Поезд

- Ну че, как поедем – спрашивает  Ромик перетаптываясь с ноги на ногу, сведя носки ботинок немного внутрь. Мы стоим на площади перед железнодорожным вокзалом, который вытянулся как тонкая длинная слегка изогнутая  кишка, облепленная словно мухами, людьми с баулами и чемоданами . Теплый день  лета, стучат железом трамваи, время от времени дребезжа резким визгом звонка. Площадь вся заставлена машинами в несколько рядов, снуют люди, на ходу жуя тут же купленные жирные и большие как лапти пирожки. Мы стоим и похоже единственные не имеем направления.   Идет медленно кругами водила такси заглядывая прямо в лица  –Такси, надо? - или – Куда едем?  Целеустремленно по прямой с чемоданами на колесах идут, прокладывая себе путь, пассажиры дальнего следования. Даже таджики в оранжевых жилетках курят у входа, перемещаясь по кривым траекториям броуновского движения.  Мы стоим.
-Ну че? Пошли, скоро отправление,- топчется Ромик. У Ромика раскосые глаза, большая примесь китайской крови и импотенция, о которой он рассказывает каждому, даже женщинам, перед тем как назвать свое имя.  Он, худой с жесткими черными волосами и тонкими запястьями, всегда во всем старается быть модным, это касается,  и одежды и музыки.  У Ромика есть чувство юмора, поэтому с ним не скучно, время от времени он отпускает очередную шутку и сам же первый смеется, как-то по-бабьи высоко и по-стариковски скрипуче взвизгивая.
-Ром, не суетись, надо сигарет купить, может лапши китайской, нам ехать больше суток, а жрать уже охота,- мы как обычно с легкого похмелья. Мы молоды, поэтому похмелье всегда легкое, даже если не помнишь где начал, и проснувшись ошеломлен видом из открытых глаз.
Идем к ларькам тянущимся бесконечной линией вдоль и напротив вокзала, берем желтые хрустящие пакетики одноразовой лапши, хлеб, майонез, пива и сигареты. Пива берем забористого, самого крепкого.  Немедленно открываем и отпиваем по полбутылки.   Тело чуть размякает, делается густым пластилином и от этого почему то  уютным.
-Пойдем, билеты купим, что ли?- говорит Ромик.
-Денег то много осталось у нас?- спрашиваю,- давай посмотрим. Выгребаем из карманов смятые купюры, всю мелочь, сейчас важно все.  Взвешиваю на руке наличность, по весу вроде на билеты хватает.
Еще вчера вечером мы были богаты.  Могли бы купить билет до станции назначения, и при этом есть традиционную холодную курицу в газете, яйца и картошку с солью. Могли купить себе колбасы с нежными глазками белого жира.  Да много чего могли. Но подумав хорошо, мы решили, что Российские железные дороги могут вполне обойтись без нашего скромного вклада, а желудок завтра потерпит  ради радости пить пиво сегодня и погулять по улицам города. 
Сегодня у нас хватает на билет до ближайшей станции, лапшу и хлеб. Опыт проезда без билета хоть небольшой, но имеется.  Это сейчас контролеры стали изощреннее и безжалостнее, а в дни моей юности,  когда я учился напротив вокзала, через реку, все было проще.
Покупаем два билета в общий вагон до следующей станции и проходим к поезду. Проводник-женщина, несмотря на жару, в форменном темно синем пальто, безразлично смотрит билеты, паспорта и пропускает в вагон, делая шаг в сторону.  В вагоне много людей. Все суетятся, запихивают большие и маленькие сумки под спальные места и на верхние полки. Самые резвые уже сидят в домашних тапочках, хлебают чай и как то уже с усталостью и тоской опытных пассажиров смотрят в окно, пыльное и в пластилине по периметру.
Теперь главное дотянуть до вечера, шатаясь по поезду с видом занятого пассажира,  а там можно залезть на третью полку, ту, которая для матрасов и прикинуться таковым.  Самое важное правильно  и серьезно подойти к этому.
В вагоне сильно воняет непонятно чем и  всем сразу, сложно вычленить из общей какофонии запахов какой то один. Тепло и сыро воняет носками, потными подмышками, куриными яйцами, дорожной курицей в фольге или газете….
Мы заняли весь стол. На нем стоит наша лапша, заваренная в тарелки, которые любезно выдала нам проводница, чай в родных близких сердцу каждого советского человека граненых стаканах и железных подстаканниках, хлеб ломтями.  В принципе китайскую лапшу есть нельзя - она тоже воняет и запах чем то похож на вагонный. Секрет в том, что можно заткнуть пасть этому мерзкому приторно- сладкому тошнотворному запаху большим количеством  майонеза. Выдавливаем полпачки на две тарелки.
После обеда сыто молчим  и едем развалясь на нижних полках, ведь мы пассажиры. «Госпожа проводник, ну где же вы, почему вы не проверяете наши билеты. Вот же они. Возьмите эти рыжеватые отрывные листы с черными буквами. Зачем, зачем же вы медлите». – А, вот же она идет, шатаясь в проходе, иногда падая вперед и задерживаясь за поручень в последний момент.- «Темно синяя форма вам к лицу, госпожа проводник».
Билеты проверены,  мы подъезжаем к станции,  и сейчас они станут недействительны. Здесь, если верить черным буквам и цифрам билета, нам надо сходить. Но для нас это только начало пути, ехать нам еще сутки плюс одна их половина.
-Ромик, давай куртки снимем, будем ходить по поезду взад и вперед до вечера, в ресторан сходим, млядь мы ж пассажиры.
Здесь самое важное не превратиться в «зайца», не подхватить как вирус гриппа его психологию. Не пустить в организм самый первый микроб. Если он попал спасения не будет, изменятся походка, взгляд, жесты.  Появится привычка оглядываться, шарахаться от звука открывающейся двери, вжимать голову в плечи при стуке женских каблучков по коричневому линолеуму вагона. Появится чувство вины смешанное со страхом быть настигнутым и выкинутым в прохладную черную ночную прорубь двери вагона. Если ты пустил «вирус зайца» к себе в организм можешь не сомневаться - тебя выкинут при первой же возможности, без всякой жалости и сочувствия. И будут правы.
Я скручиваю свою коричневую кожаную куртку, кладу в пакет и засовываю  под трубу за мусорным баком в тамбуре возле туалета. Ромик делает то же самое.  Вещей у нас нет, оставшаяся еда уместилась в карманах курток, и мы шагаем сквозь вагоны, безжалостно стуча тяжелыми грязными дверями тамбуров, налегке и в одних рубашках, не считая брюк.  Мы никуда не спешим, подолгу простаивая и дымя сигаретами в тамбурах чужих вагонов.
- Ребят, вы что здесь делаете?- проводник купейного вагона, внимательно вглядывается мне в глаза, пытаясь разглядеть там зайца. Нет его там. Йух тебе.
- Мы из общего, в ресторан идем, - говорю.  «Отъебись, синий олень»,- думаю.
 Вагонная суета постепенно добивает день.   Темнеет в вагоне.  Включили свет.   Жильцы "общака" заняты приготовлением ко сну.Неспешно с паузами переговариваются полушепотом. Рассказывают неизвестным людям о житейских бедах и горестях.   Народу много, все сидячие и лежачие места заняты и это нас оправдывает.  Мы лезем на третьи полки.   Сделать это не так просто, они не предназначены для людей, только для матрасов с подушками. 
За день нас не настигла, карающая длань ни проводника, ни контролера.  Теперь надо не спалиться ночью.
Чтобы меня не заметили,  я должен стать матрасом.  Надо соответствовать ситуации. Как говорили одни философы: сознание определяет бытие. Если я сознаю себя матрасом, думаю как матрас, живу, воспринимая мир как  матрас - значит я матрас и проводник, если на меня и посмотрит, увидит всего лишь мой полосатый бок. Если ж бытие определяет сознание, как утверждали другие, оппоненты первых, в их числе известный еврей Маркс, то получается:  я лежу на третьей полке, на месте для матрасов, имею полосатый бок и вату мягкими комочками внутри, то я увижу сны матраса, и  будут у меня радости и горести матраса. Скажем, костлявая жопа, создающая комочки у меня внутри, или пьяный энурезник, превращающий  мою нежно белую вату в вонючую желтую кащицу.  Второй вариант хуже первого в тыщу раз.  К матрасным радостям можно отнести легкое девичье тело, которое вжимает в меня сила тяготения, и я ответно радостно жмусь навстречу, нежную девичью руку, которая гладит меня, расправляя простынь или  засовывая руку под подушку.
 Вижу  себя со стороны в красно белую широкую полоску немного грубым матерчатым снаружи, но мягким, из пушистых, где то уже сбитых комочков ваты внутри, лежу на верхней полке, качаясь в такт движению вагона. При торможении поезда приваливаюсь своим мягким матрасным боком к белой гладкой стенке купе.   У меня появляются ранние воспоминания. К  полосатой ткани будущего меня прикасаются тонкие хрупкие пальцы девушки в темном платке, в темно серой робе с пришитым на груди номерком размером 9 на 4  . Симпатичная, молодая зэчка строчит мой бок на огромной серо зеленой швейной машинке.  Волосы связаны в хвост, глаза далеко отсюда, худые острые плечи, которые еще долго не обнимет сильная мужская рука.
Медленно всем своим квадратным большим плоским телом проваливаюсь в красно полосатый сон.
- Эй, молодой человек, просыпайся, покажи билет.
« Я матрас, ты мудило синий не видишь что ли полосок на моих боках»,- хочу сказать я. Но молчу  - знаю с детства матрасы не умеют разговаривать.
- Че, не слышишь, билет давай, - гляжу из под полуприкрытых век, внизу стоит мужик и смотрит на меня грозно так. «Ладно,- думаю,- щас спущусь». Потягиваюсь, просыпаясь, гляжу в окно, уже светло. Спускаюсь вниз…
- Вы че зайцы?
- Нет, не зайцы, у нас билеты кончились,- говорю.  Ромик тут же, его тоже сняли сверху сонного и беспомощного, ничего не понимающего, он трет глаза, часто моргает и зевает.  Мы стоим в купе начальника поезда, там много мигающих лампочек, тумблеров, кнопок.  Сам начальник сидит на нижней полке и строго смотрит на нас.
- Давно едете так.
- Да нет,- говорю,- еще не надоело.
- Щас остановка будет, на ней сойдете.
-  Это не наша станция, нам до конца ехать, подвезите, по пути ведь,- прошу я начальника.
- Меня за вас вы*бут и высушат, если поймают, а потом уволят.  Зачем мне это.
- Человек человеку брат,- говорю,- помогать мы должны друг другу.
- Нет, поезд останавливается, и вы сходите.
- А какая станция? – спрашиваю.
- Анзеби.
«Ну хоть тут повезло,- думаю про себя».  Анзеби это Братск, а у меня там друзья-подруги есть, может денег на билет настреляем.
- Нам за вещами в свой вагон, надо, провОдите?
- А какие у вас вещи были?
- Куртки,- говорю,- и вроде все.
- Эти? - Он вытаскивает из под стола наши пакеты с куртками.
- Да, наши, надо карманы проверить, все ли на месте.
- Мы ничего не трогали,- говорит.
Я трясу куртку в надежде избавится от морщин на ее коже, выглядит она не очень: вся мятая и в пыли.  Ромик одевает свою.  Поезд останавливается.
- Все, на выход давайте, - начальник поезда отворачивается, а мы идем в тамбур к дверям.
Анзеби нас встречает бодрым прохладным  утром.  Времени шесть утра, следующий попутный поезд около трех дня.  До самогО Братска еще надо доехать на автобусе, но время есть, думаю, успеем.  Братск индустриальный город, снабжает страну целлюлозой и алюминием.  Помню,  нас в школе пугали, что там дети на уроках падают без сознания от плохой экологии, тогда меня это впечатляло, я представлял, вот выходит к доске девочка - тело как скелет, под глазами круги, волосы бледные жидкие и не доходя двух шагов до учителя начинает заваливаться на спину, падает, разбивает затылок о край парты, кровь на полу растеклась как красный нимб…
Первым делом заходим к  Артуру. Непонятно как, находим его пятиэтажку, совершенно не отличимую среди других таких же,  тесно жмущихся друг к другу, так что от этого с их боков сыплется штукатурка. Артур хороший добрый пьющий чел. Не так давно вновь встретил и вновь обрел свою первую любовь.  Выходит счастливый, улыбается, в майке и джинсах, ноги босые. Приглашает  нас в свою крошечную  кухню хрущевской квартиры.   Говорим о жизни, чего изменилось, кто как живет.  Постепенно переходим к цели визита.
- Артур, - говорю я, - такая хрень, из поезда выгнали, билетов не было, займи денег, ехать надо, потом отправлю.
- Нету,- говорит,- денег, мода на них прошла, коммунизм снова строим. Не платят ни налом, ни безналом, продукты под запись выдают, вот и все.
- Круто, скоро клеймо, будут ставить и право первой ночи установят.
- Да ладно ты, во всей  стране денег нет.
Едем к старинной подруге моей Олишне.  Там такая же засада - денег нет. Пьем чай и у нее. По моей просьбе она показывает нам свой чудовищных размеров балкон. Он гораздо больше самой большой комнаты в квартире и имеет два огромных окна выходящих одно во двор, одно в лес. Мне так нравиться балкон, пылинки плывущие в луче солнца, что я хочу там остаться жить. Придумываю забить дверь, сделать веревочную лестницу, и при необходимости отлучиться куда или принять гостей, выкидывать ее вперед и чуть вверх. Вижу как она раскручивается ударяется в стену дома и "добро пожаловать"...  Но время жмет,  едем на вокзал, будем вагон брать штурмом, если повезет, кто-нибудь да прорвется.
До поезда еще целый час, приехали с запасом.  Ходим по залу.  Железные вокзальные лавки, с решетчатыми спинками прикручены к полу на болты. И тут меня, озаряет, **ять я же сталкер, ну не тот, который в какашках в Чернобыле артефакты ищет, а настоящий кастанедовский проходимец, в смысле проходимец везде.
- Ромик, улыбайся, все любят безобидных идиотов, - говорю, и действуй по обстановке, подыграй мне.  Сейчас с музыкой поедем.
Делаю жесткое лицо, уверенным быстрым шагом иду к билетной кассе.
- Здравствуйте, как мне увидеть начальника вокзала.
- А в чем дело, - спрашивает тетка.
- Женщина, мне срочно надо увидеть начальника вокзала.
- Хорошо,- говорит и убегает, позабыв даже закрыть окошечко кассы.
Я как маятник хожу туда-сюда перед кассой, заложив руки за спину, и наклонив голову вперед.  Минуты через две подходит кассир и невысокая женщина в белой рубашке,  синем кителе при погонах.
- Я начальник вокзала,- говорит и называет свои имя-фамилию, - слушаю Вас.
- У нас беда случилась, - я ищу взглядом Ромика, он где то позади меня, по лицу видно не совсем верит в происходящее. - Мы отстали от поезда. Стоянка здесь длинная и мы решили домашнего молочка купить. Пошли к частным домам искать двор с коровой. Ошиблись со временем отправления, пришли, а поезд уже ушел. У меня там, в поезде, сумка с вещами важными уехала. Все там паспорт и деньги. Помогите, пожалуйста.
Ромик что-то промычал, вроде как утвердительно. Начальник вокзала задумалась, посмотрела на меня потом на Ромика,  потом, видимо приняв решение,  быстро пошла в билетную кассу.  Набрала какой то номер, кому то  обрисовала ситуацию, несколько раз уточнив приметы сумки.
- Большая такая, зеленая спортивная сумка, «ROYAL» сбоку написано большими буквами. Два больших кармана с каждой стороны, две ручки.
- Да-да, зеленая, «ROYAL» сбоку, - передает она на тот конец провода. – Вы не волнуйтесь, найдем вашу сумку, сейчас с проводником по рации свяжутся, никуда не денется она.
- А нам как же быть, здесь ее ждать?
- Нет же, раз такое дело я вас посажу на ближайший поезд, - она смотрит на часы,- через полчаса уже будет. Там и встретитесь со своей сумкой, у нас на железной дороге ничего не пропадает. Сейчас вас проводят.
Минуту спустя к нам подошел здоровенный мент.
- Пройдемте за мной.
- Ого, конвой, - шепчу я Ромику.
Втроем мы прошли на платформу, там к нам присоединилась наша спасительница. Немного подождав там, мы увидели приближающийся зеленый наш поезд.  Свистнув для острастки в гудок, он, медленно сбавляя ход, остановился прямо перед нами.
- Ну, удачи ребята, покупайте молоко теперь заранее, - говорит нам женщина в синем.
- Спасибо Вам большое, - говорю я, Ромик опять отстраненно молчит.
Вчетвером мы подходим к общему вагону, который оказался последним, начальник вокзала что–то говорит проводнику, тот кивает, смотрит на нас и жестом приглашает внутрь.
- Счастливо,- говорит мент.
- Да, да, спасибо.
Проходя по вагону, кидаем куртки на боковушку, и идем курить в тамбур. Поезд трогается, и в окне я вижу: стоит длинный мент и маленький начальник вокзала смотрят нам вслед. Я машу им рукой. Начальник машет мне.  Отсюда мне не видно, но  надеюсь, что по ее щеке, медленно, прокладывая путь через  морщины,  стекает слеза.  Ромик в окно показывает фак, оттопыривая средний палец.
- Щас сломаю, - говорю я ему хватая его за палец и заламывая,ему больно, его колени подгибаются и он садиться прямо на пол.