Завтра была война

        Николай Ефимович Морозов, участник Великой Отечественной войны.  Тел. 47-00-97 г. Петропавловск-казахский (Записала Любовь Матвеева)


        В Петропавловск приехал я в 1950 году, после окончания Тульской школы машинистов, где  проучился три года. Позади  были трудное детство, оккупация, фронт, потери и приобретения. И стал Петропавловск  для  меня второй родиной. Но в старческих снах – а мне уже за 85 –ясно снится настоящая родина – Орловщина! Среднерусская возвышенность, увалы, овраги, дубовые перелески и смешанные леса…
Весной начинает тлеть опавший дубовый лист, в рощи прилетают соловьи, и кажется в эту пору, что поёт вся Орловская земля! Деревни, бедные и убогие, размётаны по лесам, по оврагам, дорог нет…  Сейчас-то щемит душу оторванность тамошних деревень от всего мира, а что было в пору моего далёкого детства!
Мой отец – Ефим Кириллович Морозов, в своё время стал участником событий революции 1905 года, и у Советской власти  был в авторитете, будучи сельским активистом. Но когда в 1931 году в тех местах началась насильная  коллективизация, не согласился подвергнуть этому свою семью! Отдав дом  в деревне своей старшей, уже замужней дочери, переехал он с семьёй в убогую железнодорожную сторожку в четырёх километрах от города Мценска. Стал работать путевым обходчиком на железной дороге.
 И здесь работал он добросовестно, как привык в своём крестьянском хозяйстве. Настолько добросовестно, что когда в 1936 году в Москве состоялся слёт стахановцев-железнодорожников, он не только был туда послан от Тульской железной дороги, но и получил награду из рук самого наркома -Лазаря Кагановича, как ударник Сталинского призыва!
Сидеть  сложа руки в нашей семье не было заведено, да и скудного отцовского заработка семье не хватало. Надо было чем-то кормиться. На новом месте понемногу завели скотину,  распахали землю вокруг  сторожки – соток двадцать, поставили сарай.  Копать землю лопатой отец не разрешал – считал, что это вредно для земли и урожая. Одалживал он у своего свата лошадь, и сам вспахивал землю, как положено, плугом. Дальше уже –  садить овощи, содержать землю в порядке, было обязанностью матери. Она успешно с этим справлялась, и мы, дети, помогали ей, чем могли.
Весной 1941 года, по какой-то причин, получилась задержка с посадкой картошки.  В середине мая неподалёку от нас в живописной выемке железнодорожного полотна, поросшего елями и сиренью, остановился большой табор цыган. Цыганки – известно – карты в руки, и пошли по деревням. Мужики тоже не прочь были заработать. И нанял мой отец пахать наш огород старого цыгана с лошадью. Помогал и кто-то из его товарищей - железнодорожников. И вот наши двадцать соток были вспаханы, картошка посажена под плуг, и все облегчённо вздохнули.
Мать собрала нехитрое угощение на стол, появилась и припасённая для такого случая бутылка водки. Многое память не сохранила, а этот вечер помню хорошо. Уставшие  и довольные, отец с цыганом, опрокидывая рюмку за рюмкой, задушевно беседовали за столом, мать возилась у печки, а я, сидя на пороге, готовился к зачёту по немецкому языку. К тому времени я заканчивал восьмой класс в школе при железной дороге города Мценска. Хорошо помню и свою учительницу по немецкому языку – Галину Фёдоровну. Она очень любила свой предмет, к нам была очень строгой и требовательной, и прийти на её урок неготовым было немыслимо. Все объяснения на уроке давались только по-немецки. Может, этим и объяснялись наши успехи? Тогда я и предположить не мог, что знание немецкого языка спасёт мне жизнь во время оккупации!
А пока я громко выкрикивал склонения имён существительных, пытаясь их лучше запомнить. В какой-то момент цыган, сидя за столом, стал внимательно вслушиваться.
    - Хлопче, на каком языке ты балакаешь? – наконец обратился он ко мне.
Я сказал, что на немецком, и что завтра будет зачёт.
  - Учи хорошо, хлопче, учи, скоро он тебе понадобится! – сказал цыган.
   - На кой чёрт моему Кольке немецкий язык? – возразил отец. – Я его буду готовить в железнодорожные мастера!
Цыган помолчал, как бы взвешивая – говорить, или нет? Тогда ведь за одно неосторожное слово можно было заплатить жизнью. И всё же ответил:
 - Война вот-вот начнётся, хозяин!
 - И с кем же будем воевать, чавэла? – недоверчиво спросил отец.
- С немцами!
- Так у нас же с ними подписан договор о ненападении! Вон Польшу с ними разделили…
- Вот оттуда, из-за Буга, мы и бежим! – Ответил цыган. Там – громада немецких войск, танки, артиллерия, пехота…  Своими глазами видели! Ну, скажи, зачем иметь столько войск у дружественной границы?
- А когда вы оттуда? – Задумчиво спросил отец.
- Переправились по льду в начале марта. Насмотрелись…
 - И чем вам не нравится немец?
Цыган аж  руками замахал:
 -Что ты, они любят только свою нацию, а поляков,  жидов и цыган они гонят прямо в огненные печи, живьём сжигают! Вот мы и бежим за Волгу!
- Зачем же так далеко? Вон у нас  самих сколько военных появилось – целый гарнизон! А техники сколько нагнали! Да если они только сунутся, мы их!..
- Старуха у нас в таборе одна есть – она всё знает! Сказала, что дойдут немцы до самой Волги, а дальше их зима не пустит! О-о, старуха эта всё знает! – покачал головою цыган.
Отец недоверчиво усмехнулся, я  же вышел во двор. Мне, мальчишке, этот разговор был совсем неинтересен. Занимали меня только мысли о завтрашнем зачёте. Я  толмил и  толмил склонения имён существительных. Хоть бы завтра обошлось!
Когда цыган ушёл, отец подозвал меня и строго предупредил, чтобы о слышанном разговоре я никому не проболтался! Но к тому времени я уже кое-что понимал…
А через несколько дней отец принёс свою любимую газету «Гудок». Он громко прочитал нам статью ТАСС о том, что в народе ходят слухи, а также западные издания печатают статьи о якобы происходящем сосредоточении немецких войск на наших границах. Что вымысел этот направлен на создание недоверия между двумя нашими дружественными государствами…
- А цыган-то говорил правду! - Задумчиво сказал отец.
На следующий день отец неожиданно велел матери в ближайшее же воскресенье отвести Лысуху, корову,  на базар и продать! Мы ушам не поверили. Лысуху, нетель, на которую возлагались нами такие надежды – продать!
Мать отцу никогда не перечила, и в воскресенье красавица Лысуха была продана. Покупатель нашёлся быстро, сделка была выгодной. Как сейчас, даже на ощупь, помню свой первый, настоящий, шевиотовый костюм, купленный на эти деньги! Хоть и был он взят « на вырост», радости моей не было конца. Мало кто из моих ровесников в то время мог похвастаться такой обновкой! На оставшиеся деньги стали закупать сахар, соль, крупу…
Между тем жизнь шла своим чередом. Наступило долгожданное лето. Давно взошла посаженная картошка, её даже успели прополоть. Я сдал все зачёты. А мимо нашего города стучали колёсами день и ночь поезда. На запад они везли весёлых военных и технику, на восток шли один за другим эшелоны двухосных товарных вагонов. В них везли репрессированных немцев, латышей, эстонцев и литовцев. Их называли переселенцами.
На нашей станции был так называемый «Продпункт», который пытался снабжать «переселенцев» горячей пищей. И мы, комсомольцы-активисты, помогали в свободное время разносить по вагонам еду. Потом кормили и нас. Тогда нам вся еда казалась вкусной!
А затем у наших десятиклассников наступил выпускной вечер, и мы, кто помладше, пришли посмотреть на выпускников. Вчерашние школьницы  в крепдешиновых – иногда материнских – платьях  весело танцевали под «Линду» весёлый фокстрот. Особым успехом у наших девчат пользовались молодые лейтенанты из расположившейся в нашем городке большой военной части.
    У нас же, пацанов, эти лейтенанты вызывали жуткую зависть. Нам тоже хотелось походить на этих подтянутых, в новенькой военной форме, недавних выпускников военных училищ! Мы тогда и не догадывались, что через пару лет заменим их на горьких дорогах войны!
Так весело мы провели вечер накануне 22 июня 1941 года!


         Николай Ефимович прожил 94 года...