Моя жизнь. Часть 6. Конец 1980-х. Раздел 1

на фото -- Вход в пансионат "Звенигородский" академии наук России.

Обзор в журнал УФН и статья в журнал "Наука и Жизнь".

В середине 80-х годов, и особенно после защиты докторской диссертации в ноябре 1985 года, я большую часть своего рабочего времени проводил в общении с Михаилом Ковальчуком. К этому времени его лаборатория стала довольно большой по численности сотрудников и прочно стояла на ногах. Разделение с лабораторией Имамова полностью завершилось. Обе лаборатории имели комнаты на втором этаже второго корпуса Института Кристаллографии, который был построен на улице Бутлерова в 1981 году. Эта улица перпендикулярно пересекает Профсоюзную улицу примерно посередине между станциями метро "Калужская" и "Беляево".

Если подниматься по институтской лестнице на второй этаж, то лаборатория Ковальчука размещалась в правой части длинного коридора, а лаборатория Имамова -- в левой части. Хотя обе лаборатории занимались одним и тем же, но сотрудники из правой части никогда не ходили налево, а сотрудники из левой части направо. Конфронтация была полной. Была и конкуренция, но о работах соперничающих лабораторий люди узнавали либо из докладов на внутренних и внешних конференциях, либо из публикаций. В те годы я ездил в Институт Кристаллографии почти каждый день, как на основное место работы, хотя там не числился. А в свой родной Институт я ездил только на семинары и за зарплатой. Но обо всем этом я напишу чуть позже, а сейчас я расскажу о написании двух статей, которые являются весьма знаковыми в моей научной биографии.

Я уже написал в четвертой части, что банкет для сотрудников своего Отдела в Курчатовском Институте по поводу защиты моей докторской диссертации был мной организован через месяц после самой защиты и строго конспиративно, потому что в стране шла компания против пьянства и банкеты были запрещены. Это случилось в начале декабря 1985 года, и это событие я очень хорошо запомнил. В декабре этого же года было и другое очень интересное событие в моей жизни. Мы с Ковальчуком написали обзор для публикации в журнале Успехи физических наук (УФН). Я не помню когда Ковальчук предложил мне написать обзор в УФН по методу стоячих волн, до защиты или после. Написание обзора по новой науке, в которой еще не было написано ни одного обзора, -- это важное событие в развитии этой науки.

Вообще говоря, главой этого направления сам себя считал Афанасьев, мой бывший руководитель по аспирантуре. Он был выше и меня и Ковальчука по званию, по возрасту и по опыту работы. Он, вероятно, собирался писать обзор когда-нибудь, но в то время он говорил, что обзор писать рано, еще не все сделано и не все понятно. Но мы так не считали. Я уже защитил докторскую, Ковальчук тоже собирался ее защищать. В то время была распространенная практика, что литературный обзор докторской диссертации публиковался как научная статья. Не все так делали, за редким исключением. Например, я не сделал, но у меня было четыре разных по сути направления, и публиковать четыре обзора я вовсе не хотел. А у Ковальчука была только одна тема -- метод стоячих волн, и написать обзор по этой теме было разумно.

Поэтому я охотно согласился на предложение Ковальчука написать обзор. Сложность была в том, что у нас у обоих не было желания заниматься этим долго и между делом. Ковальчук предложил такой вариант. Он попросил каких-то знакомых, у которых была двухэтажная дача на Москва реке к западу от города, дать возможность воспользоваться дачей, пока она пустовала. Кажется это было в академическом дачном поселке недалеко от Зеленограда, но точно я не запомнил. Я всегда пользовался тем, что мне предлагали, не создавая ничего своего, и даже никогда не интересовался деталями создания, приобретения и владения собственностью. Неделю мы готовились к поездке на дачу, закупали продукты по списку. И примерно через неделю после моего банкета мы выехали на его машине на эту дачу.

На даче мы собирались провести ровно неделю и за это время написать обзор. На чужой пустой даче не все сразу получилось, но быт мы скоро наладили и сразу взялись за работу. Вместе с продуктами Ковальчук привез два чемодана бумажных оттисков статей по теме стоячих рентгеновских волн. Я тоже кое-что привез, но меньше, но зато я хорошо знал теорию по своим черновикам. Я не помню, чтобы у нас были какие-то проблемы с приготовлением еды. Мы всю еду сразу привезли с собой на неделю и никуда за продуктами не ездили. Дача отапливалась, и зимой в ней вполне можно было жить, только никто не жил. Сама работа проходила в стандартном для нас стиле, мы ведь к тому времени уже несколько статей написали вместе.

Сначала мы наметили план по разделам. Потом мы записывали текст по этому плану раздел за разделом. Процесс записи текста был хорошо отлажен. Первоначально мы проговаривали идеи будущего текста и то, о чем надо написать. Затем я формулировал в уме  предложение за предложением и диктовал вслух, а Ковальчук записывал под диктовку. Так получилось, что Ковальчук сразу оценил мой писательский дар и способность четко и ясно выражать свои мысли. В первой части романа я писал, что эти способности у меня развились благодаря заиканию. Так как я не мог говорить много слов без запинки, то я старался всегда говорить кратко, но предельно четко и понятно. Это мне помогало во время экзаменов, да и вообще в разговоре.

Большую часть времени Ковальчуку вполне нравились мои формулировки, и он записывал как я диктовал. Иногда, когда ему не нравилось, он предлагал сформулировать по другому или сам предлагал варианты. При таком способе работы действительно удавалось достигать высокой производительности труда. Я не тратил время и силы на записывание текста, а Ковальчук не особенно напрягался записывая уже готовый текст. Писал он лучше меня, более понятным почерком и быстрее. Тогда не было компьютеров, и даже пишущие машинки были не удобные, потому что не давали возможность исправлять текст. И проблема умения хорошо писать шариковой ручкой существовала.

Сейчас я научился быстро печатать на клавиатуре, и могу написать много текста без напряжения. А вот писать ручкой на бумаге -- это напрягало. Работали мы добросовестно и по многу часов, хотя конечно не весь день с утра до вечера. Я помню, что мы делали перерывы и даже катались на лыжах. То ли там были лыжи, то ли мы свои привезли, это я не помню, но что регулярно катались -- это было. Также мы с самого начала понимали, что со стороны Афанасьева на нас будет оказано сильное давление, поэтому аккуратно выписали все его заслуги в этом научном направлении, чтобы у него не было к нам претензий.

Собственно, сам способ написания обзора был не типичен для научной работы. В условиях конфронтации с Афанасьевым нам надо было написать быстро и так, чтобы никто не знал, что мы этим занимаемся. Иначе Афанасьеву сообщат, и он будет мешать. В один из дней этой недели я проснулся раньше обычного, и от нечего делать решил написать небольшой стишок в качестве эпиграфа к обзору. В то время я уже редко писал стихи, и это не получалось у меня так уж быстро и гладко. Но получалось. И я написал несколько строк в рифму, в которых изложил всю суть метода. Ковальчук одобрил мой план и стихотворение было принято. Мы вместе писали Введение, основные идеи и литературный обзор. Теоретический раздел я написал сам, но это мне было не трудно, так как я использовал текст из уже написанных статей.

Что касается описания разных направлений в экспериментальной работе, то этот раздел Ковальчук знал лучше меня. Так что сначала он мне рассказывал то, что он знает, мы смотрели оттиски опубликованных работ, а потом все продолжалось в обычном стиле. Я диктовал, он записывал. За неделю мы практически полностью написали основу обзора. Было исписано много бумаги и кажется два стержня шариковой ручки от начала и до конца. Наверно мы много говорили и о других темах, потому что больше делать было нечего. Но ничего выдающегося или интересного я не запомнил. Мы уже давно были знакомы и все друг про друга знали.

Когда мы вернулись в Москву, Ковальчук отдал рукопись своей секретарше на перепечатку. Сколько времени она печатала, и я потом все это вычитывал, а также делал рисунки, я не помню. Когда все было готово, Ковальчук сказал, что хочет попробовать включить директора Института Вайнштейна в соавторы, поэтому он покажет ему рукопись. Я был не против. Идея написать обзор исходила от него, и, учитывая возможное давление со стороны Афанасьева, наличие Вайнштейна в соавторах нам бы не повредило. Однако, через некоторое время он меня проинформировал, что Вайнштейн прочитал рукопись, от соавторства отказался, но сказал, что стихотворение так себе и предложил свое.

Но просил не говорить, что это он его написал. В его стихотворении было меньше слов, более простые образы, но лично я бы не сказал, что мое было хуже. Однако вариантов не было. Мы заменили мое стихотворение на вариант, написанный Вайнштейном, именно оно и было напечатано. А мой вариант пропал. Я тогда не думал о том, что в будущем это может быть интересно. Листочек с моим стихотворением куда-то потерялся, первоначальная рукопись тоже пропала, и стихотворения нет. А вариант Вайштейна я процитирую ниже

Стоячая волна Рентгена
Чувствительна и совершенна.
Она тотчас дает ответ,
На месте атом или нет.
И далека ль от идеала
Поверхность ценного кристалла

Интересно, что когда обзор был опубликован в журнале, то его потом перевели на английский язык, и стихотворение тоже перевели в стихотворной форме. Но перевод уже не так интересен, так мне показалось.

Ковальчук, однако, решил пойти дальше. В то время он уже имел большой опыт организаторской работы, и легко находил нужные контакты с людьми, которые были нужны ему для дела. Он решил написать также популярную статью в журнал "Наука и жизнь" по теме стоячих рентгеновских волн. Я запомнил как в один из дней мы с ним ездили в редакцию журнала и разговаривали там с одним человеком примерно наших лет о том, как и что мы должны написать. Вероятно Ковальчук как-то вышел на него по своим каналам, и он нам помогал.

В то время мы еще ни разу не писали статьи о науке в популярной форме. Это был совсем другой жанр, и писать надо было совсем по другому. Для этого тоже надо было выделить время и место. На этот раз Ковальчук предложил купить путевки в Пансионат академии наук в Звенигороде. Он так и называется "Звенигородский". Простым людям в этот пансионат путевки не продавали, только академикам, членам-корреспондентам и членам их семей. У Ковальчука отец был членом-корреспондентом АН СССР по истории, но он жил в Ленинграде. Однако у его жены, Лены Поляковой, отец тоже был членом-корреспондентом по истории, и первоначально они жили как раз с родителями Лены.

Точнее, в то время у них уже была своя трехкомнатная квартира недалеко от станции метро "Академическая", но связь с родителями Лены была очень тесной, поэтому в пансионат "Звенигородский" Ковальчук ездил часто. Для него он был очень хорошей площадкой для знакомства с академиками, причем не только для дела, ему вообще было интересно с академиками. Это был, как бы, его круг людей, людей успешных, много знающих, и потому интересных.

Что касается меня, то я тоже легко чувствовал себя в любой компании, мне хватало ума не выглядеть в ней глупо и у меня были свои идеи по всем вопросам. Но я совсем не интересовался организационными вопросами и не любил общаться с начальством, а такого типа люди практически всегда были начальством. И по этой причине я старался держаться от них подальше. У меня был комплекс подозрения, что любое общение с начальством кончится для меня тем, что меня начнут эксплуатировать и ограничивать мою свободу. А я сам никого эксплуатировать не умею и не люблю. Я все равно любую работу буду делать самостоятельно.

Все это происходило зимой 1986 года. Обзор для УФН уже был написан, но находился в стадии доработки и перепечатки. Для популярной статьи нужны были какие-то образы, и я предложил использовать стоячие волны на воде. Ассоциация давно сидела у меня в голове. У меня на всю жизнь отпечаталась в памяти фотография городского пруда в Свердловске, которую я сделал, когда учился в Университете, в один из ветренных осенних дней.

Городской пруд образован таким способом, что относительно мелкая река Исеть перед улицей Ленина загорожена плотиной и вытекает из нее мелким ручейком. Воды поступает больше, чем выходит, и в результате создается видимость относительно широкой реки в центре города. Я жил рядом с этим местом и часто его наблюдал. Там никогда не был волн. И вот в один из очень ветренных дней я их там увидел. Волны налетали на плотину и отражались от нее. В результате возникала стоячая волна, у которой максимальные и минимальные высоты стоят на месте и никуда не бегут.

Ковальчук, в свою очередь, предложил написать про различные способы измерения длины, то есть линейки разных масштабов. Работа двигалась достаточно быстро и успешно. Объединение усилий двух людей полностью себя оправдывало. Я один ни за что бы не взялся писать такую статью, так как не люблю договариваться о публикации. А Ковальчук один писать не любит, ему скучно что-то делать в одиночестве. У каждого свои недостатки. Ему все время нужны слушатели, он любит думать вслух. В то время я охотно его слушал, он мне еще не надоел. Я узнавал много интересного на самые разные темы.

Из этой поездки в пансионат я запомнил на всю жизнь два эпизода. Первый произошел сразу же, как только мы заехали. Был выходной день, кажется воскресенье, и в пансионате проходила какая-то вечеринка комсомольцев по какому-то поводу. Огромные динамики играли музыку и молодежь танцевала. Ковальчук неожиданно заявил, что очень плохо себя чувствует, кажется давление поднялось, он попросил у приемной администрации какие-то таблетки (они все его хорошо знали, так как часто получали презенты) и лег отдохнуть. А мне было скучно и я пошел на вечеринку.

Я неплохо танцевал и любил это дело. Атмосфера было свободной и никто никого не стеснялся. Через некоторое время азарт достиг апогея, и я вылез в центр круга вместе с какой-то девушкой. Все было замечательно, но я почувствовал, что силы кончаются. Мне все таки уже 42, а не 24. Но уходить стыдно, я в центре круга и партнерша есть. А музыка все не кончается.  Тогда были в моде очень длинные композиции. И вот странное впечатление о том, как можно попасть в ситуацию, когда стыдно делать то, что хочешь, и вынужден казаться лучше, чем можешь. Стыдно сказать правду.

Я как раз сейчас с интересом смотрю сериал "Универ" серию за серией в записи на сайтах интернета. Он про студентов, которые все время попадают в такие ситуации. Казалось бы чего проще сказать правду, но обстоятельства складываются так, что стыдно выглядеть не таким хорошим, каким хотелось бы быть. В тот день я так и остался в круге до самого конца, держась из последних сил. Это было даже хуже, чем на соревнованиях по лыжным гонкам. Но на соревнованиях хоть результат записывают, а тут нет. Когда музыка кончилась, я сразу пошел домой, в свою комнату, едва передвигая ноги, повалился на кровать и мне было наверно хуже, чем Ковальчуку с его давлением.

Я так думаю, что разрыв и противостояние с Афанасьевым отнимали у Ковальчука много сил, и возможно ухудшение здоровья было связано с этим. Но потом это как-то прошло, и Ковальчук вполне сохранил работоспособность на долгие годы. Я сам тоже угодил в яму умственного переутомления и полного упадка сил, но это случилось в 1998 году, то есть через 12 лет. Я тогда думал, что мне конец, а если я и выживу, то инвалидом. Но нет, я тоже восстановился, хоть и не было того, что раньше, но силы вернулись. Однако об этом еще рано писать.

Второй эпизод был связан с лыжными прогулками. Живя в пансинате мы тоже катались на лыжах, часто вдвоем, но один раз я поехал один. Я ехал по замерзшей реке. И так получилось, что мне захотелось в одном месте выйти на берег. Но вдоль берега лед растаял и была тонкая полоса воды. Мне показалось, что длины лыжи будет достаточно, чтобы перекрыть этот ручей мостом. То есть я смогу поставить лыжи одним концом на берег, другим на лед, потом перенести центр тяжести тела на берег, толкаясь палками, и таким способом попасть на берег, минуя ручей.

Но операция провалилась. В какой-то момент лыжа соскочила, и я оказался по колено в воде обеими ногами. И ведь зима, холод. Я уже без проблем вылез на берег, но с мокрыми ногами. Так как у меня такое случилось впервые (впрочем и вообще было только один раз), то я не знал как поступают в таких случаях. Пришлось думать своей головой. Я снял лыжи, лег на снег спиной, снял ботинки и очень плотно отжал носки, выпустив всю воду насколько можно. Потом снова надел носки, ботинки, лыжи, и помчался со всех сил прямиком домой, в пансионат. В конце концов все обошлось без последствий, я не простудился. Но эпизод очень хорошо запомнил, как еще одну свою неудачную авантюру.

В пансионате "Звенигородский" случились и другие события, которые почему-то хорошо запомнились. Так в один из дней туда приехал начальник нашего Отдела Каган, и мы встретились, кажется во время обеда. Кажется в те же дни Ковальчук в пансионате нашел академика Гинзбурга, редактора журнала УФН, и договорился с ним о публикации обзора. Гинзбург поставил условие, что нам надо выступить на его семинаре. Семинары Гинзбурга в ФИАНе считались общими для всех московских теоретиков, и на них мог прийти любой человек, правда пропускная система не была свободной, но по паспорту пропуск на семинар можно было получить.

Также там состоялся разговор о том, что неплохо было бы написать статью в журнал Acta Crystallographica, как раз в институт Кристаллографии пришло письмо с приглашением написать статью по какому-то поводу. А вот такую статью мне писать уже не хотелось, и я предложил свой план. Незадолго до этого, я рекомендовал Ковальчуку взять к себе в лабораторию в качестве штатного теоретика Ивана Вартаньянца. Ваня учился в аспирантуре у Кагана, но Каган не взял его в свой Отдел, а устроил на работу в физико-математическую школу при МИФИ. Это была реально школа и там не было науки.

Ивану эта работа не нравилась. Он продолжал иногда ездить в институт на семинары, и в один из таких дней я его случайно встретил в столовой Института. В то время я его плохо знал, но лицо было знакомое. Я подсел за его стол, мы разговорились, и он рассказал о себе. В том числе сказал, что ищет работу. А мне как раз нужно было кого-то найти. Дело в том, что Ковальчук много раз предлагал мне перейти на работу в его лабораторию. Но я не соглашался. Мне казалось, что у Кагана я имею больше свободы делать что хочу и как хочу. Да и сама обстановка в нашем Отделе, и люди, в нем работающие мне нравились. Тогда Ковальчук меня попросил найти себе замену, то есть человека, который бы был теоретиком и согласился работать в его лаборатории.

И вот такой случай представился. Я предложил Ване такую работу, и он согласился. Правда, так как для него наша наука была новой, то он просил помочь ему на первых порах. Я честно выполнял обещание и помогал ему много лет, хотя долго его учить не требовалось. Было достаточно сделать первый толчок, указать направление, дальше он все делал сам, и достаточно успешно. Каган не взял его в наш Отдел, так как ему показалось, что Ваня не соответствует уровню. Но все зависит от того какую работу делать. У Вани плохо работает интуиция и генератор идей. Но исполнитель он самого высокого качества,  если ясно, что надо делать -- он сделает.

На момент разговора Ваня уже был сотрудником лаборатории Ковальчука, но публикаций по новой теме у него еще не было. И я предложил Ковальчуку поручить написание статьи в Acta Crystallographica Ване. Он хорошо знает английский язык, мы ему дадим все материалы и пусть он напишет мини-обзор или компиляцию старых результатов. Английский язык он знал по той причине, что его мама была преподавателем английского языка. Я запомнил также знакомство с ваниной квартирой и его мамой. Через какое-то время после того, как Ваня стал сотрудником лаборатории Ковальчука, он пригласил Ковальчука и меня к себе домой.

Мы с Ковальчуком искали его квартиру по адресу, написанному на бумажке. Жил он недалеко от станции метро "Выхино", в то время этот район казался мне расположенным на другом конце Земли. Ведь это крайний восток, а я жил на крайнем западе, в Кунцево. Мы неплохо провели время вчетвером. Ваня жил с матерью, отца я не видел. С тех пор прошло много лет. И совсем недавно мы снова написали совместную статью. Ее надо было обсуждать, обычно это происходило у меня дома, но вдруг жена уперлась и не захотела, чтобы я пригласил гостей. И мы снова встретились на этой квартире у Вани. Так я оказался в ней второй раз через 30 лет. Мамы уже не было в живых, сам Ваня живет в Гамбурге, а квартира есть.

А тогда все так и получилось, как задумывалось. Ваня вскоре написал неплохую статью. На ней написано, что она впервые была послана в редакцию 27 марта 1986 года. Значит в пансионате мы были скорее всего в феврале. Конкретные даты я никогда не запоминал. Я в целом не жалуюсь на память. Логические цепочки и визуальные события я хорошо запоминал. Но вот цифры, то есть даты, номера телефонов и адреса я не запоминал с первого раза. Их приходилось специально учить, долго и мучительно. Самое простое было записывать, но я не все записывал, к сожалению. Сама статья вышла уже в начале 1987 года.

У этой истории было еще два эпизода, о которых хочется рассказать. Первый эпизод -- это семинар у Гинзбурга. Тема дифракции рентгеновских лучей в кристаллах не очень интересовала рафинированных теоретиков школы Ландау. Сам Ландау давным давно сказал, что в этой области все сделано и делать больше нечего. С точки зрения фундаментальных законов природы так оно и было. Поэтому я практически не ходил на семинар Гинзбурга, как впрочем и на семинары в Институте физических проблем. Но несколько раз я на них все таки бывал и всю процедуру знал. Один раз я общался там с Женей Максимовым, другой раз со своим оппонентом по докторской Беляковым.

Я не знаю -- был ли Ковальчук раньше на семинаре Гинзбурга или нет. Я помню, что он очень волновался перед выступлением. В те годы он волновался перед каждым выступлением, хотя это волнение ему нисколько не мешало, он всегда отлично выступал, как по форме, так и по содержанию. Его всегда спасала общая образованность в большом круге вопросов. Перед выступлением на семинаре мы долго готовили доклад, обговаривали возможные вопросы. Естественно, что он попросил меня прийти, сесть на первый ряд, и если он не сможет ответить на какой-то вопрос, чтобы я ему помог. Так и было сделано. Но моя помощь не понадобилась. Он сделал нормальное введение в тему, а потом разговор сам собой скатился к вопросам, которые к теме отношения не имели, но которые Ковальчук знал и любил рассказывать. Все остались довольны докладом, а Гинзбург пожелал нам удачи в работе.

Второй эпизод был уже после того, как рукопись была готова и представлена на Ученый совет института. Это случилось видимо в конце марта, потому что в апреле Ковальчук поехал в Швецию по приглашению Лильеквиста. Как была организована эта поездка меня мало интересовало, но необходимость в ней в общем-то была. Дело в том, что Лильеквист занимался численным моделированием (как говорят на западе, компьютерным симулированием) процессов выхода электронов из кристалла на поверность после того, как эти электроны были выбиты из атомов фотонами. Но в его работах конкретные расчеты проводились для электронов, выбитых ядерными гамма-квантами применительно к эффекту Мессбауэра.

В методе стоячих волн одним из наиболее важных каналов неупругих процессов являлся рентгеновский фотоэффект, и задача о вероятности выхода выбитых электронов на поверхность являлась актуальной. В результате этой поездки Ковальчук привез результаты расчетов по программе Лильеквиста для параметров, которые интересовали нас в методе стоячих волн. Как ему удалось их получить -- это для меня загадка. Он сказал, что сам пользовался программой. Но в России он никогда такое не делал. С другой стороны, трудно представить, что кто-то для него что-то будет делать на Западе, а результаты все же были.

По этим результатам мы написали статью, которая была опубликована на русском языке в журнале ФТТ (физика тведого тела) в конце того же 1986 года. Что же касается обзора, то после того, как статья была представлена в экспертный совет, Афанасьев про нее узнал. И узнав, что мы написали обзор, он вообще не стал со мной разговаривать. Он сразу позвонил Кагану. Что он ему сказал я не знаю, но в середине апреля Каган вызвал меня к себе в кабинет и стал требовать, чтобы я показал обзор Афанасьеву в его присутствии прямо в этом кабинете. Я ему ответил, что вообще-то так не делается. Я не помню точных слов разговора, но сам разговор был не вполне ординарен.

У Кагана была сложная задача. Он и Афанасьева не хотел обидеть, и меня не хотел потерять. О том, что Афанасьев меня считает своим врагом, он хорошо знал, но и не поговорить со мной, хотя бы сделать попытку, тоже не мог. В то время я уже никого и ничего не боялся, и моя задача состояла в том, чтобы как можно деликатнее обосновать свой отказ. Я сказал, что Ковальчука сейчас нет в Москве. Я не один автор, и не могу решать за двоих. И я не хочу чтобы Ковальчук на меня обиделся по той же причине, что и Афанасьев, то есть за предательство. Я лично не против того, чтобы показать обзор, но только в начале мая, после того, как вернется Ковальчук.

На этом разговор и закончился. Мне совсем не импонировало, чтобы Афанасьев учил нас как писать обзор. Да и вообще ситуация походила на право первой ночи в эпоху крепостного права. Но я понимал, что надо отступить в мелочи, не отдавая главного. Обзор я не показал и отношения с начальством не испортил. А после того, как вернулся Ковальчук в начале мая, этот вопрос больше не возникал. Обзор был благополучно напечатан. И Афанасьев ознакомился с ним только после публикации. Но у него не было к нам никаких претензий. Он увидел в нем то, что и хотел увидеть. Правда он все же ворчал, что мы не всех отметили, и есть недовольные. Но сам он себя недовольным не считал.

Некоторое время спустя Афанасьев с Имамовым и другими соавторами опубликовали две или три книжки по своей работе, включая и методы дифракции рентгеновских лучей в специальной геометрии, но по методу стоячих волн они ничего не написали. Наш обзор на долгие годы остался единственным руководством для молодых ученых. К сожалению должен признать, что в части теоретических методов, он устарел сразу же после выхода, так как в нем был описан метод расчета, опубликованный  1981 году. Однако в 1985 году я придумал другой метод, который на долгие годы стал основным для меня, но он не вошел в обзор.

Продолжение во втором разделе