Мадлен - часть xliii

XLIII

   Не только над людьми проходили чудовищные эксперименты на корабле, придуманном дядей Кирей: в ванне, залитой аминодиоксиновыми концентратами, вывели красноухую черепаху, представляющую из себя «тяни-толкая»: её задние лапы ничем не отличались от передних, а на месте хвоста была вторая голова.
   Размеры красноухих черепах, как известно, напрямую зависят от размера её места обитания, в обычных аквариумах они редко вырастают больше салатницы... Запустили двухголовую черепаху в балластный танк, никогда не осушавшийся с тех пор, как корабль полностью потерял управление и был отбуксирован на свою вечную стоянку: в огромном танке, вмещающем в себя около трёхсот кубов воды, черепаха выросла размером с «Тойоту Витц» Елисеевых. Горловины танка запрещается открывать строго-настрого: даже не пролезая в них полностью, черепаха может высунуть оттуда любую из своих голов и закусать насмерть любого приблизившегося. Кормят монстра через полуторадюймовую мерительную трубу танка, торчащую из палубы в плотницкой мастерской на корме.
   Мадленка, Мадленочка! Больно и страшно представить, что чудовище о двух головах может быть накормлено и тобой!
   Человек в похожем на тюремную робу сером рабочем комбинезоне с нашитым на нагрудный карман номером мелко нарезает мясо на окровавленном верстаке и двумя пальцами просовывает в мерительную трубу скользкие ярко-красные кусочки, а кости йоркширского терьера, перед тем, как вслед за мясом полететь, ломаются и давятся в тисках. Мадленочка!
   Густая жижа окрашивает в алый цвет торчащую из мерительной трубы воронку, вырезанную из пластмассовой пивной бутылки: будто бы какая-то привычная в машинном отделении тряпка промасленная, хмурым человеком в засаленном сером комбинезоне комкается и выжимается над воронкой чёрно-рыжая мягкая шкурка. Мадленочка, милая Мадленочка, сдуреет двухголовая черепаха от твоей крови, красноватым туманом пошедшей по давным-давно протухшей балластной воде в глухом стальном аквариуме, и с гулким грохотом ударится панцирем об ржавое днище!
   Мухи, перед тем, как глупыми жертвами сдохнуть в разбитом плафоне светильника от жара коварно манящих люминисцентных ламп - тускло мерцающих и почерневших от старости, но всё ещё горячих - ползали по липким от мазута рукавам серого комбинезона, по хмурому небритому лицу под козырьком серой кепки, по кровавым пятнам на верстаке, по допотопной радиоле, транслирующей «За четыре моря, за четыре солнца» Блестящих, по фанерному настенному стенду с двумя ржавыми гаечными ключами, по зловонному содержимому ведра мусорного... Мадленка, Мадленочка, широко раскрытая пасть твоей отрезанной, брошенной в мусорку и мухами засиженной головы в беззвучном писке и зове на помощь застыла, даже погибший йорк будет звать на помощь не того, кто наденет на него собачьи памперсы и посадит в свою необъятную перемётную суму от Луи Виттона статуса ради, а того, кто его на руки брал, кто водил его гулять в сквер за девятиэтажкой, кто в ванной его лапки полотенцем вытирал, кто звал Мадленочкой...

   Наступит когда-нибудь день, день, когда осыпется высокий берег, увлекая за собой руины детского туберкулёзного санатория и железную лестницу, когда накроет падающими сверху камнями фанерные хибарки рыбаков-браконьеров, когда упадёт бело-красная труба спиртзавода, когда зарастёт камышом старое русло реки и когда разломится надвое окончательно сгнивший на своём приколе корабль.
   Опустеют его каюты со вваренными в иллюминаторы стальными дисками, уйдут в закупоренную стекловатой вентиляцию некогда стойкие запахи эфира, карболки, аммиака и сероводорода, упадёт и разобьётся реторта с раствором кузьмы, тихо зазвенят рассыпавшиеся по палубе иглы многоразовых шприцов из опрокинутого стального тазика, прилипнут к деревянным скамьям разноцветные от засохшего гноя бинты, капающей сверху водой смоет в шпигаты весь литиум и торазин из растоптанных ампул, почернеют не отмытые от баланды котлы на покинутом камбузе, забьётся просроченными пилюлями чугунная портомойка, окаменеет в отделении аварийного дизельгенератора развешенная там на нитках и лесках плотва, плесенью и затхлостью повеет из помятого баллона пускового воздуха, опустятся до нулей стрелки вольтметров и амперметров с треснутыми и пожелтевшими стеклами, осы налетят на кашу из пробкового круга спасательного, и никогда, никогда больше не зажгутся пыльные лампы над операционными столами.
   И из разверзающейся пробоины в правом борту выплывет наружу двухголовая черепаха размером с японскую малолитражку. Расступится затопленная тайга с накренившимися стволами мёртвых сосен перед глазами одной из голов, растают в глазах другой головы оставшиеся где-то позади многоэтажные здания, бетонные набережные, опоры линий электропередач и трубы ТЭЦ-1.
   Пронзительным разбойничьим свистом засвистит прокушенная резиновая лодка. Завизжат туристы в ярких плавках и панамках, прыгая в воду и путаясь в своих же рыболовных лесках. Закачается, забьётся, забурлит на мелководье это воплощение вселенского хаоса: то нырнёт под воду одна и запрокинется кверху другая голова черепахи, оседлавшей сдувающуюся лодку и проткнувшей когтями недотёпу - туриста, то поменяются местами черепашьи головы, раскачиваясь и раскачиваясь вместе с панцирем в краснеющей вокруг лодки воде.
   «Будем ли мы вместе гулять?» - захочется спросить у мёртвого маленького цефалопода из видеоигры «Кризис», лишённого экзоскелета и лежащего в полиэтиленовом мешке, выброшенном на берег речными волнами цвета хаки.
   «Будем ли мы вместе гулять?!»

   Наступившее утро не пообещало ничего, кроме совершенно добровольного оплёвывания своей собственной души и «...Если б я могла распоряжаться своим телом, я бы в окно его выбросила!..», а глаза с трудом открылись из-за слёз, пролитых во сне.
   Что ещё могло бы послужить громоотводом вместо своего тела и своей души, когда руки, потерявшие возможность кого-то обнять, кому-то розовый ошейничек на шею надеть и чью-то рыжую с чёрными пятнами шёрстку погладить, перестают слушаться и начинают рвать, царапать, бить?..
   Умываясь в ванной, Аня сломала димкину зубную щётку и до крови поцарапала себе щеку ногтём.