Порно

               

        Фильм назывался «Нимфоманка. Части 1 и 2». Ляликов получил заказ от журнала «Киносетка» срочно посмотреть новую ленту датского режиссёра Ларса фон Триера и написать грамотную рецензию.

        - Фильм порнушный. Но с претензией. Французский поцелуй в «Квадрат» Малевича, - Фанфарова, главред журнала, шустрая и едкая тётка без возраста, умная, маленького роста и с хриплым капитанским голосом, не выпускавшая из руки сигарету как киллер парабеллум, сунула Ляликову визитку в «Каро-фильм», где поздно вечером должен был состояться закрытый показ для «своих». – У тебя язык сочный и грамотный. Похвали, поругай, заинтригуй, запутай. Напусти туману, но так, чтобы у всех зачесалось. Наш обещал ихнему шикарный промоушен, так что не подведи.  Объем пять тысяч знаков. Гонорар двойной. И не вздумай лямзить с интернета. Иди и сам досмотри до конца этот парфюм-нуар. Текст ко вторнику. Вопросы есть?

        Журналисту было пятьдесят пять лет, поэтому все вопросы, как и ответы, давно уже казались ему смешными и лишними.

        Он спустился в пресс-бар и, купив бутылку минеральной воды, забился в самый дальний и тёмный угол зала. Здесь он сидел в одиночестве за маленьким полукруглым столиком и равнодушно тянул безвкусную минералку. Выкурил пару сигарет, пару раз кивнул каким-то фигурам, на ходу приветствовавшим его из полумрака.

        Он задумался о предстоящем четырёхчасовом киноиспытании. Фильмы Триера он не любил и считал шумиху вокруг них надуманной. Рекламой, не стесняющейся казаться не рекламой.  Нет, первые картины датчанина: «Рассекая волны» и «Догма» - дорогого стоили. Героем был человек и его неожиданные претензии к Богу, который из своей прихоти лишал современного европейца права быть человеком. Кино настоящее и злое.

        Но потом Триер сдулся. Стал повторять сам себя, прикрываясь цитатами из Годара и Тарковского. Это была смерть очередного маленького кинобожкА. Но рецензенты продолжали гримировать труп.

        Понятно, что при высокой смертности работать танатокосметологом – банально выгодно.  Но в целом за кино в очередной раз было обидно. Да…

        - Лялька, здорОво! Узнаёшь?

        У стола нарисовался длиннорукий мен в старом свитере и обвислых брюках. Журналист сразу узнал высокого и не по-столичному одетого мужчину – это был не кто иной, как Топор, он же барнаулец Федька Чуланов, однокурсник по ВГИКу, сценарист-неудачник, алкаш и скрытый психопат. Когда-то им было по двадцать пять лет, они учились в мастерской у Мережко и метили если не в Наполеоны, то минимум в Гуэрры и Габриловичи. 

        Все его сценарии начинались с фразы «В мрачной комнате стоял гроб» или «На кладбище было сыро и грязно». Естественно, студенты потешались над Федькой, но однажды он пришёл на лекции с топором и стал гоняться за Шурой Полубожко, переспавшим, оказывается, с однокурсницей Жанной Мосиной, в которую алтайский самородок был мрачно и злобно влюблён. Чуланова всем курсом заломали и навешали ему звиздюлей. Но с тех пор наградили прозвищем «Топор», как бы признав его самость и крутизну.

        В общем, тридцать лет назад жилось куда веселее! А теперь надо было смотреть нудного фон Триера и выдавливать из себя пять тысяч знаков ради двойного гонорара.

        И вот бывшие однокурсники сидели за столом и присматривались к друг другу. Ляликов заказал Федьке двойную порцию равиоли со сметаной и 300 грамм водки «Белуга». Прошло тридцать лет с их последней встречи на защите диплома во ВГИКе, но журналист помнил, что любая еда в любой ситуации действовала на барнаульца как релаксант. Он был всегда голоден и раздражён, предпочитал рассуждать о несовершенстве и подлости рода человеческого, об избранности России и её скорой гибели от жидомасонов, всех женщин подозревал в развращённости и неверности, а мужиков, особенно из творческой среды, в плагиате и скрытом гомосексуализме. Короче, Топор был стопроцентным идиотом и графоманом-народником, попавшим тогда в институт благодаря то ли недосмотру врачей из краевого психоневрологического диспансера, то ли минутному затмению экзаменационной комиссии.

        На диплом он представил свой курсовой сценарий о глупой и страшной истории, случившейся в одном алтайском селе. Там правление колхоза пропило деньги, выделенные на содержание коровьего стада, после чего коровок забили, а председатель умер, обожравшись даровой говядины.

        Таким образом, призраки топора, мясных туш и голода витали вокруг Федьки все студенческие годы.

        Поэтому при теперешней неожиданной встрече Ляликов, вспомнив прошлое, первым делом дал самородку-некроману выпить водки, набить желудок и, тем самым, по возможности оттянуть момент погружения его разума в какой-нибудь несусветный бред.    

        Уговорив итальянские пельмени и русскую водочку, Топор развалился за столом, сыто рыгнул и, обведя нехорошим взглядом тёмный зал, процедил:

        - Да, вы тут сыто живёте.  Не нам чета.       

        - А у вас на Алтае что, голодомор? Вроде я ничего такого не слышал.
       
        - А ты вообще когда в последний раз из Москвы выбирался?

        Ляликов месяц назад вернулся с женой из Баден-Бадена. Понятно, что говорить об этом не следовало, поэтому он виновато пожал плечами и подыграл Федьке:

        - Ты прав, старик, не помню. Дела, текучка, писанина.
 
        - Смотался бы к нам. Я бы тебе народ показал, ты бы с людьми нормальными поговорил, посмотрел, подумал. А то я тут читал одну твою статью. Ни хера не понял. Вроде по-русски, а слова, как из другого языка. Катарсис, преамбула, ди… дикурс!

        - Дискурс.

        - Да хрен с ним! Ты пишешь с чужих слов. Это видно за версту. Впрочем, ты и в институте был ловкий подметала. Тебя хвалили, а я до сих пор не пойму, за что.

        Ляликов не обиделся, потому что всё больше и больше чувствовал своё превосходство. Он опять закурил, не забыв угостить сигаретой Федьку, и спокойно сказал:

        - Пить надо было меньше и побольше книжек читать.

        - Ладно, не гоношись! – Топор внезапно по-доброму улыбнулся, и Ляликов вдруг увидел, что рядом с ним сидит никакой не идиот, а нормальный, только сильно несчастный и одинокий человек.  - Кто старое помянет… Для души-то кропаешь чего-нибудь?

        - Нет смысла. У нас война идёт за бабло, а не за души. А ты?

        - Эпопею. О плотовиках.

        - Давно?

        - Десять лет.

        - Долго. Теперь так не пишут.

        - Это у вас всё шаляй-валяй, на перекладных. А нам спешить некуда. Наше время терпит.

        Кстати, время… Журналист посмотрел на часы. Пора было двигать в сторону «Каро-фильма». Ляликов вдруг подумал о том, что они с Чулановым – однокурсники, одногодки, подданные одного государства - живут как будто бы в разных странах и существуют в каких-то параллельных временах. Один, как леший, кайфует в глуши над эпопеей, а другому, как ведьмаку, надо лететь сломя голову за двойным гонораром.

        - Топор, мне надо бежать. Редакционное задание. Колись, что у тебя? Я так понимаю, ты меня по делу искал?

        Федька закатал свитер и вынул из-под него пластиковую коробочку с диском CD-rom. Он настороженно осмотрелся и положил коробку на стол, прикрыв её ладонью.

        - Я сделал фильм. Двухчасовой. Об Украине. Ты в Москве многих знаешь. Помоги с показом. Это документ. Его должны увидеть.

        Ляликов поддался настроению Топора, тоже осмотрелся и спросил:

        - Что об Украине?

        - Майдан, Киев, Крым, потом Луганск, Краматорск, Мариуполь,  Донецк, Харьков, Одесса.

        - Хроника что ли?

        - Это документ. Как всё было на самом деле. Мы снимали это втроём, один оператор потом погиб во время налёта на блокпост в Славянске. Тут всё подробно: кто и как эту кашу заваривал, как коцали военных, как провоцировали народ и как потом его шмаляли.

        - Сепаратисты и бандера?

        Топор сделал круглые глаза и зло прошептал:

        - Ты чё, полный идиот? Там, знаешь, что творилось? Десятки трупов, десятки пропавших без вести, калеки, кровь, бабы визжат, дети в истерике. Это ж межгосударственная свара, война, которую подали как драку в коммуналке из-за ведра керосина.

        - Ну да, я видел. Телевидение, газеты, радио каждый день.

        Ляликов пытался слегка подыгрывать и не злить собеседника, но Топор заводился всё больше и больше.

        - Что ты видел? Что? Это своё сраное телевидение? Да это же враньё, наркота для идиотов. Все врут со всех сторон, а этот грёбаный ящик всё сливает нам на бОшки, как помои в мусорный бак.

        - Можно подумать, что ты…

        - Я тАм был, а не у телевизора! Я раненых перетаскивал, ползал на коленях перед сволочами с битами и умолял их окровавленных и безоружных пацанов в камуфляже не добивать. Где кровью запахло, там уже людей нет, там звери.

        - Не ори!

        Ляликов заметил, что на них начинают посматривать и, очевидно, прислушиваться. Акулы информационных глубин никогда не дремлют.

        - Там теперь долго будут убивать, - продолжал Федька. - Для этого кровь и пускают.

        - Кто? Зачем? Почему?

        - У меня в фильме всё сказано. Персонально. Кто, зачем и почему.

        - Ну, повело кота на ****ки.

        - Заткнись! И слушай. Сначала стало плохо у нас. Стагнация, инфляция, цены растут, люди нервничают. Но тут подвернулась Украина с их развалом. Хорошо, под шумок оттяпали Крым. Радости полные штаны! Но дальше–то закипел юго-восток. Хотим в СССР! Наши: сейчас–сейчас, потерпите, решим без проблем. Чего решим? Без каких проблем, когда у нас и у них проблем выше крыши? И тут началась резня за власть и за деньги. И полилась кровь. Потому что следы преступлений лучше всего смывать кровью. Страшно, зато другим лезть не повадно.

        - Куда тебя понесло, Федька? Ты кто: политик, эксперт, аналитик?

        - Я – человек. Мы – люди, Лялька. 

        - Ты сошёл с ума! Всё, что ты несёшь – это бред!

        - Это ты тут ёкнулся. Вы все тут сошли с ума от вранья и от свинячьего телебреда! От бабла и ненависти к друг другу, - он вдруг привстал и пошёл ораторствовать, в запале стуча кулаком по столешнице. – Страна на грани ка-та-стро-фы! Власть в панике. На всех этажах мухлёж во все лопатки. Русские люди, в конце концов, взорвутся. Чтобы не взорвались – начали маленькую войну с воробьиными успехами. В моём фильме – названы все имена, все механизмы, раскочегарившие войну. Откуда идеи, откуда деньги, откуда оружие – в синхронах, репортажах, почти два десятка интервью. Там свидетели, провокаторы, жертвы.  Это бомба! Я хочу взорвать этот муравейник, я хочу, чтобы все увидели и опомнились!..

        «Если нас услышат – конец всему, - мысли Ляликова метались, как ошалевшие рыбки в аквариуме. – Дать ему в зубы и вызвать полицию, мол, психопат, съехал с катушек? Угрожает и может задушить… Пусть его повяжут, только бы заткнулся!»

        Совсем неожиданно Топор замолчал и сел на место. Исподлобья посмотрел на журналиста, криво улыбнулся, точно его обозвали грязным словом или вкатили болезненный укол, и очень тихо и сдержанно сказал:

        - Ладно, не ссы…  Тишина, могила… Я уточнил просто, что ты в Москве, многих знаешь, статусное перо и прочая хрень. И кое-что можешь. Покажи фильм нужным людям. Не все же у вас рупоры и лизоблюды. Будь человеком. Помоги. По старой дружбе.

        Ляликов понял, что нужно спасать ситуацию и себя, как тогда в институте, когда Федька вынул из-под пиджака колун и попёр на соперника. Бежать – унизительно.  Тогда что? Логика, спокойствие, уговоры – может быть, Топор услышит и всё обойдётся? Вроде бы он поумнел, стал отходчивее, циничнее и, значит, адекватнее. Надо рисковать, вернее, спасать его и свою шкурку…

        Журналист наклонился к бунтарю и внятно, стараясь быть спокойным и убедительным, заговорил:

        - Послушай, Федя, московского волка. Возможно, ты прав. Возможно, ты отснял правдивый материал. Но сейчас такая правда здесь не канает. Говорить можно всё, но не всем и не везде. Федеральные каналы твой фильм не возьмут. Частные, если и заинтересуются, то положат на полку.  До лучших времён. Им сейчас не до откровенностей, борьба за выживание, интриги и закулисье. В целом – цугцванг. Любой   ход ухудшает положение игрока. Поэтому по-крупному здесь сейчас никто не играет. Мой тебе добрый совет - подожди. Лезешь вверх и, при этом, хочешь сам затянуть петлю на шее? Не надо, не советую. И себе тоже затягивать не буду.

        Публики в пресс-баре прибавилось. Стало шумно, воздух сгустился и, несмотря на кондиционер, стал плотным и менее свежим. За соседним столом с хохотом обсуждали чей-то материал о победе на «Евровидении» бородатой австриячки Кончиты Вурст. Там было весело и прикольно. То есть бессмысленно и безопасно.  Ляликов понимал, что уже опаздывает к началу просмотра фон Триера. «Австрия, Дания, трансвеститы, нимфоманки – и никакой крови, никаких войн, санаторий для счастливых даунов». Ему стало тоскливо и почему-то стыдно. Не за то что только-только наговорил Федьке Чуланову, а именно за тоску, не имевшую никакой реальной, здоровой,  человеческой причины.

        Вдруг он увидел, что Топор уже идёт к выходу из бара. Обвислые брюки мотались вокруг кривоватых ног, свитер на спине поблёскивал потёртостями,  длиннорукий мен чуть сутулился, но в его походке не чувствовалось ни пораженчества, ни огорчения, ни, тем более, тоски.  У дверей он обернулся, махнул рукой и лицевой мимикой изобразил прощальное слово.

        «Холуй», -  понял Ляликов.

        И автоматически приподнял правую руку.


               
                х     х     х



        Во вторник, получив у главреда Фанфаровой свой двойной гонорар, журналист написал заявление на внеочередной отпуск, через интернет заказал билет на финальный матч Евролиги между «Реалом» и «Атлетико», потом трансфер до Лиссабона с номером в отеле «Борджес», рядом с замком Святого Георгия, сводил жену на спектакль в «Гоголь Центр», в ресторан «Пушкинъ» - и на этом успокоился.

        Это была его жизнь, завоёванная в сражениях с компьютером, бумагой и, если честно, с самим собой.

        На Украине шла гражданская война. У Федьки Чуланова шла поздняя, но честная авторская борьба за свою правду. В «Каро-фильме» шло порно от датского киноклассика современности. А у Ляликова шла своя жизнь. Сейчас, правда, больше похожая на бегство. Но когда он вернётся из Европы, всё войдёт в привычную колею. В конце концов, каждому в жизни дано ровно столько, на сколько у него хватает сил. Потому что жизнь - справедлива и спокойна. Она впору каждому человеку, на что бы он не замахивался и кем бы себя не воображал. Жизнь всему выставляет свою цену и всё распределяет по своим местам.

        Покровительствует и советует.

        Оберегает и достаёт, когда надо, из кармана: людей, войну, футбол и порно…
 







               

                19 марта-11 мая 2014 года