Небо Аустерлица

- А ты...
- Да, сегодня, - сразу же ответил Саша на ещё незаданный вопрос Жени. Тот только кивнул на такой быстрый и неожиданный ответ и протянул брату большую дымящуюся кружку.
Они пили плохой растворимый кофе и не разговаривали друг с другом. Каждый имел уже собственную жизнь, в которой не было места для другого. Один - бороздил небо, испытывая самолёты, а другой подчас рисовал поле деятельности первого. Единственное, что их сейчас связывало - это общая трёхкомнатная квартира, которую они никогда ни на что не променяют.
В старших классах они вместе думали о том, чтобы хоть как-то связать себя с небом Аустерлица. И Саша, начитавшись романов про лётчиков и благородное дело авиации, поступил в институт военной авиации, чтобы в будущем, в случае чего (младший всегда любил думать о том, что может произойти - но никогда не задумывался над тем, что уже произошло в истории его любимой страны), защитить всех своих близких. А Женя даже и не пытался поступить куда-либо. Он шатался по театрам, работал декоратором, знал множество известных актёров, а сейчас уже стал достаточно известным художником, что не выбирал себе никакого особого направления.
А потом у Жени появилась своя Мадонна, которая забрала его у Саши в своё безраздельное пользование. Мадонна была рыжей, любила сливы, ириски и своего художника. Под Жениной кроватью хранились её многочисленные портреты, где он примешивал к рыжему цвету её волос какие-то другие магические оттенки.
Саше тоже нравилась муза брата. Она была добродушной и улыбчивой, любила зелёные тона в одежде и всё время замазывала свои веснушки. Мадонна не любила солнце, всё время ходила в шляпах, чьи поля скрывали её миловидное лицо. Она совершенно не походила на идеалы девушек современности - она не была худышкой, не гналась куда-то за модой; вся Мадонна была какой-то мягкой и приятной. Большую часть своего времени проводила в их квартире, читая где-нибудь в уголке романы, что давал ей Саша, который прочёл их ещё в своей юности. Она работала в конюшне и уже привыкла вставать ни свет ни заря.
Саша искренне считал, что Жене повезло с Мадонной. Они все втроём очень часто сидели по вечерам на кухне и разговаривали о житейском. Несмотря на то, что Саша чувствовал себя лишним, его каждый раз удерживали, говоря, что без него не то.         
Младший из близнецов часто шутил, что она как две капли воды похожа на первую жертву Гренуя, а Женя только отмахивался, говоря, что Мадонна принадлежит ему так же, как и он ей.
Саша допил кофе и, поставив пустую кружку с небольшим осадком на дне на стол, буркнул "помоешь посуду" и побрёл в свою комнату, одеваться.
Сегодня у него испытательный полёт. Недалеко от Москвы есть аэродром, и сегодня он будет одним из тех, кто испытывает новую модель. Саша всегда гордился тем, что выбрал себе такую профессию - она была такой опасной и одновременно прекрасной. Кто бы ещё мог похвастаться таким постоянным риском?..
Саша услышал, как хлопнула дверь квартиры. Мадонна пришла, - сразу же подумал он и вышел в гостиную, улыбнувшись постоянной гостье.
- Представь, у нас Ласточка наконец-то жеребёночка нам подарила! - сразу же, безо всяких "здрасти", воскликнула она, кинувшись к младшему. Саша улыбнулся ей и поздравил с таким событием.
- Мы пока не знаем, как его назвать, - задумалась девушка, плюхнувшись на диван, - но скоро мы всё придумаем! Вы же поедете со мной завтра, чтобы посмотреть на него?
- Конечно, - в голос ответили близнецы и, переглянувшись меж собой, улыбнулись друг другу.
- А тебя там уже машина ждёт, - мгновенно выпалила Мадонна, обращаясь к лётчику.
Тот попрощался с ними, накинул сверху куртку и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Саша любил небо. Днём он бороздил его наяву, а ночью веерами разгонял облака с натянутого полотна; его сны лишь на малую толику отличались от яви, от его работы. Он жил в гармонии с самим собой и, наверное, был самым счастливым человеком.
Они с братом недавно устроили дорогие сердцу вечерние кухонные посиделки. Сначала они пили чай, а Женя курил, потом сразу же перешли на коньяк, которого у старшего было в избытке - дарили те люди, что восхищались его работами. Женя поделился своими чувствами, чего уже давным-давно не делал. Саша даже удивился, что они вообще завели разговор о таком.
- Мне иногда кажется, что я луначу, - со смешком признался старший.
- Я бы проснулся, услышав твои шаги, - ответил Саша, который очень чутко спал и слышал любой скрип в собственной квартире.
- Нет, я не касаюсь ногами пола. Я лечу, медленно плыву по воздуху. Каждый день вылетаю в окно, прихватив палитру и акриловые краски. И творю рассвет. Знаешь, я прямо-таки кончиками пальцев чувствую свою эту каждодневную работу. А просыпаясь утром, даже раньше тебя, даже раньше неё, смотрю на свою работу и всё время поражаюсь. Это я нарисовал? Действительно ли у меня хватило сил изобразить этот дивный летний рассвет?
Саша внимательно слушал своего брата и прекрасно понимал, о чём это он говорит.
- А я готовлю для тебя холст, - тихо произнёс младший и, словив на себе удивленный взгляд Жени, продолжил. - Иногда мне снится, что я разгоняю облака в ночном небе. Я делаю это тщательно и старательно, а потом долго стою и любуюсь своей работой - столько звёзд видно, столько созвездий мне подмигивают...
Женя рассмеялся, и они выпили за небо. Не чокаясь.
- Помнишь наше Аустерлицкое небо? - спрашивал художник, лукаво глядя на своего близнеца.
- Как же не помнить!
- Я так его и не нарисовал, - с грустной улыбкой ответил Женя, вертя в пальцах рюмку с коньяком. - Я не могу представить себе небо, которое на меня не давит. Ты должен лучше меня знать - оно ведь ускользающее, правда? Сколько бы ты не взлетал ввысь, ты всё равно не зачерпнёшь его в горсть...
Саша знал. Но промолчал. На него иногда тоже накатывало какое-то желание справедливости - ведь он всю жизнь посвятил этому небу, а оно даже не может дать никаких сувениров ему! А о том, чтобы запереть хоть единый кусочек в резной шкатулке, и речи не было.

Механик пожелал ему удачи. Лётчик только улыбнулся в ответ на это и проверил всё ещё раз. Он не волновался - зачем, когда столько удачных полётов уже позади? Почему в этот-то раз должно случиться что-то такое? Он ведь завтра должен поехать на конюшню к Мадонне посмотреть на этого новорожденного, который сейчас умеет уже стоять и ходить, даже бегать!
Он всё делал автоматически, не запоминая разумом никаких своих движений. Просто тело знало, что делать, выучило уже наизусть - почему бы не предоставить ему возможность действовать самому?..
Он взлетел. Всё было отлично. Небо было до того ясным, что слегка резало глаза. Ни одного облачка на небе. Всё было так тихо и спокойно - мерно шумел двигатель самолёта, а сам Саша размеренно дышал в такт ему.
У князя Андрея небо было совершенно другое - оно было бесконечным и высоким, а у Саши оно такое близкое, что протяни руку и коснешься его, оставляя только круги за собой, что будут расходиться словно по воде. Они найдут отражение в море, где волны будут повторять небесную фигуру, но этого, к сожалению, никто не заметит.
Вокруг Саши была звенящая тишина... Тишина? Он вздрогнул и пока не верил тому, что не слышит того мощного рёва двигателя, который должен быть. У него мгновенно началась паника, он смог взять себя в руки. И хотя он с прежней внимательностью перепроверил всё, душу его сковал леденящий страх. Отказал двигатель.
Отказал и разум лётчика. Он никак не мог понять, что же могло случиться такого, чтобы отказал двигатель. Ведь механики всё осмотрели, всё проверили. Или это просто недоработка инженеров? Возможно, что это просто такая высота, где слишком разряженный воздух...
Саша уже сам начал понимать, что несёт околесицу. Комбинезон прилип к липкой от пота спине. Он тяжело дышал, а его руки совершенно не чувствовали самолёт. Он не понимал, куда несёт его машина, почему он не может повернуть в нужную ему сторону, почему всё так вышло?!
Его пугало то, что он, живой человек с рубиновой жидкостью, текущей по венам, сидит один в этой холодной машине, которая совершенно не подчиняется его мягким рукам.
Но я же не увидел жеребёнка, - внезапно подумал Саша, - и как же так? Послезавтра у нас день рождения, а ведь она уже приготовила подарок и мне тоже... Его теперь выбросить?..
Слезы, непрошенные солёные слезы хлынули у него из глаз. Он признал своё поражение. Да, уже совсем ничего нельзя сделать. Всё обратилось против него в этот день.
Он пытался хоть как-то оттянуть эту свою гибель. На миг он почувствовал, что машина вновь поддалась его рукам, он среагировал мгновенно: выровнял полёт, хоть как-то замедлил бешеное падение высоты. Но этого мига было явно недостаточно. Вот если бы он заключал в себе Вечность, ту Вечность, которая...
Саше казалось, что его просто решили не отпускать. Небо забрало его к себе, как Мадонна забрала к себе его брата.
Небо напоследок поцеловало своего избранника в лоб и ласково, мягко улыбнулось, мол, никто не может забрать меня к себе, зато я вполне могу это сотворить. Мне это вполне по силам.

- Даже никакой драпировки не нужно, - с ноткою счастия в голосе произнес Женя, вглядываясь в глаза своей Мадонны и показывая в распахнутое окно. Там, в её серой радужке отражалось прекрасное безоблачное небо, на фоне которого художник и задумал рисовать свою возлюбленную.
Её не очень длинные волосы мягко спускались на плечи, а глаза лучились радостью и любовью. Она смотрела прямо на Женю, чем и смущала его. Он не мог нарисовать овал её лица, потому что всё время отвлекался на глаза, которые хотелось нарисовать в первую очередь.
- А тебе обязательно рисовать этот портрет? - спросила Мадонна, которой уже не терпелось взяться за оставленного ей Сашей "Квентина Дорварда". Женя возмутился и произнёс, смешно хмуря брови, что он хочет, чтобы у него было что-то, постоянно напоминающее ему о ней самой, и портреты - это самая удачная вещь для этого.
Мадонна тихо и грустно вздохнула, поднялась со своего места и подошла к окну, глядя на гладкое небо. И чем же я её обидел? - подумал художник и подошёл к ней, слегка приобняв со спины.
- Знаешь, что у тебя навсегда останется от меня? - слегка хриплым голосом спросила она у него.
- И что же?
- Я.
Жене впору было расплакаться от счастья. Они никогда не говорили друг другу слова любви, однако, сами их сердца были связаны этой молчаливой восторженной клятвой. Они любили друг друга - до безумия, до гроба, до смерти. Такой другой любви никогда больше не будет, что неоднократно и говорил ему брат. Саша всегда восхищался тем, что ни разу они не говорили друг другу "я люблю тебя" - по всем каналам шли фильмы, где так говорили друг другу. А это были слишком дорогие слова, чтобы так просто говорить их.
- Помнишь, Саша говорил нам, что всего на мир отмерено какое-то количество слов любви? - шептал Женя, всё ещё сжимая свою Мадонну в объятиях. - И сейчас они уже на самом дне этого огромного мешка. Так мало их осталось...
- Поэтому лучше помолчим? - предложила девушка, ласково глядя в небо.
Они простояли так довольно долго, глядя на небо, по которому не проплыло ещё ни одно облако. Оба думали о том, что Саша - самый смелый из них троих. Он смеет тревожить это синюю гладь, тихо вспарывая голубое полотно бездушными машинами. И ничего ему за это не будет - потому что он уже давным-давно в любимчиках у судьбы.
- А завтра мы же поедем к жеребёнку, да?..               
- Конечно, завтра, прямо на рассвете. Только Саню дождёмся.