Жизнь короля Генриха V, 4-1

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

ПРОЛОГ

Выходит хор.

ХОР:
Теперь представить вас прошу,
Как раздирает мрак «шу-шу».
Как тонет постепенно
В молве корабль вселенной.
От стана к стану носит ночь
Слушок, что до ушей охоч.
Ведь там, на рубеже чужом,
Ни оклик, ни команды гром,
А еле внятный шёпот
В душе рождает ропот.
Огни костров и там и тут
На бледных лицах ужас ткут.
И ржёт противу воли конь,
Пронзая ночи чёрной бронь.
В другом конце - лошадка
Храпит на вызов гадкий.
Гремят железом кузнецы:
В броне бойцы, как близнецы,
Война стирает лица –
Для смерти всяк годится.
А страх, достигший пяток,
Заполз под сень палаток.
Петух и колокол твердят,
Что утро новое у врат.
Французы, большие числом,
Свихнулись, видимо, умом,
Сменив на голову кочан,
Презренных делят англичан.
И чтоб с ума совсем сойти,
Торопят ночь скорей уйти.
А та, как битая волчица,
К своей кончине волочится,
Скрипя зубами, дико воя,
Пугая на Земле живое.
В объятьях хладных у судьбы
Сидят британцы, сморщив лбы.
И даже мнить не смеют,
Что утро их согреет.
На впалых щеках – глада тень,
На платье – дыры, штопать лень.
Нет ни желания, ни сил,
Как будто – мощи из могил.
Но дух и цель ещё нетленны!
Из тех руин возводит стены
Державы славный капитан.
И новой жизни импульс дан!
Над венценосною главою
Сияет нимб златой звездою,
Из уст монарха льется речь –
Неможно оной пренебречь.
Восходит на лицо улыбка
И твердь уже, где было зыбко,
Где был неверия провал,
Там дух борьбы возобладал.
От короля,
От брата к брату,
От капитана до солдата
Растёт уверенность в победе,
Ей наяву солдаты бредят.
Никто не думает о том,
Что рядом – враг, далече – дом.
Тепло души монаршей –
Как барабан на марше.
Смотрите же на этот лик:
И славен Генрих и велик,
Портрет начертан мелом
Рукой неумелой,
Таким король в ту ночь предстал,
Патриотизм его блистал!
А страх упрятался в кусты,
Откуда смотрим я и ты.
Теперь представьте Азинкур
На нашей жалкой сцене,
Где бьются несколько фигур,
Копируя арену.
Творите же молитвы
Во славу павших в битве.

(Уходит.)

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Английский лагерь близ Азинкура.

(Входят  король Генрих, Бедфорд и Глостер.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Да, Глостер, велика опасность,
Но с нами – храбрость,
Мысли ясность.
Хоть утро нас войной встречает,
Но ведь и в ней успех бывает.
Господь – велик!
Грядёт пора!
Нет в жизни худа без добра.
Хоть это странно, но соседи,
Лишив нас отдыха и сна,
Ведут нас к славе и победе.
Мы – начеку!
Нам смерть – красна!
Мы давим мёд из сорняка,
И здесь нам дьявол – друг пока.
(Входит Эрпингем.)
Мой старый, добрый, Эрпингем,
Ужели день для грустных тем?
Ужели дёрн французов жёсткий
Засыплет гробовые доски?
На Родине ядро от пушки
Нам мягче пуховой подушки.

ЭРПИНГЕМ:
Не важно, где схоронен я,
Коль лягу подле короля.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Невзгоды сущность нашу не разрушат:
Тела – в плену, но  на свободе  – души.
Окликнул разум сон, сковавший силы,
Воскресли мы – выходим из могилы
Подай-ка плащ, любезный Эрпингем,
Всех созывай рубить клубок проблем.

ГЛОСТЕР:
Всем прикажу, король, у вас  собраться.

ЭРПИНГЕМ:
Не следует ли мне пока остаться?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Нет, рыцарь седовласый мой и гордый,
Пока ты в стане собираешь лордов,
Хочу я совесть вызволить из ада,
При муках мне свидетелей не надо.

ЭРПИНГЕМ:
Воздену к небу я в молитве руки:
Дай бог вам силы!
Отступите муки!

(Все, кроме короля, удаляются.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Так много в старом сердце теплоты!  –
На рану свежую наложены бинты.

(Входит Пистоль.)

ПИСТОЛЬ:
Кто ты? 
А ну-ка стой!

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Не суетись! Я – свой.

ПИСТОЛЬ:
Великого ли  низкого ты чину?
И по какой здесь шляешься причине?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Я – джентльмен и не чета тебе.

ПИСТОЛЬ:
Поэтому копье таскаешь при себе?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Не много ль тратишь слов?
Ты сам-то кто таков?

ПИСТОЛЬ:
И королём, и джентльменом мог бы быть.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Ты стоишь короля, коль можешь так судить.

ПИСТОЛЬ:
По всем статьям – король наш молодчина,
И сердце – золото: сын нашей палестины!
Как предки, бьёт французов-бедолаг,
Молотит всех увесистый кулак.
Я пыль с его подошв готов лобзать.
Люблю его за храбрость,
Дерзость,
Стать!
Да что я, право, распинаюсь тут!
Скажи-ка лучше, как тебя зовут?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Я – Генрих, по фамилии Лерой.

ПИСТОЛЬ:
Из корнуэльского отряда ты, герой?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Нет. Из Уэльса прямиком.

ПИСТОЛЬ:
А Флюэллен тебе знаком?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Да.

ПИСТОЛЬ:
Скажи ему тогда, что на Давидов день
Отколочу его – останется лишь тень.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
До праздника загадывать негоже.
Ответ достойный ты получишь тоже.

ПИСТОЛЬ:
Ужели друг тебе он или сват?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Представь себе – двоюродный мой брат.

ПИСТОЛЬ:
Как он, ты от  меня получишь кукиш.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Ну что же, брат бывай,
И злом не поминай.

ПИСТОЛЬ:
Изволь. Зовут меня Пистоль.

(Уходит.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Нет ни малейшего сомненья:
Достойно имя поведенья.

(Входят Флюэллен и Говер.)
ГОВЕР:
Салют! Салют вам, капитан!

ФЛЮЭЛЛЕН:
Прошу вас смолкнуть, горлопан.
Во имя самого Христа
Не открывайте боле рта.
Согласно воинским уставам
Шептаться лишь имеем право.
Ведь даже в лагерях Помпея,
Шептались, говорить не смея.
Мы все должны блюсти запреты,
Чтоб враг не выведал секреты.

ГОВЕР:
Ты нервы, брат побереги,
Послушай, как шумят враги.

ФЛЮЭЛЛЕН:
Когда ослы заблеют в стойле,
Им подражать, мой друг, не стоит.
Ты хочешь быть ослам под стать?

ГОВЕР:
Я буду, как и ты, шептать.

ФЛЮЭЛЛЕН:
Надеюсь, так оно и будет.
Никто за это не осудит.

 (Говер и Флюэллен уходят.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Уэльсец старомоден, как сдаётся мне,
Но деловит и осмотрителен вполне.

(Входят три солдата: Джон Бэйтс, Александр Корт и Майкл Вильямс.)

КОРТ:
Браток, не кончились ли ночи долгой сроки,
И не пора ль знаться утру на востоке?

БЭЙТС:
Я – не пророк, мой друг, не вездесущий,
Но вряд ли радость заготовил день грядущий.

ВИЛЬЯМС:
Мы все увидим этот день  в начале,
Конца ж его дождёмся мы едва ли.
Кого-то выловил из ночи острый слух…
Кто там?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Не беспокойся. Друг.

ВИЛЬЯМС:
А служишь ты под кем?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Мой командир – Сэр Томас Эрпингем.

ВИЛЬЯМС:
Вояка старый, но достойный уваженья,
Как он находит наше положенье?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Как корабли, что в мелководье сели,
И ждут прилива, чтобы сняться с мели.

БЭЙТС:
Он подсказал монарху выход из беды?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Да в этом нет нужды.
Скажу тебе, секрета не тая,
Король наш прост, как ты,
Как он,
Как я.
Фиалки ценит тонкий аромат,
Внимает миру,
Чувствами богат.
Эмоциям, как прочие, не чужд.
Несётся с нами в бурном море нужд,
А сбрось наряды и увидишь ты:
Срам одинаков в мире наготы.
Его стремления, конечно, высоки,
Но падать, впрочем, тоже не с руки.
Он, как и все, увидев жало страха,
Потеет в дорогой своей рубахе,
Но чтобы этот страх его не жалил,
Нам надо короля беречь, пожалуй,
Ведь войско, страх почуяв в короле,
Не сможет биться на чужой земле.

БЭЙТС:
Браваду выставить он может напоказ,
Однако, мнение отличное у нас:
Такую хладную, ненастнейшую ночь
Не здесь он – в Темзе просидеть не прочь.
Любая б душенька об этом лишь мечтала,
Не важно, что бы с ней наутро стало.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Король наш здесь, иного он не мнит!
Поверьте мне, что страх ему претит.

БЭЙТС:
Вот пусть один он в поле и воюет,
И нас не вспоминает боле всуе.
За жизнь его заплатят, как за бога,
А нас у смерти выкупить не смогут.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Ужель не цените монарха до того,
Чтоб в пасти ворога оставить одного?
Или пытаетесь напрасно обвинить,
Чтоб к мнению противному склонить?
Я чести, делу правому служу,
И, не колеблясь, голову сложу.

ВИЛЬЯМС:
Нам слов высоких для победы мало.

БЭЙТС:
Мы далеки от ваших идеалов.
И в полной власти, будучи у власти,
Лишь слепо следуем её военной страсти.

ВИЛЬЯМС:
И коли суд высокий нас осудит,
Король ответственным за эту бойню будет,
Где руки, ноги, головы и трупы
Сойдутся вместе и завоют тупо:
«За что погибли?
В чём мы провинились?
По чьей вине в могилах очутились?»
Витать над миром будет вечный зов,
Детей-сирот, не знающих отцов,
И жён, забывших милые утехи,
Где злые языки их жалят для потехи.
Долги снесут с домов забытых крыши,
Останется лишь память в них да мыши.
Смерть на войне, поверьте мне, - не благо,
Ведь кровью залиты и долг здесь, и отвага.
Любой отказ солдата от войны –
Противу воли  Генриха, страны.
Один король – в ответе за беду,
За это быть ему, конечно же, в аду.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Отец, по-вашему, кто сына снарядил,
Чтоб тот коммерцию за морем учредил,
Покаяться за грешника обязан,
Который морем за грехи наказан?
Слугу убили где-то за монеты,
Он был при исполнении при этом,
По-вашему, – хозяин,– не разбойник
Виновен в том, что тот теперь покойник?
Казалось бы, –
Всё ясно, всё – пустяк,
Но это же, друзья мои, не так.
Король за смерть солдата не в ответе,
Как и родитель, чьи беспутны дети,
Как господин, чей служка не молился,
А только прозябал и суетился.
Король, когда на службу принимает,
Не смерти вам, а здравия желает,
Любой монарх, кто поднял меч за право,
Собрав дружину под знамёна славы,
Увы! Сумеет вскоре убедиться,
Что праведников в рати  – единицы.
Один в убийстве дерзком не признался,
Другой –  над юной девой надругался,
А третий – крал, но за руку не взят,
Страшится он за то, что стал богат.
Их всех война на время приютила
И статус невиновности вручила.
Недолго им под крышею таиться:
От божьей кары грешнику не скрыться!
И станет палачом теперь война,
Ведь ей известны все их имена.
Король же смерти подданным не жаждет,
Поскольку он победы только страждет.
Они же, убежав от наказанья,
Войной обречены на растерзанье.
За их грехи король не отвечает,
Не он, а бог заблудшего карает.
Жизнь всякого под властью государя,
Но душу королю господь не дарит.
Она солдату для того дана,
Чтоб оценить, где доблесть, где вина.
И, оценив достоинства по праву,
Стать не землёю, а солдатом бравым.

ВИЛЬЯМС:
За тех король, конечно, не в ответе,
Кто нагрешил, и смерть сегодня встретит.

БЭЙТС:
И за меня монарху нечего стараться,
Однако за страну готов подраться.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Король от выкупа, я слышал, отказался.

ВИЛЬЯМС:
Так говоря, он просто красовался.
Нас вдохновлял на смертные бои,
Скрывая жалкие намеренья свои.
Смежит глаза нам милая планета,
А он пожертвует не жизнью, а монетой.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Коль буду жив, его увижу снова,
Я не поверю более ни слову.

ВИЛЬЯМС:
Ты короля, конечно же, обяжешь
Когда в лицо монарху это скажешь.
То будет выстрел глупого мальчишки
Медведю в лоб не пулею, а шишкой.
И полно чушь такую городить, – 
Светило веером неможно охладить.
Все доводы твои равны нулю:
Не можешь ты не верить королю.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Когда бы не военные заботы,
Меня б задели эти анекдоты.

ВИЛЬЯМС:
Когда в живых останемся,
Тогда и посчитаемся.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Я возражений не имею.

ВИЛЬЯМС:
Как опознать тебя сумею?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Любую дай в залог вещицу.
Я предъявлю, когда случится
Нам снова повстречаться
За ссору расквитаться.

ВИЛЬЯМС:
Возьмите. – Вот моя перчатка.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
А вот моя. Вам – в качестве задатка.

ВИЛЬЯМС:
На видном месте у себя повешу.
А, если послезавтра встретит леший,
Который скажет: «Это мой предмет!»
Получит по уху от Вильямса в ответ.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Достойно, будь уверен, защищусь,
Коль с болтуном я рядом окажусь.

ВИЛЬЯМС:
Скорее ты окажешься на рее.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Монарха, мне поверь, не постесняюсь,
Побью при нём и даже не покаюсь.

ВИЛЬЯМС:
Меня ты раньше срока не стращай,
Держи-ка слово, парень, и прощай.

БЭЙТС:
Не лучше ль нам друзьями оставаться?
Мы – англичане.
Нам с французом драться!

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Французы ставят двадцать – против кроны,
Что не снесём мы тягот обороны.
Но мы сильней французов во сто крат:
Один наш воин – дюжина солдат.
Не кроны, а французские короны,
Пожнёт король английский завтра с трона.
(Солдаты уходят.)

Король!
Король!
Чтоб не случилось в мире,
Ты – главный стержень в трауре и пире:
Долги, заботы, дети, жёны, страсти
В твоей, король, епархии и власти.
Дамоклов меч, зависший над монархом,
Гнетёт его, пока не стал он прахом.
Долг и величие, как братья близнецы,
На вёслах жизни – верные гребцы.
Заботы мелкие возвысив выше прочих,
Смерд недалёкий короля порочит.
Лишен король бесчисленных утех,
Доступных и обыденных для всех.
Что кроме церемоний он имеет,
О чём простолюдин мечтать не смеет?
И что же он, скажи,  за божество,
Коль жертвует себя на торжество
Не царских, а обыденных идей,
Направленных на благо всех людей?
Что, жертвуя собой, он получает?
И кто добром на это отвечает?
Нет сути у дворцовых церемоний:
Помпезность и отсутствие гармоний.
Вселяя трепет в каждого халдея,
Король без счастья – льдины холоднее.
Как можно пить,
Как можно есть,
Когда во всём – отрава лесть?
Величие не лечит от болезней! –
Оно, порой, пилюлей бесполезней.
Надеяться на двор, король, не может:
Бальзамом лесть на раны не положат.
Не выгонят из тела лихорадку
Молитвы тех, кто на поклоны падки.
Ты без труда их на колени ставишь,
Но никогда их норов не исправишь.
Нет! Сон величия не властен надо мной!
Иду я богом избранной тропой.
Ни фимиам, ни скипетр, ни меч,
Ни возгласы толпы, ни благостная речь,
Ни золото одежд, ни жемчуга на злате,
Ни царские дворцы, ни сундуки в палате,
Ни трон, ни вал великолепий,
Что рушат мир, срывая крепи,
Не могут королю помочь
Забыться сном, гоня всё прочь,
Как это делает бедняк,
Заснув в каморке натощак.
Он не заглядывал бессоннице в глаза,
Его дитя тартара не терзал,
Блаженный сон любого бедняка
Хранит от муки господа рука.
Лакей под взглядом Феба прозябает,
Уснув, Элизиум ночами посещает,
А поутру коней Гипериона,
На волю выпускает из загона.
День изо дня расходует он силы,
Пока не заберёт его могила.
Трудясь весь день, блаженствует в ночи,
Без славы существует и парчи,
И не приходит в голову трудяге,
В какие попадает передряги
Ночами не смыкая глаз король,
Где терпит ради всех свою юдоль.

(Снова входит Эрпингем.)

ЭРПИНГЕМ:
Вас лорды, господин мой, обыскались,
И не на шутку все разволновались.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Мой добрый рыцарь, собери народ,
Я буду в ставке – мига не пройдёт.


ЭРПИНГЕМ:
Я вас не беспокою боле,
Спешу исполнить государя волю.

(Уходит.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Господь войны, в сталь обрати сердца,
Избавь от страха каждого бойца,
Лиши его способности считать
По головам нахлынувшую рать.
Забудь же, бог, хотя бы в этот день,
Позор отца, который бросил тень
На царский трон, короной завладев,
Угробив Ричарда, страну не пожалев.
Покойного оплакивал годами,
Залив могилу горькими слезами,
Грустить и плакать более пришлось,
Чем крови некогда за это пролилось.
Пять сотен душ, оплаченные мной,
Поклоны бьют, забыв об участи иной,
Вздымая руки к небу вновь и вновь,
Моля прощения за пролитую кровь.
Возвёл часовни я, что золотом сияют,
Где Ричарда в молитвах поминают.
Готов и сделаю я более того,
Чтоб и меня простили самого.

(Снова входит Глостер.)

ГЛОСТЕР:
Прошу тебя, мой государь,
Ты душу думой не мытарь.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Я понимаю, братец Глостер,
Зовёт меня на подвиг остров.
Судьбе своей я не перечу,
Идём событиям навстречу!
И день,
И други,
И заботы
Монарха жаждут для работы.

(Уходят.)