Все, или ничего

Все или ничего.

В качестве пролога – чтобы лучше понять эту историю – следует пояснить одну вещь.
Когда семнадцатилетний Джастин Тэйлор встретил тридцатилетнего Брайана Кинни… простите, двадцатидевятилетнего Брайана Кинни, то он ожидал получить… всё. Розы, завтрак в постель, рассветы на Ибице, сонеты Байрона и «пока смерть не разлучит нас». Он ожидал получить… ВСЁ. 
Его предупреждали. Его предостерегали. Ему пытались вправить мозги. По поводу Любви. Ухаживаний. Компромисса. Верности. Ему говорили: «Брайан не сможет тебе дать ничего этого». Но глухой, слепой и упёртый, как осёл, он продолжал ждать. Всего.
О Джастине Тэйлоре следует сказать одну вещь: если он что-то вобьет себе в голову, этого уже не выбить оттуда ни бейсбольной битой, ни каким-либо другим изощрённым способом.    Так как если  Джастин Тэйлор чего-то хочет, то это сравнимо с неотвратимостью стихийного бедствия. И когда он говорит «всё», он имеет в виду «всё».
Проблема в том, что когда Брайан говорит «ничего», он и имеет в виду «ничего».
«Я видел лицо Бога. И имя ему Брайан Кинни».
Теодор. Когда Тэд впервые попал в «Вавилон», он не был знаком с Брайаном, но уже знал Майкла и знал, что Майкл только и делает, что вздыхает по Брайану - «так меня и не трахнувшему» - Кинни. В то время он ближе всего был знаком с Эмметом. И Эммет, благослови его Господь, уже обо всём его предупредил. Он сказал: «Для безумного Питтсбурга, милый, Брайан – как нефть для Саудовской Аравии: всем хочется, но только избранному кругу позволено отсосать немного». Тэд тогда спросил: «А Майкл?», стараясь не обращать внимания на зашедшееся в пляске святого Витта сердце (как и всегда, когда он говорил о нём). «Майкл, - пояснил Эммет, - хочет построить нефтяную вышку и монополизировать скважину». И добавил: «но у него ничего не выйдет, потому как Брайану нравится держать его разогретым, но не давать кончить». Нет нужды говорить, что Тэду Брайан не понравился с первого взгляда. По правде говоря, он его просто возненавидел. Но первым чувством, которое тот у него вызвал, была зависть. Он решил, что Брайан должен быть высоким, смазливым и мускулистым. То есть обладать всем тем, чего не хватало Тэду, и всем тем, что - по идее - должно было привлекать Майкла. Также он предположил, что Майкл, пожалуй, достаточно умён, чтобы превыше всего перечисленного ценить другие человеческие качества. Как щедрость, чувственность, талант. Он подумал, что если бы этот самый Брайан был недоступен, а в жизни Майкла появился бы кто-нибудь, кто бы доступен был, то… и тут он всецело предавался мечтаниям. Но все мечты рассыпались в прах, стоило появиться Ему. Майклу даже не нужно было говорить: «А это Брайан». Не было необходимости, чтобы Эммет их представлял друг другу. Не было необходимости, потому как Тэд понял, что это Он, стоило ему появиться из тёмной комнаты «Вавилона» и направиться к ним. Он пересёк танцпол, ни с кем не столкнувшись, тела сами расступались перед ним, открывая проход для него и только для него. «Вавилон» разверзся. Брайан ступал как Моисей по дну Красного моря, и в этот самый момент Тэд понял, что никогда не сможет с ним соперничать и уж - тем более - выиграть. Что ему нечего здесь ловить, ведь если Майкл тянется к такому, то нет надежды, что он захочет довольствоваться меньшим. Тэдом. Брайан не был высок. Брайан возвышался над залитым пульсирующими всполохами голубых огней танцполом ровно НА-столько, НА-сколько хотел того сам. Если бы Брайан взял на себя труд, он мог бы сойти за двухметрового великана. Но зачем? Он был одет в кожаные штаны и безрукавку – и не было нужды казаться выше хоть на дюйм. Всё равно рядом с ним все остальные смотрелись карликами. Не был он и мускулистым. Брайан был пропорционально сложен, буквально математически выверен, и голову его не венчал лавровый венок, воспевающий олимпийский триумф, по одной лишь причине: его это не интересовало. Он и так чувствовал себя победителем. Смазливым он тоже не был. Просто-напросто Брайан Кинни оказался самым красивым, самым ослепительным мужчиной, которого только видел в своей жизни Тэд. Распахнутая на груди безрукавка, слегка вспотевший и возбуждённый. А ещё на нем были солнечные очки, вот прямо посреди этой грёбаной дискотеки он нацепил на нос солнечные очки! Ухмыльнувшись аки дъявол-искуситель, одной рукой он привлёк к себе Майкла и сказал на ухо: «Ты припозднился, Майки» и передал таблетку экстази через долгий и смертоносный поцелуй, от которого у Майкла, должно быть, потемнело в глазах, а у Тэда, к его огромному неудовольствию, тут же встал. Когда этот дурманящий поцелуй был завершён, Брайан чуть отстранился, окинул Майкла взглядом с ног до головы и сказал, что он выглядит обалденно. Обалденно, Майки! Затем склонил голову набок, состроил самую пренебрежительную гримасу, какую Тэд только видел, и, не глядя на него, поинтересовался у Эммета: «У нас в офисе новая девочка?» «Брайан, это мой друг Тэд» Из всех самых дурацких поступков, которые только можно представить, Тэд выбрал самый идиотский. Он протянул руку – боги, он действительно протянул руку – и представился: «Тэд Шмидт», тем самым поставив на себе клеймо неудачника и закомплексованного придурка, давая Брайану шанс проигнорировать рукопожатие. Слегка приподнятая бровь: «Дай угадаю. Страховой агент?» Он всё ещё обнимал Майкла. Метил свою территорию. «Это моё! - говорила эта рука. Всё это только моё». У Тэда – будь он проклят – дрогнул голос. «Бухгалтер», - признался он. И буквально кожей почувствовал, что хуже и быть не может. Бухгалтер. Ниже падать просто некуда. В мире Брайана Кинни, где он - божество с Олимпа, Тэд проводит дни напролёт в окружении цифр, калькулятора и программы Excel. Просто стыд и срам. «Мои самые искренние соболезнования, Теодор». Тэда и раньше оскорбляли, но это /Теодор/  стало самым острым гвоздём в крышке его гроба. Оно загнало его сразу на десяток футов под землю, его поглотили толща земли, а также собственная – легендарная – неуверенность в себе. Брайан потащил Майкла в самый эпицентр беснующейся под ритмичную музыку толпы, тела вновь расступились, чтобы освободить для них место. Тэд смотрел как они танцуют обнявшись, как улыбаются друг другу – так, словно вокруг нет больше никого. Молодые, счастливые, отмеченные печатью бессмертия. «Не обращай внимания, - сказал ему тогда Эммет. Я же тебе говорил, что он придурок». «Пустяки, - соврал Тэд. Ничего особенного. Это я не представляю из себя ничего особенного, - подумал он. По сравнению с ним, я просто ничто». Той самой ночью он спрятал свои чувства к Майклу в самый дальний уголок подсознания. В мире, где повсеместно царит Брайан Кинни, у него нет ни малейшего шанса превзойти его хоть в чём-то. Он смотрел как они танцуют. Парят. Футах в четырёх над землёй. Недосягаемые. «Вавилон» был их территорией. Никто и ничто не могло изменить этого. Никогда.
Джастин. С высоты сцены все лица сливаются в одно. Все фигуры сливаются в одну. Джастин танцует для бесформенной массы. Он извивается у шеста в позаимствованном у кого-то сомбреро, трусах, которые ему купила мать, и со жгучим желанием доказать Брайану Кинни, что тот ему не нужен, что он не собирается его дожидаться и терять время, стараясь приручить. Потому что он сам - Джастин Тэйлор - никому не позволит приручить себя. Толпа рукоплещет, его подхватывают на руки, омывают волнами обожания. Этой ночью его коронуют, он станет королем «Вавилона» и все те мужчины, что выстраивались в очередь, чтобы пасть в руки Брайана Великого, теперь выстраиваются в очередь к нему. В тёмной комнате он находит применение своей короне и трахает чью-то безымянную задницу. И если он о чём-то и думает пока трахается, то лишь об обретённой власти. Не о Брайане, который остался в одиночестве стоять у барной стойки, хмуром и без пары. Не о нём, не о том, как они могли бы вместе отпраздновать его победу, не будь Брайан таким невыносимым. Об этом он вообще не думает. Почти не думает. Ну, может быть, немного. Совсем немного. Когда всё заканчивается, когда он возвращается домой и старается уснуть, ворочаясь в кровати Майки, окруженный со всех сторон фотографиями хозяина комнаты и Брайана, не думать о Кинни становится всё сложнее и сложнее. Комната наполнена Брайаном. Напоминающие о школьных годах безделушки, ежегодники, которые он зачитал до дыр, пытаясь разгадать таящиеся там секреты, надеясь, что они помогут пробиться сквозь воздвигнутую Брайаном стену. Он кладёт картонную корону на прикроватный столик - и прошедшая ночь переходит в разряд далёких воспоминаний. Всё кажется таким нереальным, будто бы и не было ничего вовсе. Его мимолётный триумф, тот парень, который хотел встретиться ещё раз, и чьего имени он не запомнил. Всё стирается, будто вслед за растворяющимся в крови алкоголем утекают все воспоминания. Некоторое время спустя, единственным, что останется реальным, будет взгляд Брайана, которым тот его одаривает, когда Джастин уходит с другим. Что в нём было? Боль? Именно. Брайан кажется реальным. Даже когда его нет, он есть. Трахаясь в задней комнате, Джастин мог бы поклясться, что там был и он. За спиной. Смотрел. Мазохистки смаковал своё поражение. Даже не видев, Джастин готов был поклясться, что он был там, что той магнетической силой, которую он ощущал, были волны ревности. Эта мысль всё крутится и крутится у него в голове. Он фантазирует, он думает о том, сумел ли на этот раз победить Брайана, потому что ему ужасно хочется, чтобы тот признался: «я хочу тебя так же сильно, как ты меня». Он засыпает, а мысли бродят у него в голове, и когда следующим утром он видит в столовой спрятавшегося за газетой Брайана, мечты становятся явью. Потому что вот она - собственной персоной - ревность. Брайан даже не может скрыть этого. Он ревнует. К его короне. К его триумфу. Он испытывает то, что столько раз испытывал Джастин. Страдание. Тэд откровенно наслаждается моментом. И просит подробностей Великого Поражения. «И, пожалуйста, - прибавляет, - побольше деталей». Он хочет деталей? Что ж, Джастин даёт их ему. Брайан слушает. «Он хотел, чтобы я его трахнул, не снимая короны. Он захотел встретиться ещё». Видно, что Брайан не просто ревнует, ревность гложет, съедает его, и он спрашивает: «И что ты ему ответил?» Вот он - великий момент. На ум приходят тысячи вариантов, которые позволят ему помучить Брайана и навести лоск на собственную победу. «Что он может увидеть меня, когда захочет. Что мы ещё встретимся в клубе. Что он может мне позвонить». Но ничего этого он не говорит. Он ослабляет защиту и произносит, понизив голос: «Я сказал ему, что он сможет увидеть меня во сне».
У «Вавилона» уже есть король. И Джастин не хочет его свергать. Ему нравится видеть его на троне. Чуть позже Джастин выходит, повязав фартук, к контейнерам, чтобы выбросить мусор. Рядом с задней дверью стоит и курит Брайан. Избегая встречаться взглядом, он как можно небрежнее интересуется: «У тебя сегодня двойная смена?» И выпускает облачко дыма, когда Джастин отвечает: «Нет. Я сегодня освобожусь пораньше». Брайан бросает сигарету. Делает пару шагов по направлению к мусорным бачкам. Цепляет пальцем фартук как раз напротив ширинки и, без особых усилий, наплевав на закон всемирного тяготения, притягивает к себе Джастина, чтобы укусить его за губу, всосать язык, обжечь рот поцелуем, в котором нет места ни компромиссу, ни - тем более - капитуляции. Шепчет: «Жду тебя к семи», и Джастину хочется поведать Брайану, что единственные поцелуи, заставляющие его сердце биться так, что больно в груди, это его поцелуи. «В полвосьмого», - говорит он. Брайан двадцатичетирёхчасовой давности, Брайан до конкурса сказал бы «в полвосьмого меня уже не будет». Но Брайан знает, что ситуация поменялась, что ось мироздания сдвинулась. «Ну-ну, посмотрим, сможешь ли ты выдержать лишние полчаса, зная, что я тебя жду дома, чтобы заниматься сексом всю ночь напролёт. Посмотрим-посмотрим. Джастин нажимает кнопку звонка в четверть восьмого. Может игра и начинает идти по его правилам, но перегибать палку всё же не стоит.



ГЛАВА 2
Семья или правдивая история о тунце со спагетти / спагетти с тунцом
«Я жил с матерью. Это даже хуже  чем появиться на свет» (Brian 3x14)
Дэбби.
К пятнадцатилетним подросткам было бы неплохо прилагать инструкцию. А ещё кнопку, с помощью которой их можно было бы выключить, когда их закидоны становятся уж совсем невыносимыми. У Дэбби такой кнопки не было и - что хуже всего - даже если бы такая кнопка и существовала, то она вряд ли бы ею пользовалась. Или и того хуже: она бы её использовала. Майкл умолкал на полуслове и неподвижно замирал, а уже три секунды спустя она бы уже так по нему скучала, что включала бы обратно, чтобы он опять мог носиться вокруг и разглагольствовать о супергероях из комиксов. Потому что пятнадцатилетний Майкл только и делает, что болтает о супергероях из комиксов. Пока не переходит на разговоры о Брайане Кинни. Этот новый мальчик из школы. Этот такой клёвый мальчик из школы. Этот такой красивый мальчик из школы. Дэбби моет посуду. Брайан то, Брайан это… и тут на неё снисходит озарение. Кроме кнопки, заставляющей подростка замолчать, в природе не существует и машина времени, чтобы вернуть своего малыша, когда понимаешь, что он уже не твой малыш. «У этого Брайана есть семья?» Тарелки, вилки, кастрюли и сковородки. Дэбби слушает взволнованные объяснения сына и чувствует, как время утекает сквозь пальцы. Следующие недели и месяцы будут полны Брайана, который сделал это и сказал то. Когда в комнате запахнет марихуаной, это будет Брайан. Когда Майкл начнёт каждый день приходить поздно, это будет Брайан. Когда начнутся проблемы с учёбой, «дело будет в том, что Брайан…». Мать – это множество ролей, и ни одна из них не является ролью глупой и недальновидной курицы. И Дэбби прекрасно известно, что предостережения насчёт Брайана и нравоучения на тему «сделай уроки» и «домой чтобы был к десяти» ни к чему не приведут. Установи какое-нибудь правило – и твой пятнадцатилетний сын в лепёшку разобьётся лишь бы его нарушить. Построй забор - и он вырастет, чтобы перелезть через него. Посади его в клетку - и он задохнётся, застряв между прутьев, стараясь выбраться. «Я жду вас на ужин к шести». «Нас?» «Я что, по-китайски говорю, Майкл? Последние две недели ты ужинал с Брайаном не дома, и мне уже осточертело выбрасывать излишки еды. Так что жду вас в шесть». Интуиция матери-итальянки, которую ни на что не променяешь, в тот самый день, в тот самый момент подталкивает Дэбби к этому простому решению. Бороться с Брайаном бесполезно, но, как знать, возможно, поставив лишнюю тарелку на стол, она скорее добьется своего. В первый раз, когда она видит его в драных джинсах, со спадающей на глаза челкой и торчащей из кармана пачкой сигарет, в голове проносится «дерьмо», а губы сами произносят: «Очень рада знакомству, Брайан. В этом доме курят на крыльце». Если он станет членом этой семьи, то лучше сразу начать прививать ему манеры. Она удостоверяется, что у cына всегда при себе презервативы, она атакует его разговорами о сексе до тех пор, пока бедный парень не начинает молить о пощаде, а под конец она даёт ему совет, который, в этом она уверена, тот пропускает мимо ушей. «Такие парни как Брайан приходят, но никогда не остаются». Но она ошиблась. Брайан остался. Спустя четыре месяца после их знакомства Дэбби узнаёт причину. Брайан курит на крыльце вместе с Майклом, который судорожно прячет сигарету, едва завидев тень матери. Дэбби удаётся подслушать начало разговора. Её сын спрашивает: «Ну и какой твой любимый предмет?», а Брайан склоняется над ним и довольно недвусмысленно обнимает: «Моему любимому предмету в школе не учат, Майки». Майкл чуть смущённо смеётся, а Дэбби кричит из-за двери: «Майкл, тебя к телефону». На протяжении следующих нескольких лет она привыкнет прерывать такие вот моменты. А вот кто так просто не свыкнется с тем, что вся его связь с Брайаном будет походить на прерванный половой акт, так это Майкл. Когда сын топает в дом, чтобы ответить на звонок, Дэбби выходит на крыльцо. Парень стоит и курит, высоченный как башня; в хмуром взгляде читается недоверие и настороженность. «Знаешь что, сынок? О некоторых вещах Майклу стоит несколько раз проорать ухо, чтобы он понял». Брайан слушает, ещё не понимая, к чему она ведет. На его лице появляется заученное выражение, означающее предельную степень скуки. За те четыре месяца, что он вхож в этот дом, он ни разу не сказал Дэбби и слова поперёк, ни разу не повысил голос. Он вообще практически не говорил. Дэб кажется, что его мать совсем на неё не похожа, а потому ребёнок абсолютно не понимает, как с ней – Дэбби -  держаться. Поэтому она пытается предельно ясно расставить все точки над i. «Майкл много от тебя ожидает, Брайан Кинни. И я надеюсь, что не попрошу многого, если попрошу не предлагать ему того, чего не можешь дать». Он стоит и молча курит. Смотрит исподлобья, чёлка свисает на глаза. Не знает, что сказать. Прикидывает, стоит защищаться или нет. Дэбби думает, что на него очень часто орали и почти никогда с ним не разговаривали по душам. «Мы друзья», - наконец произносит Брайан. Видно, это единственное, что пришло ему на ум. Выдыхает сигаретный дым. Ему явно не по себе от этой ситуации. Ему не хочется, чтобы это было видно, но это слишком заметно. Возможно, со временем он научится лучше скрывать свои эмоции. А вот сейчас, в этот самый момент он пытается подражать Брандо, но в его светло-зелёных глазах можно читать, как в открытой книге. По крайней мере, для матери-итальянки это не составляет особого труда. Дэбби ясно дает ему понять, каковы порядки в доме Новотны. «Очень хорошо, Брайан. В таком случае я надеюсь, ты будешь ему хорошим другом. Что я под этим подразумеваю? Ты будешь вызывать такси, вместо того, чтобы садиться пьяным за руль, ты не будешь заниматься сексом без презерватива и ты проследишь за тем, что мой сын спит необходимое для того, чтобы не вылететь из школы, количество часов. Всё ясно?» Брайан молчит и быстро затягивается, и Дэбби что-то видит… Она видит брешь, приоткрывшуюся в его скорлупе. Проблеск уважения во взгляде. А потом он вновь нацепляет личину Джеймса Дина, подсмотренную в каком-то фильме. «ОK. Идёт. Блин», - бормочет он. «Ещё я хочу, чтобы ты, по крайней мере, раз в неделю приходил к нам ужинать. Пятница мне подходит, посмотрим, сможешь ли ты набрать пару килограммов. Обычно по пятницам я готовлю спагетти с тунцом. Согласен?» Дэб не очень хорошо изучила Брайана, но интуиция подсказывает ей, что на этом свете мало что способно его шокировать, и то выражение, что она видит сейчас на его лице, есть выражение бесконечного изумления, смешанного с негодованием. Это большая редкость. Причем редкость ценная. Его передёргивает, лицо кривится, но в итоге он кивает. «Да какая разница. Идёт. Макароны или что там у вас». «Спагетти с тунцом. Если ты остаёшься ночевать, то мне нужен твой домашний телефон, чтобы я могла позвонить твоим родителям, если с тобой приключится алкогольное отравление или ещё что. Хотя я надеюсь, что с тобой ничего такого не приключится. Ты умный мальчик, и будет жаль, если ты умрёшь до того, как придёт время поступать в университет». Она уже собирается уходить, когда Брайан делает шаг вперёд, стискивает в кулаке докуренную практически до фильтра сигарету и весь как-то подбирается. «Думаешь, моих предков колышет, сплю я дома или где-то ещё? Да пусть даже на этой грёбаной улице?» Этот всплеск гнева, такой внезапный и такой честный - на какую-то долю секунды Дэбби охватывает паника. Как если бы на её глазах котёнок превратился в тигра, готового оскальпировать её одним ударом лапы. Но в следующее мгновение злость улетучивается, как воздух из проколотого шарика, и Брайан снова прячется за брутальной невозмутимостью и пофигизмом. Он бурчит: «Так уж и быть», и Дэбби испытывает острый приступ иррациональной нежности. «Ты никогда не будешь спать на улице. Ты будешь спать в доме. В этом доме. И попридержи-ка язычок, парень. Я, может, и итальянка, но прежде всего я – мать». На дворе январь. В Питтсбурге собачий холод. Зубы Дэбби выбивают замысловатую дробь, и Брайан улыбается в первый раз за всё то время, что она его знает. Всего одно мгновение – и он снова цедит сквозь зубы «блин», как будто не верит своим ушам, и это самая странная ночь в его жизни. Возможно, так оно и есть. Ночь компромиссов и пробуждения некой привязанности. Похоже, он не очень привык к такого рода вещам, бедняга. Спустя полчаса он сидит за столом и уплетает ужин. Манжеты рубашки расстёгнуты. В отличие от Майкла - Дэбби сразу замечает отметины на предплечьях. Всё становится на свои места, её худшие опасения подтверждаются, сердце сжимается в груди. Ей очень не хочется спрашивать, но не сделать этого она не может. «Что это?» Брайан тотчас прячет руки под стол. Майкл забывает про макароны и ждёт ответа, который не удовлетворяет никого из присутствующих. «Ничего». Разговор окончен, Дэб больше никогда к нему не возвращается. Время от времени она сталкивается в супермаркете с Джоан Кинни. Частенько видит, как та идёт на мессу. Иногда они разговаривают. Она никогда не могла её понять. Ей кажется странным, что встречаются матери, которые по воскресеньям молятся Богу, а по вторникам и пятницам дают волю своим демонам. Очень часто, когда Брайан ведёт себя как распоследний рас****яй и ветрогон, у Дэбби возникает отчётливое желание вбить ему в башку всю мерзость его поведения. Хочется залезть к нему в голову, сбросить всю ненужную шелуху и заставить понять, что на образе «плохого мальчика» он далеко не уедет. А порой как, например, в тот день, когда он закончил школу с самыми высокими баллами по шести предметам, её неудержимо тянет чмокнуть его в щёку, как Майки. Но Брайан не любит все эти «телячьи нежности». Он избегает их как самого смертоносного яда, а у Дэбби не хватает слов, чтобы объяснить ему: нет ничего плохого в том, чтобы позволить любить себя. Как-то под конец учебного года они с Майклом не пришли в субботу домой ночевать, заявившись лишь в воскресенье под утро, в половине восьмого. Дэбби устроила им разнос на кухне за то, что они даже не удосужились позвонить. «Я все больницы обзвонила! – кричала она. И не обзвонила все полицейские участки лишь потому, что одному Богу известно, чем вы там занимались, а я не хотела, чтобы вы загремели в комиссариат. Уроды!!!» Дэбби буквально силком усаживает их завтракать, и хотя они не голодны -  оба едят и помалкивают. Майкл бормочет оправдания, а Дэбби вдруг удается сказать то, что раньше не получалось. «Вот что за хрень, - ворчит она, моя тарелки, - родить сына, а в итоге нянчиться с двумя». Когда Майки поднимается к себе, Дэб открывает Брайану дверь и, пряча озабоченность за сердитым тоном, отправляет его домой. Тихо-тихо себе под нос - так, что и не слышно почти - Брайан говорит: «Мне очень жаль». Он хочет засунуть руки в карманы, но никак не может нащупать их. Он кажется выше, чем обычно, по подростковому неуклюжий, всё ещё неуютно чувствующий себя в собственном теле. «Спасибо, что не позвонили домой», - добавляет Брайан. «Здесь твой дом, сынок. Чтобы это было в последний раз, Кинни». Она прекрасно понимает, что это был далеко не последний раз. Она смотрит, как Брайан спускается с крыльца, зажигая на ходу сигарету. Сегодня воскресенье и в час начнётся месса. В церкви Джоан Кинни молится о милости Господа нашего всемогущего. Дома Дэбби Новотны молится за Майкла, за Брайана, за всех своих детей.
Джастин.
По шуму грузового лифта Джастин понимает, что мать Брайана ушла. А вот чего он не понимает, так это что ему теперь сказать. Потому что из всех возможных сценариев знакомства с родителями на их долю выпал самый сюрреалистичный. ****ь! Мать Брайана обнаружила, что её сын гей, застав его с восемнадцатилетним парнем, который голым вылезал из его постели, интересуясь, как скоро они заберутся туда снова. Единственным позитивным моментом во всей этой истории было то, что Джастин спросил: «Брайан, ты вернёшься в кровать?», а ведь вполне мог ляпнуть что-нибудь вроде «Брайан, у меня задница болит. Как ты смотришь на то, чтобы пятый раз оставить на завтра? Или эффект виагры ещё не прошёл?». Всегда может быть хуже. Можешь оставить при себе «у тебя милая мама». Брайан заходит в дом, захлопнув дверь. На его лице ни тени эмоций. Ничего. Но за этим «ничего» Джастин уже научился видеть бушующий океан гнева. Гнева, которого достаточно, чтобы весь мир взлетел на воздух. Он босиком проходит в кухонную зону. Лезет в холодильник за водой. Лицо окаменело от ненависти. Что её единственный сын – грешник и содомит, и потому мы никогда не воссоединимся в царстве господнем, чтобы целую вечность резвиться на Елисейских Полях? Он откупоривает бутылку и опустошает одним глотком. «Это не её ума дело, с кем я трахаюсь». Бросает её в мойку. Если бы ему действительно было всё равно, что о нём думает мать, он бы не швырнул её с такой силой, что пластиковая бутылка перевернулась несколько раз. Клинк, клонк, кланк. Брайан тяжело дышит. Иногда даже брайановский стоицизм даёт трещины, но, как подозревает Джастин, они все равно настолько малы, что ни у кого нет шансов пробиться внутрь. Он уже видел Брайана таким. Непроницаемым. И одновременно стремящимся выплеснуть на кого-нибудь свою злость. Он понимает, что сейчас как раз самое время убраться подобру-поздорову, и начинает собирать одежду. Он уже сто лет не видел Дафни. Можно было бы договориться о встрече. Поужинать вместе или ещё что-нибудь. «Что это ты делаешь?» На какую-то секунду раздражённый рык Брайана пугает его, и слова «я уже сам ухожу, можешь не утруждаться, выставляя меня за дверь» готовы сорваться с языка. Потом он поднимает глаза, смотрит на Брайана и на одну миллисекунду видит его. Едва уловимое мгновение, которое тут же исчезает, не оставив и следа. Выкристаллизовавшийся миг, мгновение, когда нет никаких границ, что-то, что невозможно удержать, что ускользает сквозь пальцы, что-то противящееся его воле. Уязвимое, смущённое, оно извивается, стараясь вырваться, оно загнанно в угол, нуждается в близости, любви. Джастин видит всё это. Выразительные зелёные глаза, сейчас всё это исчезнет, но пока он видит. За брайановским «Это не её ума дело, с кем я трахаюсь»  Джастин слышит: «Моя мать не любит меня». Отчаянный плач пятилетнего Брайана. Это видение ошеломляет его, наполняет ужасом. Он чувствует, как оно пускает корни, те прорастают сквозь пол, уходят вглубь, к самому ядру земли. Он не знает что сказать. И говорит первое, что пришло на ум: «Я искал трусы». Время замирает. Он старается запомнить этот момент, словно сфотографировать. Его пугает яркость видения, но самое важное - он обещает себе хранить всё подсмотренное в секрете. Я не причиню тебе вреда, Брайан. «Я думал, мы ещё не закончили». Всё прошло и стало, как прежде. Брайан насмешливо вскидывает бровь. «Тебе ещё хочется?» «Что за тупой вопрос, Тэйлор». Он всегда умеет его рассмешить. Джастин вяло протестует. Не слишком убедительно старается проявить твёрдость и настоять на своём. «У меня задница болит». Брайан подходит к нему, спускает брюки, целует в шею, шепчет на ухо: «Я могу вылизывать её, пока всё не пройдёт», и десять минут спустя Джастин уже лежит на кровати лицом вниз и старается потереться о простыни, чтобы получить хоть какое-то облегчение. Он умоляет его: «брайанбрайанбрайан». Съеденный заживо, укушенный, вылизанный, зацелованный Джастин чувствует, что вот-вот кончит. Он приподнимает зад для Него, раздвигает ягодицы для Него, произносит: «Брайан, прошу, войди в меня» только для Него. «Привет, мама». «Привет, солнышко. Что-то случилось?» Когда они закончили, Брайан отправился в душ, а Джастин воспользовался моментом, чтобы позвонить матери. Такой вот внезапный порыв. «А почему что-то должно было случиться?» «Потому что ты никогда не звонишь мне, Джастин». Он заверяет её, что ничего не произошло. «Сын что просто не может позвонить матери?» «Я тебе напомню об этом, когда ты опять исчезнешь на месяц». Они говорят о пустяках, и Джастин прощается, только когда слышит второй звонок на линии. Неподражаемый голос Дэбби пролаял ему несколько сообщений для Брайана, и когда он вешает трубку, то слышит, что вода в душе перестала шуметь. Брайан ничего не спрашивает, но Джастин всё равно пускается в объяснения. «Это была моя мама, - говорит он. Она интересовалась, как у тебя дела». Это враньё, и Брайан, возможно, догадывается об этом. «Дай угадаю. Она сказала, чтобы ты делал уроки, хорошо питался, не мёрз, звонил ей почаще и развлекался подобающим твоему возрасту образом». Вот те на! «Ты всё повторил практически слово в слово. Может, это потому, что вы оба… - он тщательно взвешивает слово, которое собирается произнести, - …старые?» Брайан недовольно рычит, угрожает всеми мыслимыми и немыслимыми карами и проводит всю ночь за компьютером, работая, вооружившись бутылкой виски и блоком сигарет. Перед сном Джастин вспоминает о звонке Дэбби. Что она ждёт их в пятницу на день рождения Вика и она предупреждает, чтобы Брайан даже и заикаться не смел об этой своей диете «ничего не ем после семи», потому что она приготовила «специально для него» спагетти с тунцом. «А я и не знал, что ты любишь спагетти с тунцом». Не отрывая глаз от монитора, Брайан делает глоток виски. «Я терпеть не могу макароны с тунцом. Я ненавидел их пятнадцать лет назад и ненавижу сейчас». От стакана на столешнице остаётся мокрый след. Джастин хочет спросить, почему кто-то, кто ничтоже сумняшеся выплёвывает в глаза правду любому, какой бы эта правда ни была, не задумываясь ни о дипломатии, ни о хороших манерах, вот уже пятнадцать лет ест то, что ему не нравится. Но он этого не делает, потому что это дела семейные, о которых Брайан никогда не говорит. Возможно, спагетти с тунцом Дэбби – это одно из немногих тончайших проявлений любви и привязанности, которые Брайан готов принять. Всё может быть.
ГЛАВА 3 ТРИ
[Майка Марлона Брандо] «Сделка есть сделка». (Brian 3x02)
Эммет
Ночь классического кино на TCM* , попкорн и Джейн Келли в качестве партнёрши по танцам. Лучше он просто выдумать не мог. Эммет напевает «Люблю Нью-Йорк в июне» и поднимается, чтобы вскипятить чайник пока идёт реклама. Кружит по комнате с диванной подушкой в обнимку под собственное попурри из хитов Гершвина. Он только что посмотрел «Американца в Париже» и его ожидают «Большая страна», «Великий Побег» и «Трамвай “Желание”». Или, другими словами, его парни отныне и присно и во веки веков, аминь: мистер Грегори Пек, мистер Стив МакКуин и мистер Марлон Брандо в Майке. Не хватает лишь Единственного и Неповторимого, Короля Королей. То бишь, Пола Ньюмана – желательно в голубом халате – чтобы оргия перешла в разряд Тяжкого Греха. Но не следует просить слишком многого, если не хочешь в тридцать лет схлопотать инфаркт. Эммет притопывает, подхватывает чашку с чаем, размышляя, отчего по телевизору крутят столько рекламы эргономичных матрасов и почему в единственную ночь в году, когда телевидение может предложить что-то лучшее, нежели криминальная хроника, после которой возникает желание спрыгнуть с ближайшего моста, Майкл хочет пойти в «Вавилон». Глупый, в сущности, вопрос: в эту, как и во все прочие - прошлые и будущие - ночи, Майкл идет в «Вавилон», потому что этого хочет Брайан. Каждый сам себе выбирает идеального парня. Эммет уже сделал для себя выбор между Грегори Пеком, укрощающим диких мустангов, и объезжающим жеребцов Питтсбурга Брайаном Кинни. К сожалению, Майкл свой выбор тоже сделал. Когда на экране появляются заглавные титры «Трамвая ”Желание”», Эммет усаживается, поджав ноги, на диван и отправляется в путешествие во времени. Он отправляется туда, где на весь Хазлхарст, штат Миссисипи, был всего один кинотеатр. Туда, где он впервые познакомился с киношедеврами той эпохи и такими мужчинами, как Стэнли**. Полчаса хороших диалогов, прекрасной актёрской игры, но тут раздается звонок телефона. Пока на экране царит мужественный и сексуальный Брандо в пропитанной потом майке, из магазина звонит Майкл. Сегодня у них инвентаризация, и он будет позже, бла-бла-бла. «Хорошо, милый». В голосе Майкла звучат истеричные нотки, как и всегда, когда он звонит с работы. «Скажи Брайану, чтобы он меня подождал». «Скажу». Десять минут спустя пять слишком сильных ударов обрушиваются на дверь, и Эммет знает, что это пришёл за Майклом Брайан. Не отрывая глаз от экрана, чтобы не упустить ни единого кадра, Эммет идет открывать. Опершись о косяк, в рубашке от Versace стоит Брайан Кинни, который, естественно, даже не утруждает себя приветствиями. Он кричит нараспев: «Майкииииииии!» и ждёт, когда Майкл прибежит, весело потявкивая и виляя хвостиком. Там Эммет его и оставляет, а сам возвращается на диван, на ходу пересказывая разговор с Майклом. «Он сказал, что сегодня у них инвентаризация. Он сказал «передай Брайану, что я буду позже, но пусть он меня подождёт. Эммет, скажи, чтобы он подождал меня. Эммет, пусть без меня не уходит!». Эммет делает телевизор погромче. «Ещё Майкл просил сказать, что опоздает минут на двадцать. Но опоздает он как минимум на сорок, так что я ему скажу, что ты подождал десять, и можешь идти. Закрой дверь, когда будешь уходить». Он уверен, что Брайан не останется. Потому что Брайан Великий никого не ждёт. Брайана Великого все ждут, а это не одно и то же. Сейчас он отправится в «Вавилон», а когда вернётся домой Майкл, ему придётся искать Брайана по всему клубу, чтобы найти в тёмной комнате, подождать, пока тот выкурит косячок, напьётся, перетрахается с четырьмя незнакомыми мужиками, чтобы потом отвезти его домой, потому что Брайан перебрал и сам за руль сесть не может. Всё та же ночная комедия, всё тот же канал, всё та же волна. На канале классического кино Питтсбурга крутят одно и то же. Естественно, Брайан закрывает дверь. Но сам остаётся внутри и спрашивает: «Что смотришь?». Неожиданный поворот сюжета. Брайан проходит на крошечную кухоньку, залезает в холодильник и достаёт бутылку пива. Затем усаживается рядом. Ни одного саркастического комментария, ни одного замечания, типа «что за чушь ты смотришь». Эммет впервые видит, чтобы Брайан интересовался TV. Кроме того, на его памяти это первый раз, когда они с Брайаном остаются наедине, сидят на диване и вместе смотрят фильм. «Ночь классического кино», - отвечает Эммет, не очень понимая, что происходит. «А я был уверен, что ты используешь телевизор только для порно». «В любом правиле есть исключения». Этим вечером Эммет узнает, по меньшей мере, две вещи. Во-первых, что для Брайана Кинни таким исключением являются фильмы с Марлоном Брандо. Во-вторых, что Брайан умудряется пить пиво из горла с большим изяществом, чем большинство аристократов потягивают из бокалов шампанское. Он вальяжно откидывается на спинку дивана и целых пять минут не ноет, что Майкла до сих пор нет. Абсолютный рекорд. Не произнося ни слова, ну, разве что, хмыкая на выверты Бланш на экране и отпивая пиво из бутылки, Брайан, который всегда ведёт себя так, словно давая понять всем и каждому, что никто ему не указ и вообще мало что в этом мире достойно его, Брайана Кинни, внимания, смотрит телевизор, затаив дыхание, когда дело доходит до черно-белых историй, отснятых в павильоне. Эммет больше не в состоянии сдерживаться. Его съедает любопытство. «Никогда бы не заподозрил в тебе фаната Теннеси Уильямса». Он приятно удивлён, но никогда не скажет об этом вслух. Вот уж в чём меньше всего нуждается Брайан Кинни - так это в дополнительных дифирамбах. Они знакомы вот уже три года, и тактику Эммета в общении с Брайаном можно охарактеризовать одной фразой: «А вот это тоже не твоё дело, милый». До сегодняшнего дня такая политика, включающая негласный пакт о не нападении, действовала безотказно. «Если речь идёт о жизнеописании притворяющихся натуралами геев, то я предпочту Теннеси Уильямса какому-нибудь римскому автору». «Думаешь, Стэнли гей?». Бутылка приближается к губам, взгляд устремлён в телеэкран, элегантный глоток. «Должен быть», - изрекает он, наконец, и скупым, по-кошачьи грациозным, движением стягивает пиджак. Не то чтобы Эммет не замечает привлекательности Брайана. Очень даже замечает. Но его инстинкт саморазрушения не настолько развит, чтобы позволить окончательно вскружить себе голову. А вот у Майкла развит. Да и у Тэда, если на то пошло, тоже. А Эммет единственный уцелевший. Он видит пропасть под ногами и гуляет по краю, любуясь видами. «Как и Марлон Брандо. Да, Брайан?» «А что не так с Брандо?» Опять уходит в оборону. Как обычно. «Пятьдесят лет назад – ничего. А сейчас столько всего говорит против него, что даже тошно становится. Начиная с двухсот килограммов жира и заканчивая на редкость скверным характером. Про «Остров доктора Моро» я вообще молчу, не то заплачу». «Всё это только лишний раз доказывает, что лучше умереть молодым». Брайан делает последний глоток и довольно улыбается, будто только что доказал одну из своих язвительных теорий о смысле жизни. «Или то, что в юности надо было лучше выбирать себе кумиров. Вот посмотри на Пола Ньюмана. Стройный, подтянутый, благородный, полный чувства собственного достоинства». «Ты продолжай, продолжай, а я пока немного подремлю». Язвительный, колючий. Эммет не обращает внимания. «Ах, да совсем забыл! Ведь твой тип – парень необузданный, опасный и непременно на мотоцикле. Верно?». Брайан улыбается, отрывается от спинки дивана, отвоёвывая у Эммета ещё частичку личного пространства, и шепчет совсем рядом с его лицом: «Дикий». В голове Эммета тотчас же возникает ясный и четкий образ Брайана-подростка. Тот с благоговением смотрит на плакат Брандо на Харлее, в кожаной куртке и заляпанной машинным маслом майке. «Прекрасный образ, надо признать». И от Брайана так приятно пахнет. Эммет считает про себя: «раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи» и старается дышать глубже. Он знает, что Брайан флиртует с ним чисто машинально, просто потому что для него это естественно и привычно: властвовать, подавлять, пользуясь своей сексуальной притягательностью. И Эммет делает вид, что ничего не замечает. «Я предпочитаю Пола Ньюмана», - заявляет он, и когда Брайан отодвигается обратно в угол дивана, улыбаясь каким-то своим мыслям, они еще четверть часа молча наблюдают за изнывающей от желания Оливией де Хэвилленд. А потом случается ещё одна странная вещь в эту ночь Странных Открытий. Эммет встаёт за патэ и оливками (он не смог бы выдумать лучшего меню для ночи классического кино). Кухня расположена в той же комнате, что и телевизор, так что он продолжает смотреть фильм, не упуская ни одной детали. Он видит, как настаёт кульминационный момент, когда страсти плещут через край. Эммет намазывает крекеры, а в это время на диване, далёкий от Эммета с его патэ и оливками, Брайан – Брайан Кинни – делает нечто такое, что повергает Эммета в шок. Он проговаривает монолог Брандо. По памяти. Беззвучно. Едва шевеля губами, так что никто не смог бы его услышать. Но Эммет всё видит. Брайан знает роль. Знает роль наизусть. Эммет застывает с крекером в одной руке и с ножом – в другой. Он не знает, как реагировать. Говоря по правде, временами он посмеивается над Брайаном. Но это не мешает ему признавать, что есть что-то завораживающее в этой жестокой честности, с которой он обращается, как нацистский хирург со скальпелем. А несколько раз, которые, впрочем, можно по пальцам пересчитать, он даже испытывал к нему симпатию. Этой ночью - ночью классического кино – он испытывает к Брайану то, что можно назвать неподдельным восторгом, и он не очень хорошо понимает, что же делать с этим неожиданным чувством. Его бабушка Лулла любила приговаривать, что когда в чём-то сомневаешься, нужно наготовить побольше еды – лучше пусть останется, чем не хватит. Поэтому в придачу к крекерам с патэ и банке оливок он прихватывает из холодильника две бутылки пива, одну из которых протягивает Брайану. У фильма жёсткий, оглушительный финал. Брайан молча принимает бутылку, мгновенно прекращая проговаривать монолог, едва понимая, что на него смотрят. «В Хазлхарсте, - пускается в воспоминания Эммет, - у нас был всего один кинотеатр, и нам всегда не хватало денег на билеты. Но иногда мы всё же пробирались на сеанс, и я помню, как посмотрел «Трамвай». Клянусь тебе, в нашем городишке было немало крутых парней, но никого подобного я не встречал». Отгородившись от мира бутылкой пива, Брайан прячет за ней эмоции, понять которые Эммет не в состоянии. Брайан сосредоточенно глядит на экран… и краем глаза наблюдает за Эмметом. Как будто прикидывает, насколько можно приоткрыться. Когда решение, наконец, принято, он потягивается и откидывается назад. Выбирает нарочито легкомысленный тон, за которым часто скрывает свои истинные чувства. «Не знаю, как там у вас на Миссисипи, но, между нами, в прекрасном солнечном Питтсбурге я что-то тоже не наблюдал таких экземпляров». А вот Эммет знает, по крайней мере, одного. Как раз сейчас он сидит у него на диване, и Эммет не может не улыбнуться ему. Даже больше! Если бы в Питтсбурге было много вот таких Брандо, то они бы от города камня на камне не оставили. Они пьют за это. Бутылки звякают, ударяясь одна об другую. Брайан не улыбается, но видно, что его улыбка где-то рядом, и этого вполне достаточно. На какое-то мгновение Эммет чувствует себя победителем, как если бы ему удалось укротить дикого мустанга. Совсем как Пек в «Великой стране». Но это ощущение испаряется в тот же миг, как запыхавшийся Майкл переступает порог квартиры. Он бормочет, что «это был ад кромешный» и он очень доволен тем, что Брайан его дождался. С его появлением пропадает удушливая чувственность Теннеси Уильямса и улетучивается едва уловимый дух Юга, невесть как просочившийся в сонный Питтсбург. Майкл здесь, и Брайан снова становится Брайаном, Великолепным и Недостижимым. «Ты как раз вовремя, Майки. Ещё пара минут, и Оливия де Хэвилленд совсем слетела бы с катушек, сходя с ума по Брандо». Брайан поднимается с дивана, подхватывает пиджак и объявляет, что они уходят НЕМЕДЛЕННО, иначе к их приходу всех приличных мужиков уже перетрахают. Майкл протестует, говорит, что ему нужно в душ, ну, или хотя бы рубашку сменить. Но Брайан не намерен ждать больше ни одной минуты, поэтому он бросает пиджак на вешалку и переходит к угрозам. Во всяком случае его «рубашку долой, Майки» звучит довольно угрожающе. «Чего?». «Если ты собираешься так же копаться, раздеваясь, у тебя никогда не появится парень, Майкл». Видя, что никакой реакции не последовало, а Эммет внимательно наблюдает за развитием ситуации, Брайан берётся за узел галстука Майкла. Он развязывает его неторопливо, но в то же время без лишних проволочек. Тянет за один конец - и галстук элегантно скользит по воротничку. И глазом не моргнув, Брайан метко бросает его на диван, галстук приземляется прямо Эммету на колени. Майкл натужно улыбается, старательно делая вид, что ничего не происходит, но дыхание его становится чаще, а Брайан так пристально смотрит ему в глаза, что он и шелохнуться не смеет. Он попался. Как олень в свете фар несущегося прямо на него автомобиля, как бабочка, наколотая на иголку. Брайан расстегивает пуговицы его рубашки, одну за другой. Он раздевает его безжалостно, словно с каким-то ожесточением. Вытаскивает полы из брюк, позволяет рубашке соскользнуть с плеч. Когда всё закончено, Майкл остаётся в футболке, которую Брайан тут же стаскивает через голову: руки поднимаются вверх, волосы ерошатся, и футболка летит на пол. Майкл находит в себе силы не отводить взгляда. Выхода нет, Брайан загнал его в угол. И когда Майкл полностью - в буквальном смысле этого слова - у его ног, он начинает расстёгивать собственную дорогущую рубашку, пуговица за пуговицей. Клик, клик, клик…. Одна за другой. Брайан не носит под рубашкой белую хлопчатобумажную футболку. Ну, разумеется. Под рубашкой у него майка в чёрную полоску. Эммет прикрывает глаза. Вот этого нам только и не хватало. Марлона Брандо собственной персоной посреди гостиной. И Майкла, который явно слегка не в себе и готов вот-вот стать Оливией де Хэвилленд на грани беспрецедентного приступа похоти. Тем временем, Брайан завершает брачные игрища, надевая на Майкла свою рубашку. Эммет легонько кашляет, и этот кашель помогает Майклу собраться с мыслями и сказать: «Брайан, мне не пойдёт». «Это Versace. Она по определению не может сидеть плохо». Он приближает своё лицо к лицу Майкла и шепчет. «Ты выглядишь потрясающе, Майкл». Не похоже, что это очень убедило Новотны. Он всё ещё предпринимает вялые попытки протестовать. «Дело в том, что… у тебя она с ремнём сочеталась. Кожаным. Тоже Versace». Брайан расстёгивает его, выдёргивает, как хлыст профессора Джонса, и, когда он уже у него в руке, проводит серебряной пряжкой по груди Майкла. Он уже собирается надеть его на Майкла, но у того ещё не все рефлексы атрофировались: «Я сам справлюсь». Да уж, лучше не позволять рукам Брайана опускаться слишком низко. «Уже уходите?» – спрашивает Эммет с дивана. Он чувствует, что просто обязан сказать хоть что-то, чтобы спасти Майкла из паутины сексуального напряжения, в которую его заманивает Брайан, от той пищи богов, которую тот предлагает, но никогда не даст попробовать. «Уходим», - решает Брайан, и, когда Майкл собирается запротестовать, просто зажимает ему рот рукой, замечает, что тот чудесно выглядит, и практически силком выталкивает за дверь. Эммет слышит, как они переругиваются, словно пожилая супружеская пара, спускаясь вниз по лестнице, а потом с улицы доносится рёв мотора брайановского джипа, как если бы это был Харлей. На экране Бланш с ума сходит по Марлону Брандо, а Эммет вздыхает и ждет, что скоро к нему на свидание придёт мистер Грегори Пек. Это ночь классического кино, и он рад, что Брандо никогда не был его типом. Плохие парни хороши для великих фильмов, в реальной жизни от них слишком много проблем. Слишком много обещают, но ничего не дают. Они мчат тебя на своём байке по асфальтированным дорогам, полным опасных поворотов. А Эммет старомоден. Его привлекают герои на все времена. Шаблонные, предсказуемые и, по возможности, похожие на Пола Ньюмана.
Джастин
«Я сейчас с Итаном. Брайан меня не любит», - повторяет он про себя. Напоминает: «Мой парень Итан. Брайан меня только трахал».  Джастин повторяет это снова и снова, бормочет фразы типа «Моего парня зовут Итан», «Брайан в прошлом» или «У меня есть парень и его зовут Итан». Он вяло перемывает тарелки и никак не может избавиться от роящихся в голове мыслей. Это как дурацкий мотивчик, который ты где-то услышал, а потом ещё три дня не можешь перестать напевать про себя припев, ужасный, с какой стороны ни взгляни. И, в первую очередь, с точки зрения хорошего вкуса. Точно так же и Джастин не может не думать: «Итан мой парень. Теперь я с Итаном. Итан – тот, кого я люблю». И в то же время перед его глазами постоянно прокручивается один и тот же момент, будь он проклят. Брайан, бьющий Майкла. Снова и снова. «Джастин, милый, я просто не смогу всё это проглотить». И уж поверь, это не те слова, которые можно часто услышать от Эммета Ханикатта. Этот голос заставляет его стряхнуть с себя дымку отрешенности, в которой он, как в тумане, провёл всё утро. Только что он принёс Эммету кусок пирога, которым, по самым скромным подсчётам, можно было бы накормить роту солдат. Джастин бормочет: «Извини», отрезает от куска другой, поменьше, и составляет с подноса капуччино с обезжиренным молоком. Сейчас в кафе не так много посетителей, и, когда Эммет приглашает его присесть за свой столик, Джастин решает, что это идеальный момент для утренней передышки. «Дэб, я на пять минут». Из-за стойки слышится: «Лааааадно». Эммет говорит: «Ты немного отпустил волосы?» и, когда Джастин утвердительно кивает, продолжая повторять про себя «Итан мой парень», добавляет: «Мне нравится». «Брайан меня не любит», – отзывается голос в голове у Джастина. «Длинные волосы – это довольно скользкая дорожка, но тебе действительно идёт». Эммет как никто другой умеет поднять настроение. Это факт. Немного воспрявший духом Джастин наливает кофе и себе и ему даже удаётся на пару минуть изгнать из сознания навязчивый образ – как кулак Брайана, который, кажется, приводят в движение стероиды, врезается в нос. Хруст. Это произошло два дня назад. С тех пор Брайан в кафе не появлялся. Майкла он тоже не видел. Дэбби ворчит всё утро, её возмущает, что у сына ещё синяк не сошёл, а он уже простил Брайана. Как всегда. С Итаном они о произошедшем не говорили. Точнее, Итан говорил, в основном, о том, как его радует, что Брайан не отреагировал подобным образом, когда узнал о нас с тобой. Нет, Брайан не отреагировал подобным образом, когда узнал о них с Итаном. Он ничего не сказал, когда узнал о них с Итаном. Брайан ничего не сделал. И тут вдруг это. Ударил. Ударил своего лучшего друга. «Что такое ты ему сказал, Майкл?» «Земля вызывает Джастина. У тебя сейчас точно такое же лицо, как у меня, когда я впервые увидел Роберта Рэдфорда во «Встрече двух сердец»». Ему приходится приложить некоторое усилие, чтобы стряхнуть оцепенение. Извини. Но в полной мере включиться в разговор ему так и не удается. Поэтому, когда Эммет спрашивает, что с ним творится, тот выдаёт версию, которая кажется ему наиболее убедительной в данном контексте. «То, что случилось на празднике у девчонок… не знаю. Как там Майкл?». «Хорошо. Он уже не похож на человека–слона. Бен - вот он рвал и метал, а Майки…. Ты же его знаешь. Если кто-то выступает против Брайана, то не суть важно, что Брайан сделал, Майкл всё равно кинется его защищать». Да, теперь он это знает. «Значит, он его уже простил», - произносит Джастин, продолжая распутывать клубок. Эммет - жуткий миляга, но, видит Бог, большего сплетника и лучшего источника информации, круче, чем у ФБР, отыскать сложно. «Уверен, что Майкл скорее обвинит в случившемся себя, чем повесит всё на Брайана». «Ты его неплохо изучил, - говорит Эммет, прожёвывая кусок пирога и отламывая ложечкой следующий. Этим утром, когда мы с ним разговаривали, он признался, что даже поругался с Беном, стараясь выгородить Брайана. Он уже считает, что не должен был говорить о тебе такого». «Бинго! Подозрения подтверждаются». «Мне всё равно», - говорит он вслух, как если бы действительно так думал. «Да знаю я, - Эммет неопределённо машет вилкой. Но это было не очень хорошо, знаешь ли. Всё это…. Ну, то, что Брайан это сделал из-за тебя. Даже не знаю, парень, заслужил ли ты такое отношение. Нехорошо получилось. Я даже представить себе не мог, что Брайан его ударит. Майкла! Бог мой, ты его действительно зацепил за живое!» Он выдаёт всё это одним махом, выпаливает, даже особо не осознавая всего смысла сказанного, пока не видит выражение лица Джастина, его испуг, шок оттого, что подтвердились его худшие опасения. Эммет прочищает горло и с преувеличенным интересом утыкается в меню. «Слушай, у вас есть ананасовый сорбет? Или пирожное с ананасом? Ничего ананасового? Вот что-то захотелось ананаса. Нет?» «Нет, Эммет, ничего нет». Перерыв закончен. Джастин повязывает фартук и отправляется обратно за стойку. «Мой парень Итан», - твердит он. «Итан - мой выбор. Я хочу быть с Итаном». Впервые с того злополучного праздника он видит Брайана в этот же самый вечер. Тот заходит и просит чашечку кофе. «С молоком. И без сахара». «Знаю».  Он подаёт ему кофе. Горячий, но не слишком. Все присутствующие сразу обращают на Брайана внимание, а те парни, что пришли одни, буквально пожирают его глазами, посылают флюиды, которые Брайан регистрирует и заносит в картотеку. Скорее всего, кто-нибудь из них, да какого чёрта, каждый из них! – рано или поздно окажется в его постели. А сейчас, когда Итан мой парень, Брайан вообще волен делать всё, что ему заблагорассудится. Даже целовать их. «Твой кофе». Какое мне дело, будет он их целовать или нет? Это его не волнует. Не должно волновать. Оно бы и не волновало, если бы не тот чёртов удар. «Спасибо», - роняет Брайан. Когда Брайан расплачивается, Джастин смотрит на костяшки его пальцев. На них нет ни следа того удара, а Джастин не знает, что ему делать с внезапным желанием потрогать эти костяшки, когда забирает сдачу. «Итан мой парень, Брайан не любит меня». Их пальцы едва не сталкиваются, между ними проскакивает искра, которая окутывает их, они соприкасаются, и «Брайан не любит меня» кажется чем-то очень далёким по сравнению с этим вызывающим озноб прикосновением. Не как тот удар кулаком, но посыл всё тот же. То же сообщение, которое звучит громко и отчётливо для того, кто хочет услышать. Этим вечером по дороге домой Джастин считает шаги. «Итан мой парень, так?» Один, два, три шага. Джастин анализирует последние месяцы. Один, два, триста метров. Спрашивает себя, как же он раньше не догадался. «Я сейчас с Итаном, правда ведь?» Возможно, когда он не смог добиться от Брайана ВСЕГО, он разучился слышать тишину? «Я принял решение, разве нет?» Он не может понять, как это произошло, возможно, причиной тому была скрипичная музыка, эти особенно высокие и пронзительные ноты Паганини, они оглушили его. Да, именно так оно и было. Брайан звучит в диапазоне ультразвука, а набраться решимости, чтобы услышать его под водой, как дельфины, не так-то легко. «Брайан не любит меня, правда? Да, но если…» «Я фильм принёс, - болтает Итан, пока готовит ужин. Шёл как приложение к журналу». Он предлагает завалиться вместе на диван и посмотреть его. На коробке написано «Мятеж на Баунти», и Джастин соглашается, пока не понимает, что это не новый фильм с Мелом Гибсоном, а тот, первый. «Может, посмотрим что-нибудь другое?». Он сейчас не в том настроении, чтобы смотреть на Марлона Брандо. Однажды Брайан устроил ему целый киномарафон, апофеозом которого стала лучшая в карьере Брандо сцена со сливочным маслом.*** Это не то, о чём Джастину сейчас хотелось бы вспоминать. Лучше уж посмотреть выпуск новостей или «Американского идола».  Да хоть бы документальный фильм о пандах! Что угодно, лишь бы помогло избавиться от этих навязчивых видений. Удар. Костяшки пальцев. Этот образ преследует его. «Тебе не нравится Брандо?» – интересуется Итан. «Не особенно», - врёт Джастин. На самом деле Брайан никого не целует, и, если его спросят почему, он просто ответит: «Сделка есть сделка». * (примеч. перев.)
Turner Classic Movies (http://www.tcm.com/index.jsp) ** (примеч. перев.)
Стэнли Ковальски Теннесси Уильямс. Трамвай "Желание" ***(примеч. перев.)
Возможно, имеется в виду фильм «ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ПАРИЖЕ», где перед анальным контактом герой (Марлон Брандо) картины смазал попку партнерши (Мария Шнайдер) сливочным маслом.
ГЛАВА 4 ЧЕТЫРЕ [Акционерное Общество «Отцы и дети»]
«Я плохой отец? Тоже мне новость. Я просто стараюсь поддержать «старые добрые» семейные традиции». (Brian, 1x17)
Мелани.
Если учесть насколько мала вероятность того, что мужчина-гей может трахнуть женщину-лесбиянку, то Брайан настоящий Пикассо статистики, потому что ему снова и снова удаётся поставить Мелани раком. У него под кожей есть чип. Или радар. Мелани уверена в этом. Сенсор, который засекает, когда дома напряжённая обстановка, и подсказывает, что именно в этот момент следует нагрянуть с неожиданным визитом. Брайан заявляется к ним в четверг днём, хотя до этого он пропустил субботний обед, а двумя неделями ранее проигнорировал ужин. Заявляется, когда повсюду раскиданы тюбики с краской, дом больше похож на свинарник, а у Линдси один из этих её пассивно-агрессивных дней. Заявляется, когда они только-только закончили в миллионный раз спорить о том же, о чём спорят всё последнее время. Как всегда весь из себя: великолепный, идеальный, до одури красивый. Одетый в Prada и с коробкой любимых пирожных Линдси в руке. Линдси, естественно, тут же расплывается в улыбке. А Мелани живо обдумывает возможность убийства. Если продать его одежду и опустошить бумажник, то, скорее всего, это принесло бы ей больше денег, чем месячное жалование. Вот ведь ирония судьбы. Защищая гражданские права секс-меньшинств, Мелани зарабатывает в сто раз меньше, чем Брайан на рекламе увлажняющего крема. И что в итоге? А в итоге Брайан плюёт с Большого Каньона на эти права и воспевает промискуитет на каждом углу, воссоздавая карикатурный и достойный сожаления образ геев, чьи права Мелани защищает. Господи Иисусе. Убийство этого типа могло бы стать общественно-полезным делом. Правда, у Линдси случился бы нервный срыв, но с тех пор как они стали заговаривать о ребенке, Линдси постоянно балансирует на грани нервного срыва. Так что никто бы не почувствовал особой разницы. «Ты останешься на ужин?» - тем временем интересуется Линдси, адресуя Брайану свою самую искреннюю улыбку, так не похожую на те псевдоулыбки, которыми в последнее время приходится довольствоваться Мелани. Потом – почему бы и нет? – они обмениваются поцелуями, и Мелани с трудом давит в себе желание огреть Брайана пылесосом по голове. Потому что это так легко – быть им. Плевать на всевозможные правила и компромиссы, заявиться к ним в дом с пирожными и быть неотразимым. Это легко. Но реальная жизнь гораздо сложнее. Козёл. Брайан приглашение отклоняет, но в глазах Линдси всё это остаётся чистой воды показухой. «Я бы с радостью вкатил себе дозу вегетарианской лазаньи и прочей лесбийской жратвы, от которой у меня бы выросли сиськи, но мы же не можем лишить геев Питсбурга моего общества». «Нет, конечно», - бормочет Мелани достаточно громко, чтобы и Линдси, и Брайан ее услышали. «Как мы можем на такое пойти». Брайан игнорирует выпад. Это вялотекущая, бескровная война. Линдси делает вид, что ничего не происходит – в конце концов, пассивная агрессия – это её конёк, и предлагает ему выпить «хотя бы чашечку кофе». «Ты же не можешь жить на одном никотине, Брайан».  Она ласково журит его. Конечно, ведь все грубости и оскорбления предназначены для одной лишь Мелани. «Да знаю я, знаю, - драматически вздыхает Брайан, стягивая пальто. Вот поэтому иногда я и принимаю галлюциногены». Мелани пытается сосредоточиться и выдать самый убийственный взгляд, на который она способна. Выключает ногой пылесос, бормочет – в этот раз действительно себе под нос – что-то про сбалансированную диету, но Брайан всё равно слышит. «Вот-вот. Все необходимые для организма элементы. Меня так трогает твоя забота, Мел. А ведь некоторые поговаривают, что все лесбиянки – бездушные суки». «Мудак», - думает Мелани, но вслух не произносит. Потому что если она сейчас сцепится с Брайаном, то в итоге всё кончится ссорой с Линдси. Ведь не важно, что Брайан говорит или делает. Когда очередь доходит до обвинений, Линдси говорит: «Брайан - он ведь такой» и «Уж ты-то могла бы это понимать, Мел». Ему почти тридцатник и этот сукин сын умеет так манипулировать людьми, что всё, что бы он ни делал, воспринимается как должное. Мистер тефлон, ёпт. Дерьмо не пристаёт. Мелани решает прибраться в ванной комнате. По крайней мере, как справиться с паразитами на ободке унитаза она знает точно. Некоторое время спустя, когда Брайан уже ополовинил чашку кофе, полюбезничал с её женщиной, разнес по всему дому запах своего парфюма и дал понять, что забот в этой жизни у него нет, он уже готов вывести свой член на вечерний променад. Если когда-нибудь – не приведи господь, конечно, она не желает ему такого – Брайан умрёт насильственной смертью, и понадобится взять образец ДНК на анализ, то его поместят на обложку Nature, потому что такое разнообразие образцов слюны собьёт с толку любого учёного. «Мелани, ты мне не скажешь «прощай»? Ублюдок, стоит в дверях и ухмыляется. «Я бы с радостью, но жизнь жестока, поэтому всего лишь «до свидания»». Он уходит в своём пальто цвета корицы и очках за миллион долларов. Уходит непобеждённым, и вся грязь и дерьмо этого мира даже не коснутся его начищенных до блеска ботинок. Линдси целует его на прощание и смотрит вслед, не замечая его недостатков. Именно это её искреннее и необъяснимое обожание и делает его непобедимым. И когда он садится в джип и уезжает, она снова говорит это. В миллионный раз. «Я хочу, чтобы отцом был он, Мел». Они уже многие недели спорят на эту тему. Мелани думает, что «сыта по горло проигранными битвами». Она понимает: сколько бы она ни твердила: «Нет, нет и нет!», решение уже принято. Этот ублюдок никогда не уйдёт из их жизни. Да и, в конечном счёте, вынашивать ребёнка всё равно будет Линдси. Опытный адвокат, Мелани знает, какие битвы можно проиграть. Судьба в очередной раз благоволит Брайану Кинни. «Он будет донором, - подчёркивает она.  Донором, и не более того. Слишком жирно для него стать отцом».  Мелани вспоминает день, когда Линдси впервые спросила её, что она на самом деле думает о Брайане. Они в тот вечер сидели «У Вуди», смотрели, как он играет в бильярд. Стрижка за сотню баксов, жилетка на голое тело, в руках кий, а вокруг тридцать пускающих слюни мужиков, которые наблюдает, как Брайан метит в лунку – единственное, что он делает по-настоящему хорошо. Линдси тогда сказала: «Только я хочу знать правду», и Мелани, взвесив каждое слово, наконец, проронила: «Ну… Мне кажется, он не так уж плох». Их отношения ещё только завязывались, и она не хотела ничего испортить. Но Линдси настаивала: «Правду, Мел». «Что ты хочешь услышать? Что я не отказалась бы заиметь член, чтобы он мог у меня отсосать?» Линдси толкнула её локтём и не приняла слова всерьёз. А стоило бы, потому что иногда Мелани именно так и думает. Что ей хотелось бы иметь член, чтобы узнать, какого это – переспать с Брайаном. Но не с Линдси, конечно. С ней она бы этого делать не стала. «Он будет просто донором. Не больше», - твердит она про себя, как будто что-то изменится, если она будет повторять эти слова как можно чаще. В любом случае, не годится он для отцовства. Не из того теста сделан.
Джастин.
Когда Итан наставил ему рога и Джастин его бросил, ему понадобилось несколько дней, чтобы осознать и принять произошедшее. И ещё много времени, чтобы понять: его заботит совсем не это. К собственному удивлению, Джастин понимает, что разрыв с Итаном оставил его абсолютно равнодушным, и что гораздо сильнее его волнует другое. Брайан. Когда он падает с дуба романтических отношений на кактус суровой действительности, то проходит поочередно через депрессию, меланхолию, отвращение к жизни и самобичевание. Так продолжается пока – Господи, благослови Дафни – идея «Вернуть Его» не переродилась из просто идеи - логичной альтернативы своей жизни, которую он умудрился превратить в сточную канаву, в Альтернативу Единственно Возможную. И они разработали план. Сложный по выполнению, но преследующий довольно простую цель. Вернуть Брайана. Вернуть Брайана в свою жизнь. Целовать Брайана, спать с Брайаном, быть рядом с Брайаном. А как этого добиться, уже не столь важно. На Брайане и на войне все средства хороши. Наличие плана ободряет; растительное существование, в котором Джастин пребывал последние недели, уходит в прошлое. План придаёт сил, появляется желание бросить вызов целому миру, и впервые за много дней у него просыпается аппетит. К сожалению, на то, что он зарабатывает в кафе, особо не попируешь, но в ежедневнике отмечено, что Линдси и Мелани ещё несколько недель тому назад приглашали его на обед. Дафни сообщает ему «как будущий доктор и доверенное лицо в делах сердечных», что он должен питаться как следует, не пробавляться одним никотином, и желудок Джастина согласно урчит, когда Линдси открывает дверь и интересуется, где же Итан. «Я думала, он с тобой придёт». На самом деле на обед их пригласили вдвоём. Для того всё и затевалось, чтобы Мел и Линдси познакомились с Итаном и бла-бла-бла. Да кто об этом помнит? Сейчас, когда Джастин слышит «Итан», то иногда даже не сразу понимает о ком, собственно, речь. Как он мог забыть его так быстро? Сколько прошло времени? Век? Или всего три недели? «Мы с Итаном расстались», - говорит он без обиняков. Затем следует изнурительный допрос, изобилующий «как же это могло случиться» и «солнышко, жалость-то какая», но, как бы ему ни не хотелось этого признавать, но быть центром их внимания и сочувствия не так уж плохо. На протяжении нескольких недель он чувствовал себя - по определению Дафнии - использованным презервативом на асфальте, а теперь впитывает как губка любую поддержку. Ведь впереди его ждёт титанический труд. Вернуть Брайана Кинни любой ценой и используя любые приёмы – дозволенные, запрещённые и незаконные. Любые. Возможные и необходимые. Он уже сделал первый шаг, отослав свои резюме и эскизы в Вангард. На понедельник у него уже назначено собеседование. А сейчас воскресенье, полдень. Ещё есть несколько часов до начала крестового похода, до покорения его личного Эвереста. «Что же произошло?», – допрашивает его ведомая особым адвокатским чутьём Мелани. Он старается особенно не вдаваться в подробности и ограничивается скупым «не сложилось». Ему не хочется рассказывать о том, как променял Брайана на Паганини и счастливое будущее, обернувшееся букетом роз, брошенным в лицо скрипачу, который предал его при первой же возможности. Ещё он старается не упоминать о своем блестящем, досконально проработанном, супер надёжном плане по завоеванию Брайана. Ведь они могут попытаться отговорить его, захотят убедить, что это не такая уж хорошая идея. «И где ты теперь живёшь?» «У Дафни». Линдси спрашивает: «Все уже в курсе?». И Джастин понимает, что таким образом она ненавязчиво пытается выяснить, знает ли Брайан об их разрыве. Но он прикидывается дурачком и сообщает, что цыплёнок удался на славу, а Гас здорово вымахал. К счастью, звонок в дверь избавляет его от дальнейших расспросов. К несчастью, голос, донёсшийся с порога, заставляет его вздрогнуть и покрыться испариной. И начинает сосать под ложечкой. «Я пришёл за сыном, чтобы спасти его из лап злобных матерей-лесбиянок». Мелани ворчит: «Проходи уже». И когда Брайан заходит в столовую, то, кажется, сам воздух застывает, а сталактиты, произрастающие из воцарившейся тишины, грозят обрушить комнату. Первой сбегает Мелани, сославшись на то, что ей надо одеть Гаса. Линдси предлагает кофе. Брайан отказывается. Джастин старается, изо всех сил старается  выдать лучшую улыбку из своего арсенала. А когда произносит «Привет, Брайан!» - надеется, что это прозвучало как можно более естественно, соблазнительно и очаровательно. Скрипнув зубами, Брайан спрашивает: «В гости зашёл?». Произносится это тем самым типично брайановским тоном, выработанным специально, чтобы продемонстрировать наивысшую степень пренебрежения. «Линдси с Мелани пригласили на обед». «Милая компашка». В комнате снова повисает арктическая тишина. Линдси встаёт, чтобы собрать тарелки, и как можно громче звенит ложками. Брайан выжидает ровно тридцать секунд перед тем как спросить: «Только тебя?». И в голове Джастина тут же проносится: «Есть!!!». Он хочет знать, почему я без Итана. «Нет», - отвечает, чувствуя себя намного увереннее, чем в последние дни. Недели. Месяцы. «Меня и моего воображаемого друга. Его зовут Джерри». Джастин Тейлор 1 – Брайан Кинни 0. Удача поворачивается к нему лицом, спеша навстречу семимильными шагами. Если хочешь знать больше, Брайан, только спроси. Он знает, что Брайан не станет спрашивать, как знает и то, что ему ужасно этого хочется. Но тут возвращается Мелани с Гасом на руках и миллионом советов, чем и как его нужно кормить, куда сажать и кто из детей толкается на горке. «Да знаю я. Не подставлять под яркий свет, не мочить и не давать есть после двенадцати. Видел я этот фильм». Брайан берёт Гаса на руки и притворяется, что ему всё равно, когда ребёнок прижимается к груди и улыбается. «Постараюсь, чтобы он дожил до полдника».  Джастин уже видел его с сыном. Он видел его той ночью, когда Гас  появился на свет. Тогда, озарённый светом взошедшей сверхновой, Брайан показался ему самым красивым мужчиной на земле. Он видел, как тот защищал свои права биологического отца, когда считал это правильным. Видел, как он отказался от них, когда счёл это необходимым. Он видел, как Брайан водит Гаса на прогулку, кормит с ложечки кашей. Видел, как Брайан в Armani, заляпанном детской отрыжкой, приговаривает: «Ты абсолютно прав, этот пиджак уже вышел из моды». Он видел, как Брайан переводит деньги на счёт Гаса под предлогом, что так он уменьшает собственные налоги. И вот сейчас он стоит с сыном на руках, переругивается с Мелани, спрятав за стеклами темных очков глаза, а Джастин знает, что всё это не более чем фасад. В том, как он себя ведёт и с Гасом, и с ним. Я тебя раскусил, Брайан Кинни. «До скорого», - бросает Брайан на выходе. Джастину даже не приходится притворяться, чтобы ответить искренней улыбкой. Брайан окидывает его таким взглядом, будто один лишь довольный вид Джастина является для него прямым оскорблением. Когда же Гас произносит «Тин» или что-то в этом духе, что должно обозначать «Джастин», то просто отворачивается и выходит, не прощаясь. «Тебе что-нибудь о нём известно?», – спрашивает Линдси, убирая десертное блюдо. «Что?» «Как там дела у Итана, солнышко?» «Ааа», - тянет Джастин, с трудом прогоняя из своей головы Брайана. Честно говоря, ничего о нём не знаю. И вообще это последняя вещь на земле, которая его волнует. Сейчас все его мысли занимает План. Он представляет и смакует тот момент, когда Брайан сдастся. Однажды он уже смог добиться его, сможет и во второй раз. Ведь с годами он стал лишь упрямее. *