Невероятное интервью с Льюисом Кэрроллом

Невероятное интервью с Льюисом Кэрроллом
               Или
Путешествие в страну незаходящего солнца


Хотим мы этого или нет, но мы живем в мире сказок. Они владеют наши умами. Все наше существо пропитано ими, как влагой, несущей жизнь в засушливые пустыни. Они гранят наши души, чтобы мир преломлялся в нас радужной игрой. Без сказок мы бескрылы и невозможны. У большинства людей, не знавших, что такое сказки, скверный характер. Мы родом из сказок, которыми убаюкивала нас седая старина в образе седовласых бабушек. Отнимите у человека сказки, и он утратит вечную юность души.

Мы часто удивляемся, как ловко писатели из повседневной золы, обломков прошлого, загадок настоящего и шкатулок с двойным дном создают тонкую ткань художественного вымысла. У одних это батист, у других – бархат, а иные не чураются и мешковины, но с вкраплением звездной пыли и фосфоресцирующих образов. Одним из таких несомненных кудесников стал английский затворник и педант, знакомый нам под именем Льюиса Кэрролла.

История чудесного путешествия маленькой девочки Алисы до сих пор оставляет нас в недоумении. Между тем, Алиса существовала и существует. Она все еще не может забыть своего создателя. И то солнечное утро 4 июля 1862 года, когда профессор Доджсон, чуть прищурившись, глядел из под руки на зеленый простор, раскинувшийся по берегам реки Чарвелл. И случись же так, что из владений фермера в окрестностях Оксфорда  сбежал кролик по имени Джоннатан. Его приметил среди кустов коллега Доджсона - преподаватель математики Робин Дакворт. И обратил внимание на то, что слишком много в этом году ямок, выкопанных этими несчастными животными.  На этом бы все и закончилось, если бы не странная прихоть судьбы. Сестры Лидделл, которые в то утро составили компанию Доджсону и Дакворту на пикнике, а именно старшая из них – Алиса, вдруг сказала:  «Профессор – обращаясь к сухопарому, но не лишенному обаяния Доджсону, - вы ничего не хотите рассказать нам про кролика Джоннатана?» И ее взгляд был таким лукавым, что ему ничего не оставалось, как начать рассказывать историю. Тем более, что о карточных мастях, пузырьках с провокационными надписями и безумных шляпниках он знал все. По ходу дела в памяти всплыл кот преклонных лет, умасленный его владелицей до состояния абсолютного блаженства, который по странному стечению обстоятельств  проживал в родном графстве Доджсона - Чешире. «Но разве коты улыбаются?» - изумилась младшая  из сестер Лидделл - Эдит. «Еще как» - ответил Доджсон и сделал пометку в тонкой записной книжке с  золотым тиснением на обложке: «Оставить от кота одну улыбку»…

В гостях у сказки

О том, что было потом, мы все хорошо знаем, или думаем, что знаем. Будучи преданным и очень специальным автором-корреспондентом журнала «Пойнтер» я отправилась в особое место, - дорогу в которое, я, конечно же, не могу вам открыть, с одной единственной целью – взять интервью у господина Льюиса Кэрролла. Он милостиво позволил мне обращаться к нему именно так. Потому что о его сущности в облике мистера Доджсона по сути рассказывать нечего. Я так ему и сказала, подумав, он согласился.
Господин Доджсон-Кэрролл принял меня в своей любимой комнате, расположенной на восточной стороне небольшого поместья. Он сделал его именно таким, каким представляет себе большинство фамильных английских домов  обыватель  – древний камень стен, буйно разросшийся плющ, обвивающий хризолитовой зеленью окна и портики. Парадное крыльцо украшают тонкие стебли диких роз чистого алого цвета, лишь кое-где встречаются бледно-розовые, словно недозрелые, бутоны. В воздухе пахнет жасмином, кусты которого раскинулись по бокам от входа. А позади дома напевно несет свои воды река Чарвелл. «Та самая?» спросила я хозяина, «Та самая»,  - ответил он, бегло улыбнувшись.  Мы зашли в дом. Неожиданная прохлада, идеальная чистота и порядок,  прислуги при первом взгляде не обнаружилось, было такое чувство, что хозяин обитает здесь один. «Я знаю, чего вы ждете, - сказал он, - посмотрите сюда» – через сводчатое окно было видно, что на бережно подстриженном газоне за домом резвятся кролик и кот. Кролик абсолютно белый, но в черных «сапожках» и «перчатках». Кот – большой, серебристо-перламутровый,  невероятно улыбчивый. 

По стенам комнаты, куда проводил меня создатель «Алисы», развешаны фотографии за авторством хозяина, отпечатки времени, талантливо пойманные в объектив эмоции, лица удивительные своей стариной, особой мягкостью черт, темными бархатными глазами, глубоко таящимися переживаниями, которые не принято было выставлять напоказ. Это было одним из его любимых увлечений, которому он отдавался сполна в годы юности и позже. А вот и первое издание английской книги «Льюис Кэрролл — фотограф» - собрание лучших его фоторабот числом 64. «Вы знаете, ваши фотографии были представлены  на знаменитой фотовыставке 1956 года «Род человеческий»? Спросила я и тут же спохватилась – так нелепо это прозвучало. «Нет, не знал, теперь, благодаря вам, знаю…», - он улыбнулся, как человек не беспокоящийся ни о чем.  Теперь ему не надо было никуда торопиться и земное проявление благосклонности по отношению к его персоне уже не имело такого значения, как во времена его земного воплощения.
У окна – большой резной письменный стол с чернильницей – «Господин Кэрролл, мы уже все давно пишем на компьютерах, чернилами писать неудобно, наверное?». «О, нет, дорогая моя, наоборот удобно. Хотя я не пробовал писать на компьютере, но, думаю, необходимое для письма движение кисти стимулирует меня на большее, чем ритмичное постукивание пальцев по клавишам». «Вы что-то пишете?» - «Да, так – кажется,  писатель смутился, - я тут перечитал «Путешествие Пилигрима» Джона Баньяна, впервые я ознакомился с ним в возрасте 7 лет, отец считал, что книги – основа духовного развития, и решил сделать кое-какие пометки».  Стоит отметить, что вышеупомянутая книга сложна для взрослого восприятия, а уж, для 7-летнего ребенка и подавно, если, конечно, он не является юным гением, коим и был, по всей видимости, наш герой.
Кэрролл говорит неторопливо, пряча за степенностью слов свою природную стеснительность. Она появилась в результате фамильного изъяна, заикания, коим страдали и он сам и его братья-сестры. Есть мнение, что он стал заикаться после того, как его, прирожденного левшу, стали переучивать на правую руку. Но сейчас, переселившись за грань мира физического, он, наконец, избавился от мучительного недуга, лишь остались характерные запятые в дыхании.   

Он встает, подходит к книжному шкафу, бережно открывает тяжелую дверцу и с одной из верхних полок достает ветхие переплетенные страницы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются самиздатом. Это "Mischmasch", семейный журнал, в котором публиковались его первые стихи, короткие рассказы и смешные сценки.  Ветхая бумага, пахнущая стариной, идеальный английский язык, изящные картинки, иллюстрирующие содержание, выполнены также самим Кэрроллом. «Как давно это было, - он перелистывает страницы тонкой нервной рукой, при этом, старается взглядом не столкнуться со мной, пристально следящей за выражением его лица. Несомненно, этот самодельный журнал пробуждает в нем сильные ощущения.

«Почему вы так не любили свои первые литературные опыты?» - спросила я, и это было правдой. Даже по отношению к «Алисе…» Кэрролл испытывал недоверие и не считал ее достойным объектом для публикации. Писатель помолчал, взял в руки один из номеров журнала "The Train"1856 года, в котором была опубликована его поэма «Одиночество». Она стала первой вещью, подписанной псевдонимом «Льюис Кэрролл». «На самом деле это и не псевдоним, просто вариация моего собственного имени, Льюис ; англицизированная форма имени "Людовик", латинского "Лютвидж", а Кэрролл – такая же форма Кэролуса, латинского варианта имени "Чарльз". Все просто. Что касается моих творений, то скажу так, я слишком много прочитал хороших книг, чтобы понимать, насколько я слаб в письме и художественном вымысле». С талантливыми людьми всегда так. Они никогда не доверяют своему дару.

«А как же Алиса?....»

…спрашиваю я, -  неужели мы ошибались, думая, что одна из дочерей Генри Лидделла, филолога, декана оксфордского колледжа Christ Church и соавтора знаменитого греческого словаря «Лидделл-Скотт» сподвигла вас на самое славное дело вашей жизни – роман-мистификацию про девочку Алису, причудливость которого до сих пор волнует нас…». «Все дело в восприятии, -  Льюис Кэрролл сел в глубокое кожаное кресло, и перекинул ногу на ногу, - это подобно графическим иллюзиям, когда перемена угла зрения начисто изменяет картинку в целом.  Алиса всегда была мне очень дорога, и когда она была ребенком и во взрослом состоянии. У нас было много общего…». Я не смогла удержаться от главного вопроса журналиста: «Правда, что вы просили ее руки?».  Лицо Кэрролла стало чуть более жестким, помедлив, он сказал: «Как в таких случаях говорят публичные люди? No comment? Amem». Только сейчас я замечаю, какое ассиметричное у него лицо -  с одной стороны – он мягкий и душевный человек, с другой – одинокий аскет, привыкший довольствоваться малым и отказывающий себе даже в ободряющем человеческом общении. В пору реального своего жития он и вовсе удивлял окружающих - один глаз был выше другого, уголки рта подвернуты — один вниз, другой вверх - лицом он напоминал героев собственных шаржей. К тому же, переученный в детстве на правую руку, став взрослым, он управлялся обеими руками, проще говоря, стал амбидекстером.  Все это привлекало к нему людей необычных и отталкивало скучных. Теперь же явный диссонанс черт смягчился, но двойственность натуры все-таки давала о себе знать.

 «Вы так и не женились?». Он помолчал, посмотрел на играющих за окном кота и кролика… «Иногда в нас живет нечто такое, что не терпит вмешательства посторонних голосов и мнений. У меня была моя Алиса, это совсем иное, нежели семья. Мы редко остаемся преданы  самим себе. А мне повезло, я всегда верен тем чудесным друзьям, что гостят у меня. Мы многое можем себе позволить, но почти никогда ничего из того, что нам действительно нужно. Некоторое время тому назад, хотя время для этого места – понятие условное, я познакомился с вашим писателем, правда большую часть жизни он провел в Америке и Швейцарии. С Владимиром Набоковым. Мы с ним в чем-то похожи, в плане чувств. У него тоже есть любовь всей жизни – Лолита. Она приезжала к нам. Юная, 12-летняя, солнечная девочка…». «Но господин Кэрролл, Лолита давно выросла, более того, она умерла в романе самого же Набокова». «Это для вас она умерла, а для него она будет жива всегда, как и для меня – Алиса. Мы все здесь. Это место этим и прекрасно – все живы и счастливы».

На круглом столике красного дерева стояли несколько пузырьков  с бирками вроде: «От хандры», «Для вечной жизни», «От сердечной смуты» – «Не волнуйтесь, это всего лишь травы». А вот и железная дорога, та самая, которую одиннадцатилетний Чарльз сконструировал самолично на удивление всем родным и их знакомым. «Мне было так приятно видеть, как они восхищаются, в то же время, мне нечего было ответить им, когда они спрашивали: как тебе это удалось. Они считали меня гением, на самом деле я просто очень хотел железную дорогу, а клянчить у родителей было не принято».  Он улыбается: «Хотите, я запущу для вас поезд?». « О, нет, лучше  я поглажу вашего кота», - ответила я и протянула руку к пушистому, голубого цвета, добродею, вольготно раскинувшемуся на банкетке, но стоило мне прикоснуться к нему кончиками пальцев, как он рассыпался на миллион искрящихся пылинок. Это был один из любимых фокусов хозяина, которыми он отныне развлекал своих гостей. «Тех, кто здесь давно, подобными вещами не удивишь, но вы из иного мира, там такие вещи кажутся чудесами….», - сказал Кэрролл с улыбкой. «Признайтесь, вы и в детстве любили развлекать публику занятными фокусами?». «Да, я любил это дело, но больше меня занимали всякие иллюзии, я вычитывал их в журналах, которые приносили гости. Ничего особенного, но как приятно видеть удивление на лицах людей, введенных в заблуждение».

«А у нас в Петербурге осень», - грустно сказала я. «Стало быть, вы зависите от сиюминутного. Времена года, солнце или снег, сладкие конфеты, горчащий кофе, люди, не знающие как жить и сбивающие вас с пути истинного…» - в этот миг мне показалось, что на меня смотрят сразу два человека - Чарльз Лютвидж До;джсон, сын приходского священника, а впоследствии гениальный математик, философ, логик, большой педант, живущий одинокой жизнью затворника, и искрометный шутник, ироничный писатель, душа творческих компаний, блестящий стилист и оригинал - Льюис Кэрролл. Оба они смотрели на меня проникновенно и ласково. И как-то сразу полегчало. «Ну, и Бог с ней, с осенью, подумала я, зато я в гостях у такого человека». 

Вдруг большое высокое зеркало, стоявшее по правую руку от нас, чуть задрожало, по стеклу пошла рябь, и из глубины все отчетливее стала проступать женская фигура. «О, - профессор вскочил, - моя Алиса…». Он подбежал к зеркалукак раз вовремя, уже совсем отчетливый силуэт молодой женщины стал явным и, опершись на руку своего друга, в комнату вступила темноволосая статная красавица. «Госпожа Алиса Плезенс Лидделл» - трескучим голосом произнес кто-то позади нас, я обернулась – Безумный Шляпник переломился в вычурном поклоне. Ничего не оставалось, как улыбнуться. «Впервые я увидел ее 25 апреля  1856 года, она со всей семьей только что переехала в Оксфорд , потому что ее отца, Генри Лидделла, назначили на пост декана колледжа Christ Church, где я работал. Я фотографировал Собор, а она смотрела на меня так, будто увидела что-то невероятное. На ней было бледно-голубое платье и белая лента в волосах. Ей было 4 года. Но я уже тогда увидел в ней мою Алису, девочку отважную, любопытную и невероятно сильную».

В руках взрослой Алисы Лидделл была все та же заветная рукописная книга, озаглавленная «Приключения Алисы под землей», иллюстрированная рисунками Кэрролла и подаренная ей спустя месяц после знаменитого пикника на берегу реки Чарвелл. «Вы не обиделись, что Алиса продала вашу рукопись в 1928 году по причине большой нужды?» - этот вопрос, озвученный в присутствии самой героини, наверное, был не очень тактичным, но оба они дали понять, что это дело прошлое.  «Моя девочка нуждалась в деньгах, я ее прекрасно понимаю, я и сам никогда не был богатым». И правда. Он никогда не умел зарабатывать деньги. Даже за свои литературные труды он получал очень среднее вознаграждение по меркам того времени.

Алиса Алисе рознь….

«Правда ведь, что была и вторая Алиса? Только фамилия у нее была Рейке?». «Да, я встретился с ней в 1868 году, когда поехал в Лондон, к моему дяде, погостить, там было много детей, но она выделялась среди них.  Я загадал ей загадку: дал апельсин, подвел к высокому зеркалу в гостиной и спросил: «В какой руке у тебя апельсин?». «В правой», - ответила она. «А девочка в зеркале, так похожая на тебя, в какой руке у нее апельсин?». «В левой». «Как ты это понимаешь?». «Если бы я стояла по ту сторону зеркала, он был бы у меня в правой руке», - ответила  Алиса и этим покорила мое сердце. «А как же первая Алиса…» - это был уже мой вопрос.  «Ее следы есть и во второй книге,  которую я  озаглавил  «Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса». Ее фундаментом стали истории, которые я рассказывал Алисе Лидделл, обучая ее игре в шахматы…».

Две книги. Две Алисы. Два человека - Чарльз Лютвидж До;джсон и Льюис Кэрролл. И одна сказка жизни. Одна история, превращенная временем и нашей фантазией в легенду. Сказка, у которой никогда не будет продолжения. Но, благодаря ей, и не только ей одной, мы выросли хорошими людьми, искренними, честными, добрыми. Эти строки греют нас до сих пор.
Я поняла, что пришла пора прощаться -  приветливый хозяин с его любимицей стояли на пороге дома, в краю, где никогда не заходит солнце. Где никто никого не осуждает и все понимают друг друга без слов.

Я вернулась в свой Петербург, в осень 2013 года, чтобы написать эту статью, как и раньше, на компьютере. Статью о сказке, написанной чернилами, терпением и любовью 150 лет тому назад.