3 курс. 3 глава. Праздники и музыка

Отдельно хотелось бы написать о всевозможных праздниках в жизни курсантов моего училища. А какая ж свадьба без баяна? Поэтому начну, пожалуй, с музыки. Она играла не последнюю роль в нашем суровом быту, на первых порах развлечений было с гулькин нос, и поэтому гармония спасала от тоски. Как и в любой армии мира, строевая песня должна  объединять подразделение, чтобы не только шагали, но и пели в унисон, опять же лёгкие чудно продувались, когда выкрикивались патриотические слова. Большинство песен, к несчастью, были отнюдь не шедевральными, но существовали и приятные исключения. До сих пор, на встречах выпускников, с удовольствием исполняем нашу взводную: «Шагают без устали ноги». Данное произведение хорошо ложиться под строевой шаг и в ней есть музыкальное волшебство. Не надо смеяться, реально плечи расправляются, и чувствуешь свою причастность к великой армии, великой Родине, великим предкам. Именно такие песни выполняют свою несомненную воспитательную функцию защитников страны. Считаю, что русские строевые песни лучшие в мире. Немецкие бездушные марши, американские попсово-беговые, китайские вообще непонятные и в подметки не годятся нашим произведениям. В советской армии прижились, со временем, и песни царской армии, где пелось о подвигах, братьях по оружию и немного о тоске по дому. «Солдатушки, бравы ребятушки» , - лишь один из немногих примеров песен навсегда. Марш «Прощание славянки»  вообще считаю одним из символов нашей Родины. Существовали в наши времена конечно и конъюнктурные произведения, которые подпольно переделывались на ироничный лад. Была строевая песня с такими словами: «На них чудовища стальные, ползли, стреляя на ходу», - в целом  правильная, но уж больно бесталанная и с музыкальной и со стихотворной точек зрения, так сказать не от души. В наших устах «чудовища» немедленно превратились в «у..бища», получалось довольно смешно, но, все-таки имея совесть, сильно такие песни мы не тролили, во всем должна быть мера. Не повезло замечательной песне о подвиге Тульского рабочего полка, хорошей и красивой, но в ней пелось о герое комиссаре Агееве: «Полк Комиссара Агеева». Так вот, шагая в строю, наш взвод намеренно очень громко выделял: «Агеееееевааааа!!!», чем невероятно злил Мишку, особенно ерничали мы с Приходом, по праву Агеевских друзей. Были и совсем дурацкие варианты, например песня про ракетчиков, со словами в припеве: «Мы ракетчики, ракетчики, мирных дней фронтовики!», а ещё: «Там, за лесом, зорька полыхает, блещут кедры зимним серебром. Молодость ракетная встречает, утро на дежурстве боевом» - ну, во-первых, песня про стратегов, к которым мы, по понятиям кастовости, относились с некоторым пренебрежением, а во-вторых  песня расписывала весело будни ракетчиков, которые в лесах и болотах, в  полном отрыве от человеческой жизни, несли нелегкую службу, одним словом фальшивая вещица. Не любили мы ее. Как я уже говорил, на вечерней прогулке мы пели замечательную русскую казацкую песню «При лужке», не поверите, за пять лет так и не надоела, прям волшебная сила народного творчества!
Пиком строевого музыкального искусства являлся ежегодный гарнизонный смотр строевой песни на День Победы 9 мая. В спектакле принимали участие все воинские части Тулы, то есть училище, десантники и какие-то солдатики, не то строители, не то связисты. ТВАИУ выставляло 8 коллективов: по четыре курса с факультета. Десантники тоже выступали по ротно, а солдатики единым строем, но их, как правило, никто не учитывал, ребята были спокойные и не мотивированные. Разыгрывался приз начальника гарнизона, не знаю, как он выглядел, потому что 6 рота так ни разу и не держала его в руках. Конечно, училищные соловьи были вне конкуренции, подготовка начиналась в марте и к маю каждый курс представлял собой единый строй с хорошей песней. Жюри учитывало непростые взаимоотношения артиллеристов и десантуры и поэтому приз отдавался поочередно либо нам, либо им. Несправедливо? Да, но мудро. Вышагивали мы по центральному проспекту, а трибуна мастерилась прямо перед ТЛВЗ (Тульский ликеро-водочный завод), что вызывало в нашей среде шутки и дополнительное вдохновение. На праздник собирались жители Тулы, приходило много девчонок, которые с удовольствием смотрели на красивых парней, которые дружно шагали, да ещё и песни пели. А зрелище было действительно достойное. Как правило, первый ряд курса и крайние шеренги одевались в белые ремни, в середине располагались запевалы и несколько человек из училищного оркестра. После прохождения и исполнения народ награждал «артистов» бурными аплодисментами. В какой-то песне о гусарах пелось: «И в воздух чепчики бросали», примерно такая обстановка царила в этот день вокруг праздника. Даже самые занюханные курсантики расправляли плечи, начищали сапоги и ощущали свою причастность к чему-то красивому и величественному.
Отдельно хотел бы сказать о нашем оркестре. Джаз-банда, под управлением великолепного майора Гиндеса. Удивительный человек, вечно в засаленной фуражке, замызганной форме, с папиросой в уголке рта, седыми непослушными лохмами, тонком чувством юмора и сиплым голосом (порванные голосовые связки). Классический сын еврейского народа, который заслужил любовь курсантов и офицеров, несмотря на то, что за свои ноты мог и в горло вцепиться. Конечно, в советское время тоже существовал национализм, особенно на окраинах империи или её в центре, у малых народов. Например, евреи тащили наверх своих, особенно в сфере культуры и творчества. Но в армии все-таки царила обстановка интернационализма и в этом огромная заслуга государствообразующей нации – русских. Это был цемент Советского Союза, принимали  и относились ко всем, в целом, одинаково тактично. Будь ты якутом или грузином, узбеком или литовцем – если человек нормальный, будешь другом. Нынешние разговоры о «тюрьме народов» мне кажутся смешными, я там жил и знаю, что тюрьмой, возможно, СССР был для русских, но нация воспринимала её стоически, ощущая свою великую миссию.
Так вот наш военный дирижер Гиндес успешно руководил оркестром много лет. В подразделении его служили, в основном, «сверчки», то есть те, кто остались на сверхсрочную службу. Среди них были и молодые ребята, которые днем работали в оркестре, а вечером играли либо в ресторациях, либо в каких-то группах. Один гитарист даже работал в ансамбле  известной тульской певицы Валентины Легкоступовой. Много служило и сержантов в возрасте, кроме зарплаты музыкантов, они ещё получали деньги за звания, за выслугу и т.д., в общем, не худший вариант для пожилого трубача или барабанщика. Срочнослужащие также тащили «службу» среди оркестрантов, выпускники музыкальных училищ именно таким образом отдавали долг Родине, на них и приходилась основная нагрузка чисто военных служебных обязанностей, и наряды и уборка и какие-нибудь далекие выезды с музыкой. Существовал и класс «воспитанников», школяры, типа суворовцев, которые днем учились в школе, а в остальное время постигали музыкальные и военные секреты, под недремлющим оком мощного дирижера.  На первом курсе, в редкие минуты перекуров, мы прилипали к окнам оркестра, благо находилась их расположение на первом этаже, и внимали звукам музыки, тогда они нам казались самыми свободными и интересными людьми на всем белом свете. Майор Гиндес и подготавливал все курсы к майскому фестивалю. У нашего комбата с дирижером были прекрасные отношения, крепость которых мы и испытали на собственной шкуре, аккурат на четвертом курсе. Решил Юрий Михайлович поразить командование гарнизона, да и местную публику потешить, и договорились они с Гиндесом, разучить с нами произведение уж совсем выдающееся. Ну, музыкантов хлебом не корми, дай чего-нибудь придумать и выпала нам нелегкая доля разучить условно строевую песню «За Дунаем», из дореволюционной оперы, по-моему композитора Бородина, но врать не буду, точно не помню откуда. Представьте себе ребят, которые на 90% никогда не имели отношения к музыке и к пению, тем более оперному, а тут такая засада. Конечно у нас во взводе, к примеру, учился Юрик Дудко, выпускник музыкального училища по классу фортепиано, да и Родионов, из шестого взвода, скрипач. К слову, эта сладкая парочка участвовала дуэтом на конкурсе художественной самодеятельности, Дударик на пианино, а Родик, соответственно на скрипочке. Смотреть их репетиции было несказанным удовольствием. Широкоплечий и очень эмоциональный Юрка хреначил по клавишам, выступая в роли аккомпаниатора и ритм-секции для солиста на скрипочке, а маленький и щуплый Родионов меланхолично пиликал на четырех струнах. Мало того, что у них категорически не совпадали уровни нервической организации, так ещё в эту «симфонию» вмешивались их строго профессиональные споры. Наш Юрка, все время орал на скрипача, что играет он медленно и совсем не форте, и в ноты не попадает, и в целом является типичным представителем чмошного шестого взвода, и оптики – ваще не профессия. Родионов ворчливо парировал, что пианист – это изначально не специализация, и где понабрали подобного дерьма, не иначе, как из специалистов в службе РАВ. Далее начинались взаимные оскорбления, и дело чуть не доходило до рукопашной. Дударика останавливало наличие у партнера какого-никакого оружия защиты – скрипочки со смычком, а Юрок пианиной прибить выскочку, конечно, не мог – уж больно оно тяжелое. На концертах Родионов пиликал на фиговом инструменте, и, казалось, отыгрывался за репетиции, то взвинчивая, то замедляя темп, при этом извлекая из своей деревяшки немыслимо противные звуки, изначально декларируемые, как «Полонез Огинского». В свою очередь  Юра, не в силах изменить ситуацию, долбал со всей дури по клавишам и отчаянно бурчал под нос самые витиеватые оскорбления в адрес никчёмного струнника.
Так вот на плечи ребят, все-таки имевших музыкальное образование, и легла основная нагрузка, по изучению арии солдатушек из оперы. К малочисленным «музыкантам», присовокупили всех запевал  курса, в числе которых был и я. Профессия запевалы иногда давало некоторые преференции.  Во время подготовки к крупным строевым событиям, нас не так часто ставили в наряды, а чем ближе было событие, тем реже мы убирали туалеты. Ещё, пока курс топтал до изнеможения плац, мы сидели в теплом клубе и разучивали произведение, чтобы потом стройными голосами вести   общую музыкальную линию. Приближался заветный день нашего фееричного выступления, строевой подготовки становилось больше, брови Архипова сдвигались всё ближе к носу, чувство тревоги нарастало с каждым часом. В конце концов, хотелось уже выступить и отделаться от всех этих ощущений. Наконец, наступило время премьеры. Перед строем Юрий Михайлович объявил всем, что в случае победы в увольнение пойдут все, вплоть до последнего залетчика, причем не менее, чем на сутки. Погоды стояли по-настоящему майские, на проспекте Ленина собралось море народу, фасад «ликерки» был задрапирован патриотическими баннерами, подразделения, в отглаженной и отлаженной форме, выстроились, для показательных выступлений. Наши соперники пели хорошие, но известные произведения, теперь успех предприятия находился в руках, ногах и голосовых связках славной шестой роты. Мы начали медленное движение, навстречу неминуемой славе, постепенно ускоряясь и переходя на четкий строевой шаг. Наконец затрещал барабан, завыла труба и запевалы грохнули: «За Дунаем, за-а ду-унаем!». На определенной ноте вступила основная масса голосов, даже те, кому по ушам в детстве пробежался медведь, широко открывали рот и изо всех сил старались не подвести друзей-товарищей! Момент единения и вдохновения настал. Нам аплодировали не только зрители, но и трибуна, и остальные участники. С чувством хорошо выполненной работы, мы стали ожидать результатов. И тут, всех постигло чувство глубокого разочарования, главный приз достался десантникам…и в этот раз очередность выигрышей не нарушили. Обидно было очень, в полной тишине мы возвращались в училище, Архипов молчал всю дорогу. Перед казармой он остановил курс, подумалось: «Ну, началось…». В который раз, к чести Юрия Михайловича, он произнес короткую речь, о том, как мир бывает не справедлив, и какие мы молодцы. В увольнение ушли все желающие, но, Бог с ним, главное комбат показал, что он с нами, в успехах и в неуспехах, мы единое целое.
Что ж ещё рассказать о музыке? В бытовых предпочтениях у курсантов нашей роты, была игра на гитаре, в основном песни великого Розенбаума. Третий взвод славился своими соловьями, когда Фатей или Антип брали в руки инструмент, собиралось немало слушателей. Однажды Игорек спел несколько песен своим брутальным голосом, и когда затих последний аккорд, наш Захреддин Юлдашев, с непередаваемым узбекским акцентом резюмировал: «Плохой человек, а поет хорошо…». В казарме также разрешалось иметь в комнате проигрыватель пластинок, диски можно было привозить любые, в этом отношении никакой цензуры не было и в помине. Магнитофоны иметь запрещалось, считалось, что кто-то может чего-то записать и выдать самую главную военную тайну врагам.
 Общегородские и государственные праздники – отдельная тема. Главное торжество у курсанта – поход в увольнение на любом курсе, потому что остальные «праздники» были, как для лошади свадьба – голова в цветах, а попа в мыле. Естественно на государственные события нас привлекали по полной программе. В день 7 ноября курсанты участвовали в местном параде, на центральной площади, традиционно имени Ленина. Перед местным партийным и военным руководством вышагивал весь гарнизон, и мы, и десантура и какие-то хлипкие солдатики непонятного рода войск. Простоять часа два на месте и потом прошагать десять минут было за счастье, по сравнению с участью первокурсников. Дело в том, что в силу слабой строевой подготовки первогодок, их привлекали на торжество победы революции в качестве «линейных». Что ж это такое? Говоря бытовым языком это «верстовые столбики». То есть по пути прохождения торжественным маршем, на определенном расстоянии выстраивались по одной единице курсанты первого курса, которые служили дистанционным ориентиром. В начале прохождения, командующий парадом громко кричал: «К торжественному маррршу! По подразделениям! На одного линейного дистанции! Первый полк прямо, остальные напррра-во! Шагом марш!». После этого играл оркестр, и коробочки военных шагали вдоль площади. Расстояние между подразделениями составляло как раз промежуток между «столбиками». Со стороны смотрелось очень красиво и стройно. С учетом того, что ребята в строю замерзали, парад проходил быстро и военные отчаянно стучали сапогами, чтобы согреть ноги. А вот «линейные»…во-первых они появлялись на площади гораздо раньше остальных, дабы расставиться по местам, во вторых, на протяжении всего действа, которое включало в себя и торжественные речи, и поздравления от всех всех всех, и сам парад, надо было стоять по возможности неподвижно, высоко задрав острый подбородок. А седьмое ноября в средней полосе вполне могло пройти с морозом и снегом. В этом отношении мой опыт роли «линейного» был ужасен. 7 ноября 1985 года погоды стояли неласковые. Небольшой минус, сильный ветер и дождь со снегом. И стояли бойцы моей шестой роты на площади, и сопли в носу замерзали, и ног я уже совсем не чувствовал и домой хотелось отчаянно…Все прелести военной службы ощутил я, в тот момент, полностью, но подвести товарищей и испортить праздник мы не могли, так как уже глубоко в нас сидело чувство долга и слова недавно принятой присяги, приходилось терпеть и заливать душу внутренними горькими юношескими слезами.
Если руководство Тулы принимало решение о проведении салюта на какие-то даты, то туда ехали ребята первого факультета в составе салютной батареи. В училище числилось несколько зенитных орудий, из которых они и пуляли в небо. Работенка не самая сладкая, но интересная, и мы им немного завидовали. С другой стороны, будущим военным программистам и специалистам радиолокационных станций, полезно было иметь дело с настоящим артиллерийским железом, так как в учебе они редко сталкивались с настоящим армейским железом.
Однажды на Первомай, курсе на третьем, нашу роту привлекли к параду в качестве советских физкультурников. Нам выдали спортивные костюмы ядовитого желто-зеленого цвета, алюминиевые  древки с разноцветными флагами, естественно не радужными, в те времена прививался абсолютно правильный культ крепкой семьи, где были и папа, и мама, даже в нынешней Европе. Любопытно, что на спортивной обуви нам так и не выдали и шагали мы в армейских ботинках.  В определенный момент мы должны были появиться на площади, неся высокие знамена и изображая спортсменов-студентов. До часа  выступления нас держали не в каком-нибудь потайном загоне, а в настоящем кинотеатре и даже показывали какое-то кино, сплошной кайф. После такого неожиданного релакса мы бодро и весело прошагали на параде, тем более нас почти смешали со строем спортсменок-студенток, отчего стало ещё веселей.
Но самый страшный праздник был другой. Частенько в воскресенье, командование училища устраивало так называемый «спортивный праздник». Состав артухи по возможности выводился в город, в район центрального парка  и там устраивался минимум трехкилометровый кросс вдоль ограждения летом и пятикилометровая пробежка на лыжах зимой. Для пущего веселья, на старте и на финише училищный оркестр приободрял спортсменов популярными мелодиями. На старте еще, куда не шло, но вот, когда ты прибегал, изможденный и бессильный, на финиш, в ухо тебе оркестранты пуляли из труб, какой-нибудь заводной шлягер. В эту минуту очень хотелось отнять трубу побольше или лучше барабан-бочку и засунуть инструмент музыканту куда-нибудь побольнее и поглубже. Лыжные пробежки мне нравились больше, потому что я имел неплохой навык подобных кроссов, который мне привил отец. Мы с ним много ходили на лыжах  далеко и быстро. Зато Самир Кулиев такие марш броски ненавидел люто. И действительно, где ж в Баку он мог так вот запросто прогуляться зимой, наслаждаясь морозным воздухом? Он, вполне искренне, не понимал, как можно нормально передвигаться, когда к ногам привязаны длинные деревяшки, а в руках надо держать ещё две палки. В лыжных кроссах с ним рядом всегда находился сибиряк Юрик Дудко, который только что в детстве не спал с подобным инвентарем. Наш «музыкант» взял шефство над другом и помогал ему побороть зиму, деревяшки и палки в руках. Творческий подход к зимним развлечениям нашел грузин Давид Колбая, который лыжи видел только по телевизору. Он просто брал снаряжение в охапку и бежал по глубокому снегу рядом с трассой. Причем хорошая физическая подготовка позволяла ему обгонять некоторых лыжников.  На третьем же курсе, в соответствии с общеармейской программой подготовки, наш курс бежал лыжный кросс 20 километров. Я очень хотел испытать себя в данной виде, но командование «подстраховалось» и отправило меня в группу поддержки. До сих пор держу обиду на моих командиров за то, что не позволили мне поучаствовать в столь замечательном событии. Но делать нечего, служба есть служба, и я отправился во вспомогательное подразделение. В наши обязанности входило стоять вдоль трассы с горячим чаем, а также засахаренными кусочками лимона в целлофановых пакетах, поить и кормить спортсменов. Мы ещё умудрялись подбадривать ребят истошными криками. Делал я все довольно проворно, старался, как мог, чтобы придать сил товарищам. Как сейчас помню, приближается ко мне Самохин из первого взвода, лицо серьезное, перебирает лыжами и палками и во взгляде увидел я призыв добавить сил. Не мудрствуя лукаво, достал из пакета дольку лимона побольше, но чуть замешкался и влепил ему прямо в рот засахаренный фрукт вместе с кусочком целлофана. Удаляясь, Самоха прокричал: «Му-му-ыы-гы!», - из чего я сделал вывод, что поливал он меня и по батюшке и по матушке, если бы остановился, то получил бы я палкой по башке наверняка. Через несколько метров он выплюнул смесь пластика, лимона и сахара, и помчался к победе. В целом курс с задачей справился, к чему наш «отряд» тоже приложил руку.
Пожалуй, единственный военный праздник, на который мы ходили с удовольствием, это выпуск молодых лейтенантов, на площади трех штыков, но об этом я ещё напишу, когда сам туда пойду в красивой парадной форме цвета морской волны, и с золотыми погонами на плечах…