Бездна. Глава 5-10. Сумбур

     Отдых на жаре оставил в тяжёлой голове лишь обрывочные воспоминания о сумбурном бессюжетном сне. Я проснулся с ощущением, что вижу то же море, что и неделю, и месяц назад. Море одно — это очевидно. Но нет движения, нет! Отплыв от Камчатки, не стою ли много дней на одном месте? Я не вижу ни одного ориентира, чтобы иметь хотя бы иллюзию пусть не продвижения к цели, но просто перемещения в пространстве.

     А не так ли течёт время? Я плыву, замечая лишь эти однообразные волны океана, волны дней и ночей, всё ещё уверенный, что я здесь и сейчас. А на самом деле я уже там и в будущем, которое стало для меня иллюзией вечного “сейчас”.

     Я зажат с боков бортами плавучего дома, подо мною океан воды. Я плыву над Марианской впадиной. Моё счастье, если я здесь не утону, и меня отнесёт прочь к Антарктиде или Северному Ледовитому океану. Какая разница — тонуть на одиннадцатикилометровой глубине или захлебнуться в луже? Есть ли вообще разница — суша… море? Под землёй — расплавленная магма, это ещё ненадёжней.

     На земле, возможно, давно идёт третья мировая война. Я узнаю о ней лишь через год, оказавшись на несчастном плоту в эпицентре боя, между обстреливающими друг друга неприятельскими кораблями.

     Чтобы наблюдать хотя бы иллюзорное движение плота, я надул ярко-красный полиэтиленовый пакет, завязал его и бросил в воду.

     Через десяток минут мой кораблик был уже далеко. Я азартно наблюдал за красным буйком, иногда закрывал на десяток секунд глаза, чтобы обнаружить значимое движение. Я решил закрыть глаза, чтобы, досчитав до ста, обнаружить существенное продвижение, как вдруг услышал мощный всплеск. Я мгновенно открыл глаза и увидел сильное возмущение воды, как от брошенной железобетонной плиты. Моего буйка не было на поверхности — его поглотила неведомая тварь.

     От ужаса я долго молчал. Потом налил за борт вонючего реактива и сказал:

     — Мишка, тебя акула проглотит целиком, это не так больно. Меня она будет откусывать по маленькому кусочку, — меня передёрнуло: я живописно представил себе, как акула будет жевать мою ногу.

     — Да ну их, грызунов этих, то есть не акул, а грызущие мысли. Оставь их рыбам морским.

     Я грохнулся на диван и больше часа бессмысленно глядел в небо. Наконец, заставил себя достать книгу и читать стихи про родную природу. Через силу — лишь бы не думать о нетерпении, поселившемся в груди. Лишь бы не вскакивать поминутно, осматривая горизонт. Я листал книги одну за другой, искал стихотворение подлиннее, чтобы занять себя хоть на пяток минут. Фет, Тютчев, Пушкин… я начинал читать и сразу бросал. Все слова казались незначительными. Я пытался задержаться на красивых словах, искусственно вызвать восторг и восхищение, но некий спусковой крючок давал осечку, и я после тревожного ожидания обессилено ронял голову на жесткие брёвна и лежал лежал без чувств.

     — Мишка, ты представить себе не можешь, три часа назад я был счастлив. А теперь в моей груди раздрай и бесплодное волнение. Затянулось плавание. Этак и до Антарктиды доплыть можно, а острова так и нет.

     — Я тоже не свожу глаз с горизонта. Но с моим тряпичным сердцем и поролоновой головой волнения не так волнительны. Поэтому я могу позволить себе философское отношение к плаванию. Есть вода — пей, рыба ловится — значит, нет проблем. Есть хорошие книги — читай хорошую поэзию, вникай, рассуждай. Не торопи время. Плыви и наслаждайся каждым мигом жизни. Помнишь, как в детстве ты хотел быстрее вырасти, чтобы в школу пойти. А в школе не мог дождаться каникул, зато каникулы пролетали, как один миг, и даже этот миг ты торопил, потому что не хотел полоть грядки и собирать на жаре клубнику. Потом ждал окончания школы и вступления во взрослую жизнь. То вдруг Философ помешал, и ты уже снова ждёшь — окончания университета, и, следовательно, каждодневной работы. На работе — неизвестно какой деспот-начальник будет… Ты будешь ожидать наступления пенсии, старости. А в старости, понятно дело, болезни. Что же тогда ты будешь ждать? Куда будешь бежать?

     — Мишка, я благодарен тебе за сие наставление, но мы сейчас посреди океана. Под нами — бездна воды и мириады существ, мечтающих оставить от нас лишь косточки.

     — А на острове таких существ не будет? Змеи, москиты, крокодилы, скорпионы…

     — Говорят, на одном острове змеи просто кишат… — я состроил из своих рук подобие крокодильей пасти и принялся жевать Мишкины лапки. — Между крокодилами и акулами разница небольшая. Зато между бездной воды и сушей отличие небольшое всё же есть. В самом крайнем случае — в наших силах покинуть крокодилий остров и вновь пуститься искать райский остров. То есть, снова окунуться в пучину неопределённости. Зато оставить очевидно опасный остров.

     — Ладно, прости меня, — Мишка говорил примирительно. — Островов — тысячи. Однажды один из них будет наш.

     — Островов-то, может, много, но мы проплываем мимо и мимо. Надо же, придумал — острова Фиджи… острова Фиджи… остров Исполнения Желаний… Острова — как песчинки. А вдруг нас несёт именно по той части океана, где островов-то никогда не было. Хотя бы мизерной определённости моей тоскующей душе. Единственная определённость — бескрайний океан. Единственное дело — книги читать! Да-а! Я снова буду читать стишки для детишек! А что остаётся делать?! — я уже орал во весь голос. — Может ты, занудливый мой воспитатель, подскажешь?! А?

     Я схватил книгу, нашёл то самое стихотворение, что вызовет взрыв восторга и взялся читать-кричать его Мишке. Но “блаженное ожидание решения судьбы” не возвращалось. Мною овладела полновластная тоска. Я поминутно оглядывал поверхность океана. Потом с размаху грохнулся на диван и закрыл глаза…


     Прошло ещё два дня. Меня начала засасывать липкая апатия. Уже и нетерпение оставило меня, уступив место полному безразличию.

     Даже Мишка заразился тупым равнодушием. Он, как и я, молчал.

     Продуктов почти не осталось. Закидушки проверял всё реже. Что толку? — ничего не ловится. Я почти перестал умываться, экономя остатки воды.

     Иногда тупо листал книги. Но уже ничего не читал, точнее, читал на тысячу раз прочитанное оглавление. Большую часть времени я безмысленно лежал на диване, уставясь в одну точку на клеёнке потолка или закрыв глаза.

     Остров я увидел, когда он был уже близко. Увидел, просто перекинув взор от неба в сторону горизонта…

     — Неужели остров… — как-то даже безразлично сказал я.

     Но в груди заклокотало. Я стал бестолково суетиться.

     В моих стараниях не было нужды: плот несло прямо к заросшему сплошным лесом острову. Берег я не увидел: меня встречали стоящие на ходулях бесчисленные деревья. О каких я читал в детстве — таинственные мангровые заросли. Но таинственными они были только в детском воображении. На деле это были несуразные переплетения корявых грязных корней. Я не подумал, как буду пробираться к берегу, поэтому дал плоту протиснуться в узкую щель между деревьями, которые сразу захватили плот в плен.

     Как только осознал своё положение, я попытался дать задний ход. Но цепкие корявые гигантские пальцы дерев не давали надежды на освобождение. Особенно крепко вцепились корявые ручищи в мой “бассейн”.

     Отлив распластал бы плот на топком иле. Но плот остался в воздухе, подвешенный на упругих деревянных ногах. Я попытался спуститься, но вовремя проверил шестом дно. Шест вошёл в ил, словно в жидкий кисель.

     Целый день я изнывал от жары. И непрерывно размахивал рубашкой, отгоняя бесчисленных мух и злючих мошек.

     Я едва дождался прилива. Почти до темноты боролся с корнями, пытаясь вырваться из цепких пут. Это удалось лишь к вечеру, когда вода поднялась достаточно высоко, когда я выдернул короб бассейна, который надёжней якоря пригвоздил меня к негостеприимному острову.

     Течение подхватило освобождённый плот и понесло его вдоль ненавистного берега. Я ещё надеялся найти на острове пристанище. Но мангровые заросли плотно окружили остров по меньшей мере с одной стороны. На другую сторону острова я не пытался плыть — не тоже ли самое будет на гадком острове?

     Плот уже отплывал, когда я увидел с другой стороны подобие просвета. Но не желаю возвращаться — я ненавижу мангрово-мушиный остров.

     На память об острове остались сотни мух, которых я со злорадством ловил и насаживал на крючок.

     По брёвнам ползали причудливые насекомые. После глухой апатии было небольшое развлечение: рассматривать их радужные глаза, разноцветные крылышки и наблюдать за их поведением.

     До полуночи я переживал неудачу.

     — Мишка, мы плывём? Что ещё нужно? Но так жалко потерянного дня… Вот мы снова в пучине неопределённости!

     — Всё лучше, чем навечно остаться среди топких мангровых болот.

     Я лежал на бушлате, небрежно брошенном на палубе, и впервые за эти сутки испытал наслаждение. Несмотря на зуд всего тела — память о мошкаре. Красота! Блаженная прохлада… Звёзды… Что-то ещё в жизни нужно?!

     Так я и уснул на палубе, укрывшись одеялом.