Розовые губы

Самое прекрасное на свете - это полёт. Оторваться от земли, повиснуть в воздухе, болтая ножками в лакированных туфельках. Или в длинных с овальными носками мужских коричневых ботинках из мягкой кожи. А взлетаешь, когда влюбишься. Шесть часов утра. Мокрый асфальт, цветы малиновой россыпью за низкими витыми оградами. Солнце еле-еле поднимает ресницы, разливает по улицам свой нектар цвета топлёного молока. В тёплом молоке плывёт Макс.

Щурит от счастья щёлочки- глаза, до образования в уголках гусиных лапок. Морщит свои губы. Мягкие, бабские, похожие на свёрнутые в трубочку два блина. Солнце просвечивает сквозь уши, напоминающие два капустных листа. И всё это летит, плывёт, несётся навстречу своему счастью. Совершенно обалдевшее, застывает перед витриной. И разглядывает себя через зеркальный отсвет высокого стекла. Здоровается наклоном головы со своим отражением. Улыбается , машет себе рукой. И плывёт дальше, разгребая густой как крем утренний молочный туманный воздух.

Проститутка , знакомая девочка, бредёт устало из ночного клуба. Босиком шлёпает по ещё не нагретому асфальту, несёт в руках крошечные туфельки на высоких каблучках. Почти детская фигурка, бёдер вообще нет, груди тоже. Она подруга русского бандита Владика. Высокого, белобрысого, с фигурой манекенщика парня из Нижнего. Владик одевается как франт, предпочитает светлые, кремовые, как это утро, тона в одежде. И гоняет по ночным пустынным улицам на дорогом мотоцикле.

-Привет! Ты что, с утра уже пьян?
- От счастья!
Он обхватил детское тельце ручищами , поднял над землёй. Так что ножки затрепетали в воздухе. Чмокнул в щёку и бережно опустил.
Колокольчиком зазвенело:
- Ну и дурак же ты!

Появился отель. Блеснул ртутными как амбразуры окнами. Гулко стучат каблуки по чисто вымытому мраморному коричневому с разводами полу. Скучает знакомый портье в строгой чёрной униформе. Они друзья. Портье рассказывает ему про своих богатых чопорных родственников и учит французским словам, чётко выговаривая непроизносимые словосочетания. Из ресторана на первом этаже уже доносятся запахи жареного бекона, яичницы. Он садится за круглый столик с жёсткой крахмальной белой скатертью. И наливает в бокал дрожащей рукой орандж джус. Густой, с плавающими кусочками льда, медово жёлтый. Потом яичница, китайский чай с хрустящими тостами с джемом в крошечных упаковках. Бредёт в номер, цепляясь носками за бежевые ковры в коридорах. Падает на заправленную жёсткую кровать. Она упруго качается под ним. Сквозь щель в тяжёлых шторах пробивается пыльный луч. И думает о ней. Он влюблён в  женщину cо строго сомкнутыми розовыми губами..

Она замужем. Муж- журналист. В известном издании. Колобком перекатывается, неся впереди свой животик, обтянутый полосатой с голубым рубашкой. Усики ровной щетинкой торчат над крошечным ротиком. Фигурка кошмарным конусом расширяется сверху, потом сужается вниз, к тёмным брюкам. У неё светлые прямые волосы и упрямые розовые губы. Строгий взгляд за стёклами очков в форме киска. Но она совсем даже не киска. Узкая серая юбка и голубая блузка с пёстрым шарфиком. Высокие каблуки. И, главное, привычно сжатые розовые губы.

Он подкараулил её, когда она возвращалась из ресторана. Прижал к стенке и раздвинул своими мягкими губами-блинами её строго сжатые розовые губы. Она била кулачками, но вдруг остановилась и замерла. И замер весь мир. Это продолжалось мгновенье. Одно мгновенье. Вся вселенная пошатнулась и превратилась в одну огромную мурашку. А в центре её раскрытые розовые губы. И больше ничего.