Химера борея. глава xxxiv

                И ПОСЛЕДНЯЯ
 


- Чезаре, не надо! – голос Фрэн сорвался на фальцет, она судорожно вцепилась в руку Чезаре, отчаянно пытаясь удержать его. Ее смертельно побледневшее лицо напоминало кукольную маску – и огонь, пляшущий в остекленевших глазах, только усиливал это сходство. 
   Чезаре упрямо мотнул головой и высвободил свой локоть. Ее страх, липкий, осязаемый, был ему отвратителен – потому что грозился передаться ему самому. Он бросился к дому, откуда выскочил  Ричард с потемневшим от копоти лицом. В руках у него была резная шкатулка, лакированные грани которой переливались головокружительным калейдоскопом красок. Кашляя, дворецкий кинулся к джипу. Бросившись ему наперерез, Чезаре грубо рванул его за плечо. Шкатулка покатилась по земле, и из нее выпали старые письма и еще что-то маленькое и блестящее. Оно сверкнуло и пропало в оледеневшем вереске. Ричард выругался и с силой сжал запястья Чезаре, пытаясь отнять от себя его руки. 
- Где они?! – прорычал Чезаре.
- О ком ты, черт возьми?! – отрезал Ричард и с силой оттолкнул Чезаре. Взгляд его лихорадочно метался из стороны в сторону в поисках пропажи.
- Не прикидывайся идиотом – где Габриэль и Гринвуд?! – в бешенстве заорал Чезаре.
  Не отвечая, Ричард опустился на землю и принялся шарить по ней руками, почто слепой, в поисках блеснувшей в вереске вещицы. «Обручального кольца,» - догадался Чезаре. Должно быть, оно принадлежало Франческе – Чезаре смутно вспомнилось, как мать швырнула кольцо отцу при расставании.
   Мысль о матери охладила гнев Чезаре, точно ледяная вода, остудившая раскаленные на солнце камни. Одно чувство поработило эмоции Чезаре – желание найти Габриэль и старика. И спасти их. 
- Где они? – гораздо спокойнее переспросил Чезаре.
- В библиотеке, - бросил Ричард и добавил, встревоженно взглянув на Чезаре: - Но ты же не собираешься…
  Не слушая его, Чезаре кинулся в дом. Ричард что-то кричал ему вслед, и в голосе его звучало отчаяние и страх, но Чезаре некогда было вслушиваться в слова отца. Там, в чаду сумасшедшего танца сумрака и огня, были заживо погребены два дорогих ему человека.
   Объятый пламенем, дом ожил. Он стонал, бормотал, плакал, он бился в предсмертной судороге, всем своим существом цепляясь за ускользающую жизнь, как смертельно раненый человек, мятущейся по влажной от пота и крови постели. Чезаре, ловко уворачиваясь от падающих балок, пожираемых огнем, и взлетающих светляков искр, ворвался в дом и, свернув к большому шкафу на кухне, рванул его дверцы. 
     Они тотчас же раскрылись, как двери волшебной пещеры – по воле Алладина, и Чезаре представился черный зев камина, двойника действующего, расположенного напротив. Не раздумывая, Чезаре прошел сквозь очаг и увидел винтовую лесенку старого дерева, спиралью взмывающую вверх – к заветной келье Габриэль. Сквозь грязно-серую пелену дыма не сразу открылось, что лесенка была уже наполовину уничтожена огнем. Звериный стон отчаяния вырвался из груди Чезаре.
   Он бросился прочь от бутафорского камина, но, едва попав на второй этаж, остановился от внезапно нахлынувшего головокружения. Темно-серый дым заполнил собой узкий коридор. Воздух стал удушающе-мягким, ватой забил легкие и бронхи, и Чезаре чувствовал, что сейчас сорвется куда-то, рухнет в непроглядную бездну забытья. Страх смерти, ужас потери Габриэль обуяли его. Пот градом катил с Чезаре, и он, кашляя и плача от дыма, шатаясь, точно пьяный, пробирался к знакомой лесенке на третий этаж. Подойдя к ней, он с надеждой протянул руку к перилам…и вскрикнул, едва дотронувшись до раскаленного докрасна металла. 
  Новый приступ кашля согнул Чезаре пополам. Казалось, легкие сжались до размеров бусин. Хватая воздух ртом, точно рыба, Чезаре рухнул на пол. Перед глазами мелькали картинки из детства, из недавнего прошлого, лица знакомых, точно снятые в рапиде кадры. Голову сжимал стальной обруч боли, и Чезаре мог думать только о прохладном воздухе пустошей.
     Он подтянул ноги к лицу, как эмбрион, и слезы хлынули у него из глаз – настоящие слезы, а не те, что невольно были вызваны гарью. Голова кружилась все сильнее, силы иссякли и, казалось, что впереди ждет только смерть и больше ничего.
    Невыносимая боль сжимала сердце Чезаре, боль почти физическая, но к физическим процессам на деле не имеющая отношения. Дым затуманил ум Чезаре, и он знал, что ему уже не подняться. Хотелось спать. «Умереть, уснуть…» - вдруг зазвучали страшно далекие слова в гаснущем сознании Чезаре. Смерть раскрывала свои объятия, и пресный запах тлена ударил в ему в ноздри. Как сотни и тысячи до него, он исчезнет, не оставив следа. Нет ни карьеры, ни амбиций – они ничто перед бесстрастным взглядом вечности. Чезаре зажмурил глаза, и эфемерная дымка сна окружила его...
   И тут он услышал далекий бой часов, доносившийся с первого этажа. Знакомый неторопливый бой. Часы продолжали работать, не замечая ни дыма, ни зловонного дыхания смерти. Они точно бросили вызов небытию. Сама ферма говорила с огнем снисходительно и спокойно, точно с ребенком, уговаривая его уняться и не безобразничать больше.
    Голос часов отрезвил Чезаре. Ослабшие мышцы его напряглись, готовясь к последнему рывку. Уйти без борьбы может каждый. Чезаре не считал себя каждым. «Или Цезарь, или ничто,» - прошептал он и заставил себя подняться.
Ноги не слушались, а голова стала тяжелой, точно ее выковали из свинца. С трудом разглядев сквозь струпья дыма потолок и пасть чердачного люка, Чезаре поднялся в библиотеку, морщась и кусая иссохшие губы от каждого прикосновения к раскаленному металлу перил – но не держаться за них было невозможно: из-за головокружения Чезаре шатало в разные стороны.
    Библиотека пылала. Хрупкие страницы книг корчились в страстных объятиях огня, и пепел черными мухами взлетал к потолку. Это напоминало поле битвы, где насекомые кружат над вздутыми трупами лошадей и солдат. Дрожь пробежала по спине Чезаре, как, наверное, пробегала по спинам философов, видевших гибель великой Александрийской библиотеки или монахов, тщетно пытающихся спасти книжные шедевры своих монастырей от прожорливого огня.
    И все же огонь сделал одно доброе дело: непреодолимая преграда в виде стеллажа, защищающего обитель Габриэль, рухнула. 
- Габриэль! Держитесь! – борясь с кашлем, хрипло выкрикнул Чезаре и бросился к ней, насколько быстро, насколько позволяли его одеревеневшие ноги.
   Он видел ее. Габриэль стояла неподвижно, стройная и строгая в длинном платье до пола, на старинный манер. Она казалась силуэтом на старой фотографии, и в очертаниях ее было столько спокойного благородства и выдержки, что Чезаре охватила гордая радость за нее. Здесь, в аду пламени, она была ангелом, незыблемо верящим в спасение.
   Чезаре почувствовал, как легкие его чудесным образом расправляются, как голова перестает кружиться и болеть. Он проскользнул за остатки стеллажа, отделявшие его от Габриэль. Здесь, в келейке, было не так душно, как в остальном доме – огонь еще не добрался до этого места. Глаза Чезаре почти перестали слезиться, и кашель больше не вырывался судорожным хрипом из гортани.
   Габриэль спокойно стояла рядом с креслом, прислонившись лбом к оконному стеклу. Темно-каштановые кудри спускались до самого пояса и искрились, отражая пламя. Она казалась погруженной в свои мысли, точно огонь и смерть не трогали ее существа. И при появлении Чезаре даже не повернула головы. Прямой и непреклонный стал королевы, гордый профиль и тонкая рука, опирающаяся на подоконник.
 Чезаре, восхищенный ее бесстрашием, подошел ближе.
- Нам нужно уходить, - прохрипел он. Она не шелохнулась. Дом стонал под напором огня. Может быть, Габриэль очень плохо, так плохо, что она с трудом различает происходящее? Чезаре подошел к девушке и поднял ее на руки. Неестественная легкость ее тела поразила его. Он опустил глаза…и увидел кукольное лицо. Вскрикнув, Чезаре выронил свою ношу. Это была восковая кукла, размером с человека, одетая по моде 80-х годов. Ее лицо было прекрасно, но мертво. Рядом с креслом Чезаре увидел проигрыватель. Голос, так пленивший его когда-то, был просто записан на пластинку! Чёрный виниловый диск – вот чем оказалась его Габриэль..
- Удивлены, или расстроены? – неожиданно сзади послышался скрипучий голос Гринвуда. Чезаре медленно обернулся. Гринвуд в самой непринужденной позе сидел в кресле, среди искр и бушующего пламени, и оттуда, невидимый прежде для Чезаре, наблюдал за ним.
   Побелевшие губы Гринвуда искривились в страшной усмешке, мало напоминающей человеческую улыбку.
- Вы не знаете мою жену? Она перед вами,  - Гринвуд указал ему на куклу, - Бесподобная иллюзия.
- Бесподобная?.. - облизав сухие губы, выдохнул Чезаре. Голова его безумно болела от дыма. А в груди была пустота. Ничем не восполнимая и неизбежная пустота потери. Он чувствовал себя избитым и потерянным.
- Я заказал куклу знакомому в музее Тюссо. Кэро жила здесь, у меня – а я баловал ее, как мог. Покупал редкие книги, дивные цветы, одежду – все, как она любила…
   Чезаре почти не слушал Гринвуда. Он смотрел на куклу, на восковую куклу, до боли сжимая виски и борясь с двойственным желанием – включить проигрыватель, чтобы еще раз услышать незабвенный голос, или сломать пластинки, все до единой, и бросить их на съедение огню.
- Значит, Габриэль… - с трудом шевеля языком, начал Чезаре.
- Не придуривайтесь! Вы прекрасно знаете Габриэль – она живет с Ребеккой, - раздраженно прокаркал Гринвуд. Чезаре потрясенно посмотрел на него:
- Фрэн?!..
   Теперь стало ясно, почему Фрэн привязалась к Чезаре, узнав о его чувствах к Габриэль, почему была уверена, что никого нет в келейке на третьем этаже – и почему так резко говорила о старике.
   Восковая Габриэль –или Кэро? – вдруг пошатнулась и начала медленно сползать вниз. Гринвуд бережно поднял куклу на руки, утешая ее и шепча глупые слова нежности. Чезаре слезящимися глазами наблюдал за ним, а между тем голодное пламя набрасывалось на книги и жадно пожирало их. Но окна в келейке «Габриэль» были открыты настежь, и неожиданно хлынувший проливной дождь залил пол, став временной преградой ненасытному огню. И все же огонь был рядом. Он ревел и плакал, он молил отдаться ему без борьбы, без ненужных потерь и метаний.
   Чезаре больше не замечал его удушающего жара и смертоносного натиска. Больше не думал о спасении. Смерть представлялась желанным и единственным исходом.
- Я ненавижу вас, - прошептал он Гринвуду.
- Я умру сегодня – неужели вы думаете, что ваша ненависть может что-то значить для меня? Меня ждет небытие.
- Или вечность – и пусть она будет для вас адом! – Чезаре выплевывал каждое слово так, будто бы его гнев и отчаяние могли что-то изменить.
- Не знаю. Может, и нет никакого бессмертия для души. Бессмертие – в том, что мы создали, - Гринвуд подошел к Чезаре. И холодная старческая рука легла на пылающее запястье Марчелли, между тем как другая прижимала к себе равнодушную куклу. Огонь плясал во влажных глазах Гринвуда, отражался на лоснящейся от пота коже и кровавыми всполохами озарял бесстрастную красоту Габриэль.   
- Да пошли вы к черту со своими проповедями! Я сыт ими по горло! – взревел Чезаре. Гринвуд еще раз улыбнулся. В его глазах застыла фанатичная обреченность мученика. Он прижал к себе куклу и сказал что-то, но так тихо, что Чезаре его не расслышал. А потом вдруг резко отстранился от Чезаре, подался назад, в охваченную пламенем часть библиотеки.
  Мефистофелевский оскал исказил лицо Гринвуда, прежде чем горящая балка рухнула с потолка и погребла его под собою. Ни единого звука не послышалось оттуда, где огонь поглотил собой тело старика и его восковую игрушку. Но очень скоро раздался тошнотворный запах горелого мяса – и это хуже любых стонов.
   Вдруг среди пылающих книг показался темный силуэт, и через несколько мгновений раскрасневшийся Ричард предстал перед Чезаре. Не колеблясь, он попытался поднять Чезаре, чтобы увести его из Топ Уизенс. Но тот, увернувшись, закричал:
- Пусти! Ты же все знал! Знал – и неожиданно для себя зашелся в приступе гомерического хохота. Казалось, огонь хохотал вместе с ним, изящно жонглируя книжными страницами, покрывая собой мертвые камни старого дома, озаряя своим сиянием пустую мглу ночи. Страх перед смертью отступил, как океан во время отлива.
- Надо идти – у нас мало времени, - твердо сказал Ричард, резко дернув бьющегося в истерике Чезаре за запястья. Горящая головешка упала с потолка, и Ричард машинально ослабил хватку.  Ему явно не хватало ловкости в придачу к звериной силе. Чезаре сумел вырваться и с кошачьим проворством отскочил в сторону. Вновь расхохотавшись, он опустился на пол.
- Я останусь здесь – а ты убирайся к черту, - сквозь смех выдавил из себя Чезаре. Ричард бросил на него взгляд, полный бессильного гнева.
- У тебя шок – и ты не соображаешь, что творишь. Идиот, ты и меня тут похоронишь! – прорычал Ричард.
   Точно охотник, он сделал несколько шагов к Чезаре, задыхающемуся от смеха и дыма.
- Какое благородство! В компании и подыхать веселее! Старик бы одобрил! - давясь безумным хохотом, говорил Чезаре. А перед его мысленным взором стояло озаренное пламенем лицо восковой куклы с широко распахнутыми глазами.  И оно больше не казалось равнодушным и бесстрастным. В нем было столько эмоций, столько подлинной жизни, что лица настоящий людей казались в сравнении с ним жалкими копиями неумелых мастеров.
  Воспользовавшись пассивностью Чезаре, Ричард грубо сгреб его в охапку и попытался вынести на руках. Чезаре отбивался, точно полоумный. Однако Ричард обладал поистине железной хваткой. Голова Чезаре отчаянно кружилась, он сильно ослаб и не мог сопротивляться. На втором этаже он затих и позволил Ричарду нести его, куда тому заблагорассудится. Чезаре казалось, будто он вновь стал ребенком, когда отец носил его на руках после долгих пеших прогулок по Лос- Анджелесу.
   На первом этаже Ричард бережно поставил Чезаре на поли поддерживая его, точно раненого, вывел из дома.
   Свежий воздух вдохнул силы в Чезаре. Он схватил руку Ричарда и спросил хрипло:
- Это Гринвуд? Он поджег?
  Ричард кивнул. Чезаре глухо застонал:
- Я виноват, я был последней каплей…Господи, я убил его! – он чувствовал себя так, словно сильно выпил. Чезаре повалился на ледяной ковер вереска. Над ним расстилалось звездное небо, и тысячи неведомых созвездий безучастно наблюдали за ним с высоты. Никогда Чезаре не чувствовал себя таким одиноким и отверженным.
- Неправда: сперва я позволил ему остаться в доме. В его гибели виноват скорее я, - парировал Ричард, - Лежи смирно: сейчас я перенесу тебя в машину.
- А дом? – слабо спросил Чезаре, предчувствуя ответ.
- А черт с ним – все равно не спасешь, - флегматично заметил Ричард и, поднявшись, ушел куда-то. Видимо, он направился к джипу – а, может быть, пытался еще что-то спасти в доме. Чезаре было все равно.
   Кровавые блики пламени плясали перед его взором.  Он впал в полубессознательное состояние. Чья-то рука нежно гладила Чезаре по голове. Глаза застилала пелена слез, невольных, болезненных слез, и сквозь жар забытья Чезаре едва различал далекий женский голос, торопливо шептавший ему слова утешения и любви. Внезапно он понял, что это Габриэль была рядом с ним – эфемерное видение без лица, сотканное из музыки неземного голоса.
- Габриэль… - прошептал Чезаре и провалился в забытье. Чьи-то сильные руки – должно быть, Ричарда, - подняли его и перенесли на мягкое сидение.
- Я поеду следом, - различил он голос Фрэн. Ричард ей что-то ответил, а затем машина заворчала и завелась.
 Чезаре, с трудом разомкнув тяжелые веки, в последний раз видел Топ Уизенс – догорающую свечу во мраке бесконечной ночи. Дом вспыхнул очень ярко, перед тем как крыша со скрежетом обвалилась. Огонь начал захлебываться самим собой. Чезаре, точно завороженный, продолжал следить за погибающим домом, пока мог. А потом, обессилевший и опустошенный, рухнул на заднее сидение и затих.
  Он слышал голос отца – мягкий баритон, говоривший ему что-то. Слова Ральфа Чезаре не понимал, но от звука отцовского голоса по венам растекалось теплая волна спокойствия. Усталость сделала свое дело – и Чезаре впал в забытье.
  Ему приснился удивительный сон. Жгуче-малиновый ковер цветущего вереска окружил Топ Уизенс, и чибисы белыми призраками парили в безоблачном небе. Было раннее утро, и Чезаре бродил по дому, разглядывая спокойные лица спящих. Ричард, Хелен, Орландо, Гринвуд, и даже Ребекка с Хелен, - все они были здесь, в прохладном полумраке старинной фермы. Казалось, целый мир умер, и не осталось больше ничего, кроме тихого дыхания спящих, и ослепительного сияния цветущих пустошей.
    Благоуханный воздух наполнял легкие Чезаре. Он вышел из дома, прикрыв скрипучую дверь, опустился на низкий забор и обвел испытующим взглядом холмы, точно только что встреченного старого друга. Где-то вдалеке раздался глухой гудок приближающегося поезда.
   Гринвуд верил: иллюзии исцеляют. Чезаре сонно усмехнулся. Вряд ли. Иллюзии - опиум для наших сердец. Химеры растаяли, как сны чахоточного больного. Прошлое сдалось и отпустило настоящее. Сквозь боль, смятение и отчаяние к Чезаре вернулось спасительное чувство ясной неотвратимости будущего. Он был свободен.