Мадлен - часть XXXV

XXXV

   «В России более милиона человек кинули друг друга на «Лэнд Круизёры» и «Лексусы», и я хочу быть полковником-парашютистом» - дождавшись, когда младший брат уйдёт гулять, Аня запустила на компьютере «Майкрософт Ворд» и принялась писать письмо в параллельную реальность - «А всё началось с моего прапрадеда, сбежавшего из Польши в 1920-м году...»
   Анины предки по отцовской линии, Елисеевы, очень смутное представление имели о такой вещи, как генеалогическое древо семьи. Если имена и отчества своих дедов и бабок, уже много лет назад как умерших, Василь ещё мог вспомнить, то имена-отчества своих более далёких предков он уже успел позабыть. Никаких воспоминаний о стариках не осталось, равно как и о доме, где они жили и куда принесли новорожденного Василя. Это был огромный частный дом в центре города, ныне снесённый: стены и потолки того дома были чёрными, с потолка сыпались насекомые, половицы скрипели и проламывались, а в некоторых комнатах окна были постоянно забраны ставнями. Сейчас на месте того дома - городские пруды.
   По выходным все обитатели дома ходили в не менее жуткие Мухинские бани неподалёку. Прямо под Мухинскими банями разверзалась земля - да так, что обрушивались все подвалы и пристроенные к баням сараи, из разлома в земле бил родник и брала начало речушка, замурованная под одним из бульваров, в самих банях мутная вода шипела на потрескавшихся кирпичах, из дырявых тазов кипятком поливали какого-нибудь хронического алкоголика с вишнёвым испитым лицом, а куцым веником с двумя-тремя дубовыми листочками парили детей, порой даже годовалых. Поскольку первые два года своей жизни Василь в доме пращуров прожил, в Мухинских банях он, скорее всего, тоже побывал и попарился.
   С предками по материнской линии и с их отношением к своей генеалогии Ане повезло больше: Лещинские свою родословную вели и знали. Ирина, в отличии от мужа, знала всю свою родню до седьмого колена - если не дальше.
   «А предки у нас героические!» - иногда, изрядно приняв на грудь на семейном застолье, говорил дядя Кирилл - «Родовитые шляхтичи Лещинские, до самого Сигизмунда Вазы при королевском дворе были. Немецкого пса-рыцаря на западе били, немец видел нашу конницу - да, ту самую, где у всадников за спинами железные крылья и перья были - и в свой и без того ржавый доспех от страха мочился. Московита били на востоке, не в обиду тебе, Васян. Гнали мы московита обратно в тёмные леса, он бежал - аж спотыкался об рукава кафтана своего татарского, фузею свою корявую, не стреляющую, из рук ронял и шапку свою высокую волосатую на бегу терял. Балтийское море в то время на несколько месяцев полностью замерзало, лёд толстый был, даже артиллерию выдерживал, на севере на Кальмарскую унию мы эпические набеги устраивали, давали всем этим викингам прикурить! А уж как мы на юге Османской империи наваляли! Довыделывался султан Селим Второй Мест, взяли наши предки в плен пару десятков его янычар хвалёных, руки и ноги им поотрубали, культи поприжигали - чтобы они кровью не истекли и не попередохли - и в первом же обозе обратно султану отправили. Пишут летописи, что Селим и его визирь - параноик как дети плакали, когда увидели, во что их янычары превратились!» Ирина в это время уговаривала кузена сменить тему - «Ну ладно, хватит уже на сегодня этих былин героических, видишь, они не всем нравятся», почти трезвый Василь, которому запрещалось выпивать больше двух бокалов шампанского, вяло протестовал и что-то бормотал о разгроме Речи Посполитой в конце XVIII века, а окончательно захмелевший Кирилл, приобняв Василя, продолжал: «А знаешь, о чём я мечтаю? Чтобы мы оба были на конях, ты - в русской богатырской кольчуге и шлеме - шишаке, я - в доспехах польских гусар, налетели бы мы на этот мир, гнусный и косный, копьё бы Москве в самую Рублёвку воткнули, мечом бы Манхэттэну все башни снесли, а копытами коней - по Лондону, по Лондону!» Ко мнению Ирины, считающей «Золотые вольности шляхты» такими же анахронизмами для обрусевших поляков, какими были бы мумификация и захоронение египетского президента в пирамиде, гладиаторские бои на руинах Колизея в современной Италии или догма о плоской земле в анином учебнике географии, двоюродный брат не прислушивался.
   В XIX веке Лещинские окончательно обеднели, и прапрадед Ани, электромонтёр Кароль, действительно сбежал в Советский Союз в разгар войны 1920-го года. Подумав, о чём можно было бы ещё написать, Аня напечатала в «Ворде» ещё одно предложение: «Правда, он потом ещё несколько раз пешком в Польшу возвращался и обратно в Россию на поезде приезжал...»
   Последние два дня девочку начала необычайно расслаблять тёплая вода в ванне - вплоть до кратковременного сна, от которого не отвлекала ни бурлящая струя воды, наполняющей ванну, ни мысли о том, что верхний слив слишком мал и вода, не успевая утекать в него, может политься через края ванны на пол. «А может, ничего страшного и не будет, если Кувшиновых затопим, они в своём бардаке даже не заметят этого!» Расслабляла тёплая, почти горячая вода, темнел сиреневый кафель ванной комнаты, темнела синяя шторка с фиолетовыми дельфинами и зелёными ракушками, тускнел блестящий смеситель. А во мраке, окутавшем со всех сторон, появлялся клоун - тот самый, с афиши в центре города. В полосатом наряде и с тем же страшным лицом: тот же нос, перевёрнутый ноздрями кверху, тот же огромный рот на месте глаз, те же маленькие глаза на месте рта. «Не ищи свою Мадленку среди живых» - говорил клоун - «А лучше не бойся и письмо нам напиши, в нашу параллельную реальность. Мы поможем. Напиши, сколько народу на «Лэнд Круизёры» кинуто. Напиши про прапрадеда своего, который из Польши сбежал. Напиши, как он потом ещё несколько раз на поездах из Польши сбегал. И напиши о нищем с того поезда, о том, как твой прапрадед его на ходу из поезда выкинул!»
   Сохранение, на всякий случай: «Майкрософт Ворд» без ключа активации имел обыкновение внезапно закрываться, с потерей всех несохранённых данных, разумеется. И ещё пару предложений набивают на клавиатуре анины пальцы: «Очень много нищих по вагонам бродило и деньги клянчило, один из них к моему прапрадеду пристал, а прапрадед выволок его в тамбур и выкинул из поезда. А потом вернулся в вагон и долго рассказывал всем пассажирам, как нищего из поезда выкидывал...»
   Всё-таки хотелось написать пообъёмнее и покрасочнее, вот только ни мысли не приходили, ни пальцы не слушались, слишком медленно клавиши нажимая. А ведь у Ани по русскому и литературе в основном пятёрки были, как-то раз попробовала она даже в общегородской олимпиаде по русскому языку поучаствовать. Но увы! Призового места Анне Елисеевой не досталось, слишком уж сильны были соперники и соперницы, стольких хардкорных ботанш, собравшихся разом в одном помещении, девочка ещё ни разу в жизни не видела, аж в глазах зарябило от обилия очков с миллиметровыми линзами, юбок в пол, винтажных босоножек с ромашками из кожезама, безразмерных свитеров из ангоры, кос до пояса, бантов фасона «пропала Мальвина, невеста моя!», измождённых бесконечной зубрёжкою лиц.
   Ещё много пятёрок было по географии, но снова и как назло - полный бедлам в голове. Граница Польши и России - что она из себя представляет? Плотно ли заселено приграничье? Бескрайние ли поля там раскинулись, или же дремучие леса со стороны России на Польшу напёрли, покосив и придавив полосатые пограничные столбики буреломом? Где она и какая она, та граница?
   Наверное, там всё-таки леса. Кубарем скатился выброшенный из поезда нищий с высокой железнодорожной насыпи, размахивая длинными рукавами латаной-перелатаной свитки, правой ногой в дырявом сапоге и босой левой ногой, убился внизу об стоеросовый пень, чтоб больше никогда не пойти по вагонам и не петь «Купите граждане, купите папиросы, ой, подходите солдаты и матросы!», превращалось его виднеющееся из вагонных окон тело в белой свитке в белую точку по мере удаления поезда от того злополучного места, а наступит ночь, ухнет сова, завоет волк, запищит летучая мышь - и вообще не будет видно тела рядом с насыпью, ничего, совсем ничего не будет видно на польско-российской границе по ночи, кроме рогатого месяца над кронами деревьев.
   «И напиши ещё, где твой прапрадед в Советском Союзе работал» - добавил клоун, в очередной раз пришедший на звуки воды, бурлящей в ванне и размывающей сознание двенадцатилетней девочки - «А потом засунь письмо в трубу, подожги, и мы его получим. Сама справишься или цефа из димкиной игры позвать?»
   Кем работал Кароль последние десять лет своей жизни, Аня не знала. Да и Ирина мало знала о его работе. Слышала лишь от кого-то из стариков о каком-то мифическом ретрансляционном вагоне, купленном Советским Союзом у итальянцев, прицепленном к красноармейскому поезду, отслеживающем чьи-то перемещения в радиусе нескольких десятков километров и кочующем по всем железным дорогам страны - от Бреста до Владивостока. И загадочной «цезиевой иглой» был тот вагон оснащён, медленно убивала та игла всех тех, кто вагон обслуживал - иссушала изнутри, желчный пузырь жгла, голову словно свинцом заливала, давление крови понижала настолько, что в летнюю жару холодно становилось, постепенно ослабляла мыщцы, вплоть до полного паралича, в довесок ко всему рвоту вызывала, сон портила и зрение садила. А в последние недели жизни наступала полная дезориентация во времени и пространстве.
   «Цезиум!»
   Кароль Лещинский умер в 1932-м году, на далёком безымянном полустанке. Вскоре после подведомственного вагона: утилизировали отработавшую свой срок технику где-то там же, круша кувалдами и ломами. Помимо широких, были на полустанке и узкие железнодорожные колеи, уходящие в тайгу, в горы, в болота, в никуда и на хер, через речку, названную Третьей Седьмой. На обрывистом берегу речки один за другим появлялись кресты с табличками, а на каждой табличке, помимо имени и даты - молитва на английском, немецком, польском, литовском, чешском, венгерском или финском... Много снега наметало на полустанке зимой, всё, кроме табличек и надписей на них, было белым, именно белому цвету, видимому в отличии от невидимого излучения «цезиевой иглы», смерть и безысходность символизировать суждено.
   «Цезиум, номер один - три - семь! Третья седьмая!»
   Прожив последние полтора года на том полустанке, Кароль успел жениться и стать отцом аниного прадеда.
   «И напиши ещё, что хочешь стать полковником» - предложил, появившись в последний раз, клоун с перевёрнутым лицом.