Блюз Чеширского кота. Фантазия в ретро-тонах-17

Такт ХII

И ВНОВЬ СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ БЭЗИЛ СМИТ

Шум мотора подъезжающего автомобиля возник за окном неожиданно. Во всяком случае, Уиннитски, уехавший, чтобы как обычно запастись на неделю продуктами, так быстро не должен был возвратиться...

Гудвилл, расположившийся за письменным столом в своем кабинете, едва успел погрузиться в чтение научных новинок, как этот шум нарушил ход его мыслей и заставил выглянуть в окно: какого гостя посылает им судьба на этот раз, уж не Корк ли вновь объявился?

Нет, это был не Корк – во двор въехал их собственный фургон. Выскочивший из машины Джек в два прыжка оказался у двери, и секунду спустя его шаги уже гремели по лестнице на второй этаж.

Гудвилл только успел подумать, что неизменно невозмутимый Уиннитски сегодня явно чем-то выведен из равновесия, как дверь распахнулась, и на пороге возник сам Джек.

– Шеф, я надеюсь, наш телевизор исправен? – резко спросил он.

Лицо Уиннитски настолько изменилось, что профессор сейчас лишь угадывал на нем прежние черты добродушного сангвиника.

– Должно быть, исправен, если мы его практически не включаем...

– Так вот, сейчас самое время включить...

– Но что случилось?

Не отвечая на вопрос, Уиннитски схватил за руку Гудвилла и чуть ли не выволок его в гостиную – туда, где стоял телевизор.

С ожившего телеэкрана какой-то проповедник начал медовым голосом убеждать Гудвилла покаяться в грехах и заслужить тем самым вечное прощение.

– Вы что, Джек, спешили сюда специально для того, чтобы осчастливить меня этой душеспасительной галиматьей?

– Через десять минут будет выпуск новостей... А до его начала нам, кстати, сегодня совсем не помешает подумать о грехе и покаянии...

– Да что там стряслось, в конце концов?

– Все погибло, профессор!

Не говоря больше ни слова, Уиннитски упал в кресло.

...Гудвиллу казалось, что десять минут растянулись на целую вечность. Речь проповедника, мягкая и размеренная, с четкой артикуляцией и красиво выстроенными фразами, колотила сейчас по его барабанным перепонкам, словно молот по листу железа. Смысл фраз ускользал от Гудвилла, потому что он мучительно думал о том, что же может стоять за пугающими словами и необычным поведением помощника. Но ничего не придумывалось, потому что, мешая мыслям собраться, в уши ежесекундно гулко бухали слова с экрана.

Наконец пастор благополучно убрался, и в телевизоре возникла заставка выпуска новостей.

...Первые же кадры заставили Гудвилла вздрогнуть и податься всем телом вперед. Его взору предстал не кто иной, как Пол Корк, сидевший где-то на ночной улице, а рядом с ним на земле недвижно лежал какой-то человек. Потом появились полицейские и проворно затолкали Корка в свой фургон, а лежащего погрузила в свою машину подоспевшая бригада медиков. Но делать им было уже явно нечего...

Гудвилл был настолько ошеломлен увиденным, что даже не слышал, что говорили репортер и ведущий. Да этого и не требовалось: все было ясно без слов...

– Вот что сейчас демонстрируют каждый час всему свету, – подал голос Уиннитски и выключил телевизор.

– Какой ужас! Но может быть, это ошибка, и Корк здесь ни при чем?

– К сожалению, причем. И еще как причем!

– Просто в голове не укладывается: Корк – и вдруг убийца! Кто бы мог подумать, что он способен лишить жизни человека?

– Это – не просто человек. Это – человек, знаменитый на весь мир...

– Не надо так, Джек! Какая разница, кто оказался жертвой... Даже если бы убитый был последним бродяжкой, вина Корка не стала бы меньше.

– Вина не стала бы, безусловно. А разница есть, и очень существенная. Вы представляете, что это такое – убийство Джима Лэммона? Сколько сейчас шума поднимется вокруг всего, что имеет хоть какое-то касательство к этой беде! А уж мы с вами тут и подавно в стороне не отсидимся. Думаю, спокойной жизни нам осталось от силы часа два. Авангард репортерской братии, должно быть, уже проводит где-нибудь поблизости рекогносцировку.

– Да, вы правы: это – конец...

– Выходит, опять улыбнулся нам котик... – мрачно резюмировал Джек.

– О чем вы? Какой еще котик?

– Тот самый – Чеширский. Помните: «Улыбка Чеширского кота» – телепередача, которая не состоялась из-за случайно свалившейся на нашу голову одной мировой знаменитости. А знаменитость та о нас и ведать не ведала... Теперь волей случая нас задевает тень другой мировой знаменитости, которая, к слову, ни о каком профессоре Гудвилле тоже слыхом не слыхивала – и опять все летит вверх тормашками! Просто рок какой-то! Везет...

Уиннитски как-то странно, на полуслове, замолчал, и вдруг лицо его осветилось надеждой.

– Послушайте, шеф! А ведь это вовсе не конец! Наоборот, похоже, это только начало!

– Ну да, конечно! И снова с самого нуля. Я в этом и не сомневался... – саркастически проговорил Гудвилл.

– Да нет же, шеф, послушайте меня! То, что произошло – ужасно. Гибель Лэммона – трагедия для всех. Но давайте смотреть на вещи реально! Воскресить его мы все равно не в силах...

– Что вы там еще надумали?

– Использовать ситуацию на пользу делу! Коль скоро уж выпало нам иметь дело с Корком, мы должны не прятаться, а наоборот, привлечь внимание к нашим экспериментам, пока вокруг его имени не утих шум. Как это ни кощунственно звучит, случившееся играет нам на руку. Более выгодного момента, чтобы раскрыть наконец нашу тайну, просто не придумать! О вашей работе сейчас может узнать весь мир. Больше такого случая у нас не будет!

– Я очень хотел бы надеяться, что такого случая у нас больше не будет... Две погубленных жизни – разве можно с этим смириться!

Хотя никаких явных связей между преступлением Корка и их совместной работой даже быть не могло, Гудвилла никак не оставляла мысль, что определенную роль в происшедшем их эксперименты все же сыграли. И эта мысль страшно угнетала профессора.

– Ну хорошо, – продолжал стоять на своем Джек, – предположим, мы эту тему не обсуждали, а я по собственному побуждению предал огласке то, чем мы занимаемся. Предал огласке, заметьте, исключительно в интересах самой работы. Такой вариант возможен?

Теперь, когда он вновь видел выход, в нем опять проснулась жажда деятельности и ожила уверенность в успехе. Но какие надо найти аргументы, чтобы эта уверенность передалась и Гудвиллу?

А Гудвилл молчал. Он вспоминал, как, начиная свою работу, мечтал сделать людей счастливее и был уверен, что его открытие принесет человечеству только свет.

В памяти вдруг ярко, как будто это было не почти год назад, а лишь вчера, всплыла встреча с этим, как его... Смитом, кажется. Он ведь назвал Гудвиллу имя Пола Корка с условием, что тому будет гарантирована полная безопасность.

«Помните, – сказал Смит, – вся ответственность за возможные последствия ляжет на вашу совесть!» И ведь профессор тогда уверенно пообещал, что эксперименты не вызовут никаких отрицательных последствий.

А что получилось? Гарантия оказалась несостоятельной. Доктор Джекил превратился в мистера Хайда*... И ведь это всего только первая попытка... Чем же могут обернуться следующие?

Пусть в случившемся и нет его прямой вины, вправе ли он после такой трагедии идти дальше? Вот что мучило сейчас Гудвилла. Но Уиннитски только что напомнил ему, что однажды – как раз в связи с той несостоявшейся телепередачей – он уже прерывал работу. Кроме многочисленных сложностей, это ни к чему не привело. Так может быть, и сейчас он напрасно мечется?

Профессор думал о том, что жизнь течет, и каждый прожитый год отнюдь не прибавляет ему сил и молодости. И кто знает, сколько времени будет потеряно зря, если он опять прервет работу? А если из-за этих бесконечных метаний он так никогда и не завершит дело всей жизни?

Нет, это недопустимо! Увидеть свое открытие принятым и по достоинству оцененным людьми – черт возьми, да существует ли цена, которую он посчитал бы для этого чрезмерной? Конечно, Уиннитски прав – слишком много он, Гудвилл, рефлексирует, когда надо просто работать – засучив рукава и ни на что не отвлекаясь! Ведь то, что происшедшая трагедия коснулась их с Уиннитски, в сущности действительно случайность. Жизнь – вообще дикое переплетение случайностей. Вполне могло сложиться так, что кто-то другой вместо Корка участвовал бы в опытах, старался внушить себе профессор. Или кто-то другой мог совершить убийство...

– Пожалуй, вы меня убедили, – наконец заговорил он. – Кажется, сейчас нам как раз представляется возможность поступить так, как вы предлагаете: я вижу в окно приближающуюся машину. Да, в чем уж репортеров нельзя упрекнуть, так это в том, что они даром едят свой хлеб...

*  *  *

Они оба подошли к окну и стали смотреть, как у крыльца разворачивается незнакомый красный «Бьюик», как оттуда выходит человек и уверенно направляется в дом. Гудвиллу показалось, что когда-то он уже имел дело с этим человеком, только вот где и когда, никак не припоминалось.

Посетитель, ничуть не испытывая смущения от того, что его не торопятся встретить хозяева, шагнул в дверь, которая после возвращения Уиннитски все еще оставалась незапертой и, не обнаружив никого в прихожей, так же уверенно стал подниматься на второй этаж. Он шел так, будто это был его собственный дом.

– Однако одолжить у кого-нибудь немного воспитанности ему бы совсем не помешало, – не сдержался Уиннитски.

А гость между тем, даже не подумав постучаться, уже энергично распахнул дверь гостиной и, жизнерадостно улыбаясь, переступил порог комнаты.

– Очень рад вновь встретиться с вами, профессор Гудвилл. А это, очевидно, господин Уиннитски?

В словах «господин Уиннитски» Джеку послышалась скрытая издевка.

– Прошу прощения, с кем имею честь? – осведомился Гудвилл.

– Как, профессор, вы не узнали меня? – немного более демонстративно, чем следовало бы, изумился гость. – Вот она, сущность человеческая: того, кто сделал нам больно, мы запоминаем надолго. А того, кто помог, забываем так быстро... Что ж, в таком случае позвольте еще раз представиться: Бэзил Смит, глава фирмы «Ключи счастья». Вспомнили?

Еще бы не вспомнить! В жизни бы тебя не знать...

«Однако, легок же ты на помине, – раздраженно подумал Гудвилл. – Да еще и подгадал, как назло, совершенно не ко времени!»

– Помнится, на визитной карточке, которую я вручил вам, этот адрес не значился... – начал было он.

Но намека гость, как и следовало ожидать, понять не захотел.

– Какая же у вас избирательная память, профессор! Меня забыли, а такую мелочь – нет... А я не только все это время помнил о вас, но и посчитал своим долгом немедленно примчаться сюда, как только услышал о том, что натворил этот негодяй Корк. Понимаете, просто не в силах оставаться в стороне, когда каким-то боком причастен к тому, что другие люди попадают в неприятную историю. Такой уж у меня характер... Хотя я, конечно, никак не мог предполагать, что Корк на такое способен... Представляю, что делается сейчас у вас на душе! Да, вашему положению не позавидуешь...

«Ну и наглец! – подумал Уиннитски. – Не просто говорит о веревке в доме повешенного, но и превращает эту веревку в повод для разговора...»

– Вы что, мчались сюда лишь за тем, чтобы сказать нам это? – не очень дружелюбно поинтересовался он у гостя.

– Конечно нет, – не обращая внимания на тон вопроса, по-прежнему радушно продолжал Смит. – И если вы так торопитесь перейти к делу, давайте сделаем это. Я приехал, чтобы еще раз вам помочь.

– Но что вы можете для нас сделать? – задумчиво проговорил Гудвилл.

– Вы спрашиваете так, будто у вас сейчас есть какой-то выбор...

– А что, вы полагаете, его у нас нет? – быстро спросил Джек.

Разговор начинал переходить в такое русло, что нужно было перехватывать инициативу в собственные руки.

– Вот уж не ожидал, что вы, Уиннитски, окажетесь столь наивным! О каком выборе вы говорите? Незаметно исчезнуть и пересидеть всю эту канитель где-нибудь в таком месте, где до вас никто не доберется – вот единственное, что вам сейчас остается. Притом исчезнуть как можно скорее.

– А мы, представьте, только что пришли к выводу, что гораздо разумнее никуда не убегать, а использовать эту самую канитель на пользу делу...

– В таком случае позвольте мне выразить искренние соболезнования и вам, и вашему делу в особенности. Если, конечно, вы действительно пришли к такому выводу.

Уиннитски видел, что слова Смита все больше приводят Гудвилла в состояние замешательства и растерянности. И Смит, несомненно, тоже видел это. Нужно было немедленно что-то придумывать, чтобы нейтрализовать в душе профессора аргументы незваного гостя.

– Предположим, – сказал Джек, – мы примем ваши соболезнования. Но поступим все же по собственному разумению. Что тогда? И вообще, чем объяснить столь трогательную заботу главы фирмы «Ключи счастья» о деле, которое, по идее, не может принести ему никакой выгоды?

Тоном своих ответов Джек старался дать почувствовать Смиту, что хозяевам дома сейчас совсем не до него, что он здесь совершенно лишний. Однако гость явно не спешил уходить.

Джек прекрасно понимал, что того привело сюда отнюдь не побуждение в трудный час поддержать их с Гудвиллом. Ясно, что его появление здесь вызвано какой-то совсем другой причиной, для него гораздо более существенной. И так просто он от них не отвяжется.

Только вот что это за причина?

Интуитивно Джек чувствовал: ничего хорошего ждать от визита Смита не стоит. И поэтому внутренне готовился дать отпор любым его речам, каким бы неожиданным ни было их содержание.

Однако последовавшие слова Смита даже для Джека оказались абсолютно неожиданными.

– Вы задали хорошие вопросы, Уиннитски, – все так же спокойно и радушно сказал гость. – Они мне нравятся. Я и сам терпеть не могу играть втемную. Тем более, что теперь, после выстрелов Корка, которые и нам, и вам спутали все карты, темнить уже просто не остается времени. Приходится играть в открытую – независимо от того, хочется этого вам и мне или не хочется.

– Как это понимать? – только и смог выговорить Уиннитски.

– Предельно просто. Я сейчас предложу вам одно условие. Подчеркиваю – условие будет единственным. Если вы захотите принять его, я немедленно организую вам комфортабельное исчезновение. Месяца на два, может быть, на три. Словом, на столько, сколько потребуется, чтобы улеглись страсти вокруг дела Корка. Вы за это время успеете хорошо отдохнуть где-нибудь, например, на Гавайях или, скажем, на очаровательном карибском островке...

– И все это время боженька будет просто счастлив регулярно поливать нас живительным дождиком зелененьких, причем исключительно в крупных купюрах...

– Думаю, что хотя вам ни в чем не придется себе отказывать, ни единой монеты из своего кармана вы не потратите, – невозмутимо продолжал Смит. – Само собой разумеется, когда вы возвратитесь, вы найдете свой дом и все, что в нем есть, в полной сохранности – это мы тоже обеспечим. Впрочем, если не захотите, можете вообще сюда не возвращаться... А когда придет время снова браться за дело, вы продолжите заниматься тем же, чем занимаетесь сейчас – с той только разницей, что все ваши материально-технические проблемы отныне будут разрешаться в максимально короткий срок и на самом современном научном уровне. О том, что соответствующим образом будет оплачиваться и сама работа, полагаю, говорить вообще излишне...

«До чего же сладко он поет!» – подумал Уиннитски.

– К сожалению, я не могу дать вам время обдумать то, что я предлагаю, – как по-писаному излагал глава фирмы «Ключи счастья» далее. – Сами понимаете, ситуация такова, что ответить вы должны немедленно. Но, думаю, открывающиеся возможности заслуживают того, чтобы быть воспринятыми абсолютно однозначно...

– Да уж, что говорить – вы не посулили нам разве что молочных рек в кисельных берегах, – тщательно подбирая слова, заговорил Джек. – Но неужели маленькой фирме «Ключи счастья» окажутся по карману такие расходы?

– Вы, Уиннитски, как всегда зрите в корень. Конечно же, маленькой фирме «Ключи счастья», – Смит сделал ударение на слове «маленькой», – такие расходы не по силам, да и вовсе ни к чему... Нет, Уиннитски, вы определенно меня не разочаровываете. Я ведь знаю о вас довольно много. И мне искренне жаль, что судьба свела нас только сейчас. Доведись нам познакомиться лет эдак пять-семь назад, я наверняка сумел бы уберечь вас от самой большой и самой непростительной ошибки в жизни. Впрочем, МЫ ведь не числим за вами вины. Это я говорю с чистым сердцем...

Мороз прошел по коже Джека. То, что он услышал сейчас от Смита, давало совершенно ясный ответ на вопрос, кто же стоит за визитом нежданного гостя.

Думать о том, что Джек неверно понял собеседника, было бы в высшей степени наивно. Но как же не хотелось верить в то, что он понял его правильно! Нет-нет, этого не может быть! Такое чудовищное совпадение! Да и на кой черт им нужна эта музыка?.. Однако, стало быть, зачем-то нужна, если разыгрывается вся эта комедия...

«Значит, вины за мной ВЫ больше не числите, – продолжал мысленно рассуждать он. – Так-так... Приятно слышать... В ответ я, видимо, должен зарыдать от умиления и рассыпаться в благодарностях... Да только забыли ВЫ, что этому еще кое-что мешает – так, сущая безделица, можно сказать, форменный пустячок-с: прежде нужно всего-навсего, чтобы я и еще тысячи таких же, как я, перестали числить вину за ВАМИ!»

*  *  *

Смит между тем держал многозначительную паузу. Может быть, он и в самом деле ожидал какого-то ответа или вопроса.

Но ни Уиннитски, ни Гудвилл ничего не говорили, и ему пришлось продолжить:

– Кстати, Уиннитски, могу вам сказать и другое. Мне известно, что вам очень хотелось бы повидать некоторых совсем не чужих вам людей. Желание, разумеется, совершенно естественное – вы не виделись с ними уже несколько лет. Но что поделаешь – вы ведь сами поставили себя в ситуацию, лишающую вас такой возможности. Ну, да ладно – к чему ворошить то, что быльем поросло... Так вот, возможность встречаться с ними вполне может появиться – после того, как вы согласитесь на предлагаемое условие...

Уиннитски ничего не ответил – только до боли впился пальцами в подлокотники кресла.

– А если мы все-таки не согласимся с вашим условием?

Это спросил Гудвилл, и его вопрос стал для Джека чем-то вроде струи освежающего душа. Если для Уиннитски последние слова гостя уже не оставляли ни малейших сомнений, кого представляет здесь этот человек, то Гудвилл таких конкретных выводов сделать не мог. Но вопрос его показывал: суть профессор уже понял – несмотря на заманчивые посулы, ничего хорошего от неожиданного визитера ждать не следует.

Значит, в главном Гудвилл и Джек едины! И это сейчас очень важно.

На душе сразу стало легче.

А Смит, услышав слова Гудвилла, как-то очень уж нарочито смутился:

– Ну и нашли же вы о чем спрашивать! Честное слово, профессор, только ваше ученое звание делает простительным столь нелепый по-житейски вопрос. Право, не знаю, что вам и ответить! Хотя, пожалуй, одно могу сказать наверняка: в случае вашего отказа я, если даже очень этого захочу, вряд ли буду иметь счастье увидеть вас когда-нибудь еще. И боюсь, что не только я один...

– Это что, надо понимать как угрозу? – Джек уже снова овладел собой.

– Я бы не хотел, чтобы вы восприняли это как угрозу. Я ведь пришел, чтобы помочь. Выход, который я предлагаю, для вас – единственный. Так что лучше считайте эти слова просто информацией к размышлению...

– Черт возьми, вы назовете, наконец, свое условие? – Гудвилл, у которого бесцеремонно вторгшийся гость тоже никаких симпатий не вызывал, уже и не пытался скрыть раздражение.

– Разумеется, назову. Условие совершенно необременительное. Сейчас вы занимаетесь машинной расшифровкой возникающих в мозгу слуховых образов. Я хочу предложить новое поле исследований – не менее увлекательное: расшифровку деятельности мозга, относящейся к понятийно-логическому ряду. Вот и все условие!

– Но это же принципиально иная задача! – вырвалось у Гудвилла.

– Тогда уж объясните, для чего конкретно вам нужна такая работа? Вы же обещали играть с нами в открытую... – напомнил Джек.

– Объясню, разумеется, объясню. Я искренне хочу, чтобы между нами не возникло никаких кривотолков. Страшно не люблю громких слов, но в данном случае, думаю, они вполне уместны. От того, решите вы эту задачу или нет, может зависеть очень многое в судьбах мира.

– Выходит, от нас сейчас почти что зависит будущее всего человечества... В таком случае вы бы уж открыли секрет, каким образом мы вдруг обретем такое сказочное могущество...

– Помнится, – попытался придать голосу максимально проникновенную интонацию Смит, – что в ту, первую нашу встречу, не я, а профессор Гудвилл очень настойчиво заявлял о своем намерении осчастливить все человечество. И будто бы он вроде даже нашел способ сделать это. Хотя мне, признаться, такая перспектива представлялась тогда весьма призрачной. Так оно, впрочем, и вышло. Но вы, Уиннитски, никогда не подвергали сомнению возможность реализации столь глобальных устремлений. Почему же сейчас вы настроены столь скептично и недоверчиво? В чем дело? Ведь счастье, о котором толкую я, куда более осязаемо...

– У каждого из нас свои представления о счастье. И те каждый день меняются... – с каждой минутой Джек испытывал все более непреодолимое желание выставить Смита за дверь, но был вынужден сдерживать себя, понимая, что теперь это уже ничего не изменит.

– Бросьте, Уиннитски! Давайте говорить серьезно! – мгновенно переменил тон Смит. – Посмотрите, что делается на свете! Планета превратилась в ощетинившегося ежа: повсюду стрельба, мятежи, покушения, захваты заложников, терроризм... Да если бы появилась возможность предотвращать хотя бы часть этих злодеяний, сколько женщин не стали бы вдовами, сколько бы детских слез не пролилось!.. Ради одного этого стоит заняться работой, о которой я говорю.

Джека словно током ударило. Еще секунду назад он никак не мог сообразить, чем же их исследования могли привлечь внимание хозяев этого человека. И вот сейчас слова непрошеного гостя дали наконец ключ, объясняющий столь странный интерес.

Ну конечно, как же ему раньше это в голову не приходило! Все, оказывается, так просто! Только не надо про несчастных заложников и безутешных вдов. И уж тем более про детские слезы.

– Какая трогательная забота о предотвращении детских слез! Я так понимаю, что других целей ваша фирма вообще никогда перед собой не ставила... На этот раз я, как вы понимаете, веду речь о БОЛЬШОЙ фирме.

– Ох, Уиннитски, как вы любите кусаться! Так ведь и зубы когда-нибудь обломать можно... Мне, конечно, нетрудно привести другие примеры. Но стоит ли тратить время? Его у нас и так мало. Вы же и сами из детсадовского возраста вроде вышли...

*  *  *

«А ведь он уже не уговаривает. И даже не угрожает», – противно засосало где-то под ложечкой у Джека. Такой поворот ничего хорошего не сулил. Что это – тактический ход? Или Смиту и в самом деле даны полномочия в случае их отказа завершить дело без лишних церемоний?

– Вам не кажется, что прежде чем давать согласие, профессор Гудвилл должен именно от вас услышать, как конкретно предполагается использовать его установку? – стараясь оставаться максимально спокойным, спросил Джек.

– Ну, хорошо. Давайте поговорим конкретнее. Дело в том, что когда кто-то замышляет где-нибудь, скажем, маленький государственный переворот или тот же захват заложников, или, допустим, ломает голову над новой бомбочкой, превосходящей все существующие, он, как правило, страшно не любит афишировать свои намерения. Но есть люди, которым в силу их профессии просто необходимо обо всем этом узнавать – и чем раньше, тем лучше. А как? Конечно, рано или поздно почти ко всему подходы все равно найти удается. Но это связано с огромным риском и обходится очень дорого – во всех смыслах. И вот тут ваша машина-экстрасенс, наделенная той новой способностью, о которой мы толкуем, пришлась бы как нельзя кстати. Потому что имеется сколько угодно способов скрывать свои мысли от других, но совершенно невозможно перестать об этих намерениях думать самому. Дальнейшее, я полагаю, понятно. Берем вашу штуковину, наводим куда надо антенны – или что там у нее будет – и получаем доступ прямо к мыслям нужных нам людей. Иными словами, обретаем реальную возможность нейтрализовать любую назревающую угрозу. Вот так. Теперь ничего недосказанного между нами не осталось.

«А ведь ты опять врешь! – подумал Уиннитски. – Конечно, и сказанного вполне достаточно, чтобы в случае чего нас уже никто никогда не увидел... По крайней мере, живыми.

Шутка сказать – разрабатывать способ доступа к любой информации, защиты от которого в принципе не существует! Тут уже сам факт, что ты об этом хоть что-нибудь слышал, делает твою голову непозволительно дорогостоящим украшением для туловища – в какой бы системе ценностей ни измерять...

Но осталось еще недосказанное, очень даже осталось. Само по себе проникновение к чужим секретам – это ведь совсем не главное, ради чего вам нужна такая установка. Именно самого главного ты и недосказал! Да и сам, может быть, до конца не понимаешь, что же здесь самое главное».

– Но ведь это – обыкновенный шпионаж! – наконец заговорил так долго молчавший Гудвилл.

– А что, это слово вас так сильно коробит? Да, это шпионаж – весьма почтенное и очень древнее занятие обожающих рискованные игры интеллектуалов.

– Порядочные люди этим не занимаются... К тому же случившаяся ночью трагедия заставляет очень крепко подумать, нужно ли вообще продолжать наши эксперименты. К сожалению, моя затея, видимо, оказалась преждевременной для человечества...

– Не согласен! – живо откликнулся гость. – Во-первых, да будет вам известно, любезный профессор, что в нашем деле самую большую пользу приносят как раз те, кого вы называете порядочными людьми. Потому что ими движет не страх за свою шкуру, не чувство мести и не жажда обогащения. Они работают во имя служения идеалам. Высокие идеалы – это очень страшная вещь. И в то же время именно благодаря высоким идеалам все еще не погибло наше сумасшедшее человечество. Такой вот парадокс... Ну, а что касается выстрелов Корка... Не знаю... Бросать такую работу только из-за того, что одна-единственная попытка привела к нежелательным последствиям – это же дилетантский подход, профессор! Да и вообще, кто вам сказал, что это убийство хоть как-то связано с участием Корка в ваших опытах?

– Нежелательные последствия в данном случае – это две человеческих жизни...

– Не понимаю, что вас так беспокоит. Даже самый пристрастный прокурор в мире не найдет и тени вашей вины в убийстве Лэммона! Просто Корк оказался не той лошадкой, на которую надо было ставить. Но кто мог это знать?

«Помните, вся ответственность за возможные последствия ляжет на вашу совесть», – еще раз словно прозвучало в ушах Гудвилла.

– У меня есть собственный прокурор – совесть, – тихо сказал он.

– Прекрасные слова! Достойный ответ! Только прежде чем решать окончательно, подумайте, профессор, не будет ли ваша совесть мучить вас неизмеримо сильнее, если вы сейчас упустите возможность, которую я предлагаю. Ведь это – вовсе не утопия вроде того осчастливливания людей путем извлечения возникающих в мыслях мелодий. Это – совершенно реальный шанс сделать жизнь человечества хоть немного счастливее...

«Далось же ему это слово! – с ненавистью подумал Джек. – Впрочем, о чем еще может он говорить – кузнец, кующий ключи всеобщего счастья?.. Сколько же их таких, явных и тайных, разбросано по всему свету – крупных специалистов по тотальному распространению счастья единого образца! Они и сами уже вряд ли верят в него, зато готовы всех остальных навечно заковать в свое единственно верное счастье, как в кандалы...»

Глупец, какой же ты глупец, думал о себе Джек. Ты полагал, что достаточно лишь вырваться из той оглушающей звоном кузницы счастья, в которой ты имел несчастье родиться – и это насильно впихиваемое в человека счастье больше никогда тебя не коснется... И обиднее всего, что сам же и сунулся в пасть, которая один раз уже чуть было не сжевала тебя.

Ладно, допустим, ты не обязан был предвидеть, что фирма «Ключи счастья» служит человеку, называющему себя Смитом, лишь крышей для совсем другой работы – крышей весьма неожиданной, но именно в силу своей неожиданности обеспечивающей повышенную надежность. Однако должно же было тебя насторожить то, что последовало дальше: тайный обыск в доме, гонка с преследованием по обоженному зноем обезлюдевшему городу...

Как мог ты позволить себе так быстро забыть ту горькую науку, которую однажды уже довелось постигать на собственной шкуре? Как умудрился не распознать такой знакомый почерк?..

Конечно, в голове мелькала было мысль, что все это – дело рук твоих давних знакомых. Но ты упрямо отвергал ее, искал какие-то другие объяснения. Ты считал, что видеть в этом их работу слишком уж невероятно: дескать, поводов-то для поддержания их интереса к твоей персоне больше нет...

А повод возьми да и появись – за ним разве заржавеет! Притом такой повод, до которого тебе самому вовек бы не додуматься...

Кстати, сейчас, похоже, возник удобный момент, чтобы задать гостю один весьма интересный вопрос.

– Господин Смит, знаете, что меня беспокоит – вам не кажется, что вы слишком уж нам доверились? Ведь нам известны и ваша фирма, и ваше имя. А разговор-то все же идет не о том, предпочесть ли водке виски или наоборот...

Слова «господин Смит» Джек, разумеется, постарался произнести ничуть не менее ироничным тоном, чем Смит несколько минут назад произнес «господин Уиннитски».

– Вон вы о чем! – гость изобразил такую радушную улыбку, на какую только был способен. – Как говорится, премного тронут вашим беспокойством. Однако в данном случае оно абсолютно напрасно. Потому что я ни в чем вам не доверился. Я вообще никогда и никому ни в чем не доверяюсь. Такая уж у меня профессия. У нас ведь тоже есть своя техника безопасности... Совершенно верно – когда я поднимался сюда по лестнице, я действительно был главой фирмы «Ключи счастья» Бэзилом Смитом. Но после всего, что я вам сегодня сказал, Бэзил Смит просто не имеет больше права на существование – и тут уж ничего не попишешь... Поэтому если вас когда-нибудь осенит идея попытаться разыскать своего приятеля старину Бэзила или вы кому-то такую идею подкинете, боюсь, результаты поисков вас слегка разочаруют. Потому что Бэзила Смита отныне не существует в природе – он исчез, растворился, унесен инопланетянами... Что говорить, такой процветающий бизнес, как фирму «Ключи счастья», бросать жалко. Но игра, поверьте, стоит свеч...

Еще бы не стоила, подумал Джек. Получить такую игрушку – для них, можно сказать, самая заветная мечта!

Они, конечно, и так могут беспрепятственно контролировать действия и намерения любого из тех, кому судьбой уготована жизнь в их загонах для обращенных в счастье. Только этого же им мало! Разве могут они успокоиться, покуда у каждого человека еще остается последний бастион, неприступный для них. И пока этот бастион ими не покорен, любой из осчастливливаемых волен совершенно беспрепятственно и, главное, безнаказанно позволить себе блажь МЫСЛИТЬ ИНАКО! Волен осознавать себя человеком не с чувством глубокого удовлетворения, а с чувством собственного достоинства.

Да, дорого бы они дали, чтобы получить возможность проникнуть в этот бастион! А тут, можно сказать, сама идет в руки машина, именно для этого предназначенная. И, значит, проступает у горизонта перспектива поставить, наконец, дело так, чтобы у людей, которых они так долго неустанно осчастливливают, больше не оставалось абсолютно ничего, недоступного их контролю и учету. Надо думать, это и будет наступлением эры полного и окончательного торжества победившего людей счастья. По крайней мере, в отдельно взятой стране. Если, конечно, у них хватит ума на этом остановиться.

Вот что является тем главным, которое осталось недосказанным сегодняшним визитером. И никогда не будет сказано вслух...

*  *  *

– Прошу прощения! – прервал затянувшееся молчание жесткий голос гостя. – Прошу прощения, но я вынужден еще раз напомнить, что у нас крайне мало времени. Людей, хоть сколько-нибудь знакомых с Корком, сейчас повсюду усиленно ищет полиция. Да и репортеры могут нагрянуть каждую секунду. И стоит только кому бы то ни было войти сюда, мое предложение о совместной работе теряет всякий смысл. Надеюсь, хоть это вам ясно?

Что ж тут неясного? Если они с Гудвиллом сейчас скажут «нет» или просто не успеют сказать «да», весьма вероятно, что некоторое – и, судя по всему, очень недолгое – время спустя где-нибудь поблизости будет обнаружен их разбитый автомобиль с двумя обгоревшими трупами внутри – печальный результат очередного дорожного происшествия. И разве придет кому-нибудь в голову связать эту аварию с сегодняшним разговором – тем более, что о разговоре никто и знать не будет? Или, например, внезапная остановка сердца после чашечки, скажем, обычного кофе... Разве внезапная остановка сердца – такой уж экстраординарный случай?.. Какие тут вообще могут быть подозрения! Да мало ли других способов...

Во всяком случае, с позиций сегодняшнего гостя такое решение проблемы стало бы логичным шагом.

И вот ведь что самое интересное – произойдет это даже не потому, что они с Гудвиллом сейчас, допустим, скажут «нет». За это – только за это, – конечно, не убирают.

Но тут ведь дело-то особое. Тут ведь палка о двух концах.

И как же в такой ситуации не подстраховаться на случай, если сегодняшний разговор вдохновит Джека или Гудвилла пойти и сказать «да» кому-то другому? Ведь для тех, кто скомандовал Смиту явиться сюда, такой поворот событий – все равно что петля на шею... А если в подобной ситуации существует возможность выбирать между своей шеей и чужой, предугадать результат выбора совсем не трудно.

И сколько сейчас ни доказывай, что они с Гудвиллом оба не пойдут на такое в принципе, незваный гость просто обязан не поверить им. Приказ у него такой. Обязан – и точка, даже если вообразить, что ему очень хочется поверить.

У них ведь тоже, как он только что выразился, своя техника безопасности...

Браво, Бэзил – или как там тебя на самом деле? – ты, как всегда, оказался прав – кругом прав! Ты вел беспроигрышную игру.

В самом деле, единственное, что сейчас им с Гудвиллом остается – это принять твое предложение. Других вариантов не существует, если, конечно, они с профессором хоть немного дорожат жизнью.

Выходит, сегодняшний разговор можно было даже не начинать: как бы он ни сложился, результат его был предрешен заранее – уже в тот момент, когда этот кузнец счастья появился у них в доме.

Черт возьми, прямо как в античной трагедии! Противно только, что всемогущим роком в их пьесе выступает этот сладкоречивый Смит.

Что ж, у каждого времени свой собственный рок...

«А если это все же и есть выход, – вдруг мелькнула мысль, – прийти с под-сказанной Смитом идеей перепрофилирования нашей установки под крылышко к здешним мастерам секретных дел? Они ведь ради обладания такой штуковиной тоже за ценой не постоят. И уж во всяком случае не будут использовать ее, чтобы быстренько обстригать под нуль мысли соотечественников, отличающиеся от утвержденных государством стандартов. А тем более не станут обстригать под нуль головы, в которых эти мысли возникают».

Но что-то мешало Джеку согласиться с такой мыслью. Он вспомнил, какой прекрасной сказкой когда-то представлялась ему издали эта земля. Диссидент, лишенный на родине всего, чего только можно было лишить человека, и отвергаемый, словно изгой-неприкасаемый, всеми структурами общества, он с волнением представлял себе тот желанный миг, когда ступит на землю великой страны, осененной факелом Свободы. Страны, где не знают, что такое «единодушное одобрение» и «секретарь по идеологии», где не стоят на трудовых вахтах и не претворяют в жизнь исторические решения каждого очередного пленума – а просто живут, имея в изобилии все, что требуется душе и телу.

Однако когда далекая прекрасная сказка наконец стала для него реальностью, он быстро убедился, что вблизи она не так уж и прекрасна – и совсем никакая не сказка. Отовсюду слышались речи политиков о том огромном бремени, которое страна добровольно взвалила на себя во имя защиты во всем мире свободы и справедливости. Но разве справедливостью были набиты трюмы ее бороздящих океаны ударных авианосцев, постоянно готовых взять курс на любую точку земного шара, которую стране вздумается объявить зоной своих национальных интересов!

Методично и целенаправленно страна год за годом расширяла ареалы своего влияния – пряником, кнутом или палкой в колеса, где с помощью скрытых рычагов, а где и явно добиваясь, чтобы все больше государств послушно выстраивались в кильватер проводимой ею политики, пересаживали на свою почву ее систему ценностей, принимали ее приоритеты и взгляды на мировое устройство.

Но ведь если она поставит на службу установки, способные проникать в тайное тайных человека, ее движение в этом направлении станет стремительно ускоряться! Со свойственными нации деловитостью и размахом она моментально построит тысячу, сто тысяч, миллион таких установок – и каждой найдется работа. Самые охраняемые чужие государственные тайны, самые строгие дипломатические секреты, самые оберегаемые от посторонних глаз и ушей подробности частной жизни любого нужного человека станут для ее лидеров доступнее таблицы умножения. И ни в одной стране не окажется противоядия против такой интервенции! Появится монопольная возможность постоянно и повсеместно держать под контролем мысли президентов и генералов, банкиров и князей церкви, мафиози и рок-кумиров. А когда владеешь любой необходимой информацией и подкреплен колоссальной мощью державы, что может помешать сделать весь мир таким, каким тебе хочется его видеть?

Только что же тогда станет с миром, раздираемым конфликтами и противоречиями? С миром, который опасно балансирует, словно неумелый канатоходец, над бездной глобальной катастрофы, удерживаясь в хрупком равновесии лишь благодаря примерному паритету сил и возможностей двух его полюсов-сверхдержав? Как только любой из полюсов начнет ощутимо перевешивать, никакого благоразумия политиков не хватит, чтобы предупредить неотвратимый апокалипсис – это же ясно любому нормальному человеку!

Выходит, нет у него, Джека, такого права – продолжить работу над установкой в направлении, о котором говорил Смит. Нет такого права независимо от того, кто будет ждать результатов этой работы. Потому что слишком дорого может обойтись подобный подарочек всему человечеству – к какой бы из противостоящих сторон он ни попал...

Кстати, а как там сейчас Пол Корк? Должно быть, давно уже дает показания. И, значит, в самое ближайшее время к Джеку и Гудвиллу неминуемо проявят интерес местные коллеги кузнеца счастья. Вот еще головная боль...

– Да, и вот еще что: хочу поделиться с вами одним соображением – может быть, оно несколько облегчит ваш выбор, – снова заговорил гость. – Я считаю, что идея, единожды возникнув, уже никогда не исчезнет. Раз уж она в чьей-то голове созрела, значит, пришло ее время. И даже если в дальнейшем с головой, в которой она родилась, что-нибудь случается, большой беды не происходит: скоро эта же идея осеняет чьи-то другие головы. Так что согласитесь вы сейчас или откажетесь, для нас ведь основополагающего значения не имеет. Чуть раньше это случится или чуть позже, чуть лучше оно будет или чуть хуже, но все равно нам предложит нечто подобное кто-то другой. Только вы-то в таком случае остаетесь на бобах – вместе с вашими представлениями о счастье... И толку от вашей красивой жертвы будет не больше, чем от прошлогоднего снега.

Гость высказался, и вновь воцарилось молчание. Впрочем, не дождавшись от собеседников ответа, он продолжил:

– И еще об одной вещи я хотел бы сказать. Вы же не можете не понимать, что спрятать свое открытие вам все равно не удастся – особенно сейчас, после того, что натворил Корк. К нему обязательно потянутся разные руки. И сильнее всего потянутся руки не самые чистые. Какая-то из них рано или поздно найдет возможность заставить его служить своим целям. Вы уверены, что эти цели будут нравиться вам больше, чем наши?..

«И в этом ведь он прав! – с горечью подумал Джек. – Потянутся руки, еще как потянутся. Вон, к примеру, сколько упертых в свои догматы горячих парней в аравийских песках или на берегах Тигра и Евфрата – да и в разных других местах тоже... Спят и видят, как перевернут весь мир в угоду этим догматам – также, надо думать, во имя торжества своего самого счастливого счастья. И деньгами они не обижены – что ни пустыня, то лес нефтяных вышек. Так что потратить пару сотен миллионов им почти все равно что купить коробку конфет. Ой, как такая установка может их заинтересовать, если хоть что-то о ней разнюхают. Да и нюхать-то теперь особенно не придется – выстрелы Корка на весь мир прогремели. Эти уж точно сумеют заставить на себя поработать – аргументы у них убедительные, что говорить. И никуда от них не спрячешься, правильно сказал сегодняшний гость – при их-то деньгах хоть из-под земли достанут! Вот и думай, как витязь на распутье: хоть прямо пойдешь, хоть налево, хоть направо – везде хуже. Сумеешь увернуться от Смита – так ведь все равно никто ломаного гроша не поставит, что удастся избежать такого поворота событий, когда именно эти фанатики доберутся до нас раньше других. А если доберутся, то уже ни за что не выпустят. И вместе с нами кучу других специалистов привлекут. Кого не соблазнят деньгами – могут и насильно доставить: шутить они не любят. Тогда останется уповать лишь на то, что научить машину считывать в мозгу информацию понятийно-логического характера – дело неосуществимое. Но есть ли что-то неосуществимое для современной науки? Выходит, получат они такую козырную карту, которую никто побить не сможет. А стоит этим серьезным ребятам лишь почувствовать за собой чуть большую силу – тогда уж их ничто не остановит. В момент превратят всю планету в один сплошной Афганистан. А то и во что похлеще – так что небу станет жарко...»

*  *  *

Уиннитски вспомнил, как когда-то в шутку посоветовал Гудвиллу предложить их установку полиции – мол, это единственное место, где ей будут рады. Тогда профессор страшно рассердился... Мог ли он подумать, насколько более мрачной перспективой обернется действительность!

И все же сейчас соглашаться необходимо. Найти бы только возможность как можно скорее объяснить все профессору! Ни в доме, ни в машине говорить об этом, ясно, нельзя – хватит того, что до сих пор они были непростительно беспечны.

Надо объяснить ему – он поймет. Должен понять. Иного выхода действительно нет. И не из-за страха за собственную жизнь.

Дело теперь даже не в их жизни. Дело в другом. Для них с Гудвиллом опять все перевернулось. И теперь они должны думать уже не о себе. Смит опять-таки как в воду глядел, когда сказал, что от результата их работы зависит очень многое в судьбах человечества. Получается, что это действительно так. Но каким зловещим смыслом обернулись его слова! В этой ситуации Джеку и Гудвиллу остается одно: умудриться поступить так, чтобы никакой силе в мире не удалось установить контроль над установкой. А это значит, что следует принять сейчас предложение Смита – именно для того, чтобы, скрывшись на время с его помощью от всех других, потом помешать созданию столь желанного для многих устройства.

Конечно, это будет нечеловечески трудная работа – уходить от правильных решений так, чтобы никакие академики не просекли, где тут собака зарыта. Но это необходимо.

Ладно. Что да как – потом думать будем. Даст бог день – будет и пища. Пока требуется лишь всячески тянуть время. А там ситуация подскажет, что предпринять. В конце концов, для того и дана человеку голова на плечах, чтобы не быть глупей других.

– Уиннитски, вы ведь давно уже догадались, кого я представляю, – разговор троих все больше превращался в соло незваного гостя. – И я примерно могу предположить, что вы думаете как обо мне лично, так и обо всех нас. Но неужели вы считаете, что я не мог бы с самого начала сыграть для вас с профессором совсем другую роль? Однако я вовсе не собирался кем-то перед вами притворяться: карты открыты – играем честно! Точно так же у меня и в мыслях не было убеждать вас немедленно возлюбить то, что давно уже не вызывает в вашей душе ничего кроме неприятия. Моему пониманию столь простые вещи вполне доступны. Так что, ради бога, живите где хотите, думайте что хотите. Нам до этого нет и не будет никакого дела. Все, что от вас с профессором требуется – это лишь техническое содействие. Вы же отлично понимаете: ваша установка по большому счету нужна нам не столько для решения собственных проблем, сколько для общего блага – во имя сохранения стабильности в мире, ради предотвращения всевозможных бредовых авантюр, ради того, чтобы каждый человек, в какой бы стране он ни жил, видел бы над головой только мирное небо...

Происходящее отнюдь не располагало к веселью, но Джек с трудом удержался, чтобы не улыбнуться.

Однако как он теперь запел!

Выходит, не так уж им безразлично, согласимся мы или нет. Не так уж они, стало быть, убеждены, что и без нас им по силам создать нечто подобное. Прекрасно! Потому что когда за дело возьмемся мы, то уж очень постараемся, чтобы у них точно ничего не получилось!

А купить-то чем хочет, господи, – мирным небом... Ну прямо как на политзанятии...

Что ж, на его рыцарскую честность и мирное небо мы и купимся.

*  *  *

И Джек медленно заговорил:

– Вы так настойчиво и терпеливо убеждали нас, Смит – уж позвольте по-прежнему называть вас Смитом, тем более, что других ваших имен я все равно не знаю, – что, думаю, злоупотреблять вашим временем дальше просто не имеет смысла. Аргументы, которые вы привели, неоспоримы. Я соглашаюсь на ваше условие...

Он сказал это и сразу же спохватился, что даже здесь не сумел удержаться, чтобы не сдобрить сказанное изрядной порцией иронии. Если гость придаст этому значение, слова Джека могут принять для него прямо противоположный смысл, чего сейчас очень бы не хотелось.

Но тому, очевидно, было настолько необходимо услышать именно о таком решении, что улавливать какие-то там нюансы он счел совершенно излишним.

– Ну вот, давно бы так! – Гость произнес это с чувством образцово исполненного приказа и с таким облегчением, что Джек почти физически ощутил, как с души этого человека свалился большой-большой камень. – Ну а вы, профессор – каково ваше решение?

Гудвилл ответил не сразу.

– Я всегда считал своего помощника достаточно практичным человеком, – наконец весьма сухо произнес он. – Однако сейчас выяснилось, что раньше я его явно недооценивал. Возможность в полной мере оценить его практичность мне представилась только теперь. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Думаю, в сложившейся ситуации мне не остается ничего другого, кроме как положиться на его выбор.

– Отлично! – гость совершенно расцвел. – В таком случае давайте обговорим все, что необходимо на первое время. Слушайте внимательно! Как только я отсюда уйду, вы должны будете немедленно спуститься, сесть в машину и ехать в аэропорт. С собой ничего брать не нужно – собираться уже нет времени. Ну, разве что захватите на всякий случай имеющуюся наличность. Не позже завтрашнего утра вам вручат и деньги в достаточном количестве, и чемоданы с одеждой ваших размеров, и все прочее, что необходимо на отдыхе. В аэропорту вас будут ждать заказанные и оплаченные билеты – пока что на ваши подлинные имена, но потом, возможно, какое-то время вам придется зваться совсем по-другому – это будет зависеть от того, как станут разворачиваться события. Так что имейте это в виду. По мере необходимости с вами будут выходить на связь наши люди. Они объяснят, что нужно будет делать дальше. У меня пока все. Вопросы есть?

– Куда мы полетим? – спросил Гудвилл.

– Куда захотите. Чем дальше, тем лучше.

– С детства хотел побывать на Таити, – мечтательно произнес Джек. – Все был готов отдать, лишь бы увидеть этот волшебный остров. А вот не пришлось...

– Ну, а вы, профессор, как насчет полинезийской экзотики?

– Таити – так Таити. Какая разница...

– Значит, решено. Теперь я хочу сказать...

– Простите, – перебил гостя Джек, – а как мы узнаем людей, которые должны будут нам все это передавать – ну, там, чемоданы, деньги, дальнейшие указания?.. И как мы определим, что это именно те люди, которые направлены от вас?

– Черт возьми, Уиннитски, да вы же прирожденный конспиратор! Такие способности – и пропадают напрасно! – гость широко улыбнулся, а потом продолжил серьезным тоном. – Об этом не беспокойтесь. Наши люди сами разыщут вас и передадут привет от меня. Пока что этого будет вполне достаточно. Без крайней необходимости не стоит с самого начала забивать себе голову всякими паролями, семафорами и прочими подобными премудростями. Хотя не исключено, что в дальнейшем придется воспользоваться и ими... А теперь я все же хочу сказать вот о чем. Вы дали согласие работать с нами совершенно добровольно, как говорится, в здравом уме и трезвой памяти. И поэтому сразу, так сказать, прямо у порога, должен предупредить: раз уж согласились – не вздумайте делать глупостей. В противном случае пеняйте на себя – смягчающих обстоятельств в таких вещах не существует.

Джек устремил на Смита вопрошающий взгляд.

– Я имею в виду, – решил пояснить сказанное гость, – что бывают случаи, когда люди, соглашаясь работать с нами, в душе надеются, что им удастся сорвать еще и куш на стороне, забив гол в собственные ворота – ну, вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, должен сказать, такие футболисты чаще всего очень плохо кончают, даже не успев как следует ударить по мячу. И лучше, чтобы вы знали об этом с самого начала...

– Ну что вы! Разве мы похожи на футболистов? – неожиданно для самого Джека это прозвучало у него с такой непосредственно-искренней интонацией обиды и недоумения, что даже Смит, казалось, слегка смутился.

– Что ж, я был уверен, что мы с вами найдем общий язык и очень рад, что именно так и произошло, – стал он прощаться. – Теперь я хотел бы попросить у вас второй ключ от машины и ключи от дома. Ну а после этого мне останется только пожелать вам хорошей погоды на Таити и успешной работы впоследствии.

– Над Таити всегда безоблачное небо... – заговорил было Джек.

Но Гудвилл его перебил:

– А ключи... Зачем вам ключи?

– Ну, должен ведь будет кто-то отогнать вашу машину со стоянки в аэропорту, когда вы улетите, – улыбаясь успокоил его Смит. – Не век же ей там светиться... А в дом попасть тоже может возникнуть необходимость. Например, по вашей же просьбе захватить какую-то вещь. Или вы предпочли бы, чтобы мы взламывали дверь?

«Можно подумать, у вас сейчас нет этих ключей», – чуть не сказал вслух Джек, но вовремя спохватился и решил, что сейчас надо не забыть сказать совсем о другом.

– Пожалуйста, обязательно передайте тем, кому придется наведываться в дом, чтобы они даже не пробовали прикасаться к установке. С ней могу работать только я. Если включить или разобрать ее попытается кто-то другой, мгновенно сработает система защиты, которая уничтожит самые важные блоки, и восстановить схемы после этого не смогут даже специалисты самого высокого класса.

– Отдаю должное вашей изощренной предусмотрительности, Уиннитски!

«Вы кого угодно научите быть предусмотрительным», – мысленно ответил Смиту Джек.

Гудвилл без особой охоты передал гостю запасной комплект ключей.

– Еще раз желаю вам удачи! – патетически провозгласил гость. – С удовольствием проводил бы вас в аэропорт, но, к сожалению, не имею ни минуты времени. Вы и представить не можете, сколько еще дел мне надо утрясти в связи с вашим отлетом...

« Ну да, – мысленно продолжил диалог Джек, – можно подумать... Очень тебе это нужно – провожать в аэропорт: в таком людном месте толочься рядом с нами у всех на виду! Но на произвол судьбы ты нас теперь не бросишь – это уж точно: кто-нибудь из ваших непременно зафиксирует и когда мы приедем в аэропорт, и как сядем в самолет. Может быть, и по дороге пасти нас будут...»

Гость энергично пожал собеседникам руки и направился наконец к выходу.

Уиннитски по привычке начал было спускаться следом за ним, чтобы запереть входную дверь, но где-то на середине пути понял, что сейчас это совершенно бессмысленно, махнул рукой, резко повернулся и пошел к себе – скидать в сумку хотя бы то, что он считал наиболее необходимым.

*  *  *

Минут через пять Джек уже сидел в машине. Немного погодя появился и Гудвилл. Он не захватил с собой вообще ничего, если не считать небольшого атташе-кейса в руке.

«А ведь это, пожалуй, верно, – подумал о профессоре Уиннитски. – Выполнить указание абсолютно буквально, зато потом гонять через полсвета посыльных за каждой ерундой. Тоже способ потянуть время – пока найдут, пока доставят... Жаль, сам не догадался сделать так же. Ничего, и мне найдется за чем посылать гонцов!»

Профессор аккуратно запер дверь коттеджа, неторопливо подошел к машине, уселся на заднее сиденье.

Джек запустил двигатель.

– Ну что, трогаемся, шеф?

– Джек, я бы хотел попросить вас впредь меня так не называть. У вас теперь другие шефы...

– Дело ваше, профессор. Только я в свою очередь хотел бы попросить вас подумать о том, что ваши слова сейчас, вполне возможно, слышу не я один.

– Даже если это и так, что же мне теперь – откусить себе язык?

– Так поехали?

– Вам так не терпится приступить к новой работе? Подождите немного...

– Чего подождать?

Гудвилл не ответил. Он не смог бы объяснить, чего он собирается сейчас ждать. Но чувство, что осталось несделанным нечто очень важное, никак не покидало его. И перед тем как надолго – а то и навсегда – уехать отсюда, он хотел хотя бы немного привести в порядок свои вконец спутавшиеся сегодня мысли. Может быть, тогда он поймет, что ему непременно нужно здесь сделать.

Профессор вновь стал думать о том, что было сейчас для него самым главным. Меньше часа назад он уже задавал себе этот вопрос: существует ли плата, которую бы он посчитал чрезмерной за счастье увидеть свое открытие принятым людьми и по достоинству оцененным ими. И всего меньше часа назад он был уверен, что никакая цена чрезмерной для этого не будет. Но как много изменилось за этот час!..

И Уиннитски тоже – хорош, нечего сказать! Неужели до него так и не дошло то, что сейчас наконец открылось Гудвиллу: приняв предложение Смита, им предстоит оплатить завершение работы непозволительно высокой ценой. Чрезмерная плата за это, оказывается, все же существует...

Гудвилл был уверен: они оба ответят этому Смиту решительным отказом. И вдруг такая неожиданность! Решение помощника – странное и совершенно непонятное – вынудило его тоже согласиться: разлучаться им никак нельзя! Представится удобный момент – и Гудвилл все объяснит Джеку. Тот должен понять – ведь не может же профессор настолько ошибаться в человеке! И вместе они непременно придумают, как выйти из этой дурацкой ситуации...

А впрочем, имеет ли все это смысл? Имеет ли вообще хоть что-нибудь смысл, когда на тебя как снег на голову вдруг обрушивается нечто вроде сегодняшней ситуации?

Что он там сказал, этот незваный гость? Мол, раз уж в чьей-то голове идея созрела, значит, пришло ее время, значит, и в других головах она скоро появится... И, в сущности, он прав. Может, Уиннитски, когда давал согласие, думал об этом же?

– Тогда ведь и в самом деле толку от нашего отказа не больше, чем от прошлогоднего снега... – погрузившись в свои мысли, Гудвилл не заметил, что последние слова он произнес вслух.
– Я не согласен с вами, профессор, – вернул его в мир реальности энергичный голос Джека. – От прошлогоднего снега тоже немало чего зависит. Будущий урожай, например...

– Будущий урожай... – механически повторил Гудвилл за своим помощником. – Вы так считаете? Будущий урожай...

И вдруг профессор понял, что же никак не давало ему уехать отсюда. Мучительная сумятица в мыслях как-то разом улеглась – наступила полная ясность.

Теперь он знал, какое дело ему осталось здесь сделать. Непременно нужно сделать...

– Кажется, у нас в гараже хранится запас бензина? – обратился он к Джеку.

– Да. Несколько канистр. Но это не представляет опасности.

– Я должен убедиться, что мы не забыли обесточить лабораторию.

Гудвилл вышел из машины и скрылся в доме.

Он не возвращался довольно долго. Во всяком случае, значительно дольше чем требовалось, чтобы спуститься в подвал и посмотреть на рубильник. Джек уже потянулся открыть дверцу – пойти и узнать, в чем там дело: сейчас не хватало только, чтобы шеф под горячую руку решился сотворить с собой непоправимое...

Но в этот момент профессор наконец-то появился в дверях.

На мгновение Джеку показалось, что это вовсе не Гудвилл, а непонятным образом проникший в дом и облачившийся в его костюм какой-то незнакомец – за несколько минут шеф словно постарел лет на двадцать. На лице ученого застыла маска крайней отрешенности.

Походкой человека, свершившего непосильный труд, Гудвил тяжело побрел к машине и мешком рухнул на сиденье.

Джек втянул носом воздух и все понял.

Вот какой выход, значит, предпочел пофессор... Напрасно он это сделал, ой, напрасно! А Уиннитски прошляпил, позволил ему... Но ведь он считал Гудвилла в принципе неспособным на решительные действия...

Ох уж этот неисправимый идеалист Гудвилл! Ну что ему сейчас сказать? Что великая жертва, которую он только что принес, по существу бессмысленна? Что в ней сейчас вовсе не было нужды? Что теперь в который раз предстоит начинать все с самого начала? Что возникший было у Джека план действий – какой-никакой, а все же план, который давал хотя бы тень надежды на успех – сокрушен под самый корень? И что теперь уж точно и медной полушки не поставишь на то, что им удастся как-то выкрутиться?

Но разве можно ему такое говорить? Тем более – сейчас...

Нет, сейчас Джек должен сказать Солу Гудвиллу совсем другое.

– Спасибо, профессор, – негромко заговорил Уиннитски. – Я считал себя не вправе подсказать вам такой выход. Вы сами должны были принять это решение. И вы приняли его... Только теперь, когда мы где-нибудь остановимся, вам надо будет хорошенько вымыть руки – они у вас очень сильно пахнут бензином...

– Долго еще мы будем здесь торчать? – внезапно взорвался Гудвилл. – Или вы собираетесь простоять так до второго пришествия?

Джек резко нажал на акселератор. Машина взревела и рванула с места.

Она не успела еще как следует разогнаться, как зеркало заднего вида окрасилось в красивый розовый цвет. Джек глянул в него и увидел, как из окон только что покинутого ими дома почти одновременно полыхнули столбы пламени.

*  *  *

Они мчались по шоссе. Гудвилл недвижно сидел, опустив голову и закрыв глаза. А Уиннитски еще долго видел в зеркале багровый факел и облако черного дыма над ним.

Впереди показалась транспортная развязка. На какое-то мгновение у Джека мелькнула было мысль свернуть на боковое шоссе, но он тут же понял, что от этого ровно ничего не изменится. Ибо любая дорога, какую бы они сейчас ни выбрали, отныне одинаково вела их в сплошную неизвестность.

...Факел в зеркале пылал, постепенно уменьшаясь, пока совсем не скрылся за горизонтом.

*Гудвилл вспомнил повесть Стивенсона "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда", герою которой удается разделить в себе доброе и злое начала. Но злое начало оказывается сильнее и жизнеспособнее доброго. Оно персонифицируется в облике двойника Джекила - мистера Хайда - и в конце концов полностью подчиняет себе неосторожного доктора.

(Окончание http://www.proza.ru/2014/05/13/981)