Химера Борея. Глава XIX

                ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД



  Чезаре казалось, что теперь, когда ему удалость поселиться в Топ Уизенс, работа будет продвигаться быстро. Ему уже грезился щегольски обставленный кабинет в редакции с горделивой табличкой «главный редактор».
  Реальность, к сожалению, упорно не желает следовать нашим мечтам. Прожив на ферме целую неделю, Чезаре ничего толком не узнал. Он рассчитывал, что миссис Вулф со временем станет хорошим источником информации и снабдит его полным набором сплетен, слухов и домыслов. Чезаре ошибся. Хелен так и осталась непроницаемо-вежливой. Она охотно беседовала с Чезаре, однако не отвечала на его настойчивые расспросы о Габриэль, делая вид, что не понимает, о чем он говорит. Ричард отделывался язвительными шуточками, а Орландо не годился на роль информатора. 
    И это было совершенно естественно. Ведь Орландо не просто проникся к Чезаре антипатией. Орландо его возненавидел. Страстно, тяжело, болезненно возненавидел, как умеют ненавидеть только очень привязчивые люди.  А Орландо был крайне привязчив. Возможно, его привязчивость порождала склонность к положению ведомого. В свои десять лет он во всем зависел от мнения матери – и Ричарда, занимавшего в его жизни место отца. Больше никто и никогда не проникал в границы его уютного мирка.
    А мирок был полон сомнений, страхов и комплексов. Улыбаясь, Орландо нервно прикрывал губы рукой, думая, что улыбка уродует его лицо. Он не носил обтягивающих вещей, полагая, что будет смотреться слишком худым и нелепым.
   Все свободное время он проводил, придумывая и додумывая сказки и легенды выдуманной страны вместе со своей воображаемой подругой Кэти.  Первое время Чезаре всерьез беспокоило наличие у Орландо воображаемых подруг и друзей, но Гринвуд только пожал плечами:
- Чего вы хотите? Кэтрин Бренуэлл до самой смерти писала хронику придуманной в детстве страны. Для некоторых из нас жить в иллюзорном мире нормально.
- Не думаю, что это значит жить, - парировал Чезаре.
   Гринвуд только улыбнулся в ответ.
    Чезаре заметил и другое. Ненавидя его, Орландо мучительно сомневался в правомерности своей ненависти. И теперь важно было не дать ему ощущения правоты. Иначе Орландо мог перейти к активной игре против Чезаре.
   Комната Орландо была увешана рисунками и таинственными чертежами, причем, рисовал он сразу двумя руками, что очень поразило Чезаре. Но еще больше удивляло другое: как у такой милой и такой земной женщины, как Хелен, с абсолютно практическим складом ума и совершенным отсутствием творческого воображения, мог родиться такой ребенок, страдающий полным отсутствием связи с реальностью?
    Орландо с матерью тянулись друг к другу, однако между ними стояла стена непонимания. Они никогда не ссорились, но и говорить им было особенно не о чем, отчего оба сильно переживали – и иногда подолгу сидели, прижавшись друг к другу и погрузившись в молчание.
   Посредником между ними служил Ричард. Он был единственным человеком, кому Орландо полностью доверял свои мысли, чувства и мечтания – часто с улицы до окон Чезаре доносился звонкий голос мальчика, взахлеб рассказывающего дворецкому о своей очередной задумке. Только Ричард понимал чувства и мечты Орландо. И потому был для юноши костылем в социальных связях.
    Хелен, Ричард и Орландо жили, как настоящая семья, и дорожили каждой минутой, проведенной вместе. Однако миссис Вулф и дворецкий не имели никаких отношений, кроме дружеских, что поражало Гринвуда, который как-то сказал Чезаре:
- Ничего не имею против авантюрного брака между ними. В конце концов, чем Ричард связан? Ничем, кроме своей гордости.
   Так, в разговорах о книгах, браках и влюбленностях проходил день за днем, ничего не меняя в прочном, как камень, укладе Топ Уизенс. Водоразделом в ленивых временных волнах были приемы пищи. Чезаре уже через несколько дней пребывания на ферме с ужасом понял, что впервые за последние годы не может с уверенностью сказать, среда сегодня или пятница. Он ориентировался во времени по меню, низкому бою часов и солнцу за окном.
   За время своего пребывания в Топ Уизенс Чезаре успел досконально изучить распорядок дня фермы. Ее обитатели вставали очень рано – Ричард и семья Вулф в семь, а Гринвуд и того раньше – в половину шестого. Завтракали в девять, а до этого времени все были предоставлены сами себе.
    Обыкновенно с утра Хелен и Ричард занимались самими утомительными делами по хозяйству: миссис Вулф стирала, гладила и убирала пыль (в этом ей помогал Орландо), Ричард готовил большую часть блюд на день. В столовой ели только Гринвуд, дворецкий и Чезаре. Вулфам сервировали на кухне, что первое время удивляло Чезаре. Он не видел особой разницы в социальном положении Хелен и Ричарда. Однако у Гринвуда он не стал ничего уточнять. Старик ненавидел, когда жизненный уклад фермы начинали обсуждать.
    До самого ленча миссис Вулф вязала или вышивала, сидя на кухне подле Ричарда, разгадывающего кроссворды. Раза два или три Гринвуд звал в это время к себе Чезаре и с видимым удовольствием предавался обсуждению рекомендованных им книг. Но в остальные дни Чезаре сидел вместе с Ричардом и Хелен, изредка вставляя слово в их неторопливую беседу.
     После ленча Ричард занимался джипом на улице или расчищал снег, а затем садился пить чай с Орландо. Мальчик выторговал себе внеочередное чаепитие для общения с дворецким.
    Ричард оказался гораздо осведомленнее в вопросах искусства, чем казалось Чезаре на первый взгляд. Он с легкостью поддерживал разговор о Данте и Вергилии, о Франциско Гойе и Ван Гоге, о Шопене и Шуберте. Несмотря на явное неудовольствие Орландо, Чезаре старался присутствовать на их беседах с Ричардом. Тот был его единственным другом в Топ Уизенс.
   В три часа дня все, кроме Гринвуда, были обязаны покинуть первый этаж. Вплоть до четырех старик запрещал кому бы то ни было спускаться вниз. Именно в это время Чезаре, осторожно пробираясь в библиотеку, слышал голос Габриэль. Иногда она пела французские песенки и романсы, иногда просто рассказывала что-то. Гринвуд никогда не отвечал ей. Или отвечал, но очень тихо – так, что Чезаре не мог ничего расслышать.
   Однажды Габриэль заговорила о смерти. Чезаре запомнил ее монолог на удивление точно.
- Смерть – всегда отчуждение, - говорила Габриэль, - Оказавшись по ту сторону жизни, самый близкий человек превращается в незнакомца. Люди отвергают умершего. Они говорят: «Он умер. Но я не должен умирать вместе с ним». Отрекаясь от мертвых, люди чувствуют себя необыкновенно живыми. Каждый знает, что останется в одиночестве после смерти. И поэтому пытается во что бы то ни стало достичь бессмертия.
    Чезаре записал этот монолог, едва вернувшись в свою комнату. Несколько раз он перечитывал его, и, в конце концов, выучил наизусть. Слова Габриэль звучали несколько наивно, но так складно и ясно, что Чезаре иногда шептал записанное про себя, как молитву, воображая, что это Габриэль разговаривает с ним.
    Гринвуд берег свои тайны. Похоже, он один знал, как проникнуть в келейку Габриэль.  Ни Хелен, ни Ричард никогда не носили ей еду или чай – по крайней мере, на памяти Чезаре. Однако всегда готовили для нее отдельную порцию. Видимо, Гринвуд сам относил ее. 
   В пять часов  в Топ Уизенс все обитатели фермы, включая миссис Вулф и Орландо, пили в столовой чай с бисквитами, миндальными печеньями и имбирными пряниками, и до самого обеда вновь расходились. Ричард, Хелен и Орландо спускались в подвал. Хелен возвращалась к своему рукоделию, а Ричард с Орландо возились в мастерской. Гонимый скукой, Чезаре пару раз спускался в подвал вместе с ними.
   Чезаре чувствовал, что сходит с ума от тягучего и нескончаемого потока времени. Жизнь без интернета, нормальной связи, свежих американских газет и привычного городского шума за окном оказалась невыносимой. Это была настоящая пытка покоем. У него осталось меньше трех недель на задание Алекса, но ни идей, ни черновиков не было – работать в Топ Уизенс было совершенно невозможно.
   От мучительного однообразия Чезаре вновь взялся за список книг, данный ему Гринвудом. Он не ограничился одним «Дон Кихотом», и, вслед за Сервантесом,  добросовестно прочитал несколько романов Моэма, а затем – сборник сказок Оскара Уайльда и его «Балладу Редингтонской тюрьмы». Последнее особенно пришлось Чезаре по вкусу: он тоже чувствовал себя узником, влачащим жалкое существование среди себе подобных, - отверженных и забытых миром людей. Кроме книг, заняться было решительно нечем, и Чезаре, все еще страдающий мучительной бессонницей, мог бороться с ней только чтением.
    Гринвуд не замечал его уныния и однажды вечером с удовольствием констатировал, что вид у Чезаре стал «гораздо серьезней». Чезаре же зубоскалил про себя по поводу «старика Риголетто» и внешне был неизменно вежлив.
   И все же он был необыкновенно одинок в этом странном доме, стоящем в безмолвии древних вересковых пустошей. Пока не произошло одно событие.
   Как-то утром Чезаре вышел размяться до завтрака. Это был четверг, и Ричард с самого утра, по заведенной традиции, уехал в город. Кухня в его отсутствие обычно пустовала. Но в то утро…
   Когда Чезаре вошел на кухню, он увидел Орландо, который занимался тем, что рылся в вещах дворецкого. Мало того – мальчик нацепил на себя непомерно огромную рабочую куртку Ричарда и держал в зубах его трубку. Мальчик заинтересованно читал письма дворецкого. При виде Чезаре Орландо побледнел и замер, как напуганный зверек.
- Мародерствуешь? – насмешливо осведомился Чезаре.
- Не говорите…ему, - выдавил из себя Орландо, с трудом сдерживая слезы.
- Не скажу. Я тоже любил копаться в отцовских шмотках, когда был в твоем возрасте, - Чезаре дружески подмигнул мальчишке. И в этот момент лед, возникший между ними, дал трещину. Орландо слабо улыбнулся в ответ Чезаре. На том они и расстались, больше не общаясь, но и не враждуя так непримиримо.
   В конце недели, прожитой в Топ Уизенс, Чезаре, наконец, обнаружил нечто интересное. Случайно перепутав двери в комнаты второго этажа, похожие, как близнецы, Чезаре взялся за ручку соседней со своей спальни. Дверь оказалась запертой. Он дернул еще раз – бесполезно.
   Незанятые спальни второго этажа никогда никем не запирались. Чезаре ощутил знакомый вкус азарта. Он чувствовал, что нашел ниточку, способную привести его к чему-то исключительно важному. Во время вечернего чая Чезаре, воспользовавшись тем, что Гринвуд задерживается, спросил у Хелен, кто занимал раньше пустующую комнату.
- Покойная миссис Мортон, - спокойно ответила Хелен, намазывая янтарно-золотистый джем на хрустящий тост.
    Миссис Мортон – тетушка Кэро, жена Гринвуда! Разумеется, спальню могли закрыть из-за болезненных воспоминаний, связанных с ее хозяйкой. Но, памятуя о нерожденной дочери по имени Габриэль, Чезаре полагал, что дело не в воспоминаниях.  Может быть, вход в келейку воспитанницы Гринвуда именно там – или вход связан с этой  комнатой тем или иным образом. 
   Вечером Чезаре принялся размышлять, как попасть в спальню Кэро. Самый простой и очевидный вариант – с помощью шпильки открыть замок и попасть внутрь. Однако Чезаре сразу же отказался от него.
    Во-первых, велика вероятность, что кто-нибудь застанет его за этим занятием. Во-вторых, даже если этого не случится, замок останется открытым – и тогда любой, кому вздумается открыть его настоящим ключом, поймет, что в комнате кто-то побывал. Подозрение в этом случае совершенно определенно падет на Чезаре. 
   На следующий день после ленча, чувствуя потребность немного освежиться, Чезаре открыл окно и выглянул наружу, жмурясь от ветра. Впервые он обратил внимание на фасад второго этажа. Окна соединял достаточно широкий карниз – при желании, можно было бы пройти по нему, держась за выступы старой кладки. Этот способ был хорош всем, кроме одного – риска сорваться. Двор был вымощен булыжниками, и падение не обещало быть приятным. И даже если чудом удастся спастись, то придётся со стопроцентной вероятностью покинуть Топ Уизенс навсегда… Но других вариантов попасть к Кэро не было.
    Чезаре закрыл дверь своей комнаты на щеколду и вернулся к окну. Во дворе никого не было – после ленча Вулфы и Ричард отдыхали в домашнем тепле. Прислушавшись, можно было различить отзвуки голоса Габриэль - значит, Гринвуд был занят ею и не мог помешать выполнению задуманного.
   Чезаре забрался на подоконник и осторожно нащупал ногой карниз. Видимо, его не ремонтировали больше полувека – испещрённый трещинами и поросший скользким мхом, он выглядел более чем ненадежно. И все же Чезаре забрался на подоконник, морщась от боли в боку, и осторожно выбрался наружу.  Рана давала о себе знать в самые критические моменты жизни, однако Чезаре твердо решил игнорировать ее.
   Он медленно двинулся к наглухо закрытым окнам Кэро, моля Бога, чтобы они открывались так же просто, как и все другие в доме. Карниз крошился под ногами, и в любую минуту Чезаре мог сорваться вниз. Предпринятая им авантюра оказалась более опасной, чем представлялась.
   Чезаре продолжал идти дальше, шаг за шагом, крепко держась за  камни, голубеющие кружевом лишайника. Ветер хлестал его по щекам, и серебристые тучи стремительно неслись по темнеющему небу. Камни холодили озябшие пальцы, и Чезаре всеми силами пытался унять дрожь в ногах. Он отчаянно старался дышать ровно и глубоко и не смотреть вниз. Хотя земля была близко, каменный двор начал внушать Чезаре истинный ужас. В голове проносились красочные картины падения, переломанных рук и ног; звучал визг Хелен и ругань Ричарда; и Чезаре воображал свое бесславное возвращение в лос-анджелесские трущобы. 
   Гринвуд и Алекс одинаково презирали бы его, если бы предприятие с проникновением к Кэро провалилось. Чезаре совершенно некстати подумалось, что они очень похожи в своей патологической склонности к мизантропии.
   Глаза Чезаре слезились от ветра, и он чувствовал, как горят обветренные щеки. До комнаты Кэро оставалось всего несколько шагов, но Чезаре устал так, словно прошел тысячу и одну милю спортивным шагом.
   Наконец ему удалось достичь цели. К радости Чезаре окна открылись при самом слабом нажатии, и уже через мгновение он спрыгнул с карниза в комнату Кэро. Ноги его страшно дрожали, и ему пришлось некоторое время постоять в тишине и покое, прислонившись вспотевшей спиной к стене.
   Когда глаза привыкли к полумраку, Чезаре огляделся. Комната Кэро была точно такого же размера, как его собственная, но обстановка в ней была совершенно другая. Она была отделана розовато-бежевыми панелями грушевого дерева, а диван и пара кресел, обитых искусственно состаренной тканью с вышитыми на ней малиновыми пионами, напоминали гарнитур одиноко живущей старушки с ангельским сердцем.
    Тем более было странно видеть огромное количество тряпичных шутов, насмешливо косящихся на Чезаре изо всех углов комнаты. Одетые в зелено-синие и ало-золотые домино, шляпы с кокардами и однорогие колпаки, большие и маленькие шуты заполнили собой всю комнату. Они стояли даже между книгами – а их было в комнате огромное количество, как и во всем доме, впрочем.
   Чезаре с трудом разглядел названия томов под толстым слоем пыли: «Ребекка», «Трильби», «Джейн Эйр», «Призрак Оперы», «Синяя борода»… Кроме сказки Пьеро, он не читал ни одной из этих книг, и их заглавия ему ничего не говорили. Будь здесь Франческа или Ральф, они бы непременно узнали хотя бы две-три – и кто знает, может быть, Чезаре удалось бы что-нибудь понять о хозяйке. Интересно, что все книги были в двух экземплярах – на английском и на французском. 
   Решив не терять больше времени на книжный стеллаж, он подошел к письменному столу Кэро – столешница была покрыта карандашными пометками, сделанными стремительным, летящим почерком. Рядом лежала черновая рукопись, изрядно пожелтевшая от времени и тоже покрытая пометками. Прищурившись, Чезаре разглядел знакомые имена из знаменитого романа Гринвуда, правки отдельных глав и отметки о стилистических промахах.
   Кэро была настоящей женой писателя – помогала ему, правила рукопись, читала один за другим черновики и давала советы. Чезаре усмехнулся: Франческа никогда не пожертвовала бы всей своей жизнью самореализации Ральфа. Она считала, что женщина не обязана служить мужчине и быть ему опорой во всех начинаниях. И Чезаре гордился твердостью матери. Хотя сам вряд ли бы женился на такой, как Франческа.
   Чезаре обвел комнату разочарованным взглядом. В глубине души он надеялся, что в закрытой спальне Кэро кроется ключ к келейке Габриэль. Тайная дверь, ход, знак…Ничего подобного в комнате Кэро не было. Столько усилий и тревоги было потрачено зря!
    На всякий случай Чезаре заглянул в стоящую рядом со столом массивную картонную коробку, обклеенную искусными аппликациями из гофрированной бумаги. Под пыльной крышкой оказались несколько фотографий, набор для шитья, и книжица в квакерски-строгом переплете.
   Без особого энтузиазма Чезаре взял в руки фотографии. И вдруг обнаружил на первой же из них…самого себя. Ему было около двух или двух с половиной лет – черноволосый и смуглолицый мальчишка на руках такой же черноволосой и смуглолицей матери. На другой Франческа сидела подле молодого человека с золотыми волосами, отстраненно улыбающимся невидимому фотографу. Ральф выглядел очень уставшим. Чезаре вспомнил, что отец часто приходил домой заполночь, а уходил чуть свет, - съемки у него шли почти круглосуточно. Рука матери с нежной властностью покоилась на тонкой руке отца. А рядом стоял большеглазый малыш с игрушечным корабликом. Этим юным Одиссеем был Чезаре много лет назад. 
   Взрослый Чезаре вдруг подумал, как бережно совершенно незнакомая женщина хранила его фотографии. В этой бережливости было столько нежности и заботы, что Чезаре  был тронут. И неожиданно для себя подумал со стыдом, что в детстве  всегда  с неохотой делал рождественские открытки для «тети Кэро» - и лучшие из них приберегал для матери. Ему никогда не было дела до чужой женщины, живущей где-то за океаном.
    Зато он любил получать от нее подарки. Это всегда было что-то очень ценное. Однажды, например, она подарила ему сделанную на заказ железную дорогу…
   Чезаре усмехнулся. И впервые в жизни подумал, что его детство было, в сущности, не самым плохим на этой земле.   
   На двух других фотографиях уже не было Чезаре и Франчески – на них был один Ральф. Приглядевшись, Чезаре понял, что отец снят на фоне Топ Уизенс. На одной из фотографий Ральф стоял не один, а обнявшись с самим хозяином дома. Гринвуд, тогда еще крепкий и жилистый, с гривой угольно-черных волос, был на полголовы выше Ральфа. Они улыбались в камеру, крепкие, сильные и полные надежд на будущее.
   Чувствуя, как начинает жечь глаза, Чезаре поспешно отложил фотографии. Ощущение, что путешествие к Кэро было предпринято зря, улетучилось. Но его место заняла грусть по давно ушедшим временам.
    В коробке, помимо фотографий и ниток с иголками, находилась еще черная книжица. Любопытства ради Чезаре взял ее в руки. К его удивлению, внутри оказались... «Письма суконщика» Джонатана Свифта! Целая книга была извлечена из своего родного переплета и переплетена заново. Чезаре вспомнился первый обход дома, когда в библиотеке ему попались «Письма суконщика». Тогда он не успел пролистать их, потому что услышал голос Габриэль. Значит, тот экземпляр, который привлек его внимание, вовсе не Свифт, а что-то другое!
   Вдруг за дверью послышались шаги. Минуя комнату Кэро, кто-то остановился у двери смежной с ней спальни. Спальни Чезаре. Раздался стук в дверь, и послышался голос Хелен:
- Мистер Марчелли, вы будете пить чай?
   Чезаре застыл. Он надеялся, что Хелен как можно быстрее уйдет. Повысив голос, Хелен вновь задала вопрос:
- Может, принести поднос в комнату?
   Чезаре казалось, что слышно каждый его вздох, каждый удар сердца. Вновь раздался нетерпеливый стук в дверь его спальни. Второй человек подошел к Хелен – по тяжелой походке Чезаре узнал Ричарда.
 - В чем дело? – раздраженно осведомился дворецкий.
- Он не открывает и не откликается. Не пытайся – заперто, - быстро зашептала Хелен.
  Слышно было, как Ричард стукнул  кулаком в дверь.
- Мистер Марчелли! Мистер Марчелли! – громко позвал его Ричард.
   Упрямство Ричарда было хорошо известно Чезаре. Дворецкий вполне мог высадить дверь, лишь бы добиться своей цели и убедиться, что с Чезаре все в порядке. Чувство вины за злосчастный выстрел никак не отпускало Ричарда.
  И потому действовать надо было немедленно. Чезаре бросился к окну, распахнул его и вылез на карниз. Идти приходилось быстрее, чем в прошлый раз, - мелкие камешки осыпались под ногами Чезаре и падали вниз, теряясь в заснеженных зарослях эрики. Тучи оголили мертвенно-бледный лик зимнего солнца, и его ослепительное сияние заставило Чезаре поморщиться и, таким образом, потерять контроль над ситуацией. Он наступил на место, где карниза уже фактически не было. Другая нога его заскользила.
    Чезаре чуть было не сорвался вниз, но в последний момент успел схватиться за каменную химеру, наполовину разрушенную временем. Ее пасть, распахнутая в хищном оскале, хрустнула. Видимо, под тяжестью тела Чезаре она пошла трещинами. Подтянувшись, он встал на крошащийся карниз и чуть было не потерял сознание от вспыхнувшей с новой силой боли в боку. Едва он пришел в себя, скрипнула входная дверь. Чезаре застыл, впившись израненными пальцами в каменного зверя. «Это Ричард, не иначе» - в панике подумал Чезаре. Однако он ошибся.
    Из дома вышел Орландо. Он медленно поднял голову и впился взглядом в Чезаре.  Чезаре неотрывно смотрел на мальчика, еле-еле держась на хрупком карнизе. Он шепнул Орландо одними губами: «Не надо…»  Тот не ответил. Постояв еще немного, Орландо вдруг развернулся и быстрыми шагами удалился за дом. Чезаре обреченно прикрыл глаза. Глупее сложившейся ситуации сложно было что-то вообразить. Лохматый и грязный Чезаре, сидящий на карнизе – и разгневанный Ричард внизу, приведенный радостным Орландо. Сюжет для братьев Люмьер.
    Через некоторое время раздался пронзительный вой сигнализации. Орландо забежал в дом, и было слышно, как он говорит Ричарду:
- Кто-то подошел к ферме!
  Из дома выскочил Ричард с ружьем в руках и стремительно бросился к истошно воющей машине. Видимо, Хелен тоже ушла куда-то – потому что больше никто не стучал в дверь Чезаре и не пытался поговорить с ним. Было слышно, как в столовой захлопываются ставни. Чезаре резонно предположил, что Хелен спустилась вниз, предупредить писателя и защитить дом от сторонних наблюдателей.
   Медленно, с трудом держась на предательски дрожащих ногах, Чезаре достиг окна своей спальни и тяжело перевалился через подоконник. Мысли путались в отупевшей от пережитого голове. Чезаре прилег на кровать и закутался в плед. Мышцы были напряжены и ныли, как будто их хозяин вернулся после многочасовой тренировки. Бок разрывался от режущей боли, все тело сотрясал лихорадочный озноб. Чезаре прикрыл глаза и мгновенно уснул.