Химера борея. глава xxxiii

                РАССТАВАНИЕ С МАНДЕРЛИ



   Гринвуд, постившийся целый день, потребовал чаю – но оказалось, что отключили электричество. Чайник грели прямо над камином, а Ричарду пришлось извлечь из недр подвала два массивных канделябра в виде танцующих дриад. Зажгли свечи белого воска, и в их свете будничные чайные чашки из фарфора замерцали таинственным светом.
- Проклятые свечи, - ворчал Ричард, ломая глаза над очередным кроссвордом.  Гринвуд же, странно притихший, некоторое время сидел, погруженный в свои мысли. И до тех пор, пока он не заговорил вновь, у Чезаре оставалась надежда, что все останется, как было раньше.
   Гринвуд начал разговор с того, что попросил Ричарда оставить их наедине. Ричард нехотя подчинился. После его ухода старик спросил без обиняков:
- Он пообещал выбить премию Пулитцера за ваши грязные делишки?
- Кто он? – поморщился Чезаре, в глубине души угадывая ответ.
- Вудлен, черт подери! – повысил тон Гринвуд.
 Чезаре почувствовал предательскую дрожь в коленях. Мысли путались, он ни на чем не мог сосредоточиться, однако чутье подсказывало ему, что хуже всего сейчас – замкнуться в себе и молчать. 
- Это не подлость – это необходимость, - заявил Чезаре, подумав обреченно: «это провал».
- Знаете, сеньор Макиавелли, больше вашего невежества может быть только ваша дерзость, - отрезал писатель. Визирь изящно вспрыгнул на колени к старику и зашипел, не сводя немигающих змеиных глаз с Чезаре. Последний упрямо заметил:
- Я не собираюсь оправдываться. И тем более - убеждать вас в чем-либо. Я не в суде!
    Чезаре ожидал резкого отпора. Он бы не удивился очередной резкости со стороны старика. Однако Гринвуд вдруг расхохотался надрывным, истерическим смехом, зловещим многоголосьем, эхом отдававшимся в пустом доме. И этот хохот Мефистофеля своей безудержной дикостью заставил кровь похолодеть в жилах у Чезаре. 
    Казалось, голос Гринвуда принадлежит самому вересковому ветру– за окном бушевал страшный буран. Снег бился в окна, северный ветер носил и кружил его над холмами, хрипло рыдая и стучась в двери, как нищий. Гринвуд смеялся, смеялся, и Чезаре казалось, что смех этот никогда не кончится, как не кончится буран за окном.
   Прошла целая вечность, прежде чем Гринвуд смолк. Тотчас, как веселость отступила, лицо старика исказила гримаса ярости. Он вскочил со своего места и сжал дрожащие руки в кулаки. Челюсть его свела невротическая судорога, и лицо перекосилось в страшном оскале, принадлежащем скорее зверю, чем человеку. Гринвуд пытался что-то сказать, но вместо этого из его глотки вырывалось хриплое подвывание.
   Чезаре чувствовал, что еще немного, и он сойдет с ума от ужаса. Все его члены парализовала паника, он не знал, что делать – Чезаре был уверен, что сейчас Гринвуда хватит удар, и он рухнет мертвый на каменный пол столовой. К счастью, старик быстро пришел в себя. Морщины разгладились, он задышал ровнее и спокойнее. Гнев на его лице сменило глубокое отвращение. Он тяжело опустился на стул и прикрыл веки:
- Довольно. Мне наскучила эта комедия. И ваша персона в моем доме, - Гринвуд сделал паузу. Чезаре вдруг физически ощутил движение времени: секунды, минуты проходили сквозь него, их свинцовый груз давил на плечи и мешал дышать.  Время было подобно пламени: оно пожирало прошлое, как Кронос - своих детей, и не давало возможности отыграть назад. Оно было лишено иллюзий и химер. Для него существовало только вечно новое сегодня.
   Между тем старик заговорил вновь – голосом, полным ледяной ненависти.
- Вы приехали в мой дом. Вы жили здесь, ни в чем не нуждаясь. И благополучно оболгали меня. Вы сделали это так буднично, точно попросили взаймы бритвенное лезвие.
   Чезаре сделал попытку возразить, но Гринвуд прервал его властным жестом:
- Меня не интересуют мотивы, страдания и рефлексии. Меня интересует только ваше исчезновение из моей жизни. Навсегда. Вы поняли меня? И если я увижу, только увижу еще одну гнусную статейку обо мне, Ральфе или еще о ком-нибудь из близких мне людей, - клянусь Богом, я устрою вам такой судебный процесс, что вы всю жизнь будете помнить его. У меня есть связи, и, что еще важнее – имя и деньги. А теперь – убирайтесь. Ричард вас отвезет до Виндворта. А дальше делайте, что хотите. Мне все равно.
   Лицо его вдруг стало совсем больным, огонь в глазах потух и сменился мертвенным равнодушием. Он слабым голосом позвал дворецкого, который не замедлил явиться. Ричард, не глядя на Чезаре, бросил ему безликое:
- Машина скоро будет готова, - и вышел.
   Чезаре неотрывно смотрел на старика. Он никак не мог отделаться от спасительной мысли, что все это сон или шутка. Однако писатель был неумолим.
- Вы еще здесь? – еле слышно спросил Гринвуд, не открывая глаз.
- Уже нет, - в тон ему ответил Чезаре и медленно поднялся к себе.
   Как чувствует себя боксер после нокаута? Или парашютист после не самого удачного приземления? Чезаре полагал, что теперь отлично понимает и того, и другого. Ему казалось, будто он получил сотню пощечин. Голову наполнил туман совершенной пустоты.  И пронзительное чувство потери, старое, как мир, захлестнуло Чезаре с головой.
   Он опустился на кровать и сидел так, обхватив голову руками и легонько раскачиваясь взад и вперед. Чезаре подумалось, что нынешняя жизнь его находится во власти причудливой химеры, и те несколько недель, что он провел на ферме, не имели ничего общего с реальностью. Может быть, стоит только побольнее ущипнуть себя, и окажется, что все это время Чезаре спал на своей продавленной кровати в Лос-Анджелесе, мертвецки напившись накануне. Лучше было бы никогда не приезжать в Топ Уизенс.
   Чезаре заставил себя подняться и, достав из-под кровати старый чемодан, в беспорядке сложил в него вещи. Во внутреннем кармане пальто он нашел дневник Кэро. Нежно проведя рукой по шершавой обложке, Чезаре бережно уложил книжицу на самый низ чемодана. В ней была заключена частичка Кэро – и это придавало чувство защищенности.
   Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Ричард. Кашлянув, он сообщил ботинкам Чезаре:
- Машина готова.
- Уже спускаюсь,  - ответил Чезаре стене позади отца. Тот забрал багаж и молча вышел, легко подняв массивный чемодан. Засунув руки в карманы, Чезаре вышел за ним. Он чувствовал себя провинившимся подростком, раньше времени отправленным из гостей восвояси.
   Когда Ричард с Чезаре спустились на первый этаж, Гринвуда там уже не было. На столе стоял остывший чай. Казалось, скоро придет время перекусить имбирными печеньями и миндальным пирогом. Мягкой походкой войдет Хелен и разольет горячий напиток по кружкам, рядом с Чезаре сядет вечно насупленный Орландо, а напротив – улыбающийся Ричард.
  Отогнав нелепые фантазии прочь, Чезаре вышел из дому, отчаянно борясь с искушением обернуться. Моросил однотонный дождь. Пробирающий до костей холод заставил Чезаре зябко поежиться. Не удержавшись, он всё же обернулся, чтобы последний раз взглянуть на ферму – темные провалы окон и лишайник на старом камне старили дом и придавали ему заброшенный вид.
   Быстро отвернувшись, Чезаре юркнул в машину на заднее сидение. Он не знал, о чем говорить с отцом, - да и нужно ли было разговаривать после всего произошедшего?
   Когда Топ Уизенс скрылся из виду, Чезаре понемногу начал свыкаться с мыслью, что все случившееся – не сон и не наваждение, а вполне себе осязаемая реальность, и в нем разом вскипели злость, негодование и горечь. Его вышвырнули из дома, как котенка, как неугодного слугу. И что же он сделал? Смиренно принял все и деликатно удалился. Чезаре никогда не презирал себя сильнее, чем в эту минуту.
   И тогда у него возник план. Он придет в Топ Уизенс еще раз – (глухой) ночью, когда никто не будет ожидать вторжения. Чезаре знал, как пройти к Габриэль, знал, как открывается входная дверь без ключа. Ничто не мешало ему осуществить задуманное.
    Если он будет действовать тихо и осторожно, Ричард, одурманенный снотворным, точно не проснется, а Гринвуд и подавно. Только как добраться до Топ Уизенс самостоятельно? Пешком, как в первый раз?
   Ответ пришел сам собой. У Фрэн есть машина. Она знала о Чезаре все, и ей было не страшно довериться. Чезаре улыбнулся про себя. Он вновь чувствовал себя уверенно и бодро. Или Цезарь, или ничто.
   Между тем, из-за холмов показался Виндворт в ореоле серебристого тумана. Он напоминал сказочный город с пряничными домами и леденечными мостовыми. Может быть, Чезаре удастся уговорить Габриэль сбежать вместе с ним? Ему живо представилось, как они идут вдвоем по заснеженному Виндворту, освещенному разноцветными светляками огоньков и мерцанием витрин. Кто знает, как все обернется сегодняшней ночью?
    Ричард заглушил мотор и остановил машину. Дворники расчищали стекло, и только их «вжиканье» оживляло тишину, повисшую в машине. За время, пока они с отцом молчали, Чезаре успел раз десять прокрутить в голове разные варианты прощания, от самого теплого до подчеркнуто отстраненного. Вместо всего передуманного он просто молча вышел из машины. Ричард отдал ему  вещи. Они нерешительно кивнули друг другу, старясь не встречаться взглядом, и разошлись. Ричард сел за руль, и через несколько секунд его джип растаял в плотной пелене снега. Прищурившись, Чезаре проводил его взглядом и вздохнул. Вот и все. Остался только финальный аккорд. С этими мыслями Чезаре отправился к Фрэн.
    Из окон ее гостиной струился ровный золотистый свет. Тяжелые портьеры были отдернуты, и Чезаре мог видел Фрэн, уютно устроившуюся на диване с книгой в руке. На ней была домашняя пижама, расшитая совами, а волосы еще не высохли после душа. Усталая улыбка пробегала по ее бледным губам, когда она, небрежно пробегая взглядом страницу за страницей, неспешно потягивала чай. Напротив нее дремала миссис Ребекка, держа на руках довольно мурчащую Смайл. Нельсон блаженно растянулся подле нее. Идиллия в духе сентиментального Руссо.
  Чезаре тихо постучал в стекло. Фрэн вздрогнула и оторвала взгляд от книги. Растерянность на ее лице сменилась удивлением, а удивление - радостью. Она жестом указала Чезаре на входную дверь. Не успел он взойти на крыльцо, как Фрэн сама оказалась перед ним. Она распахнула дверь, и на Чезаре дохнуло теплым запахом дома.
- Давай, заходи быстрее, - я не горю желанием простудиться, -  шутливо заметила Фрэн, пропуская его вперед.
- Прости за вторжение, - улыбнулся Чезаре, снимая пальто. Фрэн рассмеялась:
- Брось. Просто мы не думали, что ты заявишься к нам так скоро.
   Изогнув бровь, она осведомилась:
- Ты зашел по-соседски, или что-то случилось?
- Случилось. Я уезжаю в Лос-Анджелес, - Чезаре постарался перехватить ее взгляд, - Но перед отъездом мне нужно сделать одну вещь – и без твоей помощи мне не справится. Поговорим? 
  Он старался быть как можно более убедительным и, кажется, ему это удалось. Фрэн энергично кивнула и бросила:
- Пойдем. Не будем шуметь, переговорим у меня.
   Чезаре еще ни разу не был в комнате Фрэн. Она оказалась очень маленькой и, вдобавок, была завалена разными старыми и совершенно бесполезными вещами – чемоданами с потускневшими металлическими набивками, пыльными флаконами из-под духов самой причудливой формы, тетрадями, давным-давно исписанным вдоль и поперек … Чезаре присмотрелся к ним и понял, что это дневники. Фрэн заметила:
- Удивлен? Считаешь меня чересчур любопытной?
- Нет, но…зачем тебе это?
- Дневники, или вещи?
- И то, и другое.
- Если бы ты знал, как много людей хотят выкинуть свое прошлое ко всем чертям. Иногда я брожу по городским свалкам и ищу там никому не нужные записные книжки... Тебе это кажется смешным, да? – она вызывающе улыбнулась.
- Вовсе нет, - искренне ответил Чезаре.
- Моя любовь к людям весьма своеобразна. Я сочувствую им, интересуюсь ими, но корни этого – в неистребимом эгоизме, - спокойно закончила Фрэн и испытующе посмотрела на Чезаре, - Теперь выкладывай, что случилось. Дай пищу моему эго.
  Она опустилась на кровать и слегка наклонила голову набок в немом вопросе. Чезаре как можно красноречивее описал свое фиаско в Топ Уизенс, обрисовал причины, по которым ему надо увидеть Габриэль – и предложил Фрэн одолжить ему машину всего на полночи. Как только речь зашла о воспитаннице Гринвуда, лицо Фрэн стало задумчивым и как будто чужим.
   Чезаре вздохнул: отношения с Кэтрин тоже сначала напоминали крепкую дружбу. Но с женщинами никогда нельзя пустить все на самотек. В конце концов, дружба переходит в многозначительную недосказанность.
   В средневековых романах дама и рыцарь, если не они были связаны любовной клятвой, клали между собой меч, символически обозначая жесткие границы в отношениях. Габриэль была мечом в общении Чезаре и Фрэн.  Но последняя была единственным человеком в мире, в чьей власти было помочь Чезаре. И он не собирался упускать свой шанс.
- Черт побери, Фрэн! – вскинулся Чезаре, - Я что, прошу убить ради меня?! Ограбить старушку?! Я должен, - понимаешь?! – должен увидеть ее!
  На лицо Фрэн набежала тень.
- Конечно, должен. Я понимаю, - по губам ее скользнула странная улыбка, а тонкие пальцы нервно теребили тесемку на рукаве.
- Я думала, что мы попрощались навсегда, - глухо сказала она.
- Я тоже так думал, - нетерпеливо ответил Чезаре и заходил по комнате.
- Тогда чему удивляешься? – устало спросила она, - Ты заявляешься ко мне, требуешь помощи…Вот так, вдруг…
    Фрэн сидела перед ним на кровати, подогнув под себя ноги. Ее тонкие руки казались сотворенными из прозрачно-бледного мрамора, а лицо было таким растерянным и нежным, точно принадлежало ребенку. Чезаре невольно вспомнилась Кэтрин Адамс в минуты слабости.
   Вдруг Фрэн решительно тряхнула головой и встала. Глаза ее загорелись авантюрным весельем, и Чезаре узнал в ней ту Фрэн, с которой познакомился две недели назад. Она по-мужски хлопнула его по плечу и заявила:
 - Придется стать твоим персональным водителем на сегодня  – а то разобьешь машину чего доброго. 
  Чезаре, смеясь, с дружеской бесцеремонностью поцеловал ее в щеку:
- Я знал, что ты мне поможешь!
- Тише ты, не разбуди маму! Она всегда чутко спит, – зашикала на него Фрэн. Чезаре кивнул и, прошептав:
- Подожду тебя на улице, - спустился вниз.
  Выйдя из дома, он с наслаждением вдохнул морозный воздух. Небо находилось необыкновенно высоко над городом, и тысячи звезд сияли на его бархатном своде, точно бриллианты, прихотливо рассыпанные на королевской мантии. В деревне и правда была своя магия – чуждая Чезаре, но временами притягательная.
   Наконец показалась Фрэн, и они с Чезаре, заговорщически улыбнувшись друг другу, сели в ее внедорожник.
- Знаешь, мы похожи на детей, задумавших очередную шалость, - сказала Фрэн, включив зажигание. И вдруг добавила:
- Тебе не страшно?
- Страшно? – переспросил Чезаре, - Чего мне бояться?
- Скоро ты поймаешь свою синюю птицу – как у Метерлинка, помнишь? А, впрочем, забудь. Лучше помолчим. Нам есть, о чем помолчать, не так ли?
   И Фрэн негромко включила радио. Ликующий голос Эдит Пиаф затянул «Я не о чем не жалею». Чезаре вяло улыбнулся и поудобнее устроился на сидении. Он и сам не заметил, как задремал. Эдит Пиаф по желанию радиослушателей поставили еще раз, и мажорная мелодия утягивала Чезаре все дальше и дальше в паутину сна.
   Чезаре любил дороги. Терпкое, воспламеняющее кровь чувство движения, ощущение и предчувствие перемен – это освежало его и давало силы жить. Ему часто казалось, что если бы его работа не была связана с путешествиями и возможностью видеть новое, существование потеряло бы для него всякий смысл.
- Чезаре! – вдруг вскрикнула Фрэн. Ее голос прозвучал очень тонко и беспомощно.
   Чезаре с трудом открыл глаза и первое, что он увидел, - искаженное ужасом лицо Фрэн, освещенное кровавым отсветом. Внутренне трепеща, он перевел взгляд на Топ Уизенс. Ирреальная картина предстала перед ним.
   Впереди, посреди океана беспросветной ночи ферма была охвачена ярким пламенем. Эдит Пиаф продолжала петь, и ее голос и музыка создавали иллюзию, будто бы пожар – всего лишь театральная бутафория. Пламя яростно боролось с темнотой, и сотни огненных змей, шипя и извиваясь, обвивали старую ферму плотным кольцом. Чезаре, замерев, смотрел на пожар, живой, осязаемый пожар, пожиравший Топ Уизенс. Огонь уже охватил все здание, стекла с жалобным звоном рассыпались под его яростным напором.
  Фрэн дрожащей рукой выключила радио. Все смолкло. И только дикий Борей продолжал выть над пустошами.