Мадлен - часть xxxii

XXXII

«Голубое небо,
Голубые горы,
Голубое море,
Голубой пацан...»

   Андрея Семиренкова в классе старались не трогать, даже зная о его сексуальной ориентации, проявившейся уже к одиннадцати годам. Походив год - во втором и в третьем классах - на карате киокушин-кай, поссорившись со всей группой, культурно послав тренера и уйдя из секции, Андрей всё же овладел необходимыми навыками для того, чтобы постоять за себя в крайне нетолерантном школьном коллективе. Да и темперамент у него не самый спокойный был, несколько раз одноклассникам от него и в нос, и в челюсть прилетало.
   Димка и Андрей дружили с младших классов. Не зная о том, что Димкин друг голубее Средиземного моря, Елисеевы-старшие одобряли дружбу сына с «воспитанным мальчиком из интеллигентной семьи», о том, что Андрей разбивает носы сверстникам за «голубого», «педика» и «гомика», они не знали тоже. Да и Димка поначалу не знал, с кем же он дружит, до осени прошлого года не знал.
   И никто не знал, как Андрей над старшим братом издевался. Почти никто, почти - не абсолютно. Самое безобидное, что мог сотворить Андрей - так это пинок под задницу Егора. А если незаметно подойти к Егору, когда тот сидит на диване и читает «Пульчинеллу», приспустить свои шорты с трусами, сунуть свои гениталии старшему брату в лицо, ну и книгу из рук брата вырвать да в другой угол комнаты зашвырнуть? Да запросто. А войти в санузел, когда Егор там ванну принимает, и помочиться на него? Тоже можно. И ничему уже Егор не удивится, просыпаясь от того, что ему в задницу младший брат зубную щётку или фломастер засовывает.
   Даже поставив крест на своём ботанстве, повиснув на турнике и закачав в свой плэйер все альбомы Миши Маваши, Егор не покончил со всем этим безобразием: как обращался с ним Андрей раньше, так и продолжал обращаться. И возьми да просочись за дверь квартиры Семиренковых инфа о том, что происходит в квартире! Правда, не по всей школе информация загуляла, а лишь к семейству Таранских попала и ещё к кому-то.
   Странно, очень странно Семиренковы и Таранских враждовали.
   Есть ещё старший двоюродный брат у Егора с Андреем, Пашей зовут. В феврале собирается праздновать своё шестнадцатилетие.
   «А ты не знаешь, где этот Паша живёт? Случайно не на районе второго депо?» - спросила Аня у Таракановича. «Не, в центре где-то» - ответил ей Рахит.
   Девять лет назад из собственной семьи и собственной квартиры с позором был изгнан пашин отец: собрали ему клетчатый дерматиновый чемодан, утоптали туда две фланелевые сорочки, три клетчатые рубашки - ковбойки, полосатый оранжево-бежевый мохеровый свитер, ирландские брючные подтяжки с вышитыми на них клеверными листиками, немнущийся синтетический галстук 1960-х годов, газетные вырезки о футболистах «Ювентуса», компакт-диск «Сиртаки», альбом с репродукциями Караваджо и диплом об окончании института культуры, помяли и сломали, запихнув туда же, его соломенную шляпу - сомбреро, уже на лестнице подъезда швырнули ему вслед видеокассету с фильмом Пазолини «Сало, или 120 дней Содома», старинную безопасную бритву «Нева» швырнули - «Брейся в колхозе!», флакон коричневой помадки для подкрашивания бороды разбили об бетонный пол лестничной клетки, а потом попробовали вспомнить, что ещё он нажил за семь лет семейной жизни, и выкинули в окно раскладное бамбуковое удилище с поплавками кислотных расцветок. Но к тому моменту отец Паши уже покинул двор и во мраке заснеженного зимнего позднего вечера растворился.
   Окончательно сорвало башню у пашиной матери, выдворившей мужа из дома, и у её отца - пашиного дедушки. Запретили они Паше регистрироваться в социальных сетях, запретили пить газировку, запретили вешать постеры на стену своей комнаты, даже спортивную одежду носить запретили, разрешили дружить лишь с детьми своих знакомых, повесили над его письменным столом «Режим дня», вынесли на свалку половину книг из домашней библиотеки, зацарапали гвоздём все диски с компьютерными играми.
   «А цифровой фотоаппарат у него есть?» - поинтересовалась Аня и в ответ от Рахита услышала: «Угараешь? Ему специально самый бюджетный телефон купили, безо всяких функций вообще, даже без поддержки эм-пи-три. Он у Семиренковых «Кэнон ПауэрШот» клянчит постоянно!»
   Табу на футболки и электронные гаджеты, информационный вакуум, неврозы от строгости, в которой держали родители, полное отсутствие какой-либо самостоятельности, предполагаемое отсутствие настоящих друзей - всё это рисовало в воображении образ, которому почти что соответствовал старшеклассник с одной из фотографий, найденных во вконтактовском профайле Егора. Та фотка была с двенадцатого егоркиного дня рождения, причём один из гостей, попавших в кадр, резко выделялся из основной массы одеждой и ростом: лишь на нём одном был костюм с белой рубашкой и галстуком, сидящий на нескладном теле как на корове седло, а выше именинника и остальных приглашённых этот необычный гость был на голову-две.

   До второй учебной недели в первой четверти пятого класса Димка не знал, кем на самом деле является его кореш Андрюха.
   Но как-то раз, промозглым сентябрьским утром, Андрей решил играть супер. Сначала, во время сборов в школу, он незаметно залез в портфель Егора и затолкал в его пенал скомканные мамины трусы, которые чуть позже - незадолго до начала первого урока и на глазах у половины одноклассников - вывалятся из пенала наружу. Дождавшись перемены и узнавая, как в седьмом «Б» классе оценили его шутку, Андрей набирался смелости для поступка, действительно отмороженного в некоторой степени и задуманного ещё с весны.
   Смелости, набранной к середине учебного дня, оказалось недостаточно, требовалась разрядка: во время очередной перемены Андрей нарисовал на доске эрегированный мужской член и бородатое лицо с широко раскрытым ртом, а нервная пожилая класснуха старой закалки, так и не выявив хулигана - художника, сначала выместила злость на куске мела, брошенном под ноги и растоптанном каблучищами, и только после стёрла все непотребства с доски. Андрей, глядя на разозлённую классную руководительницу, чувствовал прилив адреналина и верил в то, что он всё-таки решится на задуманное ещё пол-года назад.
    Где-то и когда-то увидев, как девчонка из старших классов признаётся в любви пацану-ровеснику, Андрей решил точно так же признаться в любви другу Димке: обычной дружбы, какая бывает меджу двумя пятиклассниками, мало казалось.
   Решиться или не решиться? Вроде и возраст не тот, чтобы строить какие-то отношения посерьёзнее, и толерантностью к сексменьшинствам дальнее замкадье не отличается. Но последние пол-года уже нет сил терпеть, притворяться и подавлять свои истинные чувства, пусть общество хоть затравит за это - всё же травлю будет легче вытерпеть, на неё хотя бы некоторыми знакомыми приёмами из киокушина можно ответить, а чем ответишь, когда вроде бы не своя душа и вроде бы не своё тело? Решиться или не решиться?
   И он решился. После уроков, на пол-пути от школы до двора Андрей признался Димке. Сказать, что для Димки это стало шоком - значит поскупиться на слова и эмоции.
   «Пидарас!»
   Андрей, словно забыв всё то, чему его на киокушин-кай учили, не выставил блок против димкиного апперкота, даже за разбитый в кровь нос не схватился. Не увернулся он и от димкиного пинка в живот.
   «Урод!»
   Ничем не ответил Андрей - ни словами, ни кулаками - на обзывательства и оскорбления. Когда Димка со всей силы толкнул его в грудь, он молча упал на пятую точку. Третий пинок - и на рукаве серого андрюхиного школьного пиджака остался чёрный след от подошвы димкиного кроссовка.
   «Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох, пидарас!»
   И вдруг Андрей, вскочив с земли на ноги, побежал прочь. Не оглядываясь. Камень, брошенный Димкой в Андрея, не попал в цель и покатился по земле в полутора метрах от друга, оказавшегося вдруг...
   «Ненавижу гада!»
   В ближайшем квартале, напротив блочных пятиэтажек, стоящих друг к другу углом, к кирпичному двухэтажному зданию мастерских был пристроен общественный туалет: белой краской криво закрасили кирпичи аляповатой пристройки, ещё кривее лежала крыша из досок, металлических труб и шифера, кое-где из-под крыши прорастали молодые деревца, а окошки над проломленными сортирными дверьми со временем увеличили свои размеры в полтора-два раза из-за периодически бьющихся и вывалившихся из кладки кирпичей. Переступая через чёрную полиэтиленовую рвань, пластиковые бутылки из-под пива, фекалии с роящейся над ними мухотой, рассыпавшиеся кипы газет и жестяные вёдра из-под краски, наполненные использованной туалетной бумагой, Димка дошёл до стены и маркером написал на ней номер андрюхиного мобильного телефона, довершив дело подписями «СМС:» и «Парень хочет парня».
   «Ненавижу! Ненавижу! Чтоб ты сдох! Ненавижу!»
   Дома Димка психанул, когда родители поинтересовались причинами его скверного настроения, и до позднего вечера молча просидел за компьютером, играя почему-то не в любимый «Кризис», а в старый сиквел «Халф-Лайфа».
   Андрей же, прийдя домой, закрылся в ванной, лёг в ванну не раздеваясь, открыл холодную воду и под её струёй беззвучно плакал два часа.