, уролог, что ли? – выкрикнул из угла дворник. – К тому же наш Либерман на дом не ходит.

      – Уфолог, а не уролог. А Либерман вообще ни при чём, он хоть бы со своими пациентами разобрался, – сказал директор. – Мой отец к нему уже сколько лет ходит, всё коньяк ему носит, а смысл? Всё равно толку никакого, но коньяк, хапуга, берёт. Говорит, тебе, дед, ещё повезло, что ты за ночь всего три раза встаёшь. Ну а ты-то что решил? – обратился он к Лаврентию.

      – Да вот я и думаю: что теперь Нинка будет делать? Ну, то есть мы с ней. Она сегодня всё утро то кричит, то плачет. Прямо не знаю, то ли ждать этого уфолога, то ли нет.

      – А чего тут думать, надо новую рассаду покупать, пока есть на базаре, да сажать поскорее, авось догонит. Конечно, это опять столько денег придётся всадить! Жалко, небось? – посочувствовала паспортистка.

      – Жалко не жалко, а где ты денешься!

      – Ну вот ты, допустим, посадишь, полюбуешься, а если они опять прилетят? – снова подал голос дворник.

      – Небось не прилетят! Нашто я им сдался? Пускай теперь к тебе в огород садятся, готовь площадку.

      Лаврентий, похоже, начинал злиться на недоверчивых и не в меру любопытных слушателей. Как унитаз менять, так Лаврентий Павлович, битте-дритте, а как от инопланетян отбиваться, так пардон. Отбивайся как хочешь, один за всех. Ага! Миссия, как говорится, невыполнима.

      – Ладно, хватит вам бездельничать, расходитесь по местам. Прилетят – не прилетят, а работать всё равно будете. И ты, Лаврентий, тоже. Срочно иди в школу, завхоз просил именно тебя прислать, там в подвале вода стоит.

      – Хорошо, если только вода, – недовольно пробурчал напарник.



      Нинка тем временем дозвонилась с рабочего телефона до Москвы. Уфолог обещался приехать на следующей неделе, а телевизионщики ответили неопределённо, что, мол, вас много, а мы одни. Но если будем где неподалёку, то, может, заедем.

      – Лаврик, ну что делать-то будем? Сколько ждать-то? На выходных надо рассаду заново сажать, а то вообще ничего не вырастет. А без своих помидоров – как? Ни поесть как следует, ни закатать, – говорила она вечером, вытирая слёзы. – Или ты будешь этих лилипутов ждать, чтобы они тебе помидоров привезли?
 
      – Ну что делать, Нин? Сама думай. Надо сажать – посадим. Хватит плакать, это не самое страшное. Ну, хватит, хватит, лапуля, не плачь!

      Лаврентий обнял жену, и она доплакала, положив голову на его крепкое плечо. Что ни говори, а муж у неё хороший – спокойный, хозяйственный, надёжный. Не зря же он бабам нравится.

       «Да-а, никуда не денешься! Придётся сажать... – думал Лаврентий. – А то Нинка так запилит за эти помидоры, что инопланетяне покажутся милым видением, приятным воспоминанием. А что? Хоть какое-то разнообразие в жизни. Если задуматься, что тут в Задолбайске интересного? У всех развлечения одни и те же: завод, огород, телевизор. Ну, пиво ещё или «Одноклассники» – для тех, кто подсел».



      Задолбайцы тоже задумались. А что, если инопланетяне и вправду прилетят снова? Странные они какие-то! Нормальные пришельцы по чужим огородам не шастают, они на какое-нибудь поле садятся, всякие геометрические узоры на траве или на будущем урожае вытаптывают. По телевизору такое часто показывают – то ли правда, то ли кто разыгрывает?

      Целую неделю весь город обсуждал загадочное происшествие. К Лаврентию приходили знакомые и незнакомые граждане, юннаты и члены авиамодельного кружка. Сознавая свою избранность, он, однако, не чванился и охотно рассказывал о ночном приключении, припоминая новые детали и демонстрируя созревающие синяки.

      В местной газете напечатали интервью с передовым сантехником Лаврентием Павловичем Котиковым и его фото с новым разводным ключом. С ним стали уважительно здороваться прохожие, а знакомые мужики приглашали в рюмочную.



      Мало-помалу интерес к инопланетянам поутих, однако ещё долго задолбайцы выходили по ночам в свои огороды и пристально всматривались в темень, но к ним так никто и не прилетел.

       К концу лета, не дождавшись ни светящихся головастиков, ни кого-либо ещё, горожане успокоились и перестали опасаться за свои драгоценные насаждения. Помидоры уже подходили к концу, в сухих огуречных плетях кое-где виднелись коричневые бочонки, оставленные на семена, а картошке ничего не угрожало – она ведь и так в земле.

       Лаврентий, почуяв вкус славы, на всякий случай написал воспоминания, начиная с далёкого прадеда, которого он не видел, но знал по рассказам деда. Конечно, подробности усердной службы предков в воспоминаниях не сообщаются – мало ли кем были его родственники, внук за деда не отвечает.

       Зато отец у Лаврентия прославился как ударник коммунистического труда на секретном заводе, производящем пулемёты и хозяйственные тележки. Он и сына туда звал, чтобы продолжить трудовую династию, но тот упёрся – и ни в какую! «Хочу, – сказал, – быть сантехником!». Вот и весь разговор.

      Но сантехник из Лаврентия получился хороший – что называется, от Бога.