Закат. Рассвет

           Рассвет. И, несмотря  на всю однозначность понятия, чувствуют это время суток, нет, это слово, понятие, ощущение, - все чувствуют его по-разному. Для кого-то рассвет – это лучи солнца, пробивающиеся через невесомый гипюр занавесок, оставляющие теплый золотистый отпечаток на твоём лице, стремительно пытающемся укрыться одеялом. Для кого-то рассвет – это волшебное мгновение, когда солнце выходит из-за горизонта в тот момент, когда ты сидишь на пологой крыше дома, укутанный в плед и держащий в руках чашку чая с лимонной мятой. Для кого-то рассвет – это пение петуха, роса на травинках и едва слышное пение кузнечиков. Рассвет – это и первый троллейбус, сладостный зевок, вдох прохладного воздуха и тихий хлопок таблички с надписью «Открыто» по стеклу.
           Рассвет. Первые троллейбусы поползли по улицам города, подбирая редких заспанных пассажиров. Усатые водители широко зевали, не закрывая рта, поворачивая баранку руля влево и вправо. В парке лаяли собаки, бодро таскающие своих хозяев, сжимая зубами ремешки поводка. Из пекарни на Четвёртой улице доносился тонкий запах свежеиспечённого багета. В соседнем здании мужчина в тёмно-коричневом сюртуке и белом фартуке усердно начищал большие стёкла кофейни. Где-то раздался тихий хлопок таблички с надписью «Открыто».
           Во дворе дома под номером 38 напротив кем-то побелённой стены стояла пара – девушка и молодой человек, держащие в руках щетинистые кисти больших и маленьких размеров. Подле стен стояли банки с тёплыми красками и бутылка с водой. Молодой человек приложился к бутылке и пролил пару капель на белоснежную рубашку, после чего, улыбнувшись сам себе, принялся открывать банки с краской. Девушка отошла чуть поодаль, скрестила пальцы воображаемой рамкой и посмотрела сквозь неё правым глазом.
           - Готово, можно начинать – сказал парень, открыв последнюю банку и шмыгнув носом.
                ***
           - Стюарт, ты рисуешь неправильно – возмутилась девушка, глядя на работу друга.
           Молодой человек, засучив рукава рубашки буквально набрасывал краски на стену, смешивая и разводя их на своей части холста. Буря цветов от красного до жёлтого, водоворот эмоций, выпущенный на плоскость, расцветал поверх побелки. Стюарт пытался нарисовать прямую противоположность происходящему вокруг – закат.
           - Почему неправильно? – поинтересовался он, словно промурлыкав слово.
           - Ты даже не думаешь что делаешь, здесь же нет ни композиции, ничего, ты просто красишь стену непонятно во что – сказала девушка.
           - А может быть, я не хочу делать это правильно? Кто сказал, что правильно означает красиво? – возразил парень.
           - Надо думать о том, что ты делаешь, включать мозг, понимаешь? – девушка продолжала учить парня, не отрываясь от работы.
           - Сью, то что мы рисуем на стене дома в такую рань уже говорит о том, что мозг я выключил, чего и тебе советую – сказал Стюарт.
           - Ты опять за своё?
           - Снова, Сьюзан, снова. Ты всё пытаешься решить через разум, ты вообще умеешь расслабляться? Отключи голову, ну же – парень оторвался от красок и принялся щёлкать пальцами.
           - И всё равно, ты рисуешь неправильно – ответила девушка.
           - Это не должно быть правильно, это идёт от сердца, от души, иначе у тебя получится очередной пейзаж с очередным закатом, очередными деревьями и все прохожие будут говорить: "какая хорошая очередная картина".
           - Ты не прав – сказала Сьюзан, - если ты не будешь включать голову, то у тебя выйдет что-то непонятное.
           - И тем не менее все поймут – парень подмигнул подруге и принялся макать кисть в карминово-красную краску.
           Сьюзан смерила друга хмурым взглядом. Стюарт продолжал улыбаться и снова принялся вымазывать стену, хаотично накладывая цвета раз за разом. Да, получалось интересно, но всё равно неправильно. В художественных школах учат не такому. Отключить голову, смех да и только.
                ***
           - Вот поэтому у тебя до сих пор нет девушки, потому что ты никогда не пытаешься подумать головой – сказала Сьюзан.
           Стюарт пожал плечами и продолжил рисовать.
           - У тебя тоже нету и я уверен, что это от того – парень развернулся в сторону подруги и указал на неё вымазанной в охре кистью, - что кто-то наоборот, только и делает, что думает головой. Любовь как живопись, как музыка, поэзия души – здесь не надо думать, надо отдаться чувствам, разве нет?
           Девушка поджала губы.
           - Я же говорила, я просто не хочу обжечься, как когда-то обожглась. Где гарантии того, что кто-то не вытрет об меня ноги? Я не хочу этого и я… - не успела договорить Сьюзан.
           - Боишься – правая бровь парня вопросительно поднялась, смяв в гармошку кожу на лбу.
           - Боюсь, если тебе станет от этого легче – девушка отвернулась.
           - Я не понимаю этого страха. Да, если ты притронешься к раскалённому утюгу, ты вне всяких сомнений обожжешься. Но это не значит, что теперь надо ходить в мятой одежде и не прикасаться к утюгам вообще. Согласись, ты бы посчитала странным человека, который боится утюгов. А знаешь, ещё был случай, когда я был маленьким, мы с братом сбивали яблоки на закрытой частной территории. В какой-то момент брат решил проверить нас на бдительность и сказал, что идёт охранник, мы побежали, после чего я поскользнулся на луже. Это даже была не лужа, а грязь, которая остаётся от лужи, когда та высыхает, но это неважно. Я конечно же упал и разодрал себе всю ногу об асфальт, но это не значит, что я перестал ходить по асфальту, а тем более бегать. Ударив молотком по пальцу, ты не перестаёшь забивать гвозди, обрезавшись ножом, ты не перестанешь нарезать овощи в салат, если ты испачкаешься в краске, как это только что сделал я – сказал Стюарт, приподняв рукав вымазанный в тыквенного цвета краске, - ты ведь не начнёшь бояться рисовать.
           - Ты всё слишком упрощаешь, ты же прекрасно понимаешь, что эти вещи трудно сравнивать. Это же чувства.
           - Это ты всё усложняешь. Единожды съев тарелку с кислым супом…
           - Но я не ем кислый суп!
           - Не перебивай меня. Единожды съев тарелку с кислым супом, ты не перестанешь есть вообще. У тебя же есть чувство голода, не так ли? Не самое приятное ощущение, когда живот крутит и всё внутри съёживается от того, что ты попросту не поел. А бояться есть, ну, я лично незнаком с такими людьми.
           - В таком случае я на диете.
           - Вспомни хоть одну свою диету – Стюарт улыбнулся, - да тебе же хочется есть ещё сильнее, особенно с наступлением темноты. И ты упрямишься, терпишь эти мучения, зачастую бессмысленно, а потом срываешься. Впрочем, да, твоё состояние действительно можно назвать диетой.
           - Считаешь, что я сорвусь? – девушка взглянула на друга.
           - Нет, не считаю – молодой человек повернул голову в сторону девушки, - я с нетерпением жду этого.
                ***
           - Шторм на корабле! – воскликнул Стюарт, схватив девушку за талию и двигая ею из стороны в сторону.
           - Что ты делаешь? – Сьюзан ответила сердито.
           - Кончай дуться, сколько можно быть правильной и аккуратной – молодой человек дружелюбно улыбался.
           - Ещё одна такая выходка и эта кисточка полетит тебе в голову – девушка повернулась обратно к своей части рисунка и бросила край взгляда на работу друга.
           Да, реализмом тут и не пахло, но было в этом что-то другое, что-то непонятное. В хаотичном разбросе цветов и полутонов, оттенков и пятен проглядывался летний вечер, самый настоящий закат, как если бы она рассматривала его не на картинке, но вживую, смотря из окна или откуда-нибудь со склона деревенского пригорка. К этому живописному водовороту примыкала её часть заката, академически выверенная, строгая и чётко прорисованная в каждой детали.
           - Ну, нет, не может же он быть прав – подумала Сьюзан.
           - Шторм на корабле! – вновь подбежал сзади Стюарт, после чего резко бросился наутёк, догоняемый подругой и летящей в спину кистью.
                ***
           - Так действительно лучше, а? – спросил Стюарт.
           Приобнимая за плечо подругу он улыбался, глядя на получившуюся картину. На спине парня красовалось пятно от киновари, а руки были вплоть до локтей вымазаны в вихре чувств и эмоций, разбросанных от лимонно-жёлтого до тёмно-бордового. Краска на штанине, у носа и на левой щеке украшали Сьюзан. Тонкие пальцы были вымазаны в тон рукам соседа. В её глазах едва заметно поблёскивал огонёк былого недовольства, но он перебился тем волшебным блеском, который бывает в глазах у детей, когда они делают что-то, чего делать нельзя, но очень хочется. Радость и особенный оттенок счастья, присущие столь редким моментам, что некоторые не испытывают их всю жизнь.
           - И всё равно, ты дурак – улыбаясь сказала Сьюзан.
           - Ты тоже дурак – ответил Стюарт, прижав подругу ближе к себе и аккуратно обхватив за талию.
           Напротив художников красовался рассвет. Но не тот, что мы видим на небе, в поле с крыши или из окна. Рассвет, тот, что оставляет сладкий аромат бережно взращенных ягод в душе, окутывая сладостью каждый уголок твоей тающей от тепла души. Рассвет в душе, рассвет как начало, рассвет как чудо, насыщающее тебя счастьем вплоть до кончиков пальцев. Ведь закат – для кого-то тоже своего рода рассвет. Закат, созданный в танце рук и кистей, нарисованный теми самыми кончиками пальцев.
           Сьюзан облокотила голову на плечо Стюарта. Для кого-то закат – это тоже рассвет.