Химера Борея. Глава XXIV

                ТУПИК



  «Двойник двойника разглядывает. Первый исполнен огня и жизни, второй – темноты и смерти. Разомкнув челюсти, войдешь в чрево второго – и не ошибешься, если помнить будешь: алерион кружит над ним». Нахмурившись, Чезаре низко склонился над поблекшей записью и перечел ее еще раз.  Он понятия не имел, с чего начать – отгадывание загадок не было его сильной стороной. От отчаяния или, может быть, нетерпеливой усталости, он отправился в библиотеку, надеясь отыскать там что-нибудь об алерионе. В конце концов, алерион был единственной ниточкой, имевшейся у Чезаре.
   Внутри библиотеки царила безмятежная тишина. Чезаре привык представлять себе, что Габриэль делает в своей келейке за стеллажом, сидя там в полном одиночестве большую часть дня. Иногда ему казалось, что Габриэль много пишет, возможно, она тоже хочет быть писателем, как Гринвуд. Или рисует – достать краски и холст с мольбертом вряд ли проблематично для старика. Или читает ноты, как книги, и наслаждается музыкой, звучащей в ее воображении…
    Чезаре был убежден: Габриэль не могла заниматься ничем обыденным, вроде вязания, вышивания или чтения дешевых романчиков. Она точно существовала вне реальности. И часто меняла лицо в воображении Чезаре. Теперь, после прочтения дневника Кэро, у нее было лицо погибшей жены Гринвуда.
   Не переставая думать о Габриэль, Чезаре начал просматривать книги по зоологии. «Алерион кружит над ним» - из этих строк явственно следовало, что алерион – птица. Труды Улисса Альдрованди в изумительных переплетах алого бархата радовали глаз, но мало способствовали продвижению к цели. В них можно было найти все, что угодно, кроме информации об алерионе.
- Чертов Улисс, - выругался Чезаре. После трудов Альдрованди пришел черед «Птиц Вест-Индии» Джеймса Бонда. Однако птицы карибских островов, старательно описанные мистером Бондом, явно не имели ничего общего с треклятым алерионом.
   Уменьшенное издание «Птиц Америки» с гравюрами Одюдона, исполненными жизни и движения, описывало всевозможных птиц Северных штатов, и, в том числе, неизвестные ранее виды. Здесь Чезаре вновь поджидало разочарование: алерион  не имел ни малейшего отношения к североамерикаским штатам. 
    Чезаре захлопнул бесполезную книгу и  пролистал еще несколько трудов по орнитологии менее уважаемых авторов, имевшихся в библиотеке.  Все его усилия оказались тщетны. Алерион не был описан ни специалистами по европейским птицам, ни азиатскими орнитологами, ни учеными, занимающимися вымершими видами.
   «Может быть, алерионом Кэро и Эдмунд называли какую-то птицу вроде чибиса – или любую другую из живущих здесь,» - кусая губы, предположил Чезаре. Чего стоило детям выдумать сказочную птицу?
   Чезаре чувствовал горечь провала. Если его предположение верно, то найти алериона невозможно – разумеется, не беря в расчет невероятную встречу с отцом и разговор по душам о тайниках в Топ Уизенс. Или мистическое свидание с призраком Кэро, который сообщил бы племяннику множество полезной информации.
   Чезаре подошел к окну и задумчиво посмотрел на пустоши.  Весь день шли проливные дожди. Снег расстаял, оставив после себя жидкую кашицу пепельного цвета, грязно мелькавшую  то тут, то там между блеклыми побегами вереска и дикой эрики. Дождь навевал тоску. Чезаре встряхнулся и отошел от окна с режущим ощущением своей полнейшей беспомощности.
    Может быть, алерион и выдуман, но вдруг он создан не Эдмундом и Кэро, а древними народами? Чезаре наудачу прошелся вдоль стеллажей со сказками народов мира, полистал старые тома и не нашел ни единого упоминания об алерионе. Сжав зубы, Чезаре продолжил поиски. «Или Цезарь, или ничто» - подбодрил он себя девизом кардинала Борджиа. Правда, его святейшество плохо кончил. Настоящий Минотавр от семени своего отца – чудовище в лабиринте папского дворца. Недаром и гербом Борджиа был черный бык на алом фоне.
   Чезаре замер. Герб! Геральдика! А что, если?... Он бросился к стеллажу с литературой о Средних веках и, хоть и не без труда, отыскал ветхий бестиарий де Бове, изданный в начале прошлого века. Геральдические изображения драконов, единорогов, львов наполняли его истонченные временем страницы. Рассеянный взгляд Чезаре пробежал по строкам «…птицу крупнее орла, огненного цвета и с острыми, словно бритва, перьями». Чезаре взглянул на название пернатого, и дрожь пробежала по его телу. Надпись гласила «алерион».
   Ликование, триумф, радость – Чезаре не знал точного слова, чтобы описать свое состояние. Он чувствовал себя, как Шлиман, нашедший затерянную в песках вечности Трою.   
  И одновременно с этим все внутри него заныло и заметалось от страстного желания видеть Габриэль немедленно, здесь и сейчас. Умом Чезаре прекрасно понимал, что это невозможно. Но сердцем…
   Успокоившись,  Чезаре жадно прочел статью Бове. Тот писал о месте обитания птицы, о том, что в мире никогда не живет более двух особей алериона, и что яйца они откладывают раз в шестьдесят лет. Алерион был химерой, фантазией средневековых путешественников. Чезаре захлопнул книгу и поставил ее на прежнее место. От Бове он узнал более, чем достаточно. Предстояло пуститься в дальнейшие поиски.
    Бросив прощальный взгляд на стеллаж, разделяющий библиотеку и келейку Габриэль, Чезаре медленно спустился вниз по винтовой лесенке. Он еще раз обошел весь дом, тщательно выискивая изображение алериона. Ничего, даже отдаленно его напоминающего, не было. Более того: в доме не было ни картин с пернатыми, ни птичьих чучел. Ровным счетом ничего, что могло бы ассоциироваться с алерионом.
   И вновь ощущение тупика отозвалось свинцовой усталостью в мышцах. Чтобы взбодриться, Чезаре зашел в ванную и ополоснул лицо ледяной водой. Горячая вода в доме отсутствовала – ее по вечерам нагревала специальная колонка. А утром приходилось, морщась и дрожа, наскоро умываться холодной.
   Чезаре уставился на свое отражение в зеркале, и невеселая улыбка пробежала по его губам. Небритый мужчина с синяками под глазами походил на расхожее изображение декадентов. Черные волосы были всклокочены, скулы резко выступали на похудевшем лице. Глаза, как сказали бы романисты, светились фосфорическим блеском. Такое «говорящее» лицо могло принадлежать нищему художнику, положившему жизнь на алтарь искусства. Или истерзанному страстями человеку. А досталось пронырливому журналисту.
    Чезаре подмигнул своему двойнику в зеркале. «Двойник двойника разглядывает. Первый исполнен огня и жизни, второй – темноты и смерти» - некстати вспомнилась ему загадка. Взгляд Чезаре остановился на своем отражении. Он застыл, пораженный внезапной догадкой. «Двойник двойника… - лихорадочно начал размышлять Чезаре, - Ну конечно! Отражение и человек: человек полон жизни, а отражение – его бледное подобие, призрак. Призрак – чем не символ смерти? Вот потому двойник и полон темной пустоты…»
  Вдохновленный неожиданной идеей, Чезаре принялся мерить шагами ванную. И шаги его отдавались гулким отзвуком, отлетая от девственно-белых кафельных стен. Зеркал в доме было не так уж много. В каждой спальне было по зеркалу, но все они висели на смежных стенах – и вряд ли могли прикрывать дверь в тайник. Чезаре вспомнилось еще одно зеркало. То, что висело в столовой в тени лестницы. «Вот оно!» - прищелкнул пальцами Чезаре и немедленно спустился вниз. Он шел с величайшей осторожностью – ему не нужна была еще одна встреча с Ричардом. Или, что еще хуже, с Гринвудом.
   Старик все еще дремал в своем кабинете, укрывшись пледом. Рот его был приоткрыт, он дышал тяжело и хрипло, запрокинув голову назад. Рядом с ним пристроился Визирь. Он поднял на Чезаре золотистые диски глаз и проводил ледяным взглядом. Из окон столовой можно было видеть Ричарда, сосредоточенно возившегося с джипом. День выдался солнечный, и он, видимо, решил его провести с большей пользой, чем предыдущие.
   Зеркало в столовой находилось в тени, почти под лестницей, что само по себе было странно. Старинный оклад представлял с собой огромный венок из бронзовых кувшинок. На зеркальной поверхности полупрозрачной вуалью лежала застарелая пыль. Стерев ее рукавом свитера, Чезаре внимательно ощупал поверхность зеркала. Никакой насечки на ней не было. «Может быть, под алерионом подразумевалось какое-нибудь чучело, висевшее над зеркалом когда-то? Ведь в дневнике ясно сказано: «алерион кружит над ним», - мысленно рассуждал Чезаре. Он аккуратно постучал по стене вокруг зеркала. Сердце его екнуло: звук был глухим и глубоким. Значит, за стеной пустое пространство? Вход в тайник? Скорее всего. 
   Однако, вполне может статься, что за стеной с зеркалом – хозяйственные помещения. Сарай подле дома чересчур мал, чтобы вместить и джип, и инструменты, и другие необходимые вещи для жизни в загородном доме.
   Протяжно скрипнула входная дверь, и на кухне послышались тяжелые шаги. Ричард вернулся. Потом раздался детских смех и женский голос – значит, и Вулфы решили покинуть улицу.
    Первой мыслью Чезаре было немедленно подняться наверх – тогда велика вероятность, что дворецкий и Хелен с Орландо попросту его не заметят. Однако он передумал и пошел на кухню. По дороге ему встретились Вулфы, шедшие наверх переодеваться – одежда Орландо промокла насквозь.
  Ричард был занят завариванием чая и молча кивнул Чезаре в знак приветствия.
- Пойду еще прогуляюсь! – сказал Чезаре, - Погода – просто блеск!
- Терпимо. Потеплее, чем на Аляске, во всяком случае, - хмыкнул Ричард. Чезаре ослепительно улыбнулся ему, натянул куртку и вышел на улицу. 
   Дело в том, что он еще ни разу не обходил дом снаружи. Ему было необходимо убедиться, нет ли окон в тайной части дома. Возможно, в тайник можно попасть через окно – если оно расположено не слишком высоко.
   Его ждало жестокое разочарование. Помещение, находившееся за стеной с зеркалом, оказалось обычным гаражом.
   Раздосадованный, Чезаре вернулся в свою комнату.  Дневник Кэро остался лежать на кровати, прочитанный лишь наполовину. Чезаре рассчитывал закончить читать его уже к ночи, а после этого – засесть за статью о Гринвуде. Тянуть с этим и дальше было невозможно. Старик обокрал Ральфа – это почти доказанный факт; он владел Габриэль – именно владел, как если бы она была роялем или книгой. И, наконец, только Гринвуд мог спасти карьеру Чезаре.   
   Топ Уизенс был домом Ральфа и Кэро. И мог бы быть домом Чезаре. Настоящим домом, семейным гнездом, тоска по которому томила бы в поездках. Каждый приезд был бы праздником. А каждый отъезд сопровождался бы светлой надеждой на возвращение. Ни разу в жизни Чезаре не довелось испытать подобное. Он давно уже понял, что совершенно лишен корней. У него никогда не было дома, никогда не было родины, да и семьи, в сущности, тоже не было. Не то, чтобы это вызывало в нем сентиментальные слезы – нет, от подобного вздора он был далек. И все-таки что-то в нем сжималось от горечи всякий раз, когда он думал о Топ Уизенс, как о не случившемся домашнем очаге. И в такие мгновения он ненавидел Гринвуда всем сердцем, сумрачной, неизбывной ненавистью. Которая уже успела стать частью повседневной жизни Чезаре Марчелли.