Мадлен - часть XX

XX
   
   Закрытые анины глаза не могли видеть того, что когда-то - по укоренявшимся убеждениям, шаг за шагом - становилось привычной реальностью, но могли видеть люминисцентную лампу в форме обруча, под три метра в диаметре. Подобно шипам строгого ошейника, на внутренней стороне сияющего белым светом стеклянного обруча один за другим торчали стальные цоколя, колодки для цоколей держали лампу на весу под потолком.
   Комната была полностью белой: белые стены, белый потолок, белый пол. Вдоль стен стояли стулья, половина стульев уже была занята. Люди, входящие в комнату, поначалу старались рассаживаться как можно подальше друг от друга. Раздвижные двери комнаты были из белого металлопластика, с чёрно-жёлтыми «тигровыми лентами», наклеенными по краям.
   Несколько раз глаза девочки открывались, и ярко освещённая белая комната сменялась полумраком привычной детской. Закрывшиеся глаза возвращали тот же самый сон и ту же самую комнату с лампой в форме обруча над головами, людей с каждым разом было всё больше, а свободных стульев - всё меньше. Снова открывшиеся глаза глушили гул раздающихся со всех сторон голосов и оставался лишь один голос, мамин, по другую сторону закрытой двери детской.
   За закрытой дверью, в прихожке Ирина звонила родителям и жаловалась на младшую сестру, наговорившую всяких гадостей накануне. Отец Ирины, в свою очередь, пожаловался дочери на то, что вытворили его подчинённые в локомотивном депо: в токарной мастерской в тисках зафиксировали тепловозный гудок, резиновым шлангом соединили его с баллоном сжатого пропана и продули, открыв клапан баллона. «Ну что за люди, что за люди?!» - негодовал старый мастер, дунуто пропаном в тепловозный гудок было так, что обосрался от страха и едва не остался на всю жизнь заикой молодой технолог, пол-года назад получивший диплом и невзначай зашедший в токарку.
   В последний раз за вечер Аня закрыла глаза, намереваясь всё-таки посмотреть этот сон - что бы страшного ни крылось за ним. После рассказа матери о расколотых черепашьих панцирях в мусорном ящике, лаечке без двух лап и трупном амбре хлюпающей под тротуарными досками грязи, не ужасало даже офисное кресло, сросшееся с человеческим телом в чёрную грушу.

   Сон продолжался. Белый свет лампы был приятен, но им, по-видимому, на несколько часов была выжжена способность отличить сновидения от реальности: на то и снится сон. Четыре стула пока ещё не были никем заняты, но Аня продолжала стоять: интересно, что это вообще за собрание?
   Люди, залитые белым светом люминисцентной лампы, и внимания не обращали на двенадцатилетнюю девочку, стоящую посреди комнаты и не собирающуюся садиться.
   Плечистый рабочий в синей спецовке и оранжевой каске говорил в беспроводной микрофон о необходимости повышать напряжение тела до полутора вольт, регулярно промывая свои магистрали раствором хлорофторомагниевого «Гленна Бушмастера». Слева от рабочего был один из свободных стульев, а справа сидел маленький человечек с кожей цвета бронзы, бубнящий нечто нечленораздельное и одетый в точно такой пуховик, какой был на Олеге Онуфриенко в тот день, когда с ним, Димкой и таксой Джесси Мадленку искали.
- Ещё два таких утомительных сквиреллинга - в комнату вошла худая рыжеволосая молодая женщина в платье дореволюционного фасона и с зонтиком - И я свой собственный гоатер не почувствую.
   Собравшиеся в комнате люди заговорили на пол-тона тише. А когда женщина села на свободный стул рядом с рабочим, голоса и вовсе затихли. Кого-то эта женщина напоминала... И тут вдруг дошло: каждый раз представляя себе, как будет выглядеть подружка Ксюша из соседнего дома лет через десять-пятнадцать, Аня пророчила ей именно эти черты лица и эти пропорции тела.
   Показалось, что свет лампы стал ещё белее. Молчание вскоре нарушил человек с неестественно длинным носом, одетый в белый спортивный костюм:
- Все мы здесь собрались не только для промываний, прополаскиваний и гоатеров. Мы внимательно прислушиваемся и принимаем ответственные решения. У всех у нас пропали йоркширские терьеры...
   Йорки! Мадленка! Где ты найдёшься?!
- ...И все мы ничего не боимся. Нам всем мамы рассказали о том, куда животных с птичьего рынка выбрасывают. Нам всем рассказали о том, как капканы лайкам лапы отрывают. Чего нам теперь бояться?
   Деревянный ящик для мусора из маминой истории о страшном квартале словно материализовался из воздуха, оказавшись между Аней и стульями, на одном из которых сидел длинноносый человек. Над ящиком зажужжали осы, одна оса поползла по белой олимпийке длинноносого, а ещё две - по зонтику рыжеволосой женщины. Зонтик женщина держала в левой руке, а в правой руке у неё был окровавленный и треснутый черепаший панцирь. Рабочий снял каску и вверх тормашками положил её к себе на колени, из каски белыми глазами на Аню смотрел дохлый щенок, обёрнутый пожелтевшей газетой. Под ногами что-то хлюпнуло: белый ковролин пола стал дощатым, доски прогибались под ногами и из-под них лезла то бурая, то чёрная грязь. Даже в белом свете чёрно-бурая.
- А Мадлен едет на поезде в страну, где всё резиновое - вслед за длинноносым человеком заговорил, повернувшись к Ане, худощавый парень азиатской наружности - Резиновые лица, резиновые руки, резиновые зубы, резиновые глаза, резиновые сердца, резиновые компьютеры, резиновые стены, резиновая косметика, резиновая еда, резиновый клей вместо крови, Мадлен тоже будет резиновой, её газом надуют.
- Где этот поезд? - настроена Аня была решительнее, чем когда-либо ранее.
- Прямо по коридору, в 1996-м году - ответил длинноносый. Его олимпийка расстегнулась, но вместо человеческого тела под ней оказалась ржавая клетка с огрызками овощей и трупиком щегла. Клюв птицы раскрылся в беззвучном щебете.
   Вместе с птичьим клювом открылись и глаза девочки: белый свет погас, остался лишь полумрак детской, очертания мебели вдоль её стен и сине-жёлтый квадрат окна, за которым парой уличных светильников скупо освещался двор. Но вскоре глаза вновь закрылись, и перед ними возник белый коридор с кремового цвета дверьми вдоль его стен.
   «Прямо по коридору... 1996...» Коридор казался бесконечным, одни его двери были закрыты, а из-за других вываливались матрасы, подушки, вывороченные тулупы, клетчатые скатерти и резиновые игрушки, изрезанные бритвами, две из них - медведь с балалайкой и лягушка - явно принадлежали Ане, она помнила, что эти игрушки были у неё в далёком детстве, до школы, а потом они куда-то пропали. Но не было и больше никогда не будет времени на то, чтобы остановиться, поднять их, придать им прежний вид и вспомнить детские годы, исполосованная бритвой с ног до головы резиновая лягушенция пинком была отправлена куда-то вдаль:
- Не нужны вы мне больше.
   Ещё двери. Запертые двери, забаррикадированные одеялами и матрасами двери. Очередная дверь была приоткрытой.
   «А что за ней?»
   Дверь вывела на склад с разбросанными повсюду газовыми баллонами и дощатыми поддонами. А за открытыми раздвижными воротами на другом краю склада шумела железнодорожная станция. Несколько вагонов товарного позда, стоящего на станции, горело. Горели деревянные ящики, составленные в пирамиды на перроне. Рабочие в горящих перчатках брали один горящий ящик за другим и не спеша несли их в дымящийся вагон.
- Я не говорил тебе «Никогда» - прямо перед Аней оказался ещё один ящик, только-только задымившийся. В ящике, свернувшись калачиком, чиркая зажигалкой и обложившись поджигаемыми ею рваными книгами, лежал подросток с синими волосами, виденный где-то ранее.
- И я знаю - добавил подросток, но пламя от вспыхнувших книг скрыло и его лицо, и его голос. Подошедшие рабочие взяли ящик, из которого вырвались языки пламени, и понесли его к вагону.
   Аня взглянула на свои руки: они тоже загорелись, несмотря на то, что ящик не был тронут, и ничего не чувствовалось - словно и не руки вовсе, а протезы рук горели.
- Совсем ничего? - слова, произнесённые вслух и во сне, и наяву одновременно, разбудили в очередной раз.

   Часы показывали что-то далёкое за полночь.
   Припозднившийся прохожий в чёрном пуховике быстрым шагом прошёл по двору. Аня, наблюдая за ним, босиком сидела на подоконнике. «Сидеть на подоконнике босиком» - в своих профайлах «Вконтакта» и других соцсетей Аня вносила это в список интересов. Взрослые уже давно спали.
   «Скоро я так же пойду по дворам. Ночью. Только за Мадлен. Главное - найти поезд, уходящий в 1996-й год. Подозреваю, что он не с вокзала уходит...»