Болото

Легкие сводит горячей болью. Затхлый тяжелый воздух, пропитанный смрадом сероводорода и торфа, еле-еле удовлетворял жуткий кислородный голод, наполняя легкие медленно, точно кисель. Его консистенция напоминала черную жижу, бурлящую и хлюпающую под ногами, заляпавшую все тело с головы до пят.

Бег в грязной воде и черной гнили, перемежающийся с судорожными прыжками по скользким кочкам. Адская боль в ногах и груди. Страх, нет, даже ужас, гонит вперед – все глубже в необъятные просторы болота. Гнилая даль, подернутая щетиной тростника. Вперед, вперед, не оборачиваться!

Кровавые слезы катятся горячими струями по щекам, но их жар не сравнится с огнем в пылающих легких.  Что-то склизкое, холодное, извивающееся осело в обрывках панических мыслей, истерично метущихся в голове. Они конвульсивно сжимались в комок, когда ноги оступались или соскальзывали, и лицо в который раз окуналось в зловонную жижу.

Порой казалось, что по ногам ползут ледяные черные змеи, и это заставляло отпрыгивать в сторону. С каждым разом ноги нащупывали дно все глубже под слоем липкой вязкой грязи.

Перед глазами вновь и вновь всплывали огромные, бритвенно острые клешни, тянущиеся из гущи скользких щупалец к лицу, чтобы содрать с него кожу, чтобы челюсти могли обглодать голый череп. Шмотки отвратительной слизи прилипли к телу, даже сейчас они цепко держались на плечах, груди, спине, голове… Будто бы целая стая огромных ядовитых слизней, они держались за кожу. Сквозь их едкую тошнотворную полупрозрачность были видны пузыри, вспухающие на теле. Когда руки пытались сорвать эти комья слизи, то те отрывались вместе с клочьями кожи, к которым прилипли.

Паника и ужас приглушали сильную жгущую боль внутри и  снаружи. Мышцы сводило в судорогах от перенапряжения, била крупная дрожь, а глаза лишь искали спасения.

Едва ли оно было на дне трясины, которая уже поглотила ноги и теперь засасывала тело. Даже, скорее, наоборот. Там, под толщей грязи, ждали еды обладатели щупалец, клешней и страшных треугольных челюстей... Их толстые плоские тела, придававшие им сходство с исполинскими пиявками, алчно сокращаются, предвкушая свежую кровь… Но нет, сами они сыты, в отличии от тысяч их крохотных отпрысков. Пока их родители держали ноги, рой облепил стопы, тщательно обгладывая каждый квадратный миллиметр тела.

Страшный, душераздирающий вой четыре дня разносился по безлюдным пустошам болот. Твари ели его, насыщались, и уходили на покой, чтобы вскоре вернуться вновь. Никто не слышал агонии сжираемого заживо человека. Да и кому могла прийти в голову мысль забираться в глухие трясины, где смерть была неизбежной?