Сверхчеловек в футляре

                Глава десятая

                Сверхчеловек в футляре

Николай Константинович Кольцов – гениальный российский генетик. Многие его открытия серьезно опередили время – лет на пятьдесят, как минимум.
Он же главный в Советском Союзе евгеник, чья миссия - спасти прогрессивное человечество от вырождения, создать сверхчеловека, который станет царем природы. Как? Да очень просто: «улучшить человеческую природу, как улучшаются путем искусственного отбора породы домашних животных и растений».
Многие коллеги из Академии наук называли его фашистом, черносотенцем, сторонником зоотехнического разведения, мракобесом и неучем. 

               
                От эволюции к революции 

Родился Кольцов 3 июля 1872 года в Москве, в богатой купеческой семье. Отец умер, когда мальчику еще и года не исполнилось, воспитывала его мама – тоже родом из купцов. При этом: очень образованная женщина, блестяще знала французский и немецкий язык, любила читать, поэтому в доме всегда было много книг, и толстые журналы – «Вестник Европы», Отечественные записки», «Русская мысль».
Когда Коле исполнилось шесть лет, ему подарили игрушечную лошадь. Он тут же разрезал живот, интересуясь, что там находится. Мама, увидев это, сказала: ну, быть тебе естественником!  Так и получилось. 
Кольцов окончил 6-ю гимназию с золотой медалью, поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. А скоро еще одну золотую медаль получил - за работу о развитии пояса задних конечностей позвоночных.
Это был такой увесистый фолиант на семьсот с лишним страниц, написанный каллиграфическим почерком, с авторскими рисунками.
Блестящего студента, разумеется, оставили в аспирантуре - «для приготовления к профессорскому званию». 
Два года он стажировался в Германии, Италии и Франции – в Вилль-Франш была знаменитая Русская зоологическая станция, где  Кольцов познакомился с ведущими европейскими учеными. 
В 1900 году приват-доцент Кольцов читает лекции в Московском университете – первый в России курс цитологии. Через год защищает магистерскую диссертацию и снова уезжает на Запад. От сравнительной анатомии переходит к изучению клетки и в 1903 году совершает открытие мирового масштаба – так называемый «твердый клеточный скелет», или «цитосклет Кольцова», которое вскоре  попадет во все учебники.
Вернувшись в Москву, Кольцов готовится к защите докторской диссертации.  Эксперименты закончены, труд написан, дата защиты объявлена. Скоро он получит должность экстраординарного профессора. Но тут грянула революция.
Студенты Московского университета были очень политизированны, и бунтовщиков среди них – предостаточно. Кстати, один из них – Сергей Четвериков, дальний родственник Кольцова, пламенный студенческий трибун, а позже – выдающийся биолог…
Кольцов решил, что в защите докторской теперь не нуждается, не до науки, когда такое творится. В служебном кабинете собирает бастующих студентов, помогает им печатать на мимеографе листовки к солдатам, прячет нелегальную литературу, пишет книгу «Памяти павших» о расстрелянных студентах.
Вышла она в день открытия первой Думы – и, разумеется, немедленно была конфискована.
Странно, но факт: после такого демарша из университета Кольцова, блестящего лектора,  не выгнали. И он снова занялся наукой. 
Читал лекции и в Московском университете, и на Высших женских курсах, и народном университете, который содержал золотопромышленник Шанявский.   
В 1915 году Академия наук пригласила Кольцова переехать в Петербург и занять специально созданную под него кафедру биологии и одновременно место среди академиков. Но он отказался, оставшись всего лишь член-корром Академии.
Летом 1917 года на деньги меценатов – в основном, книгоиздателя Маркса - в Москве, на Сивцевом Вражке, 41, открылся Институт экспериментальной биологии, который возглавил Кольцов. Обстановка более чем скромная: несколько комнат, трое сотрудников.
Идея – продвижение генетики. Открывая институт. Кольцов произнес блестящую речь об искусственном изменении видов, создании новых форм растений и животных. О той силе, которая сможет изменить наследственную организацию клеток, а потом упрочить ее естественным отбором. «Я верю, что нам уже недолго ждать того времени, когда человек властной волею своей будет создавать новые жизненные формы».
Весть об отречении царя Кольцов принял с восторгом и написал жене Марии Полиэктовне: «Революция подняла меня на ноги». Но очень скоро он разочаровался – и больше того, активно участвовал в деятельности подпольной организации «Национальный центр», которая собрала чуть ли не все антибольшевистские силы в Москве, от меньшевиков до кадетов. 
Заговорщики собирались на квартире Кольцова, а кроме того, он был казначеем.
Через пару лет нехорошую квартиру накрыли чекисты. Процесс слушался в Москве августе 1920 года. Перед ревтрибуналом – 28 человек, обвиняемых в заговоре против советской власти. Прокурор Крыленко произнес впечатляющую речь. 
Приговор всем обвиняемым - расстрел. А дальше вдруг: «Но принимая во внимание…»
Спасибо Горькому – тот напрямую обратился к Ленину, чтобы спасти Кольцова.
И половине заключенных расстрел заменили разными сроками, а Кольцову дали всего-навсего условное заключение на пять лет.
Кстати: ожидая расстрела в камере,  Кольцов занялся самоанализом – и потом опубликовал исследование, посвященное изменению физиологических функций у человека, приговоренного к смертной казни.
Он остался директором института, читал курс студентам университета. И скоро начался его роман с советской властью.
Кольцов выступает на партсобраниях, и на месткоме, публикует пламенные газетные статьи, выступает на всевозможных съездах, охотно общается с пролетариями, сея разумное, доброе, вечное. Через пять лет после несостоявшегося расстрела напишет: «Мы живем в великое революционное время, когда упали перегородки между «высшими» и «низшими», когда всякий имеет право дерзать выйти на широкую дорогу». Его близкие друзья - наркомы Семашко и Луначарский, буревестник революции Горький. А еще: Качалов и Обухова часто устраивают концерты прямо в его квартире. Вера Мухина лепит его бюст. (Кстати, ее муж, Алексей Замков, работал в институте Кольцова). Он признан, знаменит, свободно выезжает заграницу на конференции.
Конечно, в его институте, как и везде - склоки, интриги, зависть. Тогда Кольцов обращается к другу Горькому – и тот все мгновенно улаживает. Вот однажды по самому прозаическому поводу передал письмо Кольцова товарищу Сталину: тот приказал навести порядок,  мгновенно в институт лично явился нарком Владимирский и все уладил…
В 1925 году ИЭБ переезжает в очень уютный двухэтажный особняк в центре Москвы - Воронцово поле, дом 6.  Денег выделяют много, сотрудников – десятки.
Об уникальных научных исследованиях, которые вели в ИЭБ Кольцов с учениками, прекрасно знали ведущие мировые ученые. Биология, цитология, зоопсихология, эндокринология, врожденные болезни человека… 
В институте Кольцова Сергей Четвериков создал свою знаменитую лабораторию, он заложил новое направление – популяционную генетику, а были еще и Серебровский, и Тимофеев-Ресовский, и Астауров… 
Кольцов - главный редактор журнала «Природа», где печатаются Мечников, Вернадский, Павлов, Чичибабин, другие выдающиеся ученые. Он редактирует массу научных журналов, много пишет, читает лекции – и при этом активно занимается наукой.
В 1927 году на Третьем съезде русских зоологов Кольцов выступил с гипотезой, что в основе хромосомы лежит молекула-спираль, в которой особым кодом записан проект будущего организма. Слушали мэтра с плохо скрываемым недоверием. А через много лет Уотсон и Крик получили Нобелевку за свою знаменитую спиральную лестницу. Выяснилось, что в глубине клетки действительно работают наследственные молекулы, носительницы всех родовых признаков организма…
А параллельно Кольцов углубленно занимается евгеникой. Разумеется, ведь в СССР должен быть создан сверхчеловек, причем в кратчайшие сроки!


                Гены и злодейство   

Евгеника - учение специфическое, между наукой, этикой, религией. Главных вопросов два.
Первый - позитивный: как улучшить наследственные свойства человека, помочь воспроизводству людей с ценными для общества признаками: физически и психически здоровых, талантливых, умных.
Второй - негативный: как избавиться от явлений вырождения в генофонде, сделать так, чтобы не рождались неполноценные люди? 
Отец евгеники, он же кузен Чарлза Дарвина - выдающийся антрополог и психолог Френсис Гальтон.                Впервые евгенические идеи он изложил в статье 1865 года «Наследственный талант и характер». А в 1883 году появится эпохальная работа «Исследования о человеческих способностях и их развитии». 
 Гальтон говорил: различие между людьми происходит вовсе не из-за социальных условий и малых усилий, которые прикладывают бедные и нищие. Нет, интеллектуальные способности наследуются так же, как и физические, а «качество» ребенка зависит напрямую от отца и матери. Если подобрать пары системно, можно превратить высокий интеллект из случайного качества в постоянное – а ведь мир требует все более умных людей («порода наша изнемогает от этих требований»).   
Гальтон горячо поддерживал мысль Дарвина, что естественный отбор поддерживает выживаемость вида. И при этом утверждал: человечество - единственный на земле биологический вид, который благодаря развитию цивилизации - той же медицины, к примеру, от этого уклоняется. А это - прямая дорога к вырождению. Нужно срочно восполнить отсутствующий в культурной среде естественный отбор искусственным путем.
А Дарвин, в свою очередь, очень благосклонно отнесся к евгенической теории. «Я склонен согласиться с мнением Френсиса Гальтона, что обучение и среда оказывают лишь слабое влияние на ум любого человека и что большинство наших качеств прирожденно», - писал он. - «Человек исследует с щепетильной тщательностью признаки родословную своих лошадей, рогатого скота и собак, прежде чем соединяет пары. Но когда речь идет о собственном браке, он редко или никогда не заботится о чем-то подобном».
Гальтон, тот еще фантазер, считал: на первой стадии развития евгеники будут изучать ее законы. На второй – применять на практике. А на третьей – законы станут не нужны, поскольку все люди осознают необходимость евгеники.
В будущем идеальном государстве коллегия специалистов сначала оценит физические, психические, интеллектуальные качества человека, а потом вынесет вердикт: пригоден он к размножению или нет.
Лицам, которые не пригодны, государство помогает – но только пока они не размножаются. Нарушителей заставляют эмигрировать. Принудительной стерилизации подлежат только душевно больные.
Такой вот искусственный отбор. «То, природа делает слепо, медленно и жестоко, следует делать быстро, прозорливо и мягко».
Кстати, Гальтон был убежденным расистом. Англосаксов он считал избранной расой, а тех же африканцев – просто неполноценными. В книге «Тропическая Южная Африка» так и написал: «Эти дикари напрашиваются на рабство. У них отсутствует независимость, они идут за хозяином, как спаниель».
И еще: «Слабые нации мира неизбежно должны уступить дорогу более благородным представителям человечества».
В 1915 году труды Гальтона были переведены на русский и были очень внимательно прочитаны…
 

                Утоп-модель

Само собой, идеи евгеники, которые изложил Гальтон – совсем не новые. 
Еще в Спарте вовсю практиковали выборочное убийство новорожденных с какими-то явными дефектами. Убить или не убить – решали эфоры, высшие советники. Хилых младенцев сбрасывали в пропасть: конечно, ведь спартанцам нужны непобедимые воины, а не больные! 
В 4 веке до нашей эры Платон в «Государстве» проповедовал как позитивную евгенику, так и негативную.
Идея: стимулировать рождаемость от здоровых, умных и красивых, и ограничить для тех, кто болен.
Великий философ призывал сограждан: детям с дефектами, или рожденных от неполноценных родителей нужно отказывать в медицинской помощи, а «моральных выродков» и вовсе казнить.
Идеальное общество должно поощрять временные союзы избранных мужчин и женщин – чтобы они оставляли высококачественное потомство.   
В Древнем Риме - то же самое.  Сенека прямо говорил: «мы уничтожаем уродливое потомство и топим слабых и ненормальных новорожденных». Многие матери, по свидетельству Филона, просто оставляли их в каком-нибудь безлюдном месте.   
А вот еще один упертый евгеник - Тамазо Кампанелла, этот средневековый социалист-утопист. Он уверял: «размножение находится в компетенции государства, а не отдельных лиц. Поскольку отдельные лица часто рожают плохих детей и плохо воспитывают их, с предубеждением относясь к государству, их нужно, руководствуясь религиозным чувством, поручать заботе магистров».
Новое государство должно само выбирать родителей. «Совет мудрецов города устанавливает союз личностей с учетом их физических данных и темперамента, чтобы избежать появления уродливых и слабых детей…Начальники определяют, кто способен и кто вял к совокуплению, и какие мужчины и женщины более подходят друг к другу. А затем, и лишь после тщательного омовения, они допускаются к половым сношениям каждую третью ночь. Женщины статные и красивые сочетаются только со статными и крепкими мужами, полные же – с худыми, а худые – с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга».
Штат астрологов определяет правильное время совокупления, а беременные женщины проводят много времени среди «прекрасных статуй знаменитых мужей» - это хорошо повлияет на развитие будущего ребенка.
Сами начальники потомства не производят: по мнению Кампанеллы, интеллектуальная деятельность очень плохо влияет на детородную функцию.
А первым российским евгенистом был Петр Первый, издавший указ «О свидетельствовании дураков в Сенате»: «Дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся», запрещалось вступать в брак, поскольку от них нечего ждать «доброго наследия и государственной пользы». И знаменитая свадьба карликов – еще один евгенический эксперимент Петра, только с обратным знаком.
 

                В жизни всегда есть место смерти

Идеи Гальтона быстро овладели умами всего прогрессивного на тот момент человечества – он на такой фантастический эффект и не надеялся. Книги по евгенике раскупаются лучше, чем по кулинарии, число евгенических обществ растет в геометрической прогрессии.
И очень быстро происходит переход от теории к практике, от утопии – к закону.
Уже в начале века в Америке в двенадцати штатах была законодательно оформлена принудительная стерилизация «наследственно дефективных». Доктор Шарп, проводивший операции,  фанатик евгеники, отмечал, что после них половое развитие не останавливается, и интерес к противоположному полу не уменьшается. Уже к 1920 году произведено почти четыре тысячи операций…
Отличилась Швеция, где в 1918 году был создан институт экспериментальной биологии и изучения наследственности в Лунде, а через четыре года – институт расовой биологии в Упсале. 
В 1922 году депутат шведского рейхстага государственный инспектор по призрению душевнобольных доктор Перрен предложил разработать правила для стерилизации слабоумных душевнобольных и эпилептиков.
«Число интеллектуально и морально неполноценных индивидов в нашей стране, как и в большинстве других стран, становится угрожающим»- заявил он.
Обе палаты закон одобрили, практическими мерами занялся Государственный институт расовой гигиены. Директор – бывший премьер-министр Йалмар Хаммершельд. Вскоре это был мировой евгенический центр, где стажировались многие ведущие ученые – в том числе и немецкие…   
Надо признать, шведы были очень гуманны. Стерилизация признавалась желательной, но исключительно добровольной.
Операцию предлагали пройти тем, кого врачи и юристы посчитали умственно или расово неполноценными.
Потом в список добавили «асоциальность», опасных преступников, и людей с необычными или чрезмерными сексуальными желаниями. (Свернули программу только после войны, а дата последней операции, вы не поверите! – 1976 год). 
Похожие программы были и в Дании, Финляндии, Норвегии, Швейцарии.
А вот на родине Гальтона до практики, к счастью, дело не дошло.
Там многочисленные евгенические общества тоже активно проповедовали воспитательные методы стимулирования размножения высших классов, и необходимость стерилизации больных, сумасшедших, алкоголиков, преступников-рецидивистов. И резкое ограничение в рождаемости так называемых малопригодных родителей - поскольку «нельзя считать, что имеют полное право размножаться такие супружеские пары, которые не могут воспитывать всех своих детей без широкой помощи со стороны государства».
А вот «ценные роды» надо поощрять, внушать родителям, что их долг – противодействовать ухудшению расы, платить им прибавки к жалованью, освобождать от налогов. И еще – не выпускать за границу!
Но к чести английского парламента, перед напором он устоял и евгенические законы не принял.   
С 1890 по 1930 год евгеника активно развивалась как минимум в тридцати странах. Масштаб евгенических исследований – грандиозный, популярность огромная.
За событиями международного конгресса по евгенике, который прошел в 1932 году в Нью-Йорке, следили почти так же, как сейчас за чемпионатами мира по футболу. Мнение большинства делегатов: если закон о стерилизации и прочие меры будут применяться повсеместно, уже лет через пятьдесят практически исчезнут преступления, психические болезни, тунеядство и прочие проявления дефективности и дегенерации.
Разумеется, дальше всех в продвижении евгеники пошла Германия. 
14 июля 1934 года был принят закон «О предотвращении рождения наследственно больного потомства».
Были созданы специальные «суды наследственного здоровья». Если они устанавливали дурную наследственность обоих родителей, то принималось решение о стерилизации.
За четыре года этой операции или эвтаназии с помощью отравляющего газа подверглись больше миллиона человек – евреи, цыгане, геи, алкоголики, психически больные, политические оппозиционеры, бомжи, преступники…
Одновременно Гиммлер продвигает программу ««Лебенсборн» (Источник жизни): отбор здоровых и образованных арийцев, чтобы воспитать суперлюдей, способных командовать низшими расами и нациями.
Евгенические идеи органично слились с фашистской идеологией. Гитлер писал, что народное государство должно ставить интересы расы в центр общественной жизни и позаботиться о том, чтобы только здоровые люди производили потомство.
Чудовищный немецкий опыт отрезвил многих даже самых закоренелых ученых-евгенистов в других странах.
Перелом в сознании произошел буквально за несколько лет - и уже в конце тридцатых годов странную науку евгенику в научной среде старались не вспоминать. Благими учеными намерениями оказалась вымощена дорога в настоящий ад. 


                Доктор неестественных наук

Но вернемся к Кольцову, который занимался исключительно позитивной евгеникой.
В 1920 году он основал Русское евгеническое общество, которое курировал Луначарский, а вскоре под его редакторством стал выходить и «Русский евгенический журнал». Евгеника в Советском Союзе - на особом положении.
РЕО имело отделения в Москве, Петербурге, Самаре, Одессе и еще множестве городов. В нем состояли выдающиеся биологи, медики, химики, психиатры – тот же Бехтерев, между прочим.
Кольцов был назначен представителем российского евгенического общества в Международной евгенической комиссии в декабре 1921 года, два года спустя советская делегация приняла участие в международном евгеническом конгрессе, который проходил в Милане.
В 1922 году Кольцов писал: «Евгеника – это религия будущего, и у нее есть свои пророки».
В своих многочисленных работах по евгенике Кольцов развил многие взгляды Гальтона. 
Он так же считал, что человек может стать мишенью отбора, подбора и скрещивания – как селекционеры создают новые виды животных и растений. «Порода всякого вида животных и растений, а в том числе и человека, может быть изменена сознательно, путем подбора таких производителей, которые дадут наиболее желательную комбинацию признаков у потомства. Для задачи действительно изменить, облагородить человеческий род это – единственный путь, идя по которому, можно добиться результатов».
Но ведь любой селекционер животных должен осуществлять браковку…
Кольцов аккуратно замечал: «Неразумная благотворительность приходит на помощь слабым. Разумное, ставящее определенные цели евгеники, государство должно прежде всего позаботиться о сильных».
Профессор очень интересовался расовыми вопросами, и «РЕЖ» регулярно публиковал обширные исследования, посвященные скрещиванию славян и финнов, еврейскому антропологическому типу, общим критериям определения рас.   
Но главное: в «РЕЖ» вышли десятки изысканий, посвященных родословных гениальных писателей, философов, научных деятелей,  видных большевиков и представителей народных масс, чьи выдающиеся способности должны быть непременно переданы потомству.
Иногда, кстати, получалось довольно смешно. К примеру, читаю эпохальную статью Кольцова «Родословные наших выдвиженцев».      
Герои: Горький, Шаляпин, Леонов, Есенин, Всеволод Иванов.
Откуда же, по мнению профессора, появляются гении в народной среде?
Оказывается, среди крестьян было много незаконнорожденных детей аристократов, потомков солдат наполеоновской армии и других ценных производителей: «Вероятно, немало незаконнорожденных детей оставили Пушкин, Лермонтов, Герцен и Толстой во времена их бурной молодости»…
Некоторые советские ученые пытались привлечь внимание большевиков к негативной евгенике. В 1923 году вышла книга профессора Волоцкого «Поднятие жизненных сил расы», где он призывал правительство немедленно принять программу по стерилизации. Разумеется, ее не приняли: демография и так ужасная, ведь в революционные годы смертность многократно  превысила рождаемость… Ведь еще профессор Гориневский в январском номере журнале «Физическая культура» за 1922 год отмечал: в советском обществе остро стоит проблема вырождения. Чем больше в данном обществе субъектов вырождающихся, тем более печальна судьба его, так как общество стоит в этом случае перед угрозой наследственной передачи уродливых форм и связанных с этой передачей уродливых свойств и функций». Евгеника немедленно должна прийти на помощь. Оказывается, вырождаться могут не только представители эксплуататоров, но и (о,ужас!) пролетариат.
Гориневский писал: в результате двух войн, империалистической и гражданской, население страны не только поредело, но и стало качественно хуже. Ведь на войну шли более сильные, здоровые, лучшие работники…   
А вот статья «РЕЖ» о «размножаемости московской интеллигенции».
Исследование показало: преобладают бездетные семьи или с небольшим числом детей. Задача: предотвратить «дальнейшее вымирание культурных работников»…
Так что в основном советские евгенисты высказывали ценные предложения в позитивном ключе. 
Ученик Кольцова, профессор Серебровский требовал немедленной «большевизации науки». В 1929 году он предложил создать банк спермы ценных производителей – особенно, вождей революции, и развернуть широкую программу искусственного осеменения трудящихся женщин. 
В программной статье «Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе» профессор уверял: один талантливый и эффективный производитель может иметь тысячу детей, так что рожать от любимого мужчины совсем не обязательно. Зато пятилетку новые советские сверхчеловеки будут выполнять за два с половиной года. 
Кстати, один из соратников Серебровского – выдающийся генетик и отъявленный коммунист Герберт Меллер, который долго преподавал в университете города Остин, в Техасе. Тот тоже требовал немедленного введения социалистической евгеники и очень возмущался, почему советская власть с этим не торопится. Ведь, по мнению Меллера, через один-два века большинство людей будут иметь такие же врожденные задатки, как Ленин, Ньютон, Леонардо да Винчи, Пастер, Бетховен, Карл Маркс…
Надеясь провести Международный конгресс генетиков в Москве, Меллер послал свою новую книгу «Выход из мрака» Сталину, и очень эмоциональное письмо. В нем Герман Германович (так он называл себя в СССР) уверял вождя, что благодаря евгенике, даже «если капитализм еще будет существовать у наших границ», новое поколение советских людей будет обладать фантастическим здоровьем. И вообще, между большевизмом и евгеникой есть очень тесная связь - разрушение социальных и биологических иерархий, которые достались от старого мира. 
Но книга Сталину не понравилась, на письмо он не ответил. Друзья передали Меллеру, что в СССР ему лучше не появляться – и он благополучно отправился в Испанию исследовать мух-дрозофил. А в 1946 году получил Нобелевскую премию. 
Кольцов отошел от евгеники уже в 1929 году: закрыл и отдел в ИЭБ, и журнал. Как он говорил – без всяких внешних воздействий, просто увидел первые признаки немецкого фашизма, который дискредитирует евгенику. Видимо, что-то почувствовал.      
Но при этом не раз повторял, что «от самой науки, от идеи снять с людей бремя наследственных болезней не отказался: путь был верен».
В конце тридцатых годов советская власть окончательно разуверилась в обещаниях евгеников создать нового человека. Евгенику признали несовместимой с нормами социалистической морали.
К власти в Академии наук рвался Лысенко, ненавидевший генетику и считавший законы Менделя полнейшей ерундой.
И на Кольцова начались гонения. В качестве объекта атаки выбрали самое уязвимое – его увлечение евгеникой, ведь она очень тесно связана с генетикой. 
И вот журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства» сообщает потрясенным читателям, что взгляды Кольцова ничем не отличаются от стержневой фашистской программы. «Возникает справедливый вопрос, не положены ли в основу программы фашистов эти «научные труды» академика Кольцова?»
«Правда» печатает громадную статью о Кольцове под убойным заголовком: «Лжеученым не место в Академии Наук!»
К атаке подключаются и именитые коллеги.
Ученый секретарь Академии наук Марголин: «Кольцов рьяно отстаивал фашистские, расистские концепции».
Ближайший соратник Лысенко Презент: «фашистские бредни, от которых Кольцов не отказывается. Это контрреволюция!»
Еще один соратник Лысенко: «Когда-то в библейские времена валаамова ослица заговорила человеческим языком, а вот в наши дни кольцовская пророчица показала, что можно делать и наоборот».
После должной артподготовки 16 апреля 1939 года состоялось историческое заседание Президиума Академии наук, где сотрудники ИЭБ единодушно осудили евгенические теории своего директора.
Кольцов повел себя очень достойно, каяться и унижаться не стал. «Я ошибался в жизни два раза, - заявил он. - Один раз по молодости лет и неопытности неверно оценил одного паука. В другой раз такая же история вышла с еще одним беспозвоночным. До 14 лет я верил в Бога, а потом понял, что Бога нет, и стал относиться к религиозным предрассудкам, как каждый грамотный биолог. Но могу ли я утверждать, что до 14 лет ошибался? Это была моя жизнь, моя дорога, и я не стану отрекаться от самого себя».
Опять-таки странно, но факт: врагом народа Кольцова не объявили. С должности директора института сняли, но при этом оставили лабораторию. Квартира Кольцова помещалась под лабораторией генетики, и бывало, поздним вечером сотрудники запросто стучали палкой об пол, чтобы вызвать профессора…
А через год Кольцова не стало. Официальная версия – инфаркт. Конспирологическая – чекисты отравили ядом, подсыпанным в бутерброд. Но в это верится, мягко говоря, с трудом.
Жена Мария Полиектовна Садовникова-Кольцова, доктор биологических наук, написала подробное письмо-завещание - и ушла за ним, добровольно.

Вспомнили о Кольцове много лет спустя, когда начался генетический бум.
Ведь поставленные евгеникой цели – освободить генотип человека от вредных естественных задатков и обогатить его ценными для физического и духовного развития генами – актуальны и сейчас.
Дело евгеники, этой злобной падчерицы генетики, вовсе не пропало. Новые возможности улучшения человеческой природы – на порядок более мощные, чем те, о которых знали евгенисты.  Начало 21 века – фантастические открытия биологии и генетики. Расшифровка генома, клонирование, диагностика ребенка до его рождения, суррогатное материнство, генная терапия, лечение наследственных заболеваний…Поклон несчастной евгенике! Как науку ее отрицают, а базовые положения - вовсю используют.
Только вопросов все равно на порядок больше, чем ответов.
Что лучше для природы: чтобы дети все как один появлялись умные, здоровые, красивые?
Или разнообразие природы?
То, что эрос и деторождение категорически расходятся по разным углам – это хорошо или плохо?
Знаменитый биолог Тимофеев-Ресовский как-то сказал: «Свиновод совершено знает, чего он хочет от своих свиней и в каком направлении ему хочется улучшить свое свинство. Это же знает и скотовод о своем рогатом скоте. А, скажите, пожалуйста, кто знает, как нужно и в каком направлении улучшать человечество? Нет таких людей. Свиньи не могут улучшать свою породу. Каждая свинья думает, что она лучшая свинья. Это же наблюдается часто и в пределах человечества".