Сказка о фалалее

СКАЗКА  О  ФАЛАЛЕЕ

/для впавших в детство и рано повзрослевших/


У кота Фалалея  скверная привычка есть сметану. Насытившись, долго мурлыкал, вытирая лапкой глаза и уши, а потом забирался на подоконник и глядел на улицу.


Фалалей отличался любовью к обобщениям: прохожие, дети, собаки — всё поражало своеобразием и значительностью.


Особенное удовольствие доставляло ему наблюдение за Кузьмичом из третьего подъезда. Закатав выше локтя рукава нестираной рубахи и сосредоточенно двигая бровями, он самоотверженно пытался придать похожему на черепаху автомобильчику видимость движения. И при этом, не менее самоотверженно отбивался от непрошеных советов жены, Анфисы Семёновны, дворничихи.


Анфисе Семёновне почему-то казалось, что работа у Кузьмича не движется, или движется слишком медленно, по причине её малого участия. Поэтому, бросив подметать площадку перед домом, она прислоняла метлу к проржавевшему бамперу и задавала привычный вопрос:


– Как полагаешь, Кузьмич, не свеча ли в нём барахлит?


На что Кузьмич гневно морщился, потом багровел, а уж после хватал метлу  и швырял её в сторону предполагаемого нахождения супруги, но она — учёная — давно пребывала на безопасном расстоянии.


Пресытившись созерцанием людской глупости, Фалалей свёртывался клубочком и засыпал. А Маришка в это время или делала уроки, или читала тоненькую книжку с картинками, или на маленькой швейной машинке шила для Фалалея салфетку, потому что обыкновенно, после еды, остатки сметаны предательски засыхали у него на усах и на грудке.


Вечером, когда возвращалась с работы Нина Сергеевна, Маришкина мама, Фалалей сползал с подоконника и медленно брёл в спальню. Он не желал быть свидетелем того, как мама спросит у Маришки, ела ли она сметану, а Маришка ответит: «Ела и съела всю до капельки»!


Фалалей не терпел лжи. Он предпочёл бы лишиться своего ангорского хвоста, чем солгать, но люди, эти непостижимые существа, относятся к неправде, как к понятию растяжимому, ничем от правды не отличающейся. Однажды Фалалей совсем было собрался потолковать с Маришкой по душам, но, поразмыслив, передумал.


Во-первых, решил Фалалей, нет смысла встревать туда, куда не зовут. Во-вторых, может статься, что после его вмешательства Маришке влетит «по совокупности обстоятельств», как любила говорить Нина Сергеевна, работающая судьёй. В-третьих, Фалалей успел сообразить, что благородные намеренья могут обернуться для него потерей ежедневного лакомства, и эта здравая мысль сильно поколебала его моральные устои. «Вопрос привычки и воспитания, – оправдывался перед самим собой Фалалей. – Другому мышей подавай, а мне, кроме сметаны, ничего не надо».


Фалалей считал себя вегетарианцем и весьма гордился  тем, что его взгляды разделяют многие из людей, которых почему-то именуют ВЕЛИКИМИ и всячески рекомендуют в качестве примера для подражания. Об этом он узнал случайно из телевизионной передачи. Зато, среди подобных себе, не находил сторонников, а с его ангорской землячкой Лёпой, из десятой квартиры, даже наметились принципиальные разногласия, несмотря на взаимную симпатию. Лёпа не могла взять в толк, как можно столь откровенно пренебрегать мясом, а потому считала Фалалея чудаком. И хотя Фалалей ей нравился и ухаживания его не были ей неприятны, всё же полного к нему доверия не испытывала.


Но тут произошло непредвиденное событие: в подвале завелась мышь. Новость принесла Нина Сергеевна /а кто же ещё, кроме неё!/, вернувшаяся оттуда с маринованными огурцами. Фалалей недоумевал, что могут искать в подвале мыши, если там не держат сметану. Но Нину Сергеевну мнение Фалалея интересовало меньше всего. Как и все судейские, она полагала, что слово её — закон.


– Давай-ка, дочка, – сказала она Маришке, – отправим Фалалея в командировку в подвал. Изловит мышь, мы его вернём. От кота должен быть какой-то прок.


В том, что Маришка друг, Фалалей не сомневался. Но сейчас ему было не до того, чтобы вслушиваться в суть её возражений, наверняка бесполезных. Он был возмущён до глубины души: его, вегетарианца, пытаются заставить есть мясо, не принимая в расчёт ни его желудок, ни жизненные принципы.


Фалалей изогнулся дугой, обиженно фыркнул и мысленно заявил, что не желает оставаться в темноте и сырости, к тому же на неопределённое время.


– Не мешает кое-кому знать, – продолжал он в прежнем тоне, что у меня радикулит и слабые бронхи, а шубка в некоторых местах прохудилась и не греет. Кроме того, я плохо сплю вдали от Маришки.


Но с Ниной Сергеевной ничего не могли поделать лучшие адвокаты в городе. Куда до них Фалалею.


– Ничего с тобой не сделается, князь, – заявила Нина Сергеевна, оставляя Фалалея в подвале и навешивая замок.


– Я этого так не оставлю, – прошипел Фалалей, убедившись, что его не слышно, – не погляжу, что судья. Кстати, в законе сказано, что судьи обязаны быть справедливыми.


Фалалей устало закрыл глаза, а когда снова открыл, перед ним сидела мышь. Её острый носик и тонкие, расходящиеся под прямым углом усики-антены,  беспокойно двигались, а глазки, похожие на две чернильные кляксы, во множестве виденные Фалалеем в тетрадках Маришки, глядели на Фалалея с восторгом, возможно непонятным тем, кто никогда не был настолько маленьким, чтобы всё вокруг казалось большим.


– Здравствуй, Фалалей! – пропищала мышь.

– Проходи, не задерживайся, – ответил Фалалей, с изумлением чувствуя, что в нём просыпаются, казалось бы, давно забытые инстинкты.

– Не сердись, Фалалей, – мышь не только не обиделась, но и старалась всячески ублажить кота. – Я слышала твой разговор с хозяйкой и догадалась, что она явно пытается нас стравить. Её можно понять: женщины бояться мышей, и предрассудок этот не искореним. Но котам мы никаких горестей не доставляем, а уж тебе, единственному, кто отказывается употреблять в пищу мыслящие существа, тем более.


Фалалей почесал лапкой живот и поинтересовался:


– Ты можешь предложить что-нибудь дельное?

– Скажи хозяйке, что мышей в подвале нет.

– А куда они делись?

– Мало ли, как пришли, так и ушли.

– Что, если обман обнаружится?

– Я об этом не подумала, – призналась мышь и быстро-быстро зашевелила усиками. – Что верно, то верно, люди весьма наблюдательны и обмануть их не просто. Моя покойная мама специально занималась изучением человеческой психики, но это не избавило её от мышеловки.

– В своём кругу им случается друг друга обманывать, – поделился своими наблюдениями Фалалей и поведал мышке историю со сметаной.

– Вот видишь, – обрадовалась та, – отчего бы тебе не рискнуть? Поймают на горячем — подуешь на холодное. Говорят, успокаивает при неудачах.


Но изменить своим принципам значило бы для Фалалея утратить уважение к самому себе, а потому он продолжал сидеть в холодном и тёмном подвале, размышляя о цене, которую приходится платить, когда отстаиваешь свои убеждения.


Единственной его радостью в эти нескончаемые часы одиночества было появление Маришки, принесшей ему еду. Но это не была сметана, да и Маришка чувствовала себя в подвале неуютно, нельзя исключить, что ей было страшно, а потому, отговорившись необходимостью готовиться к контрольной по арифметике, торопливо обласкала Фалалея и убежала.
 

Позже, к вечеру, в подвал пожаловала сама Нина Сергеевна, чтобы поинтересоваться:


– Как дела, Фалалей?

– Как сажа бела, – не ответил он.

– Поймал мышь? – не отставала хозяйка.


Но Фалалей глядел мимо неё в приземистое подвальное окошко с мутными треснувшими стёклами. К чему ненужные разговоры, когда и без того понятно: тот, в чьих руках сметана, командует, а тот, для кого она лакомство, вынужден покоряться. За время своего заключения Фалалей многое пережил, осознал и переосмыслил, а потому принимал жизнь такой, какая есть, не приукрашивая её глупыми мечтами и бессмысленными иллюзиями.


– Видимо, толку от тебя никакого, – раздражил Нину Сергеевну равнодушный вид Фалалея. – Вроде бы кот хоть куда, а к настоящему делу совершенно не приспособлен.

– У каждого свой взгляд на лысину соседа, – уже привычно не ответил Фалалей, предчувствуя близкое освобождение.


Дом встретил Фалалея почти забытым теплом и уютом. Он едва дождался, когда стемнеет и включат вечернее освещение. Свет от настольной лампы, задевая часть ковра, образовал пятно, и Фалалей привычно накрывал его своим телом.


По телевизору показывали фигурное катание. Нина Сергеевна и Маришка восторженно вздрагивали всякий раз, когда фигуристы демонстрировали немыслимые прыжки и поддержки, громко дивясь равнодушию Фалалея.  Как мало они понимали его кошачью натуру, иначе бы знали, что и ему не чужда настоящая красота. Просто он хитрил, и хитрость заключалась в том, что на полированной поверхности книжного шкафа, стоящего наискосок от телевизора, чётко отражалось происходящее на экране, и то, что отражение можно было потрогать лапкой, делало его куда более привлекательным, чем то, что мелькало на телеэкране.


Спать легли поздно, благо был выходной. Фалалей пристроился возле Маришкиной кровати, а когда всё стихло, перебрался в её постель и зарылся в одеяло. Засыпая, он успел подумать, что завтра — понедельник, во всех отношениях лёгкий и приятный день. Нина Сергеевна будет на службе, а Маришка, вернувшись из школы, щедро поделится с ним оставленной ей к обеду сметаной. 

Борис Иоселевич