В последний раз цвели каштаны

                У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню.
                Где-то неподалеку есть улица,
                по которой я уже не пройдусь.
                Даже в моем доме наверняка имеется зеркало,
                которое меня больше не увидит.
                Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда.
                Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом)
                есть одна особенная —
                мне так и не доведется ее прочитать.

                (Хорхе Луис Борхес)


      Юный майский ветерок слегка растрепал листья липы, шепнул что-то неприличное просыпающимся тюльпанам, отчего те ещё больше раскраснелись, закружил в замысловатом вальсе обёртку из-под мороженого с обрывком вчерашней газеты, а потом  скрылся за угол, чтобы продолжить свои молодецкие шалости уже там. В воздухе пахло свежестью, пыльцой и трепетным ожиданием перемен. А ещё пели птицы. Пели так, как умеют петь только в сезон надежд. Было ещё достаточно рано, и шум немногочисленных  машин сливался воедино  с гулом пчёл и майских жуков. Весна взорвалась над городом фейерверком тысячи ослепительно белых каштановых соцветий, которые вспыхнули в воздухе, да так и застыли над головами прохожих, чтобы даже самый медлительный  и ленивый из них успел разглядеть это чудо весеннего карнавала. 
      Посреди всего этого буйства красок Игорь пытался осознать реальность происходящего. Получалось плохо. Он стоял над собственным телом, непонимающе оглядываясь по сторонам.  Голоса окружающих доносились до него прерывистым эхом откуда-то издалека. 
     «Молодой совсем…», «Скорую, скорую уже вызвали?», «Это ж надо, как угораздило…», «Конечно, тут ремонта со времён «совка» не было…», «И никого ведь к ответственности не привлекут, гады…», «Ой, ужас какой, смотреть страшно…», «Место это нужно отгородить проволокой, а то ещё кому достанется…», «И надо ему было в эту самую минуту здесь пройти…», «От судьбы не уйдёшь…». Кое-кто из прохожих  бросал пару фраз и уходил, другие просто ускоряли шаг, стараясь ничего не замечать. Немногочисленная толпа зевак с интересом обсуждала случившееся. Все они смотрели на его неуклюже распластанное на тротуаре кукольное тело с подсыхающей алой лужицей в районе головы. Временами глаза людей неизбежно устремлялись вверх и описывали незамысловатую траекторию от осыпавшегося фронтона исполинского здания Горсуда до самой земли. Взгляды скользили вниз по шершавой, покрытой паутиной трещин стене, и неизбежно останавливали свой путь на булыжнике, валявшемся возле недвижимого тела бедолаги.  Увесистый кусок старого кирпича внезапно стал той самой коварной плотиной, которая навсегда перегородила неспешное течение его совсем ещё молодой реки жизни. Хотелось плакать. Бил озноб.
     Парень почувствовал чью-то лёгкую руку на плече.
- Крепкие нервы. Мало кто может на себя вот так смотреть.
     Обернувшись, Игорь увидел высокого худощавого человека в поношенных кроссовках, потёртых синих джинсах и клетчатой рубашке. Из-под старенькой бейсболки отчётливо виднелись острые скулы, оттеняемые козырьком головного убора. 
- Значит я … умер? – Игорь попытался говорить максимально спокойно, но голос в последний момент предал его, трусливо дрогнув.
- Уместное предположение, учитывая сложившиеся обстоятельства. Спасибо, что не игнорируешь очевидный факт. А то, знаешь ли, порой клиент, так лихо пытается доказать, что он жив, а меня не существует, что я и сам начинаю задумываться, а не глюк ли я часом?
Впрочем, технически ты ещё жив, потому что продолжаешь дышать. Но это ненадолго. А ты, прости, собирался жить вечно?
- Нет, но я не ждал …
- А я как налоговый инспектор – прихожу нежданно. И - так же как он - отбираю практически всё.
- Значит ты …
- Ах, да! Пардоньте, забыл представиться. Мара, Анубис, Аид, Азраил. Выбирай любое имя, не ошибёшься. Лично мне наиболее симпатично мексиканское прозвище Санта Муэрте, почти Санта Клаус. Только молока с печеньками у камина никто не оставляет. Хуже всего ацтеки меня величали – Миктлантекутли. Именно поэтому последнего из них я сопроводил с особым удовольствием. 
- Просто эта одежда …
- Считай, что балахон в стирке, а коса на техосмотре. Что-то ещё смущает?
- Не обижайся, просто я представлял себе этот процесс как-то … триумфальнее, что ли.
- Ох уж эта человеческая тяга к дешёвым спецэффектам. Забирал тут недавно одного известного кинорежиссёра, так он мне всю дорогу жужжал, что всё должно быть красочнее и вычурнее. Небо там в огне, земля чтобы разверзлась, и обязательно всё это под душераздирающий саундтрек. Даже координаты композиторов, с которыми в своё время работал, мне оставил. Посоветовал в скорейшее время к ним обратиться. Добрый такой малый, нечего сказать.
- Знаешь, я его даже понимаю. Такое событие только раз в жизни бывает, - Игорь отчаянно пытался поддерживать беседу с единственный собеседником, который мог его видеть.
- Ага. Прямо выпускной. Нагрудных ленточек только не хватает и плохого самодеятельного оркестра. Ладно, полчаса у нас ещё есть. Можем стоять здесь, но я бы советовал прогуляться. Весна, увиденная в последний раз, – самая красивая. Всё наполняется особым смыслом, когда понимаешь, что этого с тобой больше не случится никогда.
     Игорь вспомнил детство. Удивительную неделю, проведённую в десятилетнем возрасте на море. Семидневный отдых пролетел тогда стремительно быстро, как пущенная там же - в набережном тире - стрела из самодельного лука. И лишь когда родители в последний день привели его, как они сказали «попрощаться с морем», мальчик совершенно по-другому взглянул на привычные очертания того дивного мира. Будто кто-то впервые открыл ему глаза на эти горы, укутанные волшебной голубой дымкой утреннего тумана, на тихую песню набегающих волн, на магию рассветного часа, когда море горит и небо горит,  и пожар тот выжигает ласковым огнём из души темноту повседневности. Игорь сидел у самой кромки моря и жил, чувствовал, осязал. А вокруг ходили местные и новоприбывшие и видели просто волны, песок и огромные камни. 
- Кхе-кхе, - покашлял новый знакомый, - будет ещё время вспомнить прошлое. А пока что пользуйся удивительным шансом жить настоящим. Ну как жить? Доживать.
       Они вдвоём медленно отделились от толпы зевак и побрели по длинной уютной аллейке маленького городка, утопающего во всех возможных оттенках зеленого цвета.
- Странное дело, - не выдержал нависающей тишины Игорь, -  в моей ситуации стоило бы переживать о содеянных грехах, собственных достижениях, смысле жизни. А я только и могу думать о том, какая глупость умирать весной, когда впереди длинное, тёплое лето.
- Не накручивай себя. Многие в подобных случаях горюют, что не закрыли дом, не доели торт или сдуру внесли предоплату за газ на два месяца вперёд. Это не потому, что все вы мелочные и нелепые, а оттого, что из этих мелочей, как из кусочков пазла, и состоит привычная картина вашей жизни. Вот только трудно разглядеть даже самое прекрасное полотно, зацикливаясь на мелочах, пялясь в одну точку. Знаешь, фокусируя взгляд на грязном оконном стекле, невозможно увидеть за ним огромное безоблачное небо.   
- Но это непросто - всё время помнить о главном. Не потерять себя во всём этом хламе пустяков.   
- Не так уж и сложно, как тебе кажется. Жизнь вообще настолько простая штука, что многие люди всё время только то и делают, что изо всех сил пытаются её усложнить. А всё так же очевидно, как полная луна в ясную ночь: будь честным в своих желаниях, умей наслаждаться каждым моментом, проживая его полностью, и самое главное – не бойся любить. Всего-то три заповеди блаженства взамен миллионам ваших бесполезных, а порой и вредоносных, правил и законов. А что делаете вы? Вместо того чтобы быть собой, вы пытаетесь полностью раствориться в гуще общества. Но став похожим на всех,  нереально оставаться похожим на себя. Неужели настолько приятно быть биомассой? Биомасса не бывает счастливой. Это не её цель. Её цель – просто быть как все, методично сметая людей одним и тем же веником в одну и ту же урну.
- Но ведь есть какие-то общественные устои и правила. Ну, типа законов стаи? – промямлил Игорь, сам не особо веря своим словам.
     Собеседник улыбнулся.  В листве молодого клёна над их головами наперебой зачирикали воробьи.
- В погоне за чужими идеалами непременно теряешь свой путь. То, что ты называешь «законом стаи», я называю болотной трясиной – только попадись в неё, и чем сильнее будешь сопротивляться, тем скорее утонешь. Не разумнее ли просто не бродить по болотистой местности? Глядишь, и за тобой народ потянется. Ну это кто не дурак. Дураки, конечно, утонут. Да ещё и петь будут, утопая. Не важно, что фальшиво, зато хором. А когда солируешь, то фальшивить права не имеешь. Тогда и ноты получаются чистыми и душа ничьими жирными пальчиками не залапана. Скажи, а к чему этот ваш извечный вопрос: что о тебе скажут люди? А не всё ли равно, что они говорят, если ты по-настоящему счастлив?
- Так и тонем во тьме непринятия простых истин, - кивнул Игорь.
- Но ещё больше во мраке люди, которые меряют собственное счастье тем, чего нет у них, но есть у других. Все эти завистники, которые годами болеют из-за того, что у соседа Петьки машина круче, а у коллеги Зинки зарплата выше. У таких людей свой персональный пожизненный ад на 1 персону. И варятся они в собственном котле, сами же подбрасывая дровишки. На полном самообслуживании, так сказать.
- Но ведь кое-кто ещё способен сопереживать и соболезновать? – Игорь кивнул в сторону кучки людей, ожидавших скорую у его тела. 
- Не спорю. Только многие из них больше сожалеют не о тебе, а о том, что не успели снять на камеру телефона поединок на твёрдость между кирпичом и твоей черепушкой. Ролик собрал бы кучу просмотров. Возможно, видео твоей кончины обогнало бы по этому показателю даже эпизоды с неудачными трюками скейтеров, хотя вряд ли ты смог бы конкурировать по числу зрителей с сюжетами о пушистых котиках. В этом с котиками конкурировать невозможно.
- А ещё у них девять жизней, - вздохнул парень.
-  Это да. Славно быть котом. Достаточно попасть в хороший дом да избежать кастрации, и весь мир у твоих лап.
- Ты прав. Зато обо мне в газете напишут что-то хорошее, - попытался пошутить Игорь, и даже насильно выдавил из себя улыбку – так из почти пустого тюбика выдавливают остатки зубной пасты.
- Что правда, то правда. Эпитафии всегда прекрасны. А ещё надписи на венках. Почему при жизни трудно сказать человеку что любишь и ценишь его? Гордость? Вздор!  Вы не говорите близким главных слов даже шёпотом при жизни, когда эти слова им так необходимы,  зато выкрикиваете на всех углах прекрасные речи, когда их уже никто не услышит. Вот и о тебе напишут хвалебную эпитафию. Может в той же районной газете пару строк тиснут: «Ушёл на взлёте. Скорбим». На мгновенье вспомнят, чтобы навсегда забыть. Но не печалься. Есть ещё родные и друзья. Вот в чьих сердцах ты ещё долго будешь жить. Не жди милости от остальных. Кстати, знаешь, как понять, что тебя нет в живых? Все вокруг прекрасно о тебе отзываются. Даже те, кто при жизни тебя терпеть не мог, часто-густо готовы хвалебные оды слагать, стоит только преставиться. А для музыкантов, писателей и художников это ещё и прекрасный повод увеличить стоимость своих творений, взметнуть к невиданным высям тиражи, и сразу перейти в ранг «кумиров». Даже для тех псевдоценителей прекрасного, которые не смогут толком ответить, писал ты повести, рисовал натюрморты, или слагал ванильные песенки «о бо-о-ольшой и обязательно невзаимной лю-ю-ю-юбви».
     Игорь присел на краешек лавочки. Рядом с ним сизый голубь-франт чистил своё шикарное оперение. Молодой человек (теперь уже вечно молодой) уставился на птицу, потупил взгляд и задумался. Гость из другого мира сел рядом.
- Ты ведь сейчас больше грустишь не о тех, кто тебя вспомнит, а о той, кто о тебе так никогда и не узнает, верно? 
     Удивлённый взгляд Игоря перестал исследовать птицу и буквально вцепился в собеседника. Тот невозмутимо продолжал:
- Как же, знаем. Уже второй год пошёл, как каждое новое утро рабочего дня ты начинаешь не с чашки крепкого кофе и ни с сигареты натощак, как все нормальные люди, а с тридцати секунд счастья – именно столько у тебя есть, чтобы рассмотреть эту прекрасную девушку, в которую ты безумно влюблён. Даже выходных ждёшь с тревогой, ведь они всегда разлучают вас на несколько дней. Пару раз вы встречались глазами. Но ответь мне, почему ты за эти долгие месяцы даже не попытался хотя бы узнать её имя?
     Игорь был ошарашен.
- Я собирался сделать это … завтра.
     Тёмный жнец с силой ударил себя раскрытой ладонью по лбу.   
- Ну конечно же! Любимая отговорка рода человеческого! Вы ловите «завтра» как собака собственный хвост. Только у собаки с её затеей больше шансов. Знал бы ты, мил человек, сколько мне пришлось забирать толстяков-инфарктников, садящихся на строгую яблочную диету с завтрашнего дня. А курильщики-завтрастопудовобросатели? Был даже один молодой электрик, клятвенно обещавший себе следующим же утром тщательно изучить инструкцию о правилах работы с электрическими приборами. Вот только когда по-настоящему хотят что-то сделать, то просто берут и делают, а не пускаются в утомительные рассуждения. Вы вообще слишком много говорите.  «Завтра начну новую жизнь» - удобная фраза! Произнёс её и оправдал абсолютно все поступки, совершённые сегодня. Такая себе индульгенция за будущие грехи. А до этого самого завтра ещё столько можно натворить. А оно - завтра – не что иное, как новое сегодня.  Вот и мчится этот безвольный паровозик по круговому пути день ото дня, день ото дня.  Странные вы существа. У вас миллионы шансов всё изменить, но решительность чаще всего приходит к вам вместе со мной.
- Легко рассуждать. Тебе не пришлось жить в этом мире и в это время.
- Вынужден согласиться. Ваша планета - вообще довольно мрачное место. Это люди наполняют её светом своей любви. Человеческое пребывание здесь было бы совсем бессмысленным, если бы не чувства. Каждая влюблённая душа – это лучик света во тьме. Но пойми же ты, что  живёшь в самом лучшем из миров и в самое чудесное из времён, просто не замечаешь этого. Чудеса - это то, что происходит с другими, не правда ли? А как же эти рассветы, закаты! Не один не повторяется, а вы даже не смотрите. Столько волшебства вокруг, а вы предпочитаете игнорировать магию жизни, бежать домой и поскорее впялить взгляд в телевизоры. Как по мне, самое злое изобретение человека - не атомная бомба, а телевизор. Увидишь, именно он уничтожит мир.  Пока вы смотрите кем-то придуманные весёлые сюжетцы, история вашей жизни остаётся ненаписанной. Вот о чём был бы фильм из жизни обычного обывателя? Про большинство из них максимум можно снять не особо содержательный ролик длительностью в две минуты, и это ещё  с обязательным перерывом на рекламу.
- Не все могут позволить себе жить в жанре приключенческого триллера в трёх частях с сиквелами и приквелами, - не унимался парень.
 - Какое удобное оправдание для собственной лени! Вот только люди, мечтающие о Париже, не подозревают, что за пару автобусных остановок от них существуют места во сто крат прекраснее Эйфелевой башни и Триумфальной арки. Да что там, всех на свете башен и арок вместе взятых. Нет денег, нет времени, не то настроения. Как можно вообще скучать в мире, где чудеса происходят на каждом шагу? Смертным стоит помнить, что счастье не за туманами прожиты лет, не за горами будущих дней, оно возможно исключительно «здесь» и «сейчас». Осознай это, и  проживёшь жизнь не зря, не осознай - и будешь без конца сетовать на судьбу-злодейку и пялиться в зомбиящик. Всё просто. А ещё это ваше ужасное потребительское отношение к людям. Вы друг на друга скоро прямо ценники наклеите. Не все, конечно, но многие этим грешат. Как там говорится? «Мы - это мы и наши обстоятельства». Да-да, вот только выбор всегда за вами.
- Беда, в том, что мы всегда думаем, что у нас полно времени всё исправить.
- Вот скажи мне, сколько дней ты прожил?
- Ну, лёгкий вопрос. Чисто математически …
- К чёрту математику! К лешему алгоритмы! Сколько дней ты каждой клеткой своего тела чувствовал, что живешь, всей душой, словно губкой, впитывал волшебство окружающего мира?
     Игорь пристыженно молчал. Рыжая парковая белка в нескольких метрах от них шустро махнула пушистым хвостом и тут же скрылась в густой листве.
- Хватит с тебя стрессов пока. К твоему счастью, я сегодня сентиментален, и  потому решил сделать тебе прощальный подарок. Считай, что ты стомиллиардный клиент. По моей оперативной информации, твоя тленная телесная оболочка перестала дышать несколько секунд тому назад. Но у тебя есть пара минут до конца этой аллейки. И это не просто время, а время проведённое с ней …
     В это мгновение Игорь увидел ту самую знакомую незнакомку. Как всегда лёгкая и красивая, плыла она чистой сияющей каравеллой через весь этот мутный, бушующий поток людей, машин и зданий.    
- Ты не ответил честно. Почему не подошёл к ней?
- Боялся.
- Теперь тебе нечего бояться.
- И нечего вспомнить.
- Зато есть о чём пожалеть. Люди редко сожалеют о совершённых поступках. Смерть перечёркивает сделанные ошибки. Единственное, чего она сделать не в состоянии – помешать грустить о не содеянном. Что не сделано – то не сделано. Этому оправданий нет.
   Игорь почувствовал нечто вроде прозрения. Словно кто-то излечил его от слепоты.
- Получается, я сам сделал себя рабом. А ты освободил меня.
- Смерть – это свобода, которая не принесёт радости. Как срубленное в цвету вишнёвое дерево уже не подарит плодов.
     Парню захотелось выть раненым волком.
-  Как бы я мечтал начать всё заново! Отбросив страх и прожив полную приключений жизнь. Чтобы каждое мгновение было наполнено смыслом!
- Ну-ну.
- Ты не веришь мне?
-С большим доверием отнёсся бы, если бы на вокзале цыганский табор попытались продать мне акции компании «Рено».
     Они встали и пошли рядом с ничего не подозревающей девушкой, у которой сегодня был обычный, похожий на все остальные день. Игорь блаженно вдохнул привычный свежий запах её прекрасных духов: цветочный аромат с лёгкой цитрусовой ноткой лимона.
- А знаешь, умирать не страшно. Страшно навсегда уйти, не бросив даже маленького следа на этой планете. Не оставив после себя ничего. Это как уезжая с прекрасного океанского курорта вдруг вспомнить, что ни разу не искупался. А самолёт уже заводит турбины. И ты видишь в круглом стекле иллюминатора огромный океан, который всё это время был в трёх шагах от тебя. Вот и наша жизнь – океан шансов и возможностей. А мы превращаем её  в лужу нытья и бестолковых сожалений. Эх, люди.
     Ему показалось, что из-под кепки доносится нечто похожее на хохот.
- Ты смеёшься?
- В тебе мёртвом больше жизни, чем было когда-либо, пока ты дышал. Ну не потешно ли?
- Совсем не потешно, - соврал Игорь.
    Выразительный румянец играл на нежных щеках девушки. Игорь подумал, что не задумываясь отдал бы все предыдущие годы так называемой жизни за мимолётный взгляд в его сторону. За право на долю секунды отразиться в этой бесконечной вселенной любимых глаз. Но девушка строго смотрела вперёд - в будущее, в котором будет она, будет ещё кто-то рядом с ней, но никогда не будет их с Игорем вместе.
     Ещё несколько шагов, и прекрасная незнакомка свернула на тротуар, чтобы тут же потеряться из вида, навсегда оставшись тёплым, мерцающим огоньком, на чарующий свет которого всегда будет лететь самолёт его воспоминаний во мраке утраченных надежд.
     Всё вдруг стало необыкновенно ярким и настоящим - как будто кто-то навёл резкость на фотоаппарате, усилил цвет, запах, восприятие этого удивительного, особенного мира.
- Это сделал ты? -  спросил озадаченный человек.
- Нет. Всё осталось по-прежнему. Раньше ты просто отказывался всё это замечать.
     Небо того дня было чистым и радостным. Утреннее солнце несмело тянулось юными лучами к людям. Каштановые соцветия наряжали город в белую бахрому, пританцовывая на ветру. 
     Кто-то улыбался весне, кто-то её просто не замечал. И только  со странным, пограничным чувством светлой печали и невыносимой радости смотрел на мир тот, кто видел его в последний раз.