Быть вместе

       Я сидела на крыльце небольшого дачного домика и смотрела на сына, с увлечением бегающего между темно-зеленых клубничных грядок за какими-то невидимыми мне отсюда насекомыми. Он совсем не обращал на меня внимания и то и дело торопливо делал несколько шажков в сторону, присаживался на корточки, аккуратно накрывал ладошками нагретые на солнце листики и, видимо, ощущая полную победу над нерасторопным насекомым,  радостно улыбался. Однако уже через мгновение, поднявшись во весь рост и аккуратно разжав над широким горлышком стеклянной банки кулачок с торчащими из него длинными стебельками, на лицо сына  опускалась тень большого разочарования – и жуки, и бабочки, и даже ленивые зеленые гусеницы на деле оказывались гораздо проворнее его маленьких пальчиков.

      Впрочем, дети быстро всему учатся и уже всего через каких-то полчаса мой юный охотник, изловчившись, поймал первую зазевавшуюся букашку. И тогда, оглядев дачные окрестности победным взором, он подбежал ко мне и, смешно шепелявя через два выпавших передних зуба, радостно закричал:
 - Мама! Мамошка! Шмотри, какого я жшука поймал! Ты видела? Да? – и, хитро сощурив глаза, заговорщески добавил: - И бабушшкину клубнику тожше поймал. Хорошшо, что бабушшка этого не видела. Ты жше ведь ей не шкажшешь об этом? Да?

Глаза у сынишки горели восторгом, а рот расплывался в счастливой улыбке, обнажая две крохотные белые полоски на фоне розовых набухших десен – два зубика, прорезающихся на свое постоянное место. Он был по-настоящему счастлив. Я перевела взгляд на большого коричневого жука, безрезультатно борющегося за свою короткую жизнь в плотно закрытой прозрачной тюрьме протянутой ко мне, и погрозила сыну пальцем: «Не мучай насекомое!» В ответ сынишка выразительно округлил глаза:
- А я и не мучаю! Я его изучаю. Жук мне нравится, он красивый. А клубнику я потоптал нечаянно и совсем немножко, чуть-чуть… Ты, мамочка, только сама бабушке про это не проболтайся, а то она расстроиться может…

      Я кивнула ему в знак согласия. В конце концов, надо же было моему маленькому охотнику чем-то пожертвовать, и выбор здесь был не велик: или жук, или клубника. Он выбрал второе. Не убивать же его теперь за это? Тем более, что раздавленный в охотничьем азарте куст садовой земляники ничем зрительно не нарушил разросшуюся стройность бабушкиных грядок.

      Белобрысый, с выгоревшими за лето бровями и ресницами, с живыми серо-голубыми глазами, сын сейчас был так похож на своего отца! В моей памяти тут же всплыли воспоминания о том дне, когда я первый раз увидела маленького человечка с еще необработанной пуповиной, показанного мне на руках акушерки. Мне тогда очень сильно хотелось первой взять его на руки, прижать к груди, а его, не спросив у меня разрешения, унесли показывать отцу. Муж потом не раз с гордостью хвастался перед друзьями и родственниками, что именно он почти на два часа раньше меня, взял новорожденного на руки. «Ну и ладно, пусть. Я и так все девять месяцев носила ребенка в себе. Мы с ним намного дольше были вместе. Пусть и у отца тоже будет своя радость в жизни!» - обычно отвечала я в ответ на его хвастовство, стараясь за смехом как можно лучше скрыть навсегда оставшуюся в моем сердце легкую обиду на недогадливую акушерку…

      Сын уже забрался в гамак, подвешенныйм между двух больших берез и, разглядывая томящегося в банке жука, болтал босыми ногами. Тонкие ветви берез ажурной бахромой свисали вниз, и со стороны казалось, что старые березы изо всех сил стараются укрыть одной большой кружевной шалью моего мальчика от всех бед на свете. Я прислушалась. Тихий шелест листвы успокаивал и волновал одновременно. И странно, но мне вдруг показалось, что я понимаю, о чем «говорят» старые березы. Это их первые желтые листочки, совсем еще недавно появившиеся в орнаменте темно-зеленых крон, взволнованно нашептывают своим беспечным одноцветным подружкам грустное предостережение о неминуемо приближающейся осени. Но те не верят им и, как ни в чем не бывало, продолжают безмятежно шелестеть, смеясь и переговариваясь между собой. Они, глупые, не замечают как ветер, начинающий набирать осеннюю холодную силу, внимательно прислушивается к их разговору, готовый в любой момент без сожаления сорвать желтых «заговорщиц» с насиженных ими за лето мест и безжалостно сбросить вниз на еще теплую, но уже неизбежно остывающую землю...  Мне стало грустно от таких догадок, и я, не обращая больше внимания на шуршащую «болтовню» листвы, ушла готовить ужин.
 
       Сын же совсем не замечал происходящего вокруг. Он так увлекся изучением копошащегося в банке жука, что даже не сразу услышал, когда я позвала его ужинать. А
когда он неторопливой походкой подошел к летней кухне, лицо его выражало растерянность. Задумчиво разглядывая несчастную букашку, теперь уже зажатую между тонких детских пальчиков и усаживаясь за накрытый к ужину стол, он с нескрываемым интересом, совершенно неожиданно для меня, спросил:
- Мама, а как узнают кто родился: мальчик или девочка? По волосам? Да? У девочек волосы длинные и бантики в косах?
- Кто же, по-твоему, им в животе у мам бантики завязывает? – не выдержав, рассмеялась я, но тут же замолчала, боясь обидеть неуместной насмешкой любознательного ребенка. Однако сын даже не обратил внимания на мою несдержанность и озадачился еще больше:
- Значит, нет... Неужели они отличаются по размеру? Мальчики - большие и крепкие, а девочки -  маленькие и худенькие?
- Нет. Детки бывают разные. И мальчики и девочки.
- Ну, а чем же тогда они отличаются? – округлив от удивления глаза, уставился на меня сын. Было заметно, что он разволновался не на шутку и изо всех сил старается придумать новый вариант ответа на такой сложный для него вопрос. Наконец он облегченно выдохнул и, почти убежденный в правильности своей очередной догадки, небрежно поинтересовался:
- Значит они отличаются цветом глаз?
На плите закипел чайник. Я сняла его с плиты, поставила на деревянную подставку, стоящую на столе и решительно парировала:
- Нет, не правильно!
 
        Мне было жаль разочаровывать сынишку, но и засорять детскую голову разными нелепыми выдумками мне тоже совсем не хотелось. Я уже давно дала себе слово никогда не врать детям. Мне категорически не хотелось, чтобы он когда-нибудь выглядел так же глупо, как я на уроке природоведения в первом классе. Помню, мы тогда изучали пищевые цепочки и учительница, рассказав про волков, коров и птиц, почему-то спросила: «Дети, а кто знает, чем питаются крокодилы?» И я первая, не в силах сдержать рвавшиеся из меня знания, выкрикнула с места: «Галошами!». Что и говорить, конфуз был налицо. С тех пор я перестала любить «вральные» сказки Чуковского и безоговорочно доверять взрослым… Впрочем это все было очень давно и нынешние дети уже не отличаются такой дремучей наивностью… Теперь, встретившись с доверчиво смотрящими на меня серыми «папиными» глазами и стараясь быть верной себе, я решила дать сыну подсказку, чтобы он сам пришел к правильному ответу и мне не понадобилось путаться в словах, пытаясь объяснить ему признаки отличия разнополых детей:
- Ну, подумай хорошенько. Все детки рождаются голенькими… Ну?
Мой ребенок, услышав это, искренне удивился, сосредоточенно нахмурил брови, пошевелил губами и вдруг улыбнулся, скосив на меня хитрые прищуренные глазки:
- Ха! Неужели только этим? – он еще раз скосил глаза, но теперь уже несколько ниже своего живота: – Вот никогда не подумал бы! Я на самом деле думал, что рождаются всегда мальчики, а потом из них, тех, кто любит украшения там разные, бантики-заколочки, получаются девчонки. А тут оказывается вон оно что!
И он, потрясенный таким неожиданным для себя открытием, надолго замолчал, погрузившись в раздумья.

     Я смотрела на сынишку, и мне было ужасно весело. Какая рассудительность! Действительно, какая дискриминация мужчин! Женщины, оказывается, уже при рождении – женщины и они, мужчины, тут совершенно ни при чем. «Хотя, с другой стороны, - подумала я - он в чем-то и прав. Если вспомнить библейское повествование о сотворении мира, то Ева произошла именно из ребра Адама…» Где-то близко к этому были и рассуждения моего маленького мыслителя. И тогда я спросила:
- А почему ты вдруг задумался об этом?
- Да вот, мамочка, смотри – жук. У него есть крылья, есть лапки и усики. А кто он: девочка или мальчик - непонятно. Поэтому мне, мамочка, стало очень интересно: если у жука – непонятно, то как становится понятно у людей? А тут, оказывается, та-а-акое! – при этом сынишка еще большие округлил глаза и добавил со вздохом: – Да уж, чего только в жизни не бывает!
Больше он говорить на эту тему не стал, отставил в сторону тарелку с недоеденной картошкой и вышел из-за стола.

       После ужина мы пошли в дом, оделись потеплее и, взяв с собой книжку для обучения детей чтению, вернулись на крыльцо. Солнце, подарив на прощание последние теплые лучи, склонилось за горизонт. Потянуло ночной прохладой. Мы уселись на низеньких  ступеньках крыльца и прижались боками друг к другу. Мы чувствовали: мы - единое целое; мы – единый организм, пусть и разделенный на две части.
 
      Над нашими головами светил желтым светом фонарь, вокруг которого кружились белесые, как будто они только что вылезли из банки с мукой, неприглядные на вид мохнатые мотыльки и мелкие черные мошки; в саду, овеваемом ночной прохладой, шелестела листва; и было слышно, как время от времени в нескошенную под деревьями траву падают, отбивая себе наливные бока, душистые яблоки «Белого налива». Где-то за лесом пронеслась по стальной колее электричка, развозившая на садовые участки запоздалых дачников или, наоборот, отвозившая их в город с полными корзинками пахучих спелых ягод и с тяжелыми сумками огурцов и кабачков, нагруженными на тележки. В окнах соседних дач зажглись окна. А мы все сидели рядом, и нам было так хорошо вместе! Нам не хватало только одного – нашего папы. Он приедет к нам завтра. Он обязательно привезет с собой разных городских новостей, немного сладостей для сынишки и свой такой знакомый и родной запах табака и дыма из его любимой «капитанской» трубки. Завтра вечером мы уже будем втроем сидеть на этом самом крыльце и, чтобы не спугнуть наполненную громкими трелями кузнечиков тишину, неторопливо переговариваться шепотом, искренне наслаждаясь общением друг с другом. Но это будет только завтра…

       Задумчиво разглядывая выхваченные из ночной темноты желтым светом фонаря, чуть раскачивающимся над нашими головами, силуэты яблонь и слив и еще сильнее прижимаясь ко мне, сын вдруг спросил:
 - Мама, а когда люди очень сильно любят друг друга, они что делают? Они всегда женятся, да?
Интуитивно догадываясь, что в этом вопросе есть какой-то скрытый подвох, я осторожно, чтобы не ранить чувства ребенка (иначе, зачем бы он стал спрашивать меня об этом?), ответила:
- Ну, если это взрослые люди, то да…
- Я так и думал! – в отчаянии выкрикнул сын. На его лбу появилась досадливая морщинка, глаза наполнились слезами, а губы чуть заметно затряслись. – Знаешь, мама, что такое несчастье? А я знаю! Это когда на тебе не хотят жениться! Вот! - и он, стараясь изо всех сил скрыть свое волнение, обхватил раскрасневшиеся щеки руками. И я вдруг ясно почувствовала, что от того, как я сейчас отвечу ему, зависит вся его дальнейшая жизнь.
 
       Я замерла в нерешительности, не зная как себя вести в такой ситуации: попытаться перевести разговор на другую тему, чтобы отвлечь сына  или попробовать поговорить с ним «по-взрослому». Но тут мой мальчик вздохнул, выставил перед собой две растопыренные пухлые ладошки, и внимательно разглядывая врезавшиеся в них четкие линии судьбы, сердца и ума, стал тихо рассуждать:
- Вот я скоро пойду в 1-й класс, да? Ведь в детском саду я с Ксюшей дружил-дружил, а она теперь в другой класс идет. Так? Так. Она теперь, наверное, с другим мальчиком дружить будет, а потом и женится на нем. Да? А я, несчастный, что же так один и останусь?! – от такой несправедливости у моего взрослого малыша опять затряслись губы, а в густых ресницах предательски засверкали слезинки.

     Теперь я, оценив весь трагизм сложившейся ситуации, попыталась успокоить своего маленького мужчину:
- Ну почему же «один»?  Ты тоже с другой девочкой дружить разве не сможешь? А с Ксюшей будете на переменках видеться и во дворе гулять после уроков. Иногда в жизни все получается не так, как мы этого хотели бы…
- Нет, не буду я с другой девочкой дружить! – сказал, как отрубил, мой маленький мужичок и для наглядности рубанул ладонью воздух. – Я же не мошенник какой-нибудь каждый раз с новой девочкой дружить! – а потом, немного помолчав, добавил дрогнувшим от обиды голосом: - Это только девчонки такие непостоянные...
- Да-а, но… -  пыталась подобрать нужные слова я. – … Но ведь я тоже девочка, а с папой мы уже очень давно дружим и даже не собираемся искать кого-то другого, хотя и работаем на разных работах. Нам ведь это общаться не мешает.
- Сравнила! Вы – родители. Вам уже поздно кого-то искать, вам меня растить надо!  – справедливо парировал мои доводы сынишка. И, еще немного помолчав, решительно добавил: – Ладно, давай учи меня читать! А то буду неучем, и меня совсем не возьмут в эту школу. Будет она тогда там совсем одна, без присмотра…

      От таких его слов я даже немного рассердилась: «Ну, надо же «без присмотра» он ее оставить не может. Собственник! Как и все мужчины, впрочем. Это у них где-то там, на генном уровне заложено: охотники, добытчики, собственники… И никакая эмансипация общества этого в них никогда не убьет. Это надо же, от горшка еще совсем недавно оторвался, а уже туда же - «мое!» И я, стараясь не показывать сыну своего чисто женского возмущения, принялась терпеливо учить его складывать из слогов слова.

       Потом, когда на улице стало уже совсем темно и прохладно, а сынишка начал зевать и тереть кулачками сонные глаза, мы закрыли книжку и отправились в дом укладываться спать.

     Скрытый до подбородка под большим пуховым одеялом сын выглядел теперь совсем другим: маленьким, беззащитным и молчаливым. Нежность наполнила мою душу. Я склонилась над ним, погладила по переполненной разными взрослыми мыслями голове, троекратно перекрестила по привычке и поцеловала во взъерошенную выгоревшую на солнце макушку. И сын ответил мне на поцелуй тихой счастливой улыбкой. Это было так трогательно…

         Погасив лампу, я уже собиралась выйти из комнаты, когда услышала сонный шепот за спиной:
- Вот, если бы ты была моей подружкой, я бы на тебе обязательно женился! Это потому, что ты от меня никуда не хочешь деваться. Ты-то меня точно любишь. Я это знаю. И я тоже тебя люблю сильно-сильно, почти как папа.
- Спасибо, сынок. Спи! – улыбнувшись, ответила я ему, аккуратно прикрывая за собой дверь. Счастье теплой волной разлилось по моей душе: я – мама, я в ответе за своего ребенка, и мы искренне привязаны друг к другу.Я исполнила главное предназначение женщины – дарить жизнь и оберегать ее. Так было раньше и так будет всегда, пока есть жизнь, пока люди любят друг друга, пока рождаются дети, пока мы все живем на этой огромной планете под названием Земля...
 
     Телевизор смотреть не хотелось, читать и спать – тоже. Я села у окна, и погасила свет, чтобы было лучше видно ночное небо: такое темное и звездное. Да, время теперь бежит быстро. Вот когда я была маленькой девочкой, время почему-то тянулось очень медленно. Мне тогда казалось, что взрослые специально постоянно говорят о том, что они чего-то не успевают, что им, видите ли,  не хватает времени даже на очень важные для них дела. А теперь я и сама сижу перед распахнутым в ночь окном и никак не могу понять, как семь лет могли пролететь так быстро, как один день.

      Я люблю свежий ночной воздух. Что и говорить, а есть в нем что-то такое дурманящее, мечтательное и неуловимо глубокое, что заставляет нас, людей, становиться романтиками и мыслителями... Вот и мне, одурманенной тонкими пряными ароматами августовской ночи, нестерпимо сильно захотелось  вернуться в прошлое, заново пережить все самые яркие моменты последних лет: когда мой сын первый раз сел, встал, пошел, сказал слово «мама», когда он первый раз спросил, ответил, нарисовал, написал. Время, которое, к сожалению, уже никогда не повториться…

     Да, я скучаю по прошлому. Мы с мужем, сами не понимая, что делаем, часто торопили время, желая поскорее увидеть, как наш малыш начнет самостоятельно познавать мир. А он так быстро всему учился… Теперь мы уже никогда не сможем покачать его перед сном на руках или покормить с ложечки – он уже стал слишком взрослым для этого. И чем больше времени утекает в прошлое, тем сильнее хочется повторить все снова…

      Помню, как долго мы уговаривали сынишку первый раз пойти в детский сад. Сколько же ему тогда было? Два или два с половиной? Совсем еще малыш. Но он рано научился говорить и ходить и держать его дома, без общения со сверстниками, мы с мужем посчитали несправедливым ограничением. Сегодня нам даже смешно вспоминать, как мы старались изо всех сил, рассказывая маленькому сынишке про веселую детсадовскую жизнь: уйму интересных игрушек, череду веселых праздников и целую армию новых друзей. Мы уже почти уговорили его, когда он вдруг заупрямился:
 – Не пойду я туда, не просите! Что-то мне не хочется идти в этот садик. Лучше я еще дома побуду.
Мы растерялись, не зная, что делать. Столько сил было потрачено впустую! Но никакие уговоры не помогали. Ответ ребенка был крайне категоричным:
- Нет, не пойду! Тебе, мамочка, скучно без меня будет! – забавно наставлял он на нас упрямый лоб. И мы, два взрослых человека, ничего не могли поделать с этим.

     Кто бы из нас мог тогда подумать, что разгадка окажется совсем простой: наш малыш просто напросто догадался, что в детском саду ему придется спать одному, без мамы. Он же за свои не полных три года привык, чтобы перед сном я посидела рядом с ним, погладила по голове, рассказала сказку или почитала книжку. А тут вдруг такое страшное слово: «сам!». Теперь, даже смешно вспоминать об этом, а тогда…

      А как он смешно путал слова? Так, однажды, придя вечером в детский сад за ребенком, я испытала легкий шок, когда из группы, радостно улыбаясь, выбежал мой малыш и, кинувшись ко мне на шею, взволнованно прокричал:
- Мамотька! Я сеойня такого кобелька наисовай! С учками и нойками!
Я, признаться, оторопела от таких слов, начиная ощущать, как меня с головой накрывает волна праведного возмущения: «Какого еще кобелька он тут нарисовал? Да еще с ручками и ножками. Интересно, что еще они тут делают, пока родители пытаются заработать на жизнь?» Я уже собралась пройти к воспитательнице, чтобы сразу разобраться во всем, но тут ребенок вытащил из своего шкафчика слегка помятый лист белого картона и, улыбаясь, протянул мне. На листе картона красовался слегка смазанный оттиск желтого кружка с расплывшимися синими точками вместо глаз и четырьмя кривыми лучиками в разные стороны символизировавшими ручки и ножки.
- Колобка? – выдохнув с облегчением, переспросила я.
- Да, да! Кобелька!- радостно подтвердил мою догадку сынишка.
 
     Вечером, уложив ребенка спать, мы с мужем сидели на кухне и долго смеялись, разглядывая рисунок «кобелька», прикрепленный цветными магнитиками к холодильнику. А наш впечатлительный сын так сильно уверовал в реальность круглого сказочного персонажа, что потом долго еще просился в зоопарк «посмотреть на живого кобелька» в естественной, так сказать, для него среде обитания...

     А как трогательно он заботился о нас с мужем:
- Я тебе, мамочка, куплю палку и очки! Сразу куплю, как только деньги заработаю. Ты не переживай! – взволнованно лопотал четырехлетний сын.
- Это еще зачем? Я хожу еще хорошо и вижу не плохо... – растерялась я (уж больно неожиданным был перечень обещанных мне подарков).
- Чтобы ты сама могла ходить! Все старенькие ходят с палкой и в очках. Я и папе палку куплю! И очки ему тоже куплю! – продолжая поражать родителей невиданной до сих пор щедростью, перечислял сын. - Это я о вас так забочусь, чтобы вы были у меня не хуже других. Вы же с папой мне велосипед купили?
- Но мы же еще  не старые! – еще больше озадачились мы, услышав про «не хуже других».
- Я пока денег заработаю – постареете. – уверенно констатировал суровую реальность жизни сынишка и настоятельно порекомендовал нам напоследок: - Но вы все равно ждите, пожалуйста!

      Или вот еще, когда ему было, наверное, лет пять, не больше, он сочинил свою первую песенку. В ответ на мои замечания по поводу разбросанных по всей квартире игрушек сын тогда встал напротив меня, подпер руками бока и, внимательно следя за моей реакцией, для начала медленно, по слогам произнес:
- Не ругай ме-ня, ма-ма, по-жа-луй-ста! У меня тоже до-сто-ин-ство есть. Я ведь тоже – че-ло-век!
- Да ты не балуйся, не сори в своей комнате – я и ругать не буду.
- Нет-нет! Так нельзя. Я так не согласен! – вдруг затараторил маленький проказник и, видимо для увеличения собственной значимости, сердито топнул ногой. Ему, похоже, еще ни разу не приходило в голову, что можно убирать за собой самому или просто постараться не мусорить и не баловаться. Еще немного подумав, и уже жалостливо взглянув снизу вверх мне в лицо, мой мальчик, однако, упрямо добавил:
– Но я буду баловаться! Совсем немножко, но, буду! И игрушки раскидывать тоже буду! Только ты меня все равно не ругай. Ладно? – и, еще немного помолчав, скорчил на мгновение жалостливую физиономию и добавил: - Я так сплю лучше….

     Мало сказать, что я удивилась такому окончанию нашего разговора – я была обескуражена, не в силах понять пошутил сын на счет сна или нет. А он, совершенно не обращая внимания на мою растерянность, поднял с пола своего любимого плюшевого медвежонка, прижал его к груди и поспешил удалиться в другую комнату, громко напевая:
- Мама, мама!
  Я люблю тебя, мама!
  Ну как же меня простить?
  Может это пошутил я…
  Я вырос баловни-ик,
  Я вырос бало-о-овни-и-ик,
  Я выро-о-о-ос ба-а-ало-о-овни-и-ик!

     Я тогда даже записала в специальную тетрадь эту первую, сочиненную сыном, песню. Кто знает, кто из него вырастит? Может быть, я когда-нибудь соберу все его детские высказывания в одной большой тетрадке и подарю ее уже взрослому состоявшемуся мужчине – моему сыну. Пусть потом вспоминает, каким он был и читает их на ночь своим детям…

     Очередной порыв уже почти по-осеннему холодного ветра окончательно прервал мои воспоминания. Я совсем озябла у открытого окна.

     Я лежала в постели и прислушивалась к тихому размеренному посапыванию сына за тонкой перегородкой, разделяющей наши комнаты и думала о муже. Как же ему сейчас должно быть плохо одному в пустой городской квартире: некому сказать «спокойной ночи», не с кем поговорить о накопившихся за день проблемах… У него даже нет никакой возможности послушать, как в темной тишине ночи, за стенкой сопит наш ребенок. Ну да ничего, ждать осталось не долго. Завтра утром, еще лежа в теплых кроватях, мы с сыном услышим аккуратный требовательный стук в окно на веранде, и радостный голос мужа позовет нас:
- Сони! Пора  вставать - папу встречать! Открывайте скорее дверь. Ваш папка приехал!

     И, конечно же, сын, услышав отцовский голос, сразу вскочит с кровати и, шлепая босиком по холодным крашеным доскам пола, еще совсем сонный, побежит открывать дверь. Он повиснет на шее у отца, прижмется к нему и замрет не в силах выразить словами переполняющую его маленькую душу радость от встречи с самым близким для него человеком. А я в это время буду молча стоять в дверях комнаты, держать в руках тапки сынишки и улыбаться, глядя в радостные лучистые глаза мужа, терпеливо ожидая своей очереди поздороваться с ним…

         Какое же это счастье – быть вместе!