Уставший сибарит азиатские заметки, о. Ко Чанг

Когда приезжаешь на острова, заранее насытившись городскими неоновыми пейзажами, беспорядочной суетой и горькими выхлопными газами, воспринимаешь всё должным образом.
Позавчера я встретил испанца, живущего в дереве. Да, именно в дереве, в огромном, мать его, дупле с крохотной подушкой и одеялом. Я только добрался до места Лонли Бич, о котором вычитал в путеводителе и снял бунгало на берегу за десять долларов. И взгромоздившись на прибрежные валуны, я с усыпляющим блаженством всматривался в бледно-голубой горизонт, на фоне которого проплывали сверкающие в солнечных лучах лодки. Море меня всегда успокаивает. Кажется, что можно вот так встать и вытряхнуть в прохладную воду всё дерьмо из штанин, рукавов и головы. Вообще, я думаю - море всех успокаивает, а если вас нет - дело дрянь, пора переключаться на алкоголь и антидепрессанты.
Слева от валунов росло толстенное, метра три в диаметре, дерево, и его крона спасала меня от полуденного зноя. В высоту оно было метров пятнадцать, и у самой земли в его стволе зияло огромное дупло, в котором поместились бы два здоровенных негра или пять местных азиатов. Внутри дерева я услышал пыхтенье и повернул голову. Сперва из дупла свесились ноги, затем показались руки с тонкими пальцами, которые вцепились в края отверстия, и вот из дерева выплыла улыбающаяся голова. Один рывок и передо мной стоял краснощёкий от физического напряжения малый. Парня звали Адай. На острове он приторговывал марихуаной и жил в общем неплохо. Так мы и познакомились.


Адай - уставший сибарит, переоценивший свои силы в вопросах роскоши и бесцельного существования. Мы сидим на веранде бара Тинг-Тонг в компании двух девиц из Франции, а если быть точнее - двух спящих девиц из пригорода Парижа. Стрекот моторной лодки эхом скользит по вечернему туману, пока солоноватый ветер гонит этот туман вглубь острова.
- Давай я скручу, - испанец облизывает верхнюю губу и забирает у меня лист табака с щепоткой марихуаны.
Я откидываюсь назад, прислонившись к деревянному столбику.
- Ты же здесь около года? Каково это?
- Чёрт, здесь все по-другому, - вдохновлённо признаётся Адай. - Я жил в Барселоне, и мне не нужно было работать. Родители настолько сильно любили меня, что готовы были оплачивать все прихоти своего отпрыска. Денег у них было навалом. Я хотел новую машину - на утро перед моим домом стояла свежая убойная тачка. Мне вздумалось заиметь яхту - на причале меня дожидалась новёхенькая посудина, а с курьером мне присылали костюм шкипера с чертовой фуражкой. Новая девчонка? Десять минут, приятель, и она сидела в моей долбаной гостиной.
- Многие всё бы отдали, лишь бы оказаться на твоем месте, - укоризненно бросаю я, - а ты жалуешься.
- Здесь я предоставлен сам себе, - пропустив мимо ушей мое замечание говорит Адай, - я сменил комфорт на дупло в дереве! Я продаю марихуану и делаю людей счастливыми. Всё, что тебе нужно - это море, мягкий воздух и немного ганджы.
Он улыбается и закрывает глаза, закинув руки за голову, - море и немного ганджи.


I

Столбик термометра с серебристой ртутью уверенно ползет вверх и уже перевалил через отметку в “41” градус Цельсия. Поговаривают, что ошалевшие в конец обезьяны неуправляемыми стаями нападают на людей и отбирают бутылки с водой. Холодильные установки в каждом заведении тарахтят, как угорелые. Но кубиков льда на всех не хватает. Изредка ветер вырывается с моря и дразнит секундой скромной прохлады. В голубом небе над непроходимыми джунглями висят воздушные шары. Те, у кого есть деньги развлекаются как могут: в плетеных гондолах под этими шарами люди в черных фраках; они льют шампанское на силиконовые груди шлюх-трансвеститов и причмокивая, елозят пьяными губами по обнаженным животам, жадно впитывая спиртное, перемешанное с потом.
В Тайланде до черта продажных женщин. В том числе и тех, кто еще недавно носил мужское имя и звенел яйцами, пусть и не стальными. И нужно быть полным идиотом, чтобы уже на второй взгляд не осознать всей серьезности ситуации. Я бы мог провести ликбез, как так вышло, но всё, что вам нужно знать - это факт: где есть платежеспособные туристы, там вам предложат секс быстрее, чем вы съедите свою яичную лапшу с креветками.
Впрочем, не исключено, что в гондолах благочестивые семьи с детьми, которые в невыносимой истерике ставят вопрос ребром - или их покатают на слоне, или с кашами и супами навеки покончено.
Я как раз, сидя в Буги Вонг, заказываю суп на кокосовом молоке - масоман. В Тайланде он так же популярен, как Форд или Иисус - в мире. В Буги Вонг я обедаю каждый день. Заправляет здесь таец с чёрными гусарскими усами и бородой калифорнийского байкера. На нем всегда одна и та же майка серого цвета с почти отстиранным лицом Майкла Джексона и названием одной из его пластинок, ставшей платиновой.
До чего он был хорош! Майкл Джексон, а не владелец ресторана, конечно. Миллионы тиражей, тысячи концертов, толпы фанатов, готовых на всё ради равнодушного взора солнцезащитных очков поп-короля, когда тот на сцене вырисовывал отшлифованные батманы. Подобные мысли приходят мне в голову всякий раз, когда таец в знаковой футболке ставит передо мной масоман с утопленным в нём большим пальцем то правой, то левой руки.
За соседним столом тяжело вздыхает толстяк из Гамбурга. С ним, как и с испанцем, я познакомился в первый день на острове. Он много курит и еще больше пьет. Не помню, когда я видел его без косяка и бутылки. На его столе тарелка с горсткой недоеденного риса, стакан виски и стакан с остатками льда из умирающей холодильной установки.
Толстяк поворачивается ко мне и грузно спрашивает:
- Так что, в восемь?
Не дожидаясь ответа, он уходит с головой в важное дело - поймать ртом трубочку, торчащую из стакана и предательски увертывающуюся от него.
- Можно и в восемь, мне без разницы, - отвечаю я, поливая йогуртом теплый фруктовый салат.
Толстяк издает победоносный звук и громко всасывает остатки виски через пойманную трубочку.


II

Я прицеливаюсь и всаживаю по белому шару с такой силой, что он вылетает со стола и с грохотом падает на деревянный пол; рядом с тем местом, где сидя на голых коленках, испанец Адай усердно скручивает джоинт с местной дурью.
- Полегче, полегче, - крякает толстый бородач, которому я проиграл уже 200 местных госзнаков. Не такие большие деньги, но жутко неприятно, когда проигрываешь две партии подряд, да и третья летит к чертям собачьим.

Лемон Бар на Лонли Бич - последняя на острове смрадная дыра с бесплатным бильярдом, дешевым пойлом и взвинченной до предела публикой.
Дышащий на ладан бильярдный стол производит поистине унылое впечатление - сукно на нем порядком износилось и в некоторых местах пожелтело. Черные следы от задушенных сигарет хаотично рассыпались по поверхности. У одного из углов болтающийся лоскут материи то и дело изменяет траекторию шаров, как бы оберегая лузу от нежелательных попаданий.
Бармен сиплым от вечного дыма в легких голосом оповещает о приближении минуты бесплатной выпивки. Тут же вся масса в пьяном угаре уминается к барной стойке первого этажа, лязгая стаканами и выкрикивая оскорбления в адрес друг друга на разных языках.
Второй этаж пустеет. Здесь ветрено, из алюминиевой вытяжки пахнет поджаренными овощами. Промокшие сумерки окружают остров и со всей прыти расходятся по джунглям. Деревья зловеще шуршат листвой и рождают призрачные тени, которые бродят вокруг и дразнят трусливых собак.
Я сматываюсь за шаром и возвращаю его на линию. Бородач окидывает взглядом стол и, недолго думая, резко отправляет белый шар в гущу разноцветного хаоса.
Забыв про игру, он достает из шорт ополовиненную бутылку виски и вливает немного в стакан с колой. Затем убирает бутылку в карман, поворачивается в сторону берега и говорит:
- Чертовски хорошая погода. В Германии такой не сыщешь. Да во всей Европе. Одни заводы, черт бы их побрал. Скоро свободной земли не останется.
Бородач демонстративно плюёт на пол, щурится на закатные лучи и с печалью в голосе добавляет:
- Я люблю землю, понимаешь? Она нам много дала, только мы хотим еще больше. Они хотят.
- Кто они? - я все никак не могу решить, как закатить в лузу шар под номером двенадцать.
- Эти чертовы капиталисты. Мы в большом долгу перед землей. Да вообще мы в полной заднице! Знаешь, я проектировал высотки в Мюнхене, Гамбурге. А им все мало. Они хотят больше домов, больше парковок. Двадцать лет назад, когда я возвёл первое здание - это была архитектура. Теперь это хренов бизнес. Машина по зарабатыванию денег. Без тормозов, понимаешь? Гребенные лицемеры, они забыли кто здесь главный. Они боятся, что их новенькую бмв угонят. Они боятся, что акции упадут на несколько пунктов. Да все с ума посходили от этих проклятых бумажек!
Он замолкает и с удивлением вертит перед глазами потухший косяк. Затем подпаливает его, затягивается и предлагает мне, - “На, держи, это лучшее, что я нашел на этом дрянном острове”.
Какое-то время он задумчиво пялится на стол, как смотрят на картину эпохи Возрождения. Видимо, пытаясь увидеть то, что позволит сделать следующий ход. Но вместо того, чтобы загнать еще один шар в лузу, архитектор откладывает кий, достает виски и делает большой глоток прямо из бутылки. После этого отворачивается к берегу и с досадой произносит:
- Они помешались на социальных сетях... Да они скоро жениться будут в Интернете! Будет у тебя в интернете жена, каково, а? Ты ее и трахать будешь через Интернет?
Больные ублюдки! Они слепо бегут на запах тухлой рыбьей головы и кричат о религии и толерантности. Но ни в религии, ни в толерантности спасения нет! Долбанные извращенцы, скоро не останется ничего настоящего!
На некоторое время немец замирает и напряженно что-то обдумывает.
- Хотя постой, - он закидывает голову назад и вдумчиво прикрывает глаза, - я тут стал свидетелем интересного случая, пока сидел на автобусной станции в одном Богом забытом городе. Я и названия его не помню; сидел я себе и читал какую-то местную газетенку для экспатов. А там одни новости про грабежи да убийства. И продажу недвижимости. Все мне это изрядно надоело, говорю тебе, - он мотает головой и щелкает языком.
- В общем, сижу я и вижу, как напротив пристроилась парочка. Парень здоровый, как танк, с таким мрачным, изъеденным тоской взглядом, но с блеском в глазах. Шрамы разного калибра розовели на его лице и руках. Не знаю, в каких переделках побывал этот здоровяк, сколько об него сломали стульев и разбили бутылок. Сколько он сам разнес столов, дверей, а то и стен в щепки; но один его вид мог внушить страх в любого, кто встал бы у него пути. Опасный тип! Да я бы и сам обделался! А я, поверь, не из робкого десятка, - бородач закатывает глаза и хохочет. - Даю слово, - сквозь смех добавляет он, - спорить я бы с таким не стал! Слева к этому верзиле прижимается девица. Чертовски привлекательная. С белоснежной кожей и огромным количеством веснушек под уставшими глазами. И вот она сонно закрывает глаза и кладет голову ему на плечо.

Архитектор делает паузу и жадно втягивает носом воздух. Смотрит куда-то сквозь дырявую крышу. Затем переводит взгляд на меня и восторженно поднимает брови.
- И ты представь! Ты только представь! Вокруг хаос и суета. Кто-то неугомонно зазывает в букмекерскую контору (все тогда твердили о гнедой кляче под номером 17). Кто-то надрывается и с криком, перешедшим в хрип отчитывает другого по телефону. А этот парень, этот головорез, правой рукой, на которой между прочим не было одного пальца, с осторожной нежностью убирает волосы со лба своей спутницы. И прошу заметить, без лишних сантиментов, которые были бы ему к лицу, прижимается к ней.

От удовольствия глаза архитектора сияют, а сухие губы вытягиваются в счастливой улыбке.
- Вот это было по-настоящему, понимаешь? - он одобрительно кивает головой и повторяет, - по-на-сто-я-ще-му!
- Угу, - выдавливаю я. Марихуана уже основательно подавила мои возможности полноценно воспринимать чью-либо речь. Я нащупываю рукой стул и присаживаюсь. Мой собеседник теперь выглядит как размытый светлый прямоугольник. Веки тянет вниз, а подрагивающий свет слепит глаза. Я их закрываю.
Что-то резко вырывает меня со стула и несёт вверх, зацепив за затылок. Остров проваливается вниз. Солнце в спешке несётся за горизонт, размокая и расплываясь по воде красно-желтыми волнистыми линиями. Взглядом мне удаётся урвать последний кусок еще яркого диска. Через секунду и он скрывается, прихватив с собой цветное пятно с воды.
Все замирает. Суета растворяется в черно-синем густом воздухе. Изредка она все же доносится рваными отрывками бьющихся о берег волн, рокочущих моторов, сигналов автомашин, клацания посуды и пьяных криков. В окружающей меня темноте одновременно есть все и нет ничего.

- Эй, - откуда-то снизу раздаётся голос, - ты играешь или нет?
Я открываю глаза. Передо мной стоит татуированный итальяшка в неприлично рваных шортах и с увесистым крестом на шее. От него разит спиртным и озлобленностью. Его внутренний ловелас потерпел фиаско. За целый вечер он не подцепил ни одной девицы и пришел погонять шары.
- Если не играешь, отдай кий! - повторяет он.
- А где архитектор? - спрашиваю я и кашляю. В горле пересохло, как будто меня только что заставили проглотить мешок песка.
- Кто!? - макаронник явно не понимает, о чем я говорю, - так что на счет кия? Не играешь - отдай!
- Да на, держи, - я отдаю ему липкий от пота, в мелких трещинах кий и расплываюсь на стуле.
Я полностью разбит. Голова гудит, как если бы мне заехали по черепу десятикилограммовой гирей. Самое правильное решение - двигать домой. Я пытаюсь встать. Под правой ногой что-то лязгнуло и покатилось. Я опускаю глаза и вижу пустую бутылку. На том месте, где она только что стояла валяется клочок бумаги. Пришлось согнуться, чтобы достать записку. Пока моя рука тянется за ней, все тело хрустит и ноет.
Я хватаю записку за самый уголок, подношу ближе к глазам и читаю: “Будешь в Лаосе, дай знать. Я еще раз надеру тебе задницу в пул”.

Кряхтя и чертыхаясь, я встаю. И, шатаясь из стороны в сторону, ковыляю в свое бунгало. На берегу, прямо около воды, две собаки жадно делят кусок мяса. Утренний ветер укладывает в голове все то, о чем говорил архитектор из Гамбурга. Вся угнетающая бессмысленность окружающего мира, в который мне придётся вернуться уже через несколько недель повиснет пудовым галстуком на шее.


Ко Чанг мне осточертел. Меня не покидает ощущение, что здесь я уже целую вечность. Лица примелькались, а пляж изучен вдоль и поперек. В одном и том же месте два раза подряд я порезал ногу, а в Буги Вонг масоман обжёг мне кончик языка.


Кросспост:
http://breadishead.livejournal.com/1140.html