Глава 20 Книга 2 Мейлах в октябре

     НАСТОЙЧИВА ДУША ПОЭТА

               
Не кочегары мы, не плотники -
литературные работники.

Казалось, что всё неплохо складывалось в жизни Мейлаха, но чего-то не хватало. Оказывается, не хватало публичности, признания его творчества, и он снова пришёл к мысли, что следует опять обратиться в Союз писателей – может, признают своим.

 Бросив все текущие дела и на время оставив Тамару, Мейлах покатил в родные края, в столицу, с твёрдым намерением до победного конца обивать пороги писательской резиденции.

 Нагрузив себя своими книгами, Мейлах, в прихожей  областного начальника с птичьей фамилией встретил того же пожилого человека, который окончательно поседел, полысел и стоптал ботинки до самых шнурков – то есть Петрова, которого в Союз писателей не принимали ранее, не принимают и сейчас, даже не рассматривая предоставленных  для этого документов.

– Ну, как дела? – на правах старого знакомого повёл разговор Мейлах. – Может, уже всё решилось?
– Ничего не решилось.

 Чтобы начать процедуру вступления, нужно пробиться через ворота, подпираемые с обратной стороны рогами этого барана – с чувством, далёким от уважения Петров кивнул в сторону кабинета.

– А чего же он хочет от вас? Чем мотивирует?
– Ничем не мотивирует. Был я у него однажды. Сидит с выражением: – «Как вы мне все надоели»! Нетерпеливо ёрзает в кресле, не ведая как от меня поскорее избавиться.

 Чувствуется, что его  излишний вес мешает активно работать, но успешно сотрудничает с гипертензией, геммороем и простатитом. Ясное дело – откуда взяться здоровью, если ничего физически не делает, а жрёт как лошадь.

 В глаза не глядит – отводит в сторону и, как недоверчивая собака, боковым зрением ищет уязвимое место, чтобы укусить.

 По телефону разговаривать не хочет, то не поднимает трубку – узнав от секретарши, что я звоню, то снимет её, положит на стол и сидит, затаившись долго, долго, чтобы  по межгороду мне пришлось больше платить. Я же слышу, как он ходит по кабинету – шаркает ногами, чешется, пыхтит и сморкается.

 Это же матёрый литературно-номенклатурный умелец в законе, с набором всяческих штучек способный на всё, кроме хорошего.
– И всё-таки, чего же он хочет?  Может на «лапу»?

– Люди всякое говорят: может, и на лапу. Там же лапа милицейского полковника  - как лопата, такую трудно наполнить. Что я могу за свою скромную пенсию инженера? Только немного поперчить…

Мейлах обстоятельно хотел всё выяснить про скрывающегося за дверями кабинета начальника и продолжал расспрос:
– А он сам, какого уровня писатель? Может, уровня  Александра Сергеевича Пушкина или Льва Николаевича Толстого, потому хочет своими барьерами дотянуть вас до высоты его творчества?

– Я тоже, сначала так подумал. Но ошибся.  Проверил в библиотеке его популярность. Мне сказали, что ещё не было случая, чтобы за последние десять лет кто-то интересовался его творчеством.

 Захотелось самому посмотреть его писательские шедевры, так скажу прямо: далее первых нескольких строчек читать не смог, неинтересно.

  В соратниках у него такой же подручный, обласканный властью, в пору строительства развитого социализма, который на основе своих шедевров считает «бредом» произведения других авторов. Вот одно из них, хорошо, что короткое, всего две строчки:

Зорки тушаць святло,
А цемра запальвае зноу…

В переводе это означает:
Звёзды гасят свет,
А темнота зажигает снова.

Вот и всё стихотворное произведение из 36 букв, одной запятой и трёх точек, зато, на целую страницу.

  Дааааа! Это не «Война и мир»! Мейлах больше не имел вопросов. Желания вступать в писательскую организацию отпало до лучших времён и,  напоследок, Мейлах сказал Петрову:

– После такой презентации произведения писательского начальника он будет вашим врагом! – на что получил  оптимистичный ответ:

– Ничего, переживу эту трагедию! Надеюсь, со временем придут другие руководители и попрут из этого стойла тех, кто развёл «дедовщину».

 Поглядишь на них – старые, уже «калоши» мокрые, а новых не пускают! Если не прославились своими произведениями, то станут известными благодаря мне. Что касается врагов, – они дают мне жажду жизни, а сами долго не живут!

 Хочу заметить – к счастью, у нас  в стране есть ещё один Союз писателей - Союз Белорусских писателей, в котором были Янка Купала, Якуб Колас, Василь Быков, Алесь Адамович, Максим Танк!

 Там было и есть много талантов, а по - настоящему талантливые люди – добры, снисходительны и участливы в чужой творческой судьбе. К восславленным мною литературным мародёрам больше обращаться, не буду. Могу передать вахту тебе: принимай, коль не боишься зря тратить время.

 Если ты умеешь что-то, сочиняй, стучись в ворота! – с этими словами собеседник, не спеша, вразвалочку вышел из помещения.
 
Мейлах начал собирать свои вещи, чтобы тоже оставить неприветливое заведение. В это время, в помещение вошёл мужчина, похожий на «вядомага», подходящего под только что услышанное описание – писательского телосложения, с обвисшим животом, оттопыренным задом и шаркающей походкой. Он,  уставившись на Мейлаха, спросил:

– Что вы здесь делаете?
– Да я, как вам сказать, хотел здесь немного, к вам вступить, да теперь даже не знаю, стоит ли терять время. У вас чужих не принимают.

– Это вы Петров?
– Ой, что вы, что вы! Не бойтесь, я не Петров… Я Кац Мейлах Абрамович! Вы меня не трогайте, я ничего от вас не хочу! Если вы считаете, что мне не нужно писать, то я буду читать то, что вы написали.

 А Петров ушёл и оставил вам и вашему соратнику, тому, известному, но старому, у которого уже «калоши» мокрые -  соответствующий ответ. Он пересмотрел всю вашу печатную писанину, чтобы не ошибиться в оценке. Вот это послание, короткое но меткое:

Как говорят у нас в народе, козлы не только в огороде.
От них нигде не увернуться. Они и в СПБ пасутся!

«Вядомы»  задумчиво почесал одно из двух сферических мест, где любят чесать творческие люди и, улыбнувшись, сказал:
– А он, пожалуй, прав! Только его правоту обидно признавать… Мы сейчас наколупаем у него огрехов и отчистим его через газету, а то совсем обнаглела периферия!

 Ему теперь и десять рекомендаций не помогут! У нас действует своя система отбора. Чужих не берём.

 Наш Шакаловский за каждого отвергнутого поэта, получает блокнот с авторучкой, а прозаику Жеребцову за «уничтоженного» сельского писателя, который осмелился лезть со своими книгами в СПБ,  положен мешок овса!

 Для себя бюджетных средств маловато, а тут ещё лезут всякие, издавай их…

Мейлах слушал и наблюдал за всем, что происходило в его присутствии. Для себя он сделал вывод: если такой настырный Петров не может пробить брешь в этих воротах, то ему и подавно ничего перспективного не светит.