Герой-католик нашего времени

                Герой-католик нашего времени 

Однажды мне пришла в голову дельная, как показалось, идея: написать историю российских диссидентов. Увы: кроме нескольких десятилетий двадцатого века, таких персонажей за тысячу лет набирается чудовищно мало. Князь Курбский, сбежавший от тирана Грозного и посылавший потом ему трогательные послания. Через века: Чаадаев, немедленно объявленный сумасшедшим, лондонский изгой Герцен со своим «Колоколом». Но это вы и без меня знаете. 
А я хочу рассказать о практически неизвестном интеллектуале, который решился открыто выступить против традиционного российского рабства, насилия и деспотизма. 

Знакомьтесь: Владимир Сергеевич Печерин (1806-1885). Родился в семье офицера, который сумел дать ему высшее образование. Учась в Московском университете, Печерин проявил выдающиеся способности и был привлечен к научной работе. Ему покровительствовал печально известный министр просвещения граф Уваров. Печерина эта дружба чрезвычайно тяготила. «Раболепная русская натура брала свое. Я стоял на краю зияющей пропасти», - писал он одному из друзей.
В начале тридцатых годов Печерина вместе с другими способными студентами отправили в Германию, совершенствоваться в науках. По возвращении в двадцать семь лет он занял профессорское кресло в университете. Лекции Печерина по античности пользовались у студентов колоссальным успехом, но это не радовало его.
Он пишет в дневнике: «Я родился в стране отчаяния. Вопрос один: быть или не быть? Как жить в такой стране, где все твои силы душевные будут навеки скованы – что я говорю скованы! – нет: безжалостно задушены – жить в такой стране не есть ли самоубийство?»
И далее: «Я погрузился в отчаяние, я замкнулся в одиночестве моей души, я избрал себе подругу столь же мрачную, столь же суровую, как я сам… Этою подругою была ненависть! Да, я поклялся в ненависти вечной, непримиримой ко всему меня окружающему! Я лелеял чувство, как любимую супругу. Я жил один с моей ненавистью, как живут с обожаемой женщиной. Ненависть – это был мой насущный хлеб, это был божественный нектар, коим я ежеминутно упивался. Когда я выходил из моего одиночества, чтобы явиться в этом ненавистном мне свете, я всегда показывал ему лицо спокойное и веселое, я даже удостаивал его улыбки… Ах! Я походил на того лакедемонского ребенка, который не изменялся в лице, когда когти зверя, скрытого под его одеянием, терзали его внутренности. Я стал в прямой разрез с вещественной жизнью, меня окружавшею; я начал вести жизнь аскетическую; я питался хлебом и оливками, а ночью у меня были видения»…   
В июне 1836 года, отпросившись в отпуск, Печерин уехал за границу – и не вернулся, став одним из первых российских диссидентов-невозвращенцев.
«Что значит отечество, - писал он перед отъездом, - в наш образованный век? Мы вырвались из цепей природы! Мы стоим выше ее! Физические путы нас более не связывают и не должны связывать. Глыбы земли – какое-то сочувствие крови и мяса – неужели это отечество? Нет! Мое отечество там, где живет моя мысль, моя вера!»
После четырех лет скитаний он принял католичество и вступил в очень строгий монашеский орден редемптористов (проповедников), занимавшейся проповедью Слова Божия, а также помощью бедным и больным.   
Печерин ненавидел николаевский режим, основанный на рабстве и насилии.
Сохранились такие его стихотворные строки:

Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать ее уничтоженья
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу разрушенья!

А вот что он писал о своем приходе к католичеству:
«Странные у людей понятия о так называемом обращении в католическую веру. Восприимчивость пылкой юности – проповедь – католический священник – все это вздор! Оно вовсе не так было. Никакой католический священник не сказал мне ни слова и не имел на меня ни малейшего влияния! Мое обращение началось очень рано: от первых лучей разума, на родной почве, на Руси, в глуши, в русской армии. Зрелище неправосудия и ужасной бессовестности во всех отраслях русского быта – вот первая проповедь, которая сильно на меня подействовала. Тоска по загранице охватила мою душу с самого детства. «На Запад! На Запад!» - кричал мне таинственный голос… Католическая вера явилась гораздо позже. Она была лишь необходимое заключение долгого логического процесса, или, лучше сказать, она была для меня последним убежищем после всеобщего крушения европейских надежд в 1848 году».
И еще, читаем в написанных гораздо позднее «Замогильных записках»:
«Я стараюсь теперь разметать запутанные нити разнообразных причин, побудивших меня принять католичество или, лучше сказать, искать убежище от бури под кровом католического монастыря. Одной из этих причин был непомерный страх России или, скорее, страх от Николая. Важнейшие поступки моей жизни были внушены инстинктом самосохранения. Я бежал из России, как бегут из зачумленного города. Тут нечего рассуждать – чума никого не щадит – особенно людей слабого сложения. А я предчувствовал, предвидел, я был уверен, что если бы я остался в России, то с моим слабым и мягким характером я бы непременно сделался подлейшим верноподданным чиновником или – попал бы в Сибирь ни за что ни про что. Я бежал, не оглядываясь, чтобы сохранить в себе человеческое достоинство…»
Об отношении Печерина к России можно судить даже по письмам, которыми он обменивался с Герценом. Печерин считал, что Россия призвана развить только «материальную мощь», «материальную науку», что ей дан в удел только «материальный мир».
«Мы, верующие в бессмертную душу и в будущий мир, какое нам дело до этой цивилизации настоящей минуты? Россия никогда не будет иметь меня своим подданным».
В 50-60 годах Печерин стал одним из самых знаменитых проповедников Ирландии, где он жил. Причем воздействие на слушателей его проповедей объяснялось не только и не столько красноречием Печерина, как святостью его обыденной жизни.
В 1861 году Печерин решил выйти из ордена, для чего отправился за разрешением к Папе. Ему предложили остаться в Ватикане, поскольку прекрасно знали и ценили его заслуги. Но Печерин отказался от блестящей духовной карьеры. Вскоре он стал капелланом при одной из главных больниц Дублина, где и проработал до смерти. Вел жизнь истинного праведника. Единственным его приятелем был черный пес, с которым он никогда не расставался. Каждый день, в шесть утра утра, Печерин выходил из своего крошечного домика на Доминик стрит, 47, служил в больнице обедню, обходил палаты, утешая страждущих и причащая умирающих. Затем возвращался домой ил шел гулять – на кладбище или в ботанический сад. В полдень – снова больница, обед, опять больница. В свободное время много читал – преимущественно книги духовного содержания.
В письме к Огареву Печерин просил, чтобы на его могиле были начертаны последние слова Папы Григория Седьмого, который, умирая в изгнании в Солерно, сказал: «Я любил правосудие и ненавидел беззаконие, и потому умираю в изгнании».