Последние каникулы. Глава 2. Перламутровый ларец

                1



    Проводить Владимира Кузьмича в последний путь пришли и из соседних деревень, и больше, чем я мог предположить.
    Тот день выдался пасмурным. С раннего утра небо заволокло плотными серыми тучами. Время от времени накрапывал мелкий, по-осеннему мелкий дождь.
Траурная процессия больше из мужчин спускалась через лес по крутой извилистой тропинке к реке. Гроб -  «колода», - обтянутый черным ситцем несли на белых простынях, более чем печальный -  отталкивающий контраст. Я шёл последним с охапкой последних пионов и будто загипнотизированный смотрел на скорбную ношу. Гроб то резко дёргался, то жутко наклонялся, казалось, покойник шевелится и вот-вот привстанет  и откроет глаза. Крышку впереди несли не намного лучше. Каким же долгим был спуск! Наконец внизу открылась река с пологим берегом, ещё немного - и испытания закончатся, однако они только начинались. У подвесного моста пришлось остановиться. Он был таким узким, что пронести усопшего, как его несли раньше, было невозможно. К тому же, как нарочно, поднялся сильный ветер, по низкому небу понеслись клочья темно-серых туч, начался дождь. Гроб поставили на землю, забили крышку и обвязали простынями. Затем самые рослые мужики подняли его над головой, и мы продолжили путь. Это было ужасно! Мост под ногами начал ходить вниз-вверх, раскачиваться из стороны в сторону, в такт ему раскачивался огромный чёрный ящик, казалось, он вот-вот вылетит в воду вместе с несущими его людьми. На скользких досках удержаться было трудно, и на середине моста носильщиков буквально швырнуло на стальные тросы ограждения, женщины закричали, что напугало ещё больше, но ношу удержали. Преодолев переправу, его снова опустили на землю, развязали простыни и медленно понесли дальше. Чувствовалось, все устали… Дождь скоро кончился, ветер стих. У могилы его в третий раз опустили, теперь уже на свежевырытую землю, и открыли для последнего прощания. На мгновение выглянуло солнце - что удивило - и тут же растворилось в мрачном небе, оставив бледное пятно. Прощание было кратким: женщины всплакнули, кто-то попросил прощения. Установили крышку и стали её заколачивать. Рослый, плохо выбритый мужчина в разорванной до плеча мокрой рубахе, большим молотком с профессиональной лёгкостью вбивал длинные гвозди. Его рука была в крови, видимо, поранился на мосту -  жуткое зрелище! Затем гроб опустили в могилу; каждый бросил по горсти глинистой земли, и его закопали, насыпав продолговатый холм. Воткнули табличку, черенком лопаты на могиле выдавили православный крест, положили скромные цветы и молча пошли прочь с пустынного кладбища. Прошли по мосту, теперь он раскачивался гораздо меньше, прошли по угрюмому берегу и поднялись по скользкой лесной тропинке, мужчины впереди, следом женщины, помогая друг другу.
      У калитки Владимира Кузьмича о чём-то громко судачили две старушки, вокруг них кругами бегала маленькая девочка; из трубы его дома вился лёгкий дымок; в окне промелькнуло женское лицо… Такая обыденность только усугубила и без того мрачное настроение, и идти в дом мне совсем не хотелось. На углу крыльца стояла бочка с водой, мужики ополоснули в ней руки и направились к столу, «накрытому» прямо во дворе. Это несколько успокоило, и я последовал за ними.
    Стол из сеней был установлен почти вплотную к низкому, настежь распахнутому окну комнаты. На нём стояли щербатые, разные по размеру тарелки, рядом алюминиевые вилки с окрашенными в синий цвет ручками, стопки, стаканы, посередине блюдо с несколькими крупно нарезанными селёдками, засыпанными зелёным луком, большая тарелка с колбасой и поменьше с салом и бутылки с водкой. На широком подоконнике гора черного хлеба, чугунок с картошкой в мундире, тарелка с медом. Сели на слишком высокие, наспех сооружённые скамейки. Через окно передали кутью и блины, мужики засуетились, послышалась команда:

       - Помянем!

      Все встали и, как говорится, «молча» выпили. Я никогда раньше не пил водку, во всяком случае, в таком количестве, но не пить было нельзя. Мужики закусывали торопливо, даже с некоторой жадностью. Между тем в комнате, где находились почти одни женщины, из-за стола поднялся незнакомый мне старик и стал что-то говорить. За нашим столом его никто не слушал. Мужчина в разорванной рубашке, сидевший почти напротив меня, высоко поднял стакан и громко произнёс:

      - Правильный был дед! Пусть земля ему будет пухом!

      И залпом выпил. За ним последовали другие. Мне тоже налили в стопку. Пить было противно. Вообще, всё было противно: вместо воспоминаний о Владимире Кузьмиче слышались одни и те же слова, все только ели и пили, в сырой одежде было зябко… Я встал  и хотел было что-то сказать, но, окинув взглядом стол с рассыпанным луком, пустыми тарелками из-под закуски, жующих мужиков, передумал и пошёл домой. Вспомнилась картина погребения, вернее, «вспомнилось» не то слово, я словно увидел неправдоподобно большую окровавленную руку с окровавленным молотком, вбивающую в гроб окровавленные гвозди. При каждом ударе капли крови веером разлетались по чёрной ткани… Меня затрясло, к горлу подкатил отвратительно-приторный вкус мёда и меня вытошнило.
      Дома, помню, разделся и лёг в постель, накрывшись с головой, меня бил озноб, голова кружилась. Тут появилась бабка, потрогала лоб и запричитала:
 
     - Батюшки! Да ты весь горишь! Я сейчас чаю сделаю. Не слушаешь ведь ничего! Ну, ничегошеньки!

     Бабка принесла горячий чай, от него пахло медом. Я сделал глоток, и  опять началась рвота.
               

                2



       Болел  недолго. Молодой организм быстро восстанавливал силы и, выздоровев, первым делом я, конечно, прибежал на вышку. Сердце, что называется, вырывалось из груди: и оттого, что бежал, и оттого, что я на вышке! Сколько  разных событий помнит эта земля! Событий рядовых и удивительных, событий трагических! "Вышка" - одно лишь это слово завораживало, околдовывало. Здесь, под цементной плитой спрятан клад, и знаю о нём только я! Воображение живо нарисовало ларец, полный драгоценных камней, золотые монеты царской чеканки и, конечно, перстень с огромным бриллиантом, как минимум времён Екатерины. Мне не терпелось с кем-нибудь поделиться этой тайной, удивить бабушку, родителей, друзей, словом, поразить всех. Я почувствовал себя героем! Но тут же подумалось, что ничего героического в этом нет и, в сущности, к кладу я не имею никакого отношения. Более того, его найти может кто угодно. Последняя мысль была пугающей. Однако клад уже столько лет пролежал здесь, да и с какой стати кто-то будет долбить щебёнку под пепелищем от костра? Барин знал, что делал!   Этот аргумент успокоил, и, весёлый, я зашагал домой. Дома ждали другие дела. На следующий день  опять пришёл на вышку, сел на кирпичный столб и стал думать о ларце, строить планы, как лучше его достать. Мне снова захотелось сейчас же рассказать о нём кому-нибудь, но, вспоминая Владимира Кузьмича, решил всё же не торопиться. И на другой день я был там же и всё повторилось. Из-за вышки  даже поругался с бабкой! Чтобы как-то избавиться от навязчивых мыслей,  решил больше бывать в лесу или на речке. Однако всё чаще и чаще одинокие походы в лес и даже к реке стали заканчиваться на вышке. Она притягивала как магнит! Я приходил туда по нескольку раз в день, садился на тот самый столб и долго сидел, перебирая в памяти мимолетные встречи с Владимиром Кузьмичом, и всегда возвращался к разговору за чаем. С некоторым удивлением  стал отмечать, что все меньше меня манит перламутровый ларец. Все сильнее мучила другая тайна: почему старик рассказал о нём мне? Почему он всё же не заявил о кладе? И чем дольше искал ответ, тем труднее было найти его.
       И опять я здесь! Я подошёл к пепелищу, скрывающему каменный пятак,  и, присев на корточки, зачем-то стал медленно разгребать золу. Я тщательно расчищал камень, словно это могло помочь найти ответы на мои вопросы.

      — Опоздал, кажется!

     Я вздрогнул. Сзади стоял рослый мужчина средних лет с мятым ведром и новой лопатой в руках. Мы недоуменно посмотрели друг на друга.

      — Костёр здесь был… пионерский, — прервал он напряженное молчание.

      — Знаю.

      — Я здесь… Мне зола нужна…. Для огорода... удобрение.

      — Берите.

      — Вы что-то искали?

     Я отбросил палку, которой разгребал золу,  и, сам не зная отчего, пошёл к дому лесом, хотя по тропинке, конечно, было идти гораздо удобнее. Наполовину спустившись с крутого холма, на узкой террасе неожиданно наткнулся на палатку. «Ну и место выбрали!» — молча изумился я.

     — Почему так долго? — послышался приятный женский голос из палатки.

     «Влюблённые уединились. А вот и он!» — мелькнуло в голове. Навстречу из-за деревьев вышел загорелый парень с котелком воды, и мне показалось, что я его уже где-то видел. Но где?
     За околицей, у того самого дуба, ватага ребят двумя лопатами и ломом шумно вела земляные работы. Поинтересовался, что они делают.

     — Гильзы ищем! Здесь у фрицев пулемёт был!

     — И как успехи?

     — Пока ничего.

     — Пошли на вышку, там чего хочешь найти можно! — предложил кто-то, и все дружно отправились туда.

     — А кто закапывать будет? — крикнул я. Ребята нехотя вернулись и быстро засыпали ямы.

      Словом, был обычный солнечный летний воскресный день со своими мимолетными проблемами, приключениями и встречами. К вечеру погода испортилась, а под утро и вовсе разразилась гроза. Однако к середине дня выглянуло солнце. И снова  незаметно для себя  я оказался на вышке. Ливень сделал свое дело: пожухлая трава выпрямилась и зазеленела, к кирпичным столбам вернулся естественный цвет, вымытый каменный пятак особенно чётко выделялся на чёрной выжженной земле. И я, пожалуй, впервые почувствовал, что за каждым предметом, сделанным людьми, скрыта своя тайна. За каждой его малой частью… Но что это? Ещё вчера у камня был отбит один угол, теперь он цел, зато отбит другой! Присмотрелся. Сомнения исчезли: кто-то развернул его!
     Я помчался к дому, пытаясь на ходу сообразить, кто бы мог это сделать? Взял маленькие козлы для дров, стальную ручку от старого колодезного ворота, верёвку, лопату и, взвалив всё на плечи, вернулся назад. Ручкой выворотил тяжелый пятак и стал вынимать щебень. Вот уже лопата задела железный крюк, а скоро и вся цементная плита была расчищена. Ещё теплилась надежда, что плиту не смогли поднять  и ларец и перстень на месте. Соорудив ворот и закрепив верёвку, я остановился, нужно было отдышаться. Руки тряслись от напряжения, глаза застилал пот, в голову лезли чёрные мысли, и всё же я собрался и даже немного успокоился, но отчего-то всё медлил с подъемом. «Владимир Кузьмич также медлил», — подумалось мне. Начал крутить ворот, толстая, прочная с виду верёвка натянулась и… лопнула! Гнильё! Пришлось сложить её вдвое - и опять неудача: теперь она прокручивалась на вороте. Намучившись, наконец, приподнял на сколько смог плиту и, сдвинув её ногой, опустил на щебень. Однако  в образовавшейся щели ничего не было видно — свет не достигал дна колодца (или глаза, быть может, не привыкли к темноте?) Я полез в карманы и обнаружил спички. Бросил одну зажжённую спичку, другую — безрезультатно: они гасли, не долетев до дна. Тогда я раскрыл коробок, обнажив лишь головки спичек, и одной поджёг остальные. Пылающий коробок полетел вниз и осветил кирпичную кладку и дно из щебенки. Колодец был пуст! Я бесцельно смотрел в него, пока сходящаяся мгла не поглотила последние искры. С трудом поставив плиту на место, засыпал щебенку, установил пятак, развернув его прежней стороной, и, забрав принесённое, поплелся домой. Время перестало течь. Перед глазами всплыла картина погребения Владимира Кузьмича.

      — Ты найдешь его! — не знаю, произнёс ли я это вслух, или только подумал так, или даже это услышал от кого-то... мысли путались. Очнулся  только у калитки дома и сразу почувствовал вдруг навалившуюся на меня страшную усталость. Сбросив ношу, я буквально рухнул на стоящую рядом лавку. Сколько пролежал на ней, не знаю.

      - Сил девать некуда. Бездельем маешься!
 
      Слова откуда-то взявшейся бабки окончательно вернули меня к действительности.

      - По грибы сходил, что ли? И то пользы больше будет!
.
      - Не дай бог! - произнёс я упавшим голосом.

      В голову снова полезли не добрые мысли. Я чувствовал себя преступником!
               
      Кто мог узнать или догадаться о кладе? С чего начать поиск? И как  вообще  его нужно вести? И если разыщу взявшего клад, что тогда? Впрочем, об этом думать не хотелось. Словом,  был в полной растерянности! В конце концов, решил начать, как мне казалось, с самого простого: поговорить с ребятами  - искателями гильз. Однако разыскать их в этот вечер было непросто. Я совершенно сбился с ног, лазая по укромным местам и задавая всем одни и те же вопросы. Я даже стал думать, что клад забрали именно они, и со временем эта уверенность только росла. Как я себя ругал! Но всё оказалось прозаичнее: ребята откопали обрывок пулемётной ленты с патронами, подальше от деревни развели костер и бросили ленту в него. Впрочем, вскоре выяснилось, что откопали они не только патроны, поэтому так далеко и ушли.
 На вышке в тот день они никого не видели, старым фундаментом и вовсе не интересовались, их интересовали окопы.


                3



    Наступила ночь; весь мир, казалось, успокоился, а я всё продолжал ломать голову над проклятыми вопросами, и всё меньше мне верилось в успех поисков. Я пытался вспомнить всех когда-либо виденных мною на вышке, хотя понимал, что вряд ли это могло помочь. Пытался вспомнить мельчайшие подробности из рассказов старика. Быть может, он говорил ещё кому-то? Вспомнил! Вспомнил, на кого похож загорелый парень с котелком воды — на командира партизанского отряда! Нужно во что бы то ни стало убедиться в этом ещё раз - и сейчас же! В величайшем возбуждении я встал с кровати и, взяв топор и фонарь, тихо пошёл к заветному дому. Деревня спала. Я зашёл со стороны леса — там было кухонное окно. Стараясь не шуметь, топором снял с него дощатый щит. Рама, к счастью, оказалась одинарной. Непослушными руками осторожно стал вынимать стекло. Как же это было долго! Наконец, стекло поддалось, и я влез вовнутрь. Из кухни почему-то на цыпочках  прошёл в комнату. В блуждающем свете карманного фонаря она выглядела особенно неуютной и холодной. С сундука исчезло одеяло, куда-то делся стул, старая кушетка без постели казалась уродливой развалиной. Всё было мрачным, нежилым. К тому же в доме было отвратительно тихо. Стояла мёртвая тишина -  ходики стояли! Я осветил стену — с фотографий на меня строго смотрели родители Владимира Кузьмича, посветил ниже и снял с гвоздя нужную рамку. Выходя из комнаты, опять посмотрел на фотографии родителей, их лица как будто повернулись, мне стало жутко не по себе. Быстро выбравшись из дома, трясущимися руками вставил стекло и стал забивать щит. В деревне залаяли собаки, так что возвращение назад было довольно шумным. Впрочем, мне казалось, что самое важное уже сделано и  найти клад теперь не представляет никакого труда. Всё складывалось удачно! С этим приятным ощущением  и уснул.
Утром, однако, вместе со сном исчезло и вчерашнее ощущение. Всё сделанное казалось теперь никчемным и постыдным. К тому же в комнату вошла бабка и, покачав головой, произнесла:

   - Что ты творишь, внучек? Сам себя потерял! Пора бы за ум браться…
 
     И, всплеснув вдруг руками, быстро вышла. Что она имела в виду, я не понял, но оптимизма это мне точно не прибавило. И всё же  решил разыскать того парня — ничего лучшего просто не приходило в голову. Но как это сделать? Я направился к тому месту, где стояла палатка, но там не осталось почти никаких следов пребывания. В растерянности пошёл было назад, но передумал - не хотелось встречаться с бабкой - и спустился к реке. Её размеренное течение, медленно плывущие облака несколько успокоили меня. Я брёл по берегу, размышляя о дальнейших действиях, в голову приходили планы один фантастичнее другого, и не заметил, как дошёл почти до моста. Когда-то пойти по нему было одним из удовольствий, теперь это был путь к кладбищу. Свернул на тропинку, ведущую в деревню,  и, поднявшись по ней, оказался у известного дома, что было ещё неприятней. Из-за его угла вышла знакомая уже компания и, кажется, в полном составе. Хотелось бы узнать, что они здесь делают? Но вместо этого  ни с того ни сего спросил:

       - А с чего вы решили, что под дубом пулемёт стоял?

      Ребята удивлённо переглянулись, а самый меленький с гордостью заявил:
 
      - Об этом все знают! Моя бабка говорила. Она при немцах тут жила.

      - Да!  - подтвердили остальные. 

      - Здесь кругом бои были. Нам и в школе о войне рассказывали. К нам даже командир партизанского отряда приезжал!

      - Командир партизанского отряда? -  изумился я.

      - Да! А что в этом такого?

      Из дальнейшего разговора выяснилось, что приезжал он в прошлом году на открытие школьного краеведческого музея, подарил цейсовский полевой бинокль и  несколько  фотографий и  что в музее есть, конечно, и его фотография. Ещё сказали, что школа сейчас закрыта, и рассказали, как найти директора. Вот это повезло! Я стал уговаривать ребят пойти со мной посмотреть фото, тот ли это командир? Еле уговорил, но напрасно: никто не помнил музейного портрета, вспомнили только большую тёмно-бордовую раму да наличие орденов и медалей на чёрном пиджаке.
Я не мог ждать ни минуты. Захватив с собой фотографию, бросился к остановке автобуса  и, пока его ожидал, придумал, что сказать школьному директору. Я почему-то был абсолютно уверен, что легко его найду  и он непременно поможет мне.
Главное, чтобы на школьных снимках был бы запечатлён тот самый командир.
      Действительно нужный  дом найти не составило никакого труда. Я даже не успел подойти к калитке, как она резко отворилась  и из неё навстречу  вышел высокий плотный мужчина с большой спортивной сумкой.

       - Тебе чего? - отрывисто спросил он.

       От неожиданности у меня из головы вылетели имя и отчество директора и всё придуманное.

       - Директора мне! - рявкнул я и почувствовал, как заливаюсь краской.

       - Ну  я директор.

      Дрожащими от волнения руками я достал фотографию и протянул её опешившему от такого натиска здоровяку.

       - Командир ваш…то есть не ваш…дед мой…то есть не мой дед, а просто дед…

       - Просто немой дед?.. Просто ничего не понял! Идём быстрее. По дороге расскажешь. Сейчас автобус будет,  - прервал мои заикания директор школы и так быстро зашагал к остановке, что я еле успевал за ним.

       Какие уж тут рассказы?! Мы вскочили  в уже отправляющийся было автобус. Пока рассаживались и оплачивали проезд, я смог немного собраться с мыслями, хотя имени так и не вспомнил.  Опять достал фотографию и попытался как можно чётче изложить свою просьбу, теперь это вышло уже каким-то противно-слащавым тоном, и я снова густо покраснел. К счастью, собеседник  не обратил на это никакого внимания и, рассмотрев снимок, спокойно произнёс:
 
       - В том году приезжал… Я и сам думал собрать бы так ветеранов -   однополчан, торжественную линейку провести - да и вообще…

      Автобус сильно тряхануло, разговор прервался, дальше ехали молча. Впрочем, ехать было совсем не долго. На следующей остановке мы вышли, и опять я еле поспевал за ним.
      Школа не только не была закрыта, а напротив, двери её были распахнуты настежь. Мы вошли, вернее, влетели в вестибюль, пахло краской, откуда-то сверху доносился стук.

        - Да у нас ученики лучше делают! - услышал я зычный женский голос.

        Но, где именно бранились, не успел разобрать, так как директор быстро провёл меня по коридору в приёмную или учительскую, отпер её, и мы оказались в маленькой комнате, половину которой занимали письменный стол и огромный книжный шкаф с занавешенными голубыми шторками стеклянными дверцами. Отпер кабинет -  комнату попросторнее с таким же набором мебели, разве что стульев было больше  и в углу стоял сейф. И, достав из стола связку ключей, легонько вытолкнул меня назад в приёмную, где, отперев шкаф, тут же извлёк из него тонкую папку и, переписав нужные данные, отдал  листок со словами:

       - Ты мне копию с фотографии сделай, только побольше. Ну, ты понимаешь. Ну, ступай, ступай! Успехов тебе!

      И выпроводил меня из комнаты. Я развернул записку, в ней размашистым, но на редкость красивым почерком были указаны: фамилия, имя, отчество и телефон. У меня застучало в висках, и тотчас вспомнилась фраза Владимира Кузьмича: "Взял грех на душу". Я уже выходил из коридора, как навстречу  неожиданно из-за угла выбежала полная черноволосая женщина с раскрасневшимся лицом, за ней двое хмурых мужиков, и, чуть не сбив с ног, пронеслись к приёмной. Теперь уже послышался суровый мужской голос. Я вышел из школы и в размышлении о дальнейших действиях остановился у дверей.

      - Посторонись!
 
      Толкнула  в плечо бабка в испачканной красками спецовке с ведром, полным мусора. "Совсем затолкали! Хорошо, хоть ведро полное", -  отметил я и побежал к остановке. У меня было слишком мало денег, чтобы ехать на переговорный пункт, да и основательно продумать разговор не мешало бы, а то получится  как с директором. Словом, я спешил домой и как раз успел на автобус. От автобуса до дома  летел окрылённый первым успехом, всё дальнейшее виделось только в розовом свете.

        - Ну, наконец-то! Избегался весь! - взмахнув руками, встретила у порога меня бабка.
 По всему было видно, что она куда-то собралась.

       - Делом бы каким-нибудь лучше занялся. Самовар вон совсем накипью зарос, да и почистить его не мешает. Отец с матерью приедут или кто взойдёт, срамно на стол ставить. И воды мало. В общем, я в Рузу съезжу, заодно и записку подам, завтра ведь Кузьмичу девять дней будет. Он  мне первое-то крыльцо, почитай, за так сделал!
 
       - Как? Только девять дней?!

       - А по-твоему, сколько?

       - Ну… Мне казалось, гораздо больше прошло.
 
        -Пора бы тебе уж с небес на землю спуститься, внучек, - вздохнула бабка и медленно пошла к остановке.
        Я занялся самоваром. Радужное настроение постепенно улетучилось, появилась апатия и даже злость. Пожалуй, бабка права! В самом деле, какая теперь разница, кто взял. И всё же разница, наверное, есть. Во всяком случае, должна была бы быть. Не случайно же старик доверился именно мне? Надо бы прийти завтра на могилу, но после случившегося… Подобные мысли постоянно кружились в голове весь остаток дня и большую часть ночи. И, невыспавшийся и злой, рано утром я уехал в Москву, сказав бабке, что мне срочно нужно в школу. Такое решение сначала напугало её, однако, успокоившись, бабушка, перекрестив меня, произнесла:

       - Надо  так надо. Приедешь хоть ещё-то, горемыка? Приезжай скорее!

      В дороге я пытался продумать разговор с командиром, но навязчивые мысли не давали как следует сосредоточиться - это ещё больше злило. Да и встречаться с домочадцами сейчас совсем не хотелось. В общем, в Москву  прибыл мрачнее тучи и совершенно растерянный.
     Недалеко от вокзала на глаза  попалась киноафиша, и,  чтобы как-то отвлечься, я пошёл в кино, впрочем, должного действия это не возымело. Угрюмый и отчего-то уставший, я медленно вышел из зала и свернул в соседний переулок, где находилась церковь, её двери были открыты. В другой раз  просто прошёл бы мимо, но сейчас… Я вдруг остро почувствовал, что должен попросить прощения у Владимира Кузьмича, и где же сделать это, если не в церкви в день поминовения. В сознательном возрасте я никогда не был в действующем храме. Происходящее там всегда казалось  непонятным,  сложным. В волнении - вдруг сделаю что-то не так - я переступил порог и остановился. Приглушенный свет, высокий сводчатый потолок, расписанный фигурами святых, тишина, аромат горящих свечей - как это контрастировало с тем залом, из которого я только что вышел! Однако через минуту растерянность прошла, и, подойдя к стойке со свечами, я купил самую большую из них. Но куда или кому её поставить? Озираясь по сторонам,  невольно отметил пожилую женщину, снимающую огарки и даже не совсем ещё огарки с больших круглых подсвечников. Она задувала их и бросала в картонную коробку. И тут я увидел квадратный подсвечник с такой же, как у меня, свечкой, старушка с коробкой прошла мимо него. Не задумываясь   поставил свечу туда. Перед подсвечником было распятие, я перекрестился и попросил прощения за поминки, клад, украденное фото - словом, за все вольные и не вольные прегрешения. Никаких молитв я, конечно, не знал. Церковь как-то быстро опустела, и я вышел, наверное, последним.
      С души будто бы камень свалился! Совершенно спокойный из ближайшего телефона-автомата  позвонил по указанному в записке номеру. И даже ничуть не удивился, что меня не только внимательно выслушал бывший командир, но и любезно пригласил к себе домой. Он прекрасно помнил Владимира Кузьмича и школьного директора, разумеется, тоже. Договорились мы встретиться послезавтра в десять утра. По дороге домой  зашёл в фотоателье и заказал срочно сделать три увеличенных фотокопии: одну для себя, другую для школы и ещё одну на всякий случай. Мастер сказал, что придётся немного подретушировать и  что будет готово завтра во второй половине дня. Счастливый, я  наконец  добрался до дома!
      Бабушка было испугалась такому внезапному появлению, но, увидев мою сияющую физиономию, сейчас же успокоилась. Я, конечно, соврал про школу. Бабушка тяжело вздохнула и посетовала на то, что отец с матерью ещё в командировке. Глядя на её морщинистое лицо, седые волосы, старое платье, мне вдруг стало жалко всех моих родственников и Кузьмича тоже. Нужно было бы сразу достать клад, как только  узнал о нём, а лучше всего, если бы в своё время это сделал бы Владимир Кузьмич! Эта простая мысль, естественно, не была для меня новой, но именно теперь я почувствовал всю глупость задуманного и содеянного мною. Однако  что сделано,   то сделано! И опять остаток дня и часть ночи я провёл в тяжёлых бесплодных думах, к тому же ещё испортил настроение двоюродному брату и тёте. Словом, всё было не так!

                4
 

      Весь следующий день  не знал, куда себя деть. Я бесцельно бродил по улицам, заглядывал в любимые магазины, пытался звонить друзьям. Бабушка тысячу раз права: пора спуститься на землю и заняться делом, но как это сделать?!
      К вечеру  забрал фотографии  - они получились просто отменными, на тисненой бумаге. Ретушь ещё больше, даже как-то по карикатурному подчеркнула сходство с тем парнем, насколько, конечно, я смог его запомнить. Это слегка ободрило, и  на следующее утро я поехал к бывшему командиру. Встретил меня невысокого роста,  открыто улыбающийся старичок, сразу же из прихожей провёл в комнату и усадил на диван. Я снова рассказал о встрече с директором, подробнее о Владимире Кузьмиче и, достав фотографию, попросил рассказать о ней. Хозяин как-то слишком тяжело вздохнул, но тут же заулыбался.
 
       —  Вот уж не думал Кузьмича увидеть, хоть и на фотографии! Однако  добавить мне нечего. Давно это было...  Рузу только-только освободили. Ее ведь наши без боя сдали. Да... Фотокорреспондент у партизан — это ведь редкость. Мы "Красную звезду" до дыр зачитывали, там про партизан много писали, но фотографий тогда еще не было.  И вдруг! Казалось бы, поснимал да уехал, а знаешь, как дух поднимает? Считай, награда! Всем руки пожал! Правда, в газетах ничего такого я вроде бы не видел. Так что Кузьмич про это рассказывал?

    - Говорил, что корреспондент его племянником оказался и бОльшую радость он только в День Победы испытал, - повторил я.

      -  Это, знаешь, умом не понять - это пережить надо! Говоришь, благодарность объявляю? Не помню.

      И старичок заулыбался ещё шире.

      - Возьмите, у меня ещё такая есть!
 
      - Вот спасибо! Уважил  так уважил! Хорошая фотография. Кузьмич обязательный был, работящий. В свободную минуту другой спит, а он, помню, сани или что другое правит. В разведку иногда ходил (мы больше разведкой занимались), местность хорошо знал, а память была ну просто феноменальная. Если что увидит или услышит -  это всё! Ночью разбуди, с полслова перескажет. А с виду и не скажешь. Он какой-то нешустрый был, вроде деревенского увальня, но, знаешь, довольно грамотный, подкованный. Тоже в отряде мало побыл, и это правильно.
   Вообще в октябре два отряда сформировали: Рузский побольше, бойцов 80, и поменьше - Тучковский. А уже в середине января Тучково и Рузу освободили. Так что Кузьмич на гражданку на строительство пошёл. Кругом разорено было всё. Вечная ему память!

     Старичок опять тяжело вздохнул.

     - Мне тут в заказе индийский растворимый кофе дали. Никто не пьёт, а мне нравится. Сейчас угощу.

     И, улыбаясь, хозяин пошёл на кухню. Я осмотрелся. В довольно просторной комнате мебели, казалось, было немного: новомодный шкаф с книгами и двумя красивыми чайными сервизами, старинный большой обеденный стол, четыре стула, диван, рядом журнальный столик с лампой и телефоном на нём, ещё были телевизор на ножках и радиола, над диваном резные часы. Хотелось повнимательнее рассмотреть книги, но в это время вернулся хозяин с подносом в руках.
Мы пили кофе, и я, сбиваясь, с излишними подробностями рассказал о кладе, умолчав при этом об эпизоде с загорелым парнем. Я сильно волновался и не знал, как потактичнее перейти к самому главному.

     — Я этот случай хорошо помню. Может, и забыл бы сразу о нём, да как-то странно всё это. Вроде с ерундой к командиру не полезешь, правда, я был командиром не всего отряда, а только отрядика, звена, где Кузьмич был, но всё одно. А с другой стороны, всё чересчур: цари, перстни, ревкомы, Кремль. О таких делах и не мне надо докладывать. Может, он субординацию так соблюдал? Он ведь из-за увечья не служил никогда. И в отряд его не взяли бы, да вопрос тогда остро стоял. Без поручителей не обошлось!  Вообще, он немного странный был. От одиночества, что ли?

      Старичок тяжело вздохнул и тут же, улыбаясь, предложил ещё кофе. Поблагодарив, я поинтересовался, рассказывал ли он об этом кому-нибудь. Бывший командир внимательно посмотрел на меня.

      - А чего ты, собственно, хочешь? -  в его глазах появилась хитринка. Я как-то замешкался, кажется, покраснел.
      - Тут ведь диалектика простая: важно не кто знал, а кто взял! А рассказы? Что же, однажды было. Да вот недавно, на мой юбилей! Собрались и, конечно, за столом эпизоды фронтовые вспоминали, потом истории всякие забавные. Ну я и рассказал байку, чего, мол, на войне не бывает! Понравилась. Кое-кто даже выкапывать собрался, да только это так, после рюмочки.

       Старичок расплылся в широчайшей улыбке.

       - Да ты не смущайся! Я понимаю. Дело такое… Хотя, какое это дело?..

       Он как-то слишком театрально развёл руками, но тут же мягко, по-отечески, добавил:

       - Ты не поверишь, я и сам таким был! Время другое было, а так… Чем тебе помочь? И ума не приложу!

       Нервы у меня сдали, и я без обиняков максимально подробно изложил эпизод с загорелым парнем. Лицо старика стало суровым. Он посмотрел на меня, как на врага.
 
      - Точно, сын у меня с невестой на юбилее были. Загорелый он — это верно, и на меня сильно похож,  -  в голосе старика появился металл.

     - Только ты ошибаешься! Когда клад пропал, их там не было.
 
     Старичок снова заулыбался.

      - Они к бабуле её на пару дней тогда уехали. Жалко, сын из командировки только в воскресенье приедет — он подробнее мог бы рассказать. Свадьба у нас скоро!

     В смущении я заёрзал на мягком диване. Как нехорошо получилось!

      - Впрочем, мы сейчас бабуле позвоним. Мы однофамильцы, она, знаешь, полная тезка моей жены. Она у дочери своей сейчас. У нас бабуля знаменитая!..
Так... Татьяна Петровна! Доброго здоровья! Как вы там?… Да что нам сделается?! Я вот что спросить хотел: наши-то вам в это воскресенье не надоели, помогали? Вы моего побольше делать заставляйте. Дрова там, забор, огород… Вели-то они хорошо себя?

      Бывший командир, кажется, спросил ещё что-то и повернул ко мне трубку.

       — Прямо голубки, — послышался срывающийся на крик дребезжащий голос, — и не нарадуюсь! Всё время были перед глазами! Помогали, помогали! Погоды жалко не было. Голубки!

       Разговор продолжался, но я, в сущности, ничего уже не слышал.

      — Мой тебе совет,  - старичок положил руку мне на плечо,  - выкинь всё из головы, забудь. Что теперь искать?! Его, может, ещё раньше выкопали  или того хуже… А в школу я обязательно приеду и постараюсь не один. Ну, ступай, ещё увидимся!

      - А может, они ночью приезжали?
 
      Ухватился я за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку. Старичка, как ни странно, это только развеселило.

     - Иди сюда!
 
     И он открыл в прихожей боковую дверь. Я вошёл в маленькую комнату, очевидно, в спальню. Справа стояли кровать и зеркальный шкаф, слева книжный шкаф, уставленный чайными бокалами  и безделушками. "Наверное, подарки",  - мелькнуло в голове. Там же стояла ножная швейная машинка "Зингер", над которой весела карта Московской области для рыболовов и охотников.

      - Ну и где твоя деревня?

       Я подошёл к карте, на ней деревня не была отмечена.

       - Где-то здесь.

      - А бабулина деревня обозначена, значит, больше твоей. Вот она… Как видишь, не рядом. Ночью да незнакомое место… Нереально!

       - А может, они заранее разведали?

       - Ну, знаешь! Ты не наглей! К тебе как к человеку, а ты! Иди и не приходи больше!
   
        Красный как рак, я выскочил на улицу, меня била нервная дрожь. Действительно, чего я зациклился на том парне? К тому же по глупости обидел симпатичного, добродушного старичка. Всё-всё сложилось так несуразно!
      В самом мрачном настроении  вернулся домой. К счастью, там никого не было. Я оставил длинную записку и, захватив с собой кое-что из купленного накануне, поехал в деревню. С дорогой  тоже не повезло. Я попал в перерыв. Пришлось ждать три с небольшим часа. В электричке давка. В первый автобус не влез, опять ожидание. У второго в пути что-то сломалось, и он ехал еле-еле.
     Перед домом, чтобы не расстраивать бабушку,  попытался взять себя в руки. По-видимому, это получилось плохо: бабушка не обрадовалась привезённым покупкам. От расспросов я уклонился, сказав, что очень устал и хочу спать, и это была сущая правда. Весь остаток дня я анализировал случившееся. Прошедшие дни казались бесконечно длинными, бестолковыми. Я чувствовал себя совершенно разбитым.
     Ночь также не принесла долгожданного покоя. Снился барин, закапывающий сокровища. Он злился, говорил, что его заставляют это сделать, что сам он и мухи не обидел. Ещё говорил, что самое сокровенное  нацарапано  на внутренней стороне крышки ларца. Называл Владимира Кузьмича своим душеприказчиком. Сетовал, что часы закапывать нельзя -  заржавеют. Тут же был подвесной мост, он жутко раскачивался, под ним тоже копали. Снилось кладбище… Я проснулся уставшим. Провалявшись в постели час или больше, решил начать новую жизнь. Хватит заниматься поисками, в любом случае ничего хорошего они не принесут!
     Перед завтраком  пошёл за водой -  так было заведено. Носить воду "из-под горы" трудно, особенно если на ней нет широких ступеней. И, позавтракав, почти половину дня я обустраивал тропинку к колодцу. Работа была утомительной, но, к сожалению, это нисколько не отвлекло от прежних мыслей. Самым странным, даже подозрительным из всех встретившихся мне в тот день на вышке был, конечно, мужчина с ведром. Однако, откуда же он мог появиться с ведром и лопатой? Из нашей деревни -  вряд ли; из соседних тащиться сюда за золой тоже никто не будет, остается только пионерлагерь — пытался я рассуждать логически и… сам чувствовал, насколько это примитивно. Зола лишь неуклюжая отговорка! Как я сразу тогда не догадался?! Но что-то здесь не так! И всё же эту версию следует проверить, иначе  просто не успокоюсь.
 Словом, я решил попытать  счастья  ещё раз и отправился в лагерь. Проходить через вышку было крайне неприятно. Я чувствовал себя растяпой и обманщиком, не оправдавшим надежд старика, доверившего мне тайну. И даже хуже! Я зашёл со стороны оврага, там забор был ниже, и по обе стороны его густо росли деревья. Но перелезать через забор не пришлось, так как в нём нашёлся узкий лаз, через который с трудом и протиснулся. В лагере, однако, меня скоро заметили и с позором выставили за ворота. И всё же я успел узнать главное: никакого огорода, конечно, не было и, вообще, никто землёй там не занимался. Домой вернулся уставший, опустошённый.

        -Что-то ты всё ходишь как в воду опущенный?! - не то вопросом, не то утверждением встретила меня бабка.

       - Я клад не сберёг.

        -  Вот оно что! И где ж ты его потерял?

        -  На вышке.

        -  А в кладе-то что?

        -  Да я его никогда не видел. Только слышал о нём.

         -  Во как!

        -  Да ты не понимаешь!

       - Ну, где уж мне, полуграмотной бабке, умом за внучком угнаться?! Только вот тебе мой сказ: по уму,  может,  ты и умный, а по жизни глупенький ещё. А пока по жизни не поумнеешь, так всё и будешь клады невидимые искать! - отрезала бабка.


      Объяснять было долго и, наверное, не нужно, поэтому я молча взял пустое ведро, стоящее у закипающего самовара, и отправился проверить ступеньки в деле.
      Весь следующий день я радовал бабку: с утра колол дрова, хотя и так заготовлено их было достаточно, затем заменил подгнивший столб у забора, а к вечеру, чтобы развеяться, пошёл за грибами. И как-то само собой получилось, что  оказался у вчерашнего лаза. Теперь из головы не выходил здоровяк с ведром, я отчего-то упорно появление его на вышке связывал с лагерем. На другой день латал толью крышу сарая, затем таскал жерди из леса и опять оказался у лагеря. И на третий день всё повторилось. За эти дни я, наверное, обошёл  лагерь несколько раз, и поиски,  в конце концов,  увенчались «успехом»: загадочным собирателем золы оказался отец пионерки из младшего отряда. Он приезжал в тот день к дочери, и они в лесу на поляне разбили малюсенький огород «для зайчиков».  У огорода я их и встретил. Как ни странно, такой поворот событий несколько успокоил меня. Я всё больше стал склоняться к мысли, что клад забрал кто-то, имеющий отношение к Леманнам. Так что вести дальнейший розыск казалось невозможным, во всяком случае, я абсолютно не представлял, как это сделать.
 Теперь лишь оставалось вернуть фотографию в дом Владимира Кузьмича и передать копию директору. Но если со школой всё было очень просто, то с заколоченным домом были проблемы. Взламывать его во второй раз я бы не смог, а когда кто-то появится в доме, неизвестно. Впрочем, и со школой  тоже не торопился.
     Рассматривая фотографии, однако,  всё больше убеждался в поразительном сходстве командира и того парня. Так, по крайней мере, мне казалось. И я решил ещё раз, в самый последний раз проверить свои подозрения. Я не спал почти всю ночь, а утром объявил бабушке, что на день или два съезжу в школу и обязательно вернусь. Бабушка, конечно, расстроилась, сказала, что на старости лет нет ей покоя, но, перекрестив, проводила  до калитки. Во время дороги в голову снова приходили только мрачные, тяжелые мысли. Опять всё стало казаться невероятно глупым. Но повернуть назад нельзя! Вот уж действительно, в поисках клада можно сойти с ума!
      Дом Татьяны Петровны нашел на удивление легко, без приключений, достаточно было назвать фамилию, но, что делать дальше, я не знал, и в нерешительности остановился у калитки. К счастью, на лавочке перед соседним домом сидела маленькая любопытная старушка.

       — Тебе кого надо, мил человек? — начала она допрос.

       — Я к Татьяне Петровне.

       — Так она в Москве еще. А тебе что от нее нужно?

       — В общем, не совсем к ней, внучка её с женихом приезжала  не то в субботу, не то в воскресенье. Я знакомый их, думал, они еще здесь, — ляпнул я.

       — Внучку я хорошо знаю и жениха видела, только они давно уже не приезжали.

       — Как же так? Всё воскресенье здесь были!

       — Не было их! Внучка на той неделе приезжала — это правда. Приехала и в тот же день уехала, а в воскресенье никого не было. В воскресенье днём дождь шёл. И про внучку она мне как раз говорила. Постой, постой, да не в женихи ли ты к ней набиваешься? Ох, не советую, парень! Никак не советую!..

      Казалось, мои предположения подтверждаются, но это ничуть не обрадовало, напротив… Что-то пробормотав в ответ, в полной растерянности я побрёл назад к автобусной остановке. Обратный путь в Москву был бесконечно длинным. Я словно пребывал в тумане и никак не мог сообразить, что делать с полученной информацией. То ли позвонить бывшему командиру, то ли подъехать и рассказать или, вообще, постараться выбросить всё из головы, забыть, как дурной сон. "Диалектика тут простая: важно не кто знал, а кто взял!"  - эта фраза постоянно стучала в висках, не давая сосредоточиться, явно склоняя к последнему. И всё же я поехал и даже без предварительного звонка. Меня вдруг охватило какое-то отчаянье. Только бы поскорее покончить с этим! Но перед самым домом снова нахлынули сомнения, и чем ближе  к нему подходил, тем всё больше хотелось повернуть назад. Ноги сделались будто ватными, я медленно поднялся по лестнице и, постояв на площадке, подошёл к лифту, чтобы уйти прочь. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому. Лифт остановился, и, отворив дверь, из него вышел бывший командир с какой-то женщиной. Улыбка тут же исчезла с его лица. Я, кажется, даже не поздоровался и сразу слово в слово пересказал недавний разговор.
 
       — Если никому не верить, то и искать незачем, — старик тяжело вздохнул. - Прощай!

      Обратный путь я плохо помню, да и запоминать, в общем-то, было нечего. Ночью  наконец добрался до дома и, наскоро перекусив, рухнул в постель. Следующий день под стать настроению выдался пасмурным. Я ковырялся в огороде, а перед глазами всплывали одни и те же картины вчерашних встреч. К вечеру, однако, разъясняло, показалось солнце, и настроение тоже изменилось. Я успокоился, всё происшедшее за эти дни стало казаться бесконечно далёким и даже нереальным. За ночь я, пожалуй, впервые хорошо выспался. Утро было прекрасным, день замечательно тёплым, солнечным, безветренным. Я ловил рыбу и с удовольствием купался в прохладной воде, а, поднимаясь к дому, ещё и набрал грибов. Словом, возвращалась безмятежная жизнь. И другой день был солнечным и тихим. Закончив дела, я пошёл в овраг за грибами и оказался на вышке. Она манила. Она всё ещё манила к себе! Только совсем не так, как раньше -  не по-доброму. Всё как будто было по-прежнему: те же столбы и цементный квадрат с отбитым углом, те же деревья, заросшие окопы, но всё казалось теперь бесконечно чужим и каким-то угрюмым. Мимо с криком пробежала всё та же компания. Я сел на кирпичный столб, и, вспоминая Владимира Кузьмича, у меня вдруг по щекам потекли беззвучные слёзы. К стыду своему, я не смог их сдержать.

      — Да вот он! — послышалось сзади.

      По тропинке в окружении ребят шёл бывший командир партизанского отряда. Поздоровались. Он сел рядом. Ребята тактично прошли дальше и свернули в овраг.

      — Вот, значит, какая она, вышка.

      Старичок посмотрел куда-то вверх, затем раскрыл сумку и, вздохнув, стал в ней рыться. Я уже было подумал, что он достанет перламутровый ларец, но он достал фляжку и бумажный пакетик - в нём были таблетки.
 
      — Ты нашел его!.. Вернее, мы! -  старичок улыбнулся.

       — Как же так?! — невольно вырвалось у меня.

       — Да очень даже просто!

        Он, видимо, по-своему понял моё восклицание и принялся объяснять:

     - Поехала бывшая невестка к бабуле, сказала, что поссорилась с женихом. И что они собирались на воскресенье приехать. Ну и уговорила: кто ни спросит, не выдавать. Обещала помириться… Сына воспитал!… А знаешь, я не жалею, что ларец именно так нашёлся, его поиски мне на многое глаза помогли открыть. Это, поверь мне, дорогого стоит!

      Помолчали. Я почему-то успокоился. Смешно! Нашел того, кто нашел ларец! Его содержимое  как-то вдруг утратило прежнюю притягательную силу. Все точки над i расставлены. Диалектика тут простая. Странное чувство: клад найден, однако такое ощущение, что при этом потерялось, бесследно исчезло что-то очень важное. Только вот что? Я хотел было о чём-то спросить, но старичок сбил меня с мысли лукавым возгласом:

       — А ларчик-то с загадкой!

      Он бодро поднялся с тёплых кирпичей.

       - Из перстня камень, правда, выпал. Она об пол им так хватила! Да что я всё об этом! Покажи лучше дом Кузьмича! Вообще-то я в школу ехал.

       И в этот момент из-за леса вышел тот самый парень -  сын командира.
 


Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/16/1807
 


Рецензии
Настоящая детективная история!! Столько подозреваемых было по ходу!:))

Описание похорон и поминок - очень удалось... Передана не только сама картина, но и атмосфера, как будто поприсутствовала на этом печальном мероприятии, слышала и видела всё то, что слышал и видел герой рассказа.

""Вышка" - одно лишь это слово завораживало, околдовывало. Здесь, под цементной плитой спрятан клад, и знаю о нём только я!" - да уж! волнующее чувство!!

"...Мне снова захотелось сейчас же рассказать о нём кому-нибудь..." - вспомнился преподобный Саймон Роллз из "Приключений принца Флоризеля":)) Ему тоже не терпелось показать кому-нибудь алмаз, что его и погубило!:)

"...С некоторым удивлением стал отмечать, что все меньше меня манит перламутровый ларец. Все сильнее мучила другая тайна: почему старик рассказал о нём мне? Почему он всё же не заявил о кладе? И чем дольше искал ответ, тем труднее было найти его..." - это загадка, которую ещё предстоит разгадать...

"...Колодец был пуст! Я бесцельно смотрел в него, пока сходящаяся мгла не поглотила последние искры. С трудом поставив плиту на место, засыпал щебенку, установил пятак, развернув его прежней стороной, и, забрав принесённое, поплелся домой. Время перестало течь..." - !!! кошмар! Самое обидное, что всё случилось практически при нём... Эх...

"...Вспомнил, на кого похож загорелый парень с котелком воды — на командира партизанского отряда!.." - !! вот и ещё "подозреваемый", помимо мужика с ведром и лопатой и группой школьников:))

"...Выходя из комнаты, опять посмотрел на фотографии родителей, их лица как будто повернулись, мне стало жутко не по себе..." - да... это удивительный и действительно жутковатый эффект... Представляю, как было бы страшно оказаться в музее в зале портретов одному ночью...

"- Командир ваш…то есть не ваш…дед мой…то есть не мой дед, а просто дед…
- Просто немой дед?.. Просто ничего не понял!.." - :)))

"...Но повернуть назад нельзя! Вот уж действительно, в поисках клада можно сойти с ума!.." - !!:)))

"...Странное чувство: клад найден, однако такое ощущение, что при этом потерялось, бесследно исчезло что-то очень важное..." - исчезла притягательность места... "Вышку" словно бы ограбили, забрали у неё тайну...

Владимир, СПАСИБО!! Очень увлекает и написано отлично!!

Нила Кинд   22.03.2021 07:50     Заявить о нарушении
Спасибо, Нила!

Владимир Дементьев 3   22.03.2021 18:48   Заявить о нарушении
На это произведение написано 13 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.