Бездна. Глава 6-6. Сиреневый вечер

   Домой возвращались в сумерках. Густая листва деревьев закрасила таинственно-сиреневым стволы, цветы и даже воздух. Скрытое горой, солнце клонилось к горизонту. Но насколько скоро утонет оно в своей ночной колыбели, определить было невозможно.

   Ольга зажгла огонь в раковине-светильнике перед иконкой, и девочки встали на молитву. Вот скажите, как вести себя в такой ситуации? А, Мишка? Закатить антирелигиозную пропаганду? Да, самый приемлемый для моей чести-совести выбор — в позу встать и пропаганду загоготить! Нет, Мишка, стоит ли в первый вечер составлять оппозицию? Разве нужна принципиальность в тюрьме или концлагере, или здесь, на острове? Требуется детям соска-пустышка — пусть получают!

   Если сделать вид, что ничего не происходит? Не заметить? Это значит — дистанцироваться от детей, которые и так катастрофически одиноки… Даже в деревне не имеют права жить. Две несчастные девчонки-сиротки…

   А лицемерно сделать вид, что я верующий? — ещё более гнусно!

   Гнусно! Но — ради поддержки несчастных девчонок-сестрёнок — не оставаться в стороне, быть с ними, чтобы они видели во мне не просто дядьку-земляка. Чтобы я мог стать им за отца и брата…

   И я присоединился к ним. Ради девочек.

   Ольга прочитала на память несколько молитв, из которых я знал только “Отче наш”, и то на современном языке: ради интереса я выучил её, когда готовился к антирелигиозному выступлению в универе. “Да будет воля Твоя”, — мысленно я особо акцентировал именно эти слова.

   Когда Ольга закончила молитвы, Светланка подошла ко мне и о чём-то тихо-тихо заговорила. Чтобы услышать, я склонился над нею.

   — Белочка, ты что-то хотела попросить?

   — Да… Можно, ты будешь мне как папа? Понарошку… — девочка от смущения побежала в свою комнату.

   — Можно… Конечно, можно! — я возликовал от шёлковых слов.

   Я попытался поймать её и подхватить на руки, но молодой паренёк-туземец занёс на террасу широкий тюфяк из плотной ткани, набитый упругой, нежно хрустящей травой, и такую же хрустящую подушку.

   Оленька распорядилась отнести всё это в одну из комнат и указала на широкую плетёную из ветвей и прутьев кровать с невысокими ножками. Когда парень ушёл, она застелила матрац серой тканью, доверчиво улыбнулась и пожелала мне спокойной ночи. Потом принесла одеяло причудливой формы — под утро станет холодно, и растворилась в дверном проёме.

   Я задержался на террасе. Через несколько минут выглянула Светланка:

   — Простите, я не могу даже понарошку… Вдруг мой папа приедет, а я…

   Я опять хотел поймать девочку, но она сразу спряталась в свою норку-кроватку и накрылась покрывалом.

   Я зашёл в “свою” комнату. Недалеко от входа в метре от пола к стене был прикреплён ночной светильник. В противоположном конце комнаты мерцал ещё один светлячок. Это были крупные раковины двустворчатых моллюсков с маслом и насыпанными холмиками минеральной ваты. Лампы порой чуть коптили, зато давали неяркий, но ровный свет.

   Я растянулся на мягком тюфяке и минут десять осматривал новое жилище. Тёплый свет двух светильников создавал уют и умиротворение. Даже томление в груди, вызванное возможностью исполнения всех желаний, утихло и сменилось тихой радостью. А кругом — мелодичный свист, щебет, мажорные и минорные трели, нежная трескотня…

   Я взял дневник и начал писать:

   “Острова… острова… Они встретились на пути к моему острову…
   На мангровом острове, уверен, абсолютное сочетание напастей: зыбких топей, непролазных частоколов корней, москитов, мух и — иначе быть не может! — лихорадок, змей, крокодилов с прочей нечистью…
   Три дня назад я проспал остров… А вдруг там лучше? Мягче климат, красивее девочки, изобильнее плодоносят бананы, есть скоростные магистрали, электричество и кинотеатры… Выше карусели, громче музыка… Вкусней халва с щербетом… Но да ладно, так я думал прежде, чем увидел моих (уже!) девчонок.
   За полдня я настолько сроднился с мыслью, что путешествие благополучно завершилось, что я на райском острове, где нет колючек, комаров, мух.
   Рядом со мною волей случая (или сверхъестественным чудом? Или необъяснимо-естественным, или осознанно-необходимым стечением механических воздействий — течения и ветерка?) такие милые, добрые девочки. И уже не представляю себя в университетской аудитории, в автобусной толчее или магазинной очереди.
   Удивительно, как этот райский остров до сих пор не оккупировали туристические агентства? Как не раскупили миллиардеры для своих вилл?
   Я попал на остров, как на иную планету, где и живут инопланетяне, с совершенно инопланетной логикой мышления. Выдумал… Это обычные люди, и райский остров уже как дом родной!
   Я полагал, что на отдельных островах могут сочетаться определённые возможности для комфортной жизни… Но может ли оказаться, что на неком острове (пусть этот остров называется Чунга-чанга) может реализоваться предел счастья?.. А для этого нужно всего ничего: изобилие, комфорт, свобода… Но главное — …!!!
   Какой прекрасный сиреневый вечер…!!!”

   Я поставил ещё несколько многоточий и уставился в дверной проём, где переплетения ветвей насквозь пронизывала облачно-лунная рябь.

   Для полноты счастья я так захотел быть рядом-рядом с девчонками… Или просто надеяться на счастливый случай, будто… Сейчас они мирно спят в своей мягкой детской постельке. Белочка обняла моего Мишутку (как я завидую ему!!!). Они сейчас дружно сопят носиками. Оленька точно-точно сейчас не спит. Как бы хотел оказаться рядом с ними.

   Я вышел на улицу в надежде, что Ольга, усыпив Светланку, выйдет. Долго стоял, потом сел на траву и стал напевать вполголоса самые любимые мелодии.

   Я смотрел на океан сквозь сетчатые переплетения ветвей… Вроде, ничего особенного, дома тоже можно любоваться речкой сквозь ветви сосен и берёз… Такая же луна, те же звёзды… Вместо океана — река. Но не это важно! Новое качество! Новое качество жизни. И — Свобода!

   Но вернулись тревожные мысли. Что за демография, такой странный перекос: совсем мало молодых мужчин. Кроме вождя и шамана совершенно нет пожилых. Зато много двадцати – сорокалетних женщин и нет старых?

   Можно объяснить вполне разумными причинами: гибель во время рыбалки — цунами, внезапные штормы. Или сильное течение унесло лодки в открытый океан? Но они, дети природы, должны бы знать все рифы и течения вокруг острова, и признаки приближения непогоды им наверняка известны.

   Предположим, несмотря на отсутствие других людей всё же происходят войны? Но с кем здесь воевать? Людоеды? Девочки ничего не говорили о поедании людей…

   Быть может, эпидемия или наследственная болезнь уносит жизни именно мужчин?

   Возможно, бунт, революция? Против деспотизма высших “чиновников”? Но разве два человека могут удержать безусловную власть над целым островом? Ах да, ещё червяк. И кто знает, сколько таких червяков-приспешников на острове.

   Я сидел около получаса, пытаясь утишить рой мыслей и сосредоточиться на одной: как получилось, что три дня назад я проспал, упустил негодный, как выяснилось, шанс — большой остров с острой вершиной… какой был бы ужас, не проспи… нет, чудеса в этом механическом мире всё же существуют! Ах, совсем забыл: я хотел этой ночью бежать с острова! Бегом с острова — марш! Фигушки…

   Я вздрогнул: прошелестел ветерок, хотя листья на деревьях не шелохнулись. Я оглянулся. Так и есть! Оленька… Ольга, Оленька!

   Девочка позвала меня на берег океана. Я шёл за нею поодаль… Как несмелый подросток… Как застенчивый ребёнок…

   Тропинка привела нас к заливу — к бухте Радости!

   Оленька остановилась на линии прилива и села на белый песок. Я сел позади и немного сбоку от девочки так, чтобы её фигурка находилась посреди лунной дорожки.

   Всю жизнь мечтал сидеть на океанском берегу, любоваться зыбкой водной гладью, пальмами на берегу, отражением луны в безбрежном зерцале и под разноголосый свист, треск, птичье пение слушать шум моря… Но даже помыслить не смел, что так: в полутора метрах от девочки любоваться её тоненькой фигуркой, распущенными волосами, слушать её тихое грустное пение, гадать в волнении, что ожидает меня завтра, через неделю…

   На минуту грусть, смешанная с тревогой, направили мои мысли в иную сторону: может ли рай быть там, где живут люди, много людей, чужих, непознаваемых, непредсказуемых, готовых навязать свою волю слабенькому человеку… Сегодня меня и девочек пощадили, но кто знает, что ждёт нас впереди…

   Я неслышно приблизился к Оленьке и замер за её спиной, неведомым шестым чувством улавливая полную беззащитность девочки. На миг вернулось умиротворение. И снова тревога — что с Ольгой? Она не просто так пришла сюда, на берег моря. Она страдает… Она плачет?

   — Как хорошо, что вы приплыли, — Оленька говорила, не оборачиваясь. — Я представить не могу, если бы течение пронесло ваш плот чуть стороной — мимо острова… Или прибоем ночью, в темноте, разбило о скалы. Я так устала от одиночества и постоянного напряжения.

   Я вскочил и встал перед девочкой. В свете луны я увидел: всё её лицо блестело от слёз. От неожиданности я опустился перед ней на колени и с глубочайшей жалостью прижал её голову к своей груди. Теперь она по-настоящему плакала, не сдерживая прорывающихся рыданий. Я гладил её мягкие волосы, и от жалости даже самой маленькой похотливой мыслишки у меня не появилось.

   — Простите меня, я постараюсь успокоиться, — она принялась вытирать щёчки, глаза своими пальчиками.

   — В чём дело? — я и сам украдкой смахивал слёзы со своих щёк. — Днём я видел тебя совершенно другой: заботливой, рассудительной… Ты настоящая старшая сестра для Светика. Здесь такое прекрасное место, такие простые и добрые люди. Что тебя тревожит?

   Я подозревал, что она нечто скрывает от меня. Но что? Свои переживания из-за потери отца, близких, родины? Страшную болезнь, поразившую весь остров? Или тоскует по любимому мальчику, оставшемуся там, на родине? Её хотят насильно выдать замуж за страшного островитянина или даже толстого вождя?

   Но Ольга молчала. Лишь продолжала жалостно всхлипывать, уткнувшись в мою грудь.

   — Простите меня… Я просто устала от одиночества. Светланка — единственная родная душа, она для меня настоящая сестра. Но она малышка, я не могу ей излить свои переживания, не хочу травмировать её. Пусть спокойно играет и радуется жизни. Она и так часто плачет о своих родителях. Я придумала, что увидела на шлюпках людей, очень похожих на её родителей и моего папу. Но людей на корабле было много, на шлюпках — мало…

   Оленька вытерла слёзы и снова стала смотреть на лунную дорожку.

   — Мой папа — учитель. Даже на корабле он каждый день занимался со мною: рассказывал о России, Австралии, Африке, Тихом океане, о географических открытиях, об истории. Он преподаёт русский язык и литературу… преподавал… — из глаз девочки снова обильно потекли слёзы. — Папа одним из первых стал работать по раннему обучению детей искусству, рисованию и иностранным языкам. Его называли педагогом-новатором, приглашали на всякие встречи… Он на мне отрабатывал методы преподавания маленьким детям. Папа начал обучать меня английскому языку и французскому с пяти лет, поэтому, когда на остров… — девочка замолчала, и я принялся неумело утешать её.

   — Оля, Оленька, — я нежно-нежно произносил её имя. — Найдём мы твоего папу.

   Девочка встала и, не говоря ни слова, пошла к океану. Она долго смотрела в одну точку, настолько долго, что я заволновался.

   Я подошёл к ней и заговорил, лишь бы что-то говорить?

   — Жить-то как-то надо. Тебе, Светланке, мне… Не вечно же убиваться. А давай поплывём твоего папу искать: я, ты, Светланка, нет, её оставим, пусть здесь поживёт, пока мы вернёмся с твоим папой, с её родителями. Позавчера я проплывал мимо больших островов. Может, там… Правда, против течения вспять не выплыть. Но островов здесь, наверное, много.

   — Здесь очень много островов. Все посетить невозможно… Если вообще можно уплыть с этого острова.

   — А мой плот?

   Когда девочка повернулась ко мне, слёз уже не было. Она улыбнулась и сказала:

   — Завтра на рассвете сход племени.

   — Мы тоже — племя?

   — Нет, мы даже не… в общем, мы — люди из моря, заморские гости. Но большинство законов распространяются и на нас. Завтра может многое решиться в нашей судьбе и судьбе ещё других людей.

   Мы, не сговариваясь, пошли в сторону жилища.

   Я хотел отсрочить момент расставания. Я не предполагал, что, покинув старый мир, окажусь кому-то очень нужен. Это дома я не был нужен никому. Только маме и Алексию. Ещё Николаю Васильевичу и, надеюсь, Алинке. Чуть-чуть. Но там и без меня людей — миллионы. А здесь… Надо сделать всё, чтобы не обмануть её ожиданий.

   — Ты устала, тебе нужно отдохнуть.

   — Да, да… Я просто не могу поверить, что так всё…

   — Олюшка, Оленька. Оленёнок…

   Слёзы снова засветились в глазах девочки, но она улыбалась. Это была такая милая детская улыбка, что я ни за что не посмел бы даже прикоснуться к ней с нечистыми мыслями.

   Девочка сорвала возле хижины душистую травку. В моей спальне она прикрепила веточку к стене возле подушки, чтобы я крепче спал и видел приятные сны, и пожелала мне спокойной ночи.

   Я лёг на мягкий хрустящий топчан и закрыл глаза. От аромата шелковистой травы и звуков ночи, от событий дня, волнения ночной прогулки на океанский берег, особенно от осознания себя кому-то очень нужным у меня кружилась голова. От исполнения желаний! Исполнятся ли желания все — неизвестно. Но одно исполнилось несомненно: теперь буду жить в другом месте и в другом времени: в ином измерении! По простым неписанным законам.

   Чуть больше месяца прошло, как я покинул мир прошлого, но о коммунизме, перестройке, деньгах, пустых магазинах и диких рынках, об университете, однокурсниках, о матери, родном доме, о фильмах, музыке и книгах, о философии и психологии вспоминал, как о чём-то вымышленном, нереальном. И всё больше уверялся, что ничего из той жизни меня не позовёт назад.

   А здесь?.. То, что на острове живут люди, вовсе не так плохо. Наоборот — можно воспользоваться плодами разделения труда, устроенностью быта и развлечений, всеми преимуществами людского общества. Но дома я был зависим от мнения других людей, болезненно воспринимал даже такой пустяк, как тройка по философии, косой взгляд соседки или однокурсницы. Здесь меня почти не волнует их мнение, я смогу быть абсолютно независимым от того, что кто-то на меня не так посмотрит… Я смогу быть совершенно независимым ни от каких условностей. Я, как гражданин иного мира, вроде как стою над этим миром. Остаётся лишь быть лояльным по отношению к дикарским законам.

   Интересно, дикари, ой, не дикари! тоже имеют свои островные законы?

   Забавно… Уголовный кодекс бало-боло…

   Семейный кодекс бало-боло: мужчина может иметь гарем из несовершеннолетних, и никто судить его за это не будет…

   Но почему здесь так мало мужчин? Была война? Революция? Эпидемия? Обязательно надо узнать.

   Противный шаман девочкам тоже медосмотр устраивал? Трогал своими корявыми руками их нежные животики и осматривал… неужели они это могли стерпеть? Но я же стерпел?! Простой медосмотр. Быть может, их осматривала женщина? Повитуха…

   Хорошо, что сигареты отдал! Курева нет — даже курить не хочется… Лишь бы шаман не соблазнил. А то угостит своей трубкой… Там неизвестно, какой дряни напихано.

   Надо же было проспать остров Несбывшихся Надежд… А сегодня: если бы я проснулся чуть позже, или меня вынесло к острову чуть раньше, то плот разбился бы о прибрежные скалы. Волноворот там — верная гибель! Случай? Закон? — Закон противодействия подлости? Почему он не работал раньше? Почему он проявил фатальную мощь именно сегодня?

   Закон подлости почти всесилен. Но если бы не этот неведомый закон противодействия, какая участь ожидала бы девчонок? И меня? Но кто знает — надёжно ли наше положение… Вождь, поди, давно задумал их в свой гарем заполучить! Буду драться, островитян на свою сторону переманивать! А он меня — ка-ак казнит! И съест!

   Девочек назвали солнышками… Обычно солнце бывает божеством. Здесь главное божество — вождь. Для него даже солнце не больше, не значимее мухи. Пусть вождь воображает себе что угодно, для меня они — солнышки!

   Солнышко-солнышко, небесное и морское, тили-тили тесто, тесто тили-тили… Как радовалась Светланка… Не приплыви я на остров, девчонок насильно отдали бы замуж за страшных разукрашенных туземцев. В гарем с четырьмя женами и двумя десятками ребятишек. А шансы у меня есть! Неспроста Оленька смутилась и покраснела. И стала ещё прекраснее…

   Я стал перебирать слова, отражающие красоту Олюшки. Неземная — слишком неправдоподобно, вычурно, неестественно; да что значит — неземная?..

   Скромная? Нет: скромная — значит неприметная. Оленькину красоту я заметил сразу. Но это не красота ресторанов, подиумов и сцен, журналов мод и реклам: идут по сцене — мило улыбаются, зайдут за кулисы — визжат, фыркают и цапаются, как кошки. Нефертитьки!

   Красота бывает яркой, напыщенной, каждым миллиметром своей поверхности шипящей: я — всё! Вы — ничто! Красота Оленёнка ничего не говорит. Эту красоту можно лишь созерцать в немом восхищении.

   Красота Оленёнка… Это целомудренная радость скромных девушек в подвенечных уборах. Это родной аромат цветущих опушек, где средь берёз и милых ландышей собирает ягоды тихая добрая девочка по имени Оленька. Оленька, Оленёнок… Такую красоту хочется оберегать самоотверженно, защищать, как хрупкую хрустальную балерину, не жалея своей жизни.

   Бедная Оленька… Как она плакала на моей груди. Я даже не спросил, сколько они прожили на острове… Звёздные сестрёнки… милые, добрые девочки, одни, без родителей, среди страшных чужих людей…

   Мне стало так жалко девочек, что из моих глаз полились слёзы…

   Огонь в одном из светильников начал трепыхаться и постепенно угас. Постепенно утонуло во сне и моё сознание.