Дина

 Родители легче переживут эти болезненные стадии, если будут знать, что сотни тысяч других хороших родителей испытывали те же чувства. (Бенджамин Спок. Ребёнок и уход за ним)

1999 год. Иван

«Ты посмотри на них, как они смешно это делают!»- доктор смотрела из-под очков на Динку, которая корчась от боли, пыталась залезть задом на высокий родильный стол. «Вот сука, – Динка зло ругнулась в мыслях на докторшу, - капельницу поставила на кой-то хрен. Да еще и стебётся».
Динка рожала в третий раз и думала, что знала в этом толк. Двоих первых «выплюнула» и не поняла. Было даже чуть обидно: где те муки, про которые рассказывали бабы на работе? Уборщица тётя Тася все поминала своих подруг по палате, которые в ее молодость непременно орали в родах, что больше «ни в жисть не дадут». А Людка с рыбного отдела любила хвастаться, как во время схваток  просунула башку меж железных прутьев кровати, чем задала молоденькой акушерке задачу неразрешимую и неописанную в учебниках: что вперед вытаскивать - голову придурочной роженицы или ее дите, готовое выскочить в любую минуту. Решение вынес подоспевший на крик обеих женщин доктор Васенька. Ласково глянул на Людкину промежность и неторопливо изрек:  «Освобождение ребёнка в данной ситуации считаю первостепенным». И пока он выговаривал последнее длинное умное слово, дите выскользнуло на постель в добрые руки доктора.  Коварная кровать, будто перестав мстить за удерживаемого в плену дитя,  наконец сама решила освободить  мученицу: Людка в один момент стала свободна дважды - к великой радости всего медперсонала, так много видевшего чудесных появлений детских голов, но чтоб головы растрепанной бабы из железных тисков – впервые.
Динка, схватившись рукой, свободной от капельницы, за руку  акушерки Светланы Петровны, смотрела в её спокойные глаза, ожидая сигнала тужиться.  Очкастая докторша уже  «ушла смотреть тазовое предлежание», решив, что здесь справятся сами – обеим не впервой.
«Хорошо, что свалила», - облегченно подумала Динка в промежутке между схватками. Она всё не могла простить дежурному гинекологу поставленную капельницу: ни тебе рукой подвигать, не побегать по палате во время схваток, держась за спину, что здорово спасало ее в предыдущих родах.
 –Тужься низом, а не лицом, - немолодая Светлана Петровна сжала в ответ на пожатие Дины ее руку. Этим взаимно крепким рукопожатием и было ознаменовано появление на свет Ивана – розовощекого крепкого блондинчика – копии папочки.
«А моего совсем ничего нет» - мелькнуло у Дины, но не вопрос идентичности сына с родителями занимал ее в первую очередь.
Руки-ноги целы?- спросила Дина, пытливо глядя на  лицо акушерки и уже понимая, что в этот раз обошлось.
 –Ага! И пальчики все пересчитали!- засмеялась акушерка.
-Я почему спросила, - торопливо начала объяснять Дина, чувствуя, как счастье солнечной волной радости охватывает ее всю, - я не стала говорить Вам, но у меня до этого не все было гладко с детьми…
Дина сыпала слова, как горох, вываливая на обалдевшую акушерку кучу фактов из своего горького опыта.
-Да ты что? Правда? А внутри у тебя все чистенько.  Да и с ребеночком нормально всё – девять баллов я ему поставила.
-Да, у меня и первая девочка родилась как раз на девять баллов! Получается, это ничего не значит…
-Ну, девка, досталось тебе! Давай укольчик сокращающий сделаем и полежишь тут еще. Потом в палату пойдем.
 Светлана Петровна чуть задумалась: «А давай я тебя с малышом поселю? Ты женщина крепкая – выдюжишь».
Выдюжить, ухаживая за собственным отпрыском в первые часы после родов, по мнению Светланы Петровны, было дано не каждой. Она,  проработав тридцать лет в родильном отделении, никак не могла поверить в успех нововведения и не доверяла мамкам, считая, что младенцев надежнее держать отдельно. Но говорливой Динке, так достойно державшейся в родах, хотелось вручить долгожданное здоровое потомство сразу.
-Как вместе? А разве можно?- заволновалась Дина, не веря в возможность больше не расставаться с новорожденным сыном.
-Да, пока непонятно, можно или нельзя, - хихикнула акушерка, - эксперимент у нас ставят – на заграничный манер теперь мамки с дитями будут лежать. Только две палаты такие.  Так я тебя запихну. Скажу, что родня.
-Конечно! Хочу! Хочу! Вот спасибо Вам! Боюсь отпускать его, что случись и концов не найдешь. Первая-то будто здоровая родилась, да что уж там… Я никого не обвиняю, да это и в другом роддоме было…

Так Дина оказалась в светлой уютной палате на двоих рожениц с младенцами. Соседкой оказалась худенькая женщина интеллигентного вида по имени Елена. Когда сердобольная Светлана Петровна привела в палату Дину, Елена разговаривала с мужем через окно. Первый этаж позволял делать это без лишних проблем, да и стекла, еще не запечатанные на зиму, хорошо пропускали звук. Елена держала на руках свою ляльку – муж еще одну:  глазастую смышлёную девочку на вид лет четырех. Муж улыбался, девочка тоже, Елена в ответ. По спокойному разговору было понятно, что свидание уже не первое после родов.
Заметив медленно заходящую в палату Дину в глубоко распахнутой рубахе, мужчина быстро перевел взгляд на лицо жены и, улыбнувшись еще шире, закивал головой:
 -Ну, давай, Лен, пойдем мы. Аленка уже замерзла.
 Елена помахала ему в ответ  тонкими пальчиками:
 Пока-пока! Лёля, слушайся папу! -  и повернулась навстречу прибывшей соседке. Дина взглянула в улыбающиеся серые глаза Елены и сразу прониклась к ней симпатией.
-У Вас значит второй ребёночек? – Дина кивнула на сверток в руках Елены. Личико младенца показалось ей слишком маленьким даже для новорожденного.
-Да! И снова дочка!
-А у меня мальчик. Вот только в девять утра родился.
-Ну, значит, нам жених будет – улыбнулась Елена.
Они быстро познакомились и перешли на «ты». Елена оказалась на два года старше Дины и рожала она, как и Дина, в третий раз. В «блатной» палате оказалась почти случайно – в обычных не оказалось мест. Хотели положить в палату интенсивной терапии – случай был подходящий – роды случились в тридцать недель, но интенсивка оказалась нужнее прокесаренной сорокалетке.
-Как в тридцать недель? – удивилась Дина. – И все хорошо?
-Конечно! У меня организм такой. Первого мальчика родила в двадцать шесть недель – не выжил. Пришла на прием к гинекологу – спину тянуло – а он как заорет: «Открытие шесть пальцев, срочно в гинекологию!». Несколько часов прожил, но не удалось… Алёнку вот, – Елена кивнула головой на окно, - в двадцать восемь…. Полежали, конечно, в отделении для недоношенных, но все хорошо – выходили. Так что тридцать недель для нас – ого-го! Ну, какие мы недоношенные? Правда, Лерочка?- Елена погладила маленьким пальчиком лобик дочки.

 1994. Валерия

Дину кольнуло имя: Лерочка, Лера, Валерия…
Имя своей первой дочери Динка придумала, как только узнала, что беременна.  Смотрела на полки с одинаковым детским питанием и видела в розовощеком малыше свою Валерию – девочку с большими голубыми, как у мужа, глазами. Имя для того времени было редким, что так нравилось Динке. Она была уверена в своей исключительности, посматривала свысока на девчонок на работе в полной уверенности, что она в одном коллективе с ними по досадной случайности. И все в своей жизни старалась делать отлично. Не всегда на пять, но чтоб непременно отличалось. Отлично вышла замуж не по залёту, как многие ровесницы в начале девяностых, а по расчету. Отлично забеременела через год. И ни как попало, а запланировано допустила до себя мужа пару раз на курорте днем между походами на море. Динка старалась не думать, что было довольно странным нежелание молодожёнов заниматься любовью ради удовольствия. Но ее устраивало и это отличие.
Легко проходив беременность, также легко ранним июньским утром родила в срок небольшую девочку.
-А, ерунда! Я бы так еще родила – возбужденно делилась Динка с мужем через окно больничной палаты. И это тоже было отлично: все жалуются, как намучались, а ей хоть бы что!
К обеду ей стало казаться странным, что ребёнка не приносят кормить. Она старательно давила маленькие груди, чтоб разработать для предстоящего кормления. Начитавшись популярного в то время Спока, знала, что, чем больше сцедишь, тем больше прибудет молока. Ей было еще неведомо, что кормить грудью свое дитя ей не придется еще очень долго.
Даже тем, кто разродился позже, детей на кормления уже приносили. Дина холодела предчувствием беды, спрашивать боялась, прислушивалась к кричащим младенцам - ей казалось, что ее девочка разрывается плачем от голода.
 Детская медсестра пришла вечером и тихо сказала: «Не знаю, что с твоей дочкой, не могу накормить - не берет соску. Попробуем грудь – так физиологичнее. Вдруг инстинкты появятся…». Дине принесли маленький сверток с темным личиком. Дина виновато улыбалась детской медсестре, доверяя ей заняться ее грудью и ребенком.
 Но ничего не вышло. Ничего. Девочка потемнела еще больше, губы, о которые старательно терли сосок, посинели, и детская спешно унесла ребёнка. Дина легла на кровать и с этого момента перестала разговаривать с соседками по палате. Стало не о чем. Уже не хотелось дружно сцеживать молоко, рассказывать о своей беременности и родах, хвастаться удачным браком.
Дина лежала, глядя в белый высокий потолок просторной палаты и вспоминала сон, приснившийся ей во время беременности. Сон был страшный. Дина видела себя кормящую. Грудь сильно болела – вероятно, Дина придавила ее во сне. Но не это было самое страшное. Кошмаром был ребенок. Это был хвостатый маленький монстр, впившийся в сосок Дины. Он извивался в ее руках и бил хвостом по телу кормящей. Дина проснулась, испытывая омерзение. Ей хотелось скинуть с себя кучу маленьких монстров, прикосновение которых она как бы ощущала. Сейчас Дина думала, что сон в руку и это не удивило ее. Она часто видела вещие сны и воспринимала это как что-то само собой разумеющееся. Иногда сны сбывались на следующий день, иногда через несколько месяцев или лет. Лет в семь Дина ходила во сне по сгоревшему дому отца и через пару лет в его доме случился пожар. Позже Дина, увидев приступ судорог у дочери, поймет, насколько сон был буквален.

К ночи стало известно, что ребёнок в тяжёлом состоянии. К утру, что в крайне тяжелом – нетранспортабельном. Не смотря на это, доктора решились отвезти новорождённую в область на поезде. Дину и ребёнка сопровождала та же детская медсестра, что первой сообщила Дине о нездоровье дочери.  А вернее это Дина поехала вместе с медсестрой и ребёнком. Она была там как будто и не нужна - прикасаться к ребенку с трубочкой в носу боялась. Медсестра кормила через зонд тихую голубую девочку, однажды  сделала какой-то укол. Девочка ни разу не заплакала, лицо ее было спокойно, лишь иногда  пробегала по нему слабая судорога.
Дина смотрела на дочь и предчувствие ужасного крепло в ней с каждой минутой. Ей стало казаться, что она всегда знала о будущем рождении у неё больного ребёнка. Вспоминала, что не зря всегда чуралась чужих детей, совсем не умея с ними управляться. Дине вспомнилось, как брезгливо перелистывала она газетные страницы со статьями о жизни больных людей в уверенности, что эта, другая, жизнь не коснется её никогда. В то, что в советском обществе могут быть инвалиды, как-то не верилось. Если и есть, то это такое же недоразумение, как Витька-децепешник, ковыляющий по улицам поселка, смешно выворачивая ноги. Динка старалась опустить глаза и быстренько проскочить мимо, пока приветливый Витька не начнет здороваться, растягивая слова и вытирая слюни.
 Она понимала, что все смутные предчувствия сбылись, и  жизнь ее сорвалась с накатанных рельс, став на этот раз по настоящему отличной от жизни многих. От жизни ее одноклассниц, гуляющих с разноцветными колясками по улицам и паркам поселка, от жизни рожениц, оставшихся в палате кормить своих здоровых детишек, даже от жизни её матери, имеющей двух здоровых неглупых дочек.
-Честно сказать, думала, не довезём, – призналась детская прощаясь.
И с этими словами до Дины окончательно дошёл ужас происходящего: все месяцы счастливой семейной жизни псу под хвост. Возвращение домой без ребёнка пугало её. Скорое возвращение на нелюбимую работу  казалось совсем невозможным.  Все случилось отлично от того, что бывает у всех, но совсем не на пятёрку с плюсом, как бы хотелось.
Со временем Дина дивилась своему тогдашнему эгоизму: она не могла вспомнить беспокойства о состоянии своей крохи. Дина выслушивала врачей спокойно, чётко выполняла все их указания, носила ребёнка на различные обследования, каждые три часа сцеживалась  и  окончательный вердикт «ваш ребёнок проживет год-полтора» приняла без слёз, чем очень удивила пожилого педиатра, уже привыкшего к истерикам мамочек.

Год-полтора оказались годом и неделей. Дочка освободила Дину от заточения в четырех стенах, едва переступив свой годовалый рубеж.
Сказать, что Дина стала за этот год другим человеком, было бы неправдой, она жила так, как ей диктовала её жизнь и на возгласы подруг: «Как ты это переживаешь!» отвечала просто: «Другого выхода нет». Выход был. И даже настойчиво предлагался докторами: сдать тяжёлого ребёнка в больницу. Но Дине показалось это оскорбительным: её ребёнок должен был умереть в чистых пелёнках. После второго вызова скорой,  выслушав недовольное ворчание педиатра, научилась сама делать уколы. Кормить через зонд научили еще в больнице. Девочка так и не приобрела инстинктов, которые каждый здоровый младенец имеет с первых минут жизни. Она не могла сосать соску и удерживать предметы в пухлой ладошке.  Дина брала дочку из кроватки, ложилась с ней на кровать, прижимала к себе маленькое мягкое тельце, пытаясь поймать блуждающий взгляд светлых больших глаз, и хотела лишь одного: чтобы дочка жила.
 Она знала, что дочь её не развивается и никогда не посмотрит осмысленно в глаза матери, но это уже не имело никакого значения – главное, чтобы она была жива. И временами появлялась надежда, что так и будет, так как состояние ребёнка было цикличным: после небольшого улучшения, когда Валерию можно было накормить из ложки, следовал период судорог.  Тогда Дина снова понимала, что надеется зря. И снова зонд, уколы и отчаянье. Она затерла до мозолей груди, сцеживая молоко, пока оно не стало совсем пустым голубоватым – похожим на воду. Вовремя давались все прикормы – перетирались и перекручивались, чтобы удобней войти через тонкую трубку, вставленную через носик ребёнка в желудок. Согласно указаниям приходящей раз в месяц патронажной медсестры Дина измеряла и взвешивала дочку – показатели были в норме, благодаря чему спящая Валерия была похожа на здорового малыша. Посещать поликлинику с дочкой возможности не было – наступление приступов было непредсказуемым. Был ежемесячный патронаж, осмотр ребенка неизменно сопровождался раздражающими Дину повторяющимися вопросами.
-Грудь берет?  - спрашивала старенькая медичка, не глядя на Дину.
-Нет, кормлю через зонд – будто Вы не знаете! – с вызовом отвечала Дина.
-Сколько съедает?
-Сколько волью – столько и съест.
-Следит за игрушкой?
Дина в ответ смотрела медсестре между глаз ненавидящим взглядом.
-Ты извини меня, я обязана спросить – предупреждала медсестра следующий  особенно нелепый в данной ситуации вопрос.
-Спрашивайте.
-Ей уже шесть - пытается сесть?
Дина качала головой, желая лишь одного, чтоб медсестра скорей записала положенную страничку в своем блокноте и убралась скорее из их дома, не прикасаясь к ее ребенку и их общему горю.
 На прогулки с дочкой Дина не ходила, а когда выбегала в магазин, смотрела на детей с щемящей завистью: никогда мой ребёнок не будет ходить и смеяться. Даже здоровые котята вызывали у нее раздражение: почему кошки смогли произвести здоровое потомство, а я – нет?
 Дина знала ответ сама, но прятала его даже от себя и вновь мысленно обращалась к Богу:
 -За что?
 Отлично…- шептали в ответ небеса,  - Ты хотела, чтоб у тебя все было отлично…. отлично от многих….

Во время очередного ухудшения все закончилось. Были они наедине: мать и дочь. Валерия корчилась в судорогах, уколы не помогали, превышающие все нормы  дозы противосудорожных давно не работали.
 Обычно во время обострений Дина зажигала свечу у образа Богоматери и вставала на колени молиться, чтобы Господь избавил дочь от мучений и продлил ее дни. Молитва эта по сути своей не была логичной: «избавил от мучений» в состоянии Валерии не значило «продление жизни»,  но молиться о смерти дочери у Дины не поворачивался язык и чаще она просто шептала: «Господи, только бы жила…». В ту ночь ставить свечу не хотелось. Внутри была такая усталость от тяжести состояния ребёнка, что казалось - предел. Опустились руки, не сумев потянуться к свече, губы не разжались для молитвы. И Валерия ушла. Будто бы решив, что крест, который несет ее мать, стал для нее совершенно не подъемным.
Муж дал волю слезам у гроба своей первой дочки. Внешне она была его копией, как и задумала когда-то Дина. Он любил ее, как может любить родитель своё дитя и смерть ребёнка переживал едва ли не тяжелее своей, казалось окаменевшей, жены.
 Дине казалось, что муж, мать, родные острее переживают на похоронах, потому что находились чуть поодаль от ее беды весь этот год: муж работал, мать заходила редко - пугалась приступов внучки и после визитов отлеживалась с давлением. Остальные же вообще не вникали в тяжесть болезни ребёнка и вздыхали у гроба: «Какая хорошенькая! Лежит, как кукла!» Дина смотрела на спокойное, украшенное цветами, лицо дочери и тихо радовалась, что его никогда не исказят больше судороги. Она представляла Валерию ангелом, порхающим вокруг оставленного тела, ей хотелось верить, что дочь испытывает заслуженную  благодать. Ближайшее будущее Дина уже давно придумала и смерть ребёнка никак не меняла эти планы.

1997. Юлия

Дина заговаривала о рождении второго ребёнка еще при жизни первой дочери. Муж не принимал эти разговоры с восторгом, но и не отказывался от идеи попытаться еще. Помогать жене ухаживать за больной дочерью было для него не обременительно. Дина же все равно безвылазно находилась дома.  Так почему бы не родить еще?
Доктора ничего против этого не имели, расценивая рождение больного ребёнка у здоровой пары, как роковую случайность. «Бомба дважды в одну воронку не попадает» - убеждала Дина мужа. «Надо пытаться жить, как все» – думала она про себя. Отлично от многих ей уже не хотелось…

-И вот мы снова решили родить, – делилась Дина с Еленой.
-Смелая ты! - отвечала соседка по палате. Ей понравилась эта невысокая смуглая девушка своей простотой в общении, и удивляло то, как легко она рассказывает о пережитом.
Елена закончила медицинский и хорошо понимала, что стоит за простыми словами Дины о болезни первой дочери. На практике в детской неврологии она видела детей с подобными диагнозами и их стойких мамочек, живущих жизнью отличной от многих. Это был другой мир со своими правилами – мир неизлечимо больных детей. Другая жизнь, понятная лишь посвященным. Извне она была похожа на кошмар и подвиг в одном флаконе, а внутри это была просто жизнь:  с маленькими радостями и победами, огорчениями и безоговорочными поражениями, которые наступали рано или поздно. Несмотря на тяжелые девяностые родители больных деток еще не были заняты повальным сбором средств на лечение, а просто делали свою работу совместно с докторами по продлению жизни своих детей. Именно после работы в  неврологии Елена поняла, что не найдет в себе сил  провести всю жизнь около тяжело больных детей, вышла замуж за военного и, родив подряд двоих дочек, о работе врача больше не думала.

-Самое главное для меня было родить здорового ребёнка, - продолжала Дина Лен, ты понимаешь, я всю беременность провела на сохранении. Нас обследовали гинекологи, андрологи, генетики – и все твердили, что всё будет хорошо! Бомба же в одну воронку не попадает!

….Ванечка заворочался, и Дина поднялась с постели, чтобы взять сына на руки. Прижала к теплой груди, Иван скуксился, завертел головой, ища источник питания. Дина, взяв сосок между указательным и средним пальцем, чуть сдавила, пока не показались белые капли и приблизила его ко рту младенца. Тот ухватился, присосался и начал есть, захлёбываясь молоком. Дина застонала от боли внизу живота: «Ох, когда же это кончится? Как же больно! Ну, ты, кузя, всю мамку измучил!». Это были обычные слова всех рожениц при первых кормлениях, которые так неприятны и болезненны. Но сколько стояло за этими словами для Дины, ставшей матерью в третий раз, но никогда не кормившей своего ребёнка естественным образом! Это счастье, в котором она пребывала с момента рождения первого здорового ребёнка, не отпускало её ни на миг еще много лет.  И можно было говорить с посторонним человеком о пережитых ранее горестях так  легко, как будто рассказывая историю своего успеха со сцены.

-Дин, ну если ты к рождению первого ребёнка так готовилась, то уж после такого….. Вот банальные вещи скажу тебе, но, кому не нужны дети – плодятся и размножаются – и никаких проблем! 
-Я думала над этим.… Много думала. За что меня Господь наказал? Вроде молода еще – никому зла не делала. За грехи предков? Ан нет, – Дина заговорила взволнованно и Елена почувствовала в ее голосе незнакомые нотки, Дина будто в один миг стала выше и тоньше её, Елены. Карие глаза горели, на щеках появился румянец. 
 -Я думаю, меня за моё и наказал. Кем я себя возомнила? Решала, кому жениться, кому родиться? Насмеши Бога – расскажи ему о своих планах. Первую на курорте…. Чтоб сразу загорелой родилась? – горько усмехнулась Дина, - да нет, чтоб круто было, не как у всех этих, - Дина кивнула куда-то на дверь, -  привезли дитя с Сочей! А замуж зачем выходила? Ведь я его ни минутки не любила…. Но подходящий попался. Вот я думаю - главный грех. Дети должны от любви родиться, а не по расчету. Господь Бог решает, а не людишки. Соединяет Бог чувствами, даёт полноценное потомство. Есть такое выражение: Господь благословляет брак детьми. Вот! Не получили мы такого благословения, Лен. 
-Может быть… Но ты так себя-то не кори! Если так самокопанием заниматься, можно, знаешь, куда залезть…
-Знаю! Но в моем случае – для тупых повторяют дважды! Вот такая вот хрень! - Дина, ввернув грубое выражение, стала снова той «своей девчонкой с соседнего двора», какой увидела ее Елена впервые. Дина могла и матерное словцо ввернуть в разговор, но выросшей в учительской семье Елене это не резало слух: в устах  Дины эти словечки появлялись так естественно, будто изюм в сдобной булочке.
Елена подумала, что теория Дины никак не подтверждается её собственной жизнью. Да, пусть не было тяжёлого года с умирающим ребёнком. Но были страшные часы ожидания после первых родов: выживет – не выживет, когда «скоропостижно родился» первый сынок. Елена часто в уме употребляла это выражение, отдающее черным юмором, и никогда не говорила так на людях. Но верней и не скажешь -  жизнь её первого сына завершилась через несколько часов после его рождения. А как они с мужем ждали его! Елена вспомнила, как муж восторгался её животиком, не уставая целовать его. Ждали сына – наследника, продолжателя военной династии. «Пожалуй, в одном она права: расскажи Богу о своих планах, если хочешь рассмешить, - думала Елена, - Но насчет её вины в рождении больного ребёнка – бред! Человек разумный обязан планировать свою жизнь. Целые институты планирования семьи работают над этим! Есть же ЭКО наконец!»
-Врачей я замучила, - перебила её мысли Дина, - наши в поселке сразу от меня отделались – отправили в область – не брали на себя ответственность. Так что вторую  беременность я дома почти не жила. Месяца полтора в больничке – месяц дома.
С тех пор Дина перестала любить поезда…. С каждым месяцем было все тяжелее подниматься по высоким ступенькам в  холодный грязный вагон, спать на жестких полках, никак не находя удобного положения для увеличивающегося животика. Поезд приходил ранним утром. Будили за час до приезда. Сумка со всеми причиндалами тянула руки, низ живота ныл от постоянного тонуса матки. В областной роддом надо было приходить - только что кровать свою не брать. Дина тащила кружки-миски, комплект постельного, капельницу и шприцы.  Без этого в больницу не брали. Долгое поступление, анализы, обследования, процедуры. И каждый раз новые знакомства.
Беременные девочки – в основном городские, чуть младше, чуть старше Дины.  Три недели вместе были похожи на смену в пионерском лагере. Подъем и вместо общей линейки – очередь на взвешивание и измерение давления.  Дружно наводили порядок на своих тумбочках перед обходами, чтобы палату похвалили. Держали кулаки друг за друга во время походов на УЗИ:
-Да, все равно кто! Лишь бы здоровенький!

В одно из таких обследований Дине сказали, что внутри матки есть тяж. Дина заволновалась и рассказала врачу УЗИ  про умершую дочку. 
-Ну, это совершенно разные вещи, девушка! Ребёночек твой развивается хорошо, а тяж…. Забудь! Обычно это никак не влияет на ребенка.
-Обычно не влияет, но все же может? – Дина понимала, что какая-то перетяжка в матке никак не может привести к такому тяжелому заболеванию, как лейкоэнцефалит первой дочки, но осадок от посещения УЗИ-кабинета остался.
Он серой мутью осел где-то под ложечкой и не давал расти надежде на лучшее.  С момента обследования сомнение в успешном завершении беременности уже не оставляло Дину. Ей стала часто сниться умершая дочь. Во сне Дина всегда видела ее больной. В глубине души Дина думала о том, что дочь никогда не снится ей здоровой, потому что не может простить матери недостаточное количество слёз о ней. Дина считала свое поведение не нормальным для женщины, потерявшей ребёнка, но пыталась  оправдаться перед собой тем, что никогда не видела свою дочь здоровой. Ее стыдили собственные мысли о том, что её потеря была как бы наполовину – ведь Валерия никогда не была в сознании. Дина гнала от себя эти мысли, не желая верить, что невыплаканные о первой дочери слёзы могут вот-вот пролиться снова.

-Что-то с ногой… Вы видите, нога другого размера. – Доктор УЗИ позвала к экрану монитора медсестру.
Дину прошиб холодный пот:
-Что-то с моим ребёнком?
-Все нормально с ребёнком, лежи спокойно.
В голове у Дины помутилось, все мысли смешались в одну:
 Вот оно… случилось…
-Вставай. Ничего тебе сказать не могу. Вот заключение, иди к своему лечащему врачу.
Дина на ватных ногах шла по коридору больницы, неся листок-приговор своему доктору.
-Да, что эти узисты вечно навыдумывают! Даже не думай переживать! Сколько у тебя?  Тридцать шесть недель? Ну, значит так. Всё сдерживающее роды я тебе отменяю – будем рожать!- четко выговаривала немолодая докторша, стараясь взбодрить свою подопечную.
Но Дина не слушала ее, в висках стучало, начало тошнить, хотелось только одного – лечь и никого не видеть. Все то, что начало рушиться в момент первого УЗИ, когда обнаружился тяж, рухнуло окончательно во время УЗИ последнего.
«Случилось то, чего я боялась больше всего в жизни…. я всегда знала… мне не дано, – думала Дина, и внутри её все заполнялось тягучей чернотой, - Зачем я? Зачем мне нужен был еще ребёнок? Теперь все кончено для меня».
Никто не приходил, не звали на уколы и не приносили таблетки. О еде Дина думать не могла. Вечером, встав в туалет, увидела под собой кровь. Позвала медсестру, и Дину начали готовить к родам.

Маленькие часики на руке Дины остановились ровно в пять тридцать – в момент рождения второй дочери. Позже Дина, как не силилась, не могла вспомнить родовых схваток и сами роды запомнились лишь долгим копошением троих докторов где-то там внизу между ног.
Да тут спасать собственно нечего…..  Срочно в реанимацию…..  Мамочка, посмотрите, влажная гангрена, ногу не спасти…..  Смотрите, смотрите, Вы должны видеть….. Роженицу в инфекцию, посмотрите, что в матке творится.
Дина, словно в тумане слышала обрывки фраз, что-то отвечала. Смотреть на ребёнка она не хотела, чуть не силой доктор заставил её увидеть красно-фиолетовое месиво вместо конечности дочки. Она лишь поняла,  что ее дочь не только потеряла ногу, но может и совсем не выжить. Но Дине было всё равно, она не хотела искать в себе силы бороться за чью-то жизнь. Ни действием, ни словом.
Очнулась Дина уже в маленьком темном боксе инфекционного отделения. Было очень холодно. Соседки по палате говорили между собой, что семь градусов. Дина же с двумя находящимися рядом девушками так и не заговорила. Её не интересовало, кто они и кто у них родился. В окна кричали пьяные мужья, слёзно поздравляли новоиспечённые бабушки и весёлые подружки. Молодые мамочки с гордостью показывали через окно своих отпрысков, которых им регулярно приносили  кормить.
 Трое суток пролежала Дина под одеялом, практически не вставая, и хотела лишь, чтоб ее не беспокоили. А ее и не беспокоили. Девушкам в палате было достаточно общения между собой и с посетителями через окно. На странную соседку они старались внимания не обращать. Возможно, кто-то из словоохотливых медсестер посвятил их в неприятность постигшую Дину и, как часто бывает в таких случаях, девушки остерегались прикоснуться к чужому несчастью неосторожным словом.
 Никто из медработников также не приходил по душу Дины, не интересовался, как она себя чувствует. Это было несколько удивительно для только что родившей Дины и в то же время радовало: делить ни с кем свое горе не хотелось. Хотелось лишь лежать, сжавшись в комок, никого не видеть, не слышать и ничего не знать. Безысходность – это было единственное, что владело Диной в те дни.  Дина думала о муже, матери, остальных родных и чувство, которое она испытывала при этом, был стыд. Стыдно, что она не смогла оправдать их надежд, уже во второй раз не смогла сделать мужа счастливым отцом, а мать бабушкой. Дина представляла, какой шок переживут они, узнав трагическую правду о её родах. Мобильной связи в то время еще не было, так что родные продолжали оставаться в уверенности, что Дина просто на сохранении. А она и не пыталась сообщать им о том, что родила. Когда Дина стала матерью тогда, впервые, она все же успела получить свою маленькую порцию счастья: довольный ею муж и гордая рождением первой внучки мать успели порадовать её. Но то, что случилось сейчас, просто убивало её в своих глазах. «Как не старалась – не смогла…. Не получилось….  И нет возможности это исправить…» Это были её основные мысли.

-Знаешь, второй раз был гораздо тяжелее, - Дина лежала на кровати, подперев рукой голову, и рассказывала Елене продолжение своей истории, -  В первый раз всё было впервые. А когда не знаешь, какая предстоит боль – не страшно. Во второй раз это было просто невозможно…. Самые страшные дни в моей жизни – эти те три дня, пока я переживала всё в одиночестве. Я не хотела жить сама и не хотела, чтобы жил этот ребёнок. Представляешь? Ужасно признаваться в этом, но я надеялась, что дочь не выживет. Приехать домой с больным ребёнком? Ну, уж нет! Лучше уж никакого и трава не расти! Я и вправду так думала. Ну, скажи, сволочь! Да?
Елена в ответ качала головой, и непонятно было, согласна ли она с такой Динкиной самокритикой. Ей было знакомо чувство повторной неудачи. Почувствовав преждевременные схватки, когда до срока было еще около трёх месяцев, Елену охватила паника: снова раньше времени, в состоянии ли я вообще выносить дитя? Но рядом был муж – самый родной, самый любимый. Он не позволял  допустить даже мысль о неблагоприятном исходе второй беременности.  Они уже знали, что будет дочь. И это тоже вселяло надежду. Когда первый ребёнок Елены не выжил, доктор, сообщивший Елене страшную новость, добавил: «У девочки было бы больше шансов».
-Зачем меня пичкали лекарствами,   сохраняя беременность? –  Дина вопросительно посмотрела на Елену, надеясь получить хоть какой-то ответ на мучивший её вопрос, - Ведь роди я чуть раньше – ногу ребёнка можно было спасти!
-Так кто же мог предвидеть? Сама подумай, ты согласилась бы сделать аборт лишь из-за этой перетяжки? Или родить при первых позывах на раннем сроке? – Елена старалась объективно оценить ситуацию, пытаясь поставить себя на место докторов. Но даже она не могла не согласиться с Диной, как природа была права, пытаясь освободить дитя раньше, чем запутавшаяся конечность начнет отмирать. А, как успешно спасают недоношенных младенцев, Елене было известно, как никому.
-Видно чему быть, тому не миновать, - заключила Дина и продолжила своё невесёлое повествование.
 Рассказала, что найдя в своих вещах утягивающий пояс, который собиралась надеть после родов на живот, Дина перетянула им грудь. Не потому что она уже знала о бесполезности  своего молока, а потому что сама так решила: это ей никто не нужен и она не собирается никого кормить. Мысли роились в её голове темной тучей. Тихая ненависть овладевала ею. Она слышала голоса рожениц и ненавидела их за их здоровых детей, ненавидела всех медработников, которые так нагло обманули её, обещая удачный исход беременности.

 На третий день к Дине пришла высокая тетка в белом халате.
-Вам ребенок-то вообще нужен? – врачиха смотрела на Дину свысока и, как показалось Дине, брезгливо, - Вот телефон детской реанимации – звоните.
После ухода неприятной женщины, Дина поднялась и поплелась к телефону в коридоре отделения. Набрала номер, ответил мужской голос.
-Детская реанимация.
-Скажите, в каком состоянии девочка Николаева, - Дина понимала, что она делает то, что делать обязана, хотя не испытывала никакого желания что-то знать о ребёнке.
-Кто спрашивает?
-Ее мать, - Дина не сразу сообразила, что нужно отвечать.
-Минутку….
После недолгого молчания  с ней снова заговорили.
Дина узнала, что девочка выжила, ногу пришлось ампутировать, так как перетянутая тяжами конечность практически отмерла.
-Состояние ребёнка стабильно тяжёлое, дышит сама, кормится через зонд, - звучало из трубки.
-Значит, жить будет,– отозвалась Дина обречённо.
-Почему Вы так решили?
-Потому что бывает еще крайне тяжёлое, - заключила сведущая в этом вопросе Дина и повесила трубку.
 Дина осознала, что последние надежды на возвращение домой без больного ребёнка не оправдались, и снова стала набирать номер. На этот раз позвонила матери. Стараясь говорить ровнее, Дина попросила, чтобы приехал муж и привез денег. Сказать о том, что роды уже состоялись, Дина не решилась.

Ей сообщили, что муж приехал, рано утром следующего дня. Дина, собрав всю волю в кулак, встала с постели, умылась и забрала растрепанные волосы в хвост; туже запахнув халат, направилась на свидание с мужем. Когда она вышла, муж сидел на скамейке и сразу уперся взглядом в её живот.
-Ты что, уже родила? – он произнес это без улыбки, будто предчувствуя подвох.
Дина, путаясь в словах и еще не зная, как правильнее выразить состояние ребёнка, рассказала о родах и ампутации. Муж в ответ молчал, потом поднял на неё светло-серые, как показалось Дине, совсем бесцветные глаза, затем медленно поднялся сам, поставил перед ней черный пакет и вышел из отделения.
Дина вернулась в палату, разобрала пакет с продуктами – передачу от мамы, съела мандарин, запила морсом и стянула утягивающий пояс с набухших грудей на живот.

-Я его не виню, Лен…. И даже тогда не винила. Знаю, со стороны это выглядит гадко – он бросил меня в самые тяжёлые дни моей жизни. Но мужчины, они, знаешь, слабее…. Он сделал то, что я допускала для себя в мыслях – бросил своего ребёнка.
-И тебя, - напомнила Елена, ужасаясь поступку Динкиного мужа.
-Меня! Да и правильно сделал! Я во всем и виновата! Не особо он и хотел заводить еще ребёнка после того, что мы пережили. Я настояла! Хотелось, как у всех: семья, дети. Да, нормально, Лен…. – вздохнула Дина и после паузы заключила, улыбаясь, - встреча без любви – разлука без печали.
-Гореть ему в аду, - шутливо парировала Елена, подхватив тон подруги, но, не желая сдавать своих позиций.

«Ребёнок переведён из реанимации в детское отделение», - услышала Дина по телефону через два дня после встречи с мужем. Она собрала вещи и вышла через заднее крыльцо из родилки, даже не думая о том, могут ли её хватиться. Настроение было не очень…. Но не более того. Динка обернулась к зданию родильного дома, где прожила почти всю беременность и несколько тяжёлых дней после. «Да, ну вас всех к чертовой бабушке», - она перехватила тяжёлую сумку и пошла в сторону детской больницы.
Заходя в знакомое отделение для новорожденных, Дина думала о предстоящем знакомстве с дочкой: «Интересно, какая она? Если будет похожа на меня, назову Юля. Меня так мать хотела назвать….  А что? Обычное имя для девочки!». 
В отделении ничего не изменилось за два года Динкиного отсутствия. Пахло стерилизованным грудным молоком и хлоркой. Мамки в халатах и масках ползали по коридорам медленно словно мухи – большей частью из-за своего физического недомогания - большинство были только после родов.   Накрахмаленные сестрички сновали по коридору между палат, где содержались младенцы. Дина встретила знакомую пожилую докторшу, бывшую ранее заведующей отделением. Рассказала о смерти первой дочери и, опустив глаза, призналась, что повод её визита в отделение снова печален.
-Так это Ваша? Ну, ничего, ничего! Переживать тут не о чем, сделаете протез, и всё будет хорошо. Нам бы только подкормить её и поедете домой.

-Она лежала в высокой кровати для новорожденных в палате интенсивной терапии. В головке бабочка, - ну ты знаешь, капельница такая, чтоб иголка не выпадала. В носу зонд. Всё это, в общем-то, было знакомо мне, - Дина погладила Ивана по носику в белых точках.
- Не показывай на ребёнке, - перебила Елена
-Тьфу-тьфу-тьфу, - Дина тихонько потерла нос ребёнка и продолжила, - Мне сразу показалось, что она похожа на меня: смуглая, волосы черные торчком – такая чудная! Конечно, я сразу назвала её Юлей! В честь меня!
Это было не совсем правдой. Дина пыталась разговаривать с мужем об имени дочери, звонила ему еще пару раз после свидания в роддоме. Но он, хотя и брал трубку, разговаривал неохотно. На вопрос «Как назовём?», отвечал «Мне все равно». Но Дине, уже выложившей Елене столько откровений, все-таки не хотелось признаваться в своем унижении звонками мужу, который наотрез отказывался принимать участие в судьбе дочери. Дина объясняла ему, что этот ребёнок здоров и будет развиваться, как обычные дети. «Голова, руки на месте! – пыталась убедить Дина мужа. Но не удалось…. Он не разделял оптимизма жены и более того -  уже начинал подумывать, не найти ли ей замену.

А для Дины начались больничные будни. Маленькая Юля потихоньку поправлялась после операции. Дину радовал осмысленный взгляд дочки и тонус в ручках и ножках. Но вес продолжал оставаться маленьким, и врачи назначили кормление ребёнка через два часа круглые сутки. За полчаса до каждого кормления Дина сцеживала молоко в бутылку и шла кормить дочь, которая уже научилась сосать соску, но силёнок, чтоб добыть молоко из материнской груди еще не хватало.
Не сразу Дина решилась увидеть, как выглядит дочь раздетой. Мамочки и их  больные дети находились в разных палатах. Пеленать детей самостоятельно запрещалось. Это должны были делать исключительно медсестры. Дина, держа на руках дочку, пугливо ощупывала маленькие ножки. Ампутированных конечностей она ранее никогда не видела. Сосед на протезе, потерявший ногу во время войны – вот и все её познания в этой области. Дина, набравшись смелости, попросила знакомую еще со времен пребывания здесь с первой дочкой медсестру показать, как выглядит нога.  Медленно развернули пелёнки, под которыми Дина увидела обычного ребёнка, только очень худенького – кожа и кости. Дина с облегчением выдохнула, не увидев страшных ран. Дочка закричала, засучила ручками и ногами, одна из которых заканчивалась не стопой…. Просто стопы не было. На конце культи был маленький заживший шрам. Этим знакомством с особенностью дочери закончились все страхи и сомнения Дины. С каждым днем Дина оживала всё больше. И к отъезду домой через месяц находилась в полной уверенности, что её ребёнок нормален – ну почти, как у всех, а если, не совсем, так и это все решаемо и не смертельно!
-Так и пошло у нас: обычный ребёнок.  Пригодился снова Спок! Я зачитала до дыр место, где он написал о детях с недостатками.  Эти советы здорово помогали нам. Мне кажется, я даже чуть переборщила, научив дочь не стесняться протеза, - Дина увлеченно рассказывала про первый протез и первые шаги дочери, а Елене было интересно, принимал ли в этом участие папа необычного ребёнка.
-Нет, Лен. Мы разошлись вскоре, как вернулись из больницы. Я уже была готова к этому и не восприняла расставание, как удар. Тут даже и сказать особо нечего….
Дина в двух словах поведала Елене, как вернулась с дочкой домой и обнаружила квартиру в запустении.
-Ты даже не прибрался перед нашим приездом? – спросила Дина у мужа
-Да я здесь вообще не жил, - коротко ответил он, не глядя в глаза.
-Ну, иди туда, где жил, – бросила Дина, особо не удивившись и не расстроившись.
И он ушёл. Дина сама подала на развод, развели их сразу, не давая время на примирении,  потому что муж признался, что у него уже есть другая женщина.


1999. Иван

-Завтра вас и выпишем! Пупочная ранка зажила. Таких хороших мальчиков можно купать с первого дня, – симпатичная девушка-педиатр развернула новорожденного, - в  кого он у вас такой богатырь?
-Да Бог его знает! Вроде не в кого, - Дина обрадовалась известию о выписке – это означало, что все потаенные страхи напрасны – ее малыш абсолютно здоров! - Нездоровых на шестые сутки домой не отпускают. Позади все анализы и обследования, - думала она с облегчением.
Оставшись наедине с сыном после выписки Елены, Дина почти не отпускала ребёнка с рук. Пеленая, с наслаждением разглядывала его крепкое тельце, ощупывала маленькие стопы, трогала ладошки, заставляя его крепко хвататься за её пальцы. Всё было хорошо! Все работало: ножки упирались, кулачки сжимались, глазки смотрели, ротик искал пищу и, найдя, старательно сосал. Дина радовалась каждому открытию в своем сыне и думала, что если есть в мире абсолютное счастье, то вот оно – в ней, играет всеми своими радужными красками.
Были позади бессонные ночи беременности. Нет, физическое здоровье её было в норме. Но боязнь повторения прежних неудач захватила Дину с того момента, как она узнала о том, что снова станет матерью.
Страх совсем перестал отпускать Дину после посещения УЗИ, где вновь обнаружили перетяжку.
-Что делать будем?- серьезно спросил врач УЗИ, внимательно глядя на Дину.
- Рискну – буду рожать. Вы же говорили, что в прошлый раз это была случайность? – решила Дина и, совсем расхрабрившись перед знакомым доктором, заключила, - Волка бояться – в лес не ходить!
 Сон не шёл  и, сморив под утро, приносил Дине неясные образы будущего. Вспоминая потом свои сны, Дина усмехалась про себя, что разуверившись в докторах земных, её подсознание призвало на помощь инопланетных, которые, забрав её однажды на свой корабль, показали Дине её ребёночка, плавающего в прозрачном, как аквариум, животе и уверили, что всё разрешится благополучно Те же существа позволили Дине заглянуть в фотоальбом её будущей жизни, где она увидела семейное фото, на котором разглядела нарядную кареглазую Юлю и маленького светлого крепыша лет трех. Кроме детей рядом  с Диной на фото еще были фигуры: семейство было многочисленным, что не могло не радовать. Лишь отсутствие мужа смутило Дину. В последующие годы, вспоминая свой сон, Дина не могла понять, почему детей она увидела во сне точь-в-точь такими, какими они и выросли, а мужа не было вовсе.
-Смотри на вещи проще – он фотографировал, - успокаивала подруга. Но у Дины не выходил из головы досадный факт отсутствия мужа.
Она встретила его вскоре после развода. Они были знакомы давно, даже немного встречались в юности, расставшись по глупости. Однажды, оставшись на ночь, он так и остался у нее, вскоре став её вторым мужем. Все страхи Дины остаться одной с больной дочкой оказались напрасными: выйдя замуж, она обрела не только  заботливого мужа и отца для своей дочки, но и всю его большую семью с понимающими бабушкой и дедом и многочисленными родственниками со стороны  мужа.
 Была весёлая свадьба в своём доме, без размаха и блеска. Невесту мучил токсикоз, а жених изрядно напился. Мать жениха плакала, признаваясь, что любит невестку, как дочь, и Дина была благодарна свекрови за доброе отношение к ней и новоявленной внучке. Дина смотрела на братьев и сестру мужа, их здоровых детей и это вселяло в нее веру, что и у нее все получится. У них получилось.

2005. Михаил.

-Господи, Лена! Как же я рада вас видеть! Какие большие! Лерочка, я тебя видела такой крошкой! - Дина присела перед темноволосой застенчивой девочкой, внимательно разглядывая красивое личико, пытаясь угадать черты младенца, уведенного впервые шесть лет назад в  палате на двоих рожениц с младенцами, – А как старшая? Алёнка, кажется?
-Да хорошо у нас все, учится, пока отличница. Мы переехали в другой город, а здесь в гостях. Да что я, ты то как? Твой? – Елена кивнула на красно-синюю коляску.
-Да, это у нас Мишаня. Даёт стране угля. Знаешь, если бы у меня был первый такой ребёнок – я бы больше ни за что не решилась! Просто кошмар какой-то: ни минуты покоя. И носим его, и носим, и я, и муж и старшие нянькаются. Вот четыре месяца – уже два зуба!
-У тебя значит их трое! Боже мой, как ты справляешься!
-Да я и не справляюсь, - засмеялась Дина, - старшие помогают. Юля, Ваня - и спокойные, и послушные. Не то, что этот! Как же тяжело с ним! Ну, побежим – не успокоится же, если на месте стоять – ехать ему надо! Ну, если б такой первый, я бы, как говориться, ни в жисть не родила!
Елена смотрела вслед располневшей Дине и чувствовала, как слезы радости наворачиваются на глаза при виде этой счастливой женщины с разноцветной коляской. «Вот, подруга, и к чёрту все твои теории, - мысленно обратилась она к удаляющейся Дине. Как ты говоришь, лучше пожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал? Может и нам….»
-Мам, а давай тоже заведём ещё ребёнка, только братика, а то Алёна всегда мои заколки берёт, - дочка подняла глаза на Елену, - ты чего плачешь? Ну ладно, сестрёнку, чтоб мои платья потом носила. Только ты мне тогда новые покупай, я за Алёной больше носить не буду.