Дофес

В одном маленьком и уютном провинциальном городе, назовем его Туа Дуг, жил парень один – Иосиф Фон Гейц Кванталиано, как он величал себя, представляясь девушкам. Или просто Сосо, каким его знали друзья. Он же Дофес, он же Чингачгук Большой Змей-искуситель — кем только он не бывал в поисках своего лица, вечно небритого и ищущего удовольствий.
Укрывшись сейчас от жаркого августовского солнца в спасительной тени мощных платанов, аллея которых бравыми часовыми выстроенными вдоль дороги, ведущей к морю, Иосиф вымученно скалил зубы, изображая радость и бодро вскидывал руку в приветствии редких знакомых, проносящихся мимо на легковых авто.
Преодолевая врожденную скромность, надо признать, Туа Дуг, утопающий в роскоши зелени и доброте человеческих сердец — подобен столице рая. Это лучший город на свете. Это город, в котором я родился.
Второй Рим или Париж, пусть сами неудачники решают, прозябающие в филиалах рая, но без стрельбы, пожалуйста, иначе лишаться и своего последнего жалкого приюта.
Может все дороги и ведут в Рим, спасенный гусями (где же прятались хваленные римские легионеры?), но его улицы не выходят к Черному морю, как в Туа Дуге, и не наполняются красавицами, несущими радость и возбуждение, лучшая из них которая сейчас шествовала, словно победитель, в гордом одиночестве, по улице Руставели.
– Опа! Какая фифа и без охраны. – обрадовался Иосиф.
Отсекая жертве путь к отступлению, Иосиф ловко осуществил перехват. Ему оставалось проделать малость – повесить ей на уши лапшу собственного производства.
– Лучезарной кистью Рафаэля писанное создание. Не проходите мимо истинного сексо контакто, фантасто бомбос темпераменто, итальяно джентельмено Дофес...
Иосиф остался доволен лапшой быстрого приготовления и двинулся дальше.
– ... Не упускайте вашего счастья редкого в лице образа моего в сиянии нимб. Подарите мне все, все, чем так богаты вы. Порадуйте горного орла возможностью всегда лицезреть свою царицу, вас. Подайте же руку и сердце очумевшему от щедрого дара, взглядом вашим именуемым.
Застигнутая лавиной слов, сыпавшейся словно из рога изобилия, она остановилась, изумленная, и спросила.
– Вы поэт?
– Я Иосиф фон Гейц Кванталиано! – мягко, но с достоинством уточнил он разницу между рифмоплетом и гением, плавно перетекая от возвышенного церковного песнопения на обыденный говор толпы.
Она расхохоталась. Звонко и чисто, потом так нежно посмотрела своими близоруко-голубыми глазами на Иосифа, что он чуть не провалился сквозь землю, но вовремя вспомнил об аде внизу и удержал себя на этой грешной земле.
– Здорово у вас получается, Иосиф – восхитилась она.
– Это еще что! – отмахнулся он от заслуженной похвалы. – Вот на заре моей туманной молодости, если говорить честно, я был мужчина-ураган.
– Фантасто бомбос темпераменто? Слышала уже!
Тут он резко вскинул вверх руки, от чего девушка слегка подалась назад от испуга, и воскликнул.
– От любви нашей страстной родятся дети златокудрые (почему у жгучего брюнета, каким был он, должен родиться златокудрый ребенок, он не уточнил) красоты дивной вашей, ума палата моего, долголетия кавказского деда моего Вано.
Довольный филигранно проделанной работой, Иосиф глубоко вдохнул и выдохнул, уверенный, что зацепил ее, эту золотую рыбку с голубыми глазами, но не все рыбы, оказавшиеся на крючке, долетают до берега. Могла сорваться и она.
– Одарите своим именем, сеньора! – попросил он ее.
– Именем Российской Федерации... – начала она голосом судьи и закончила своим – я Светлана. Света.
– Я так и думал. У такого света дня и имя – Света.
Она зашагала медленнее, означавшее, что у Иосифа дела пошли быстрее. Приблизившись к ней на расстояние контрольного выстрела поцелуями, или, если хотите, на расстояние обмена поцелуями, он обнаружил предательское, бешеное сердцебиение в груди, будто оно рвалось на волю, тоже желая пройтись рядом со Светой. Иосиф засуетился, поняв, что опять влюблен. Оптимизм Бендера в нем угас, ведь час назад, у автовокзала, он уже «забил стрелку» на вечер.
Они шли молча. С неба пикировали «мирные бомбардировщики» – ласточки, слабо разгоняя воздух крыльями. В парке громко играла музыка, созывающая отдыхающих, будто на молитву. Бой курантов извещал, что они, творения пленных немцев, врать не будут: в городе ровно пять часов вечера.
Неожиданно Света тяжелыми шторами занавесила окно в небо. Или может ему так показалось от услышанного.
– Дай волю вашему брату, в неволе окажешься.
Иосиф в легком испуге оглянулся вокруг, словно брата искал.
– Вы что говорите, дорогая! – Назидательно начал он, ненавидящий нравоучения. – Заблуждение это и наветы неудачников и плутов, завистью иссушенных и моими братьями вам представившимися. Сирота я одинешенький и мудрец с душой бродяги.
– Басням мужчин не верю. – Кротко, но упорно развила Света предыдущее свое опасение. Потом достала из сумочки солнцезащитные очки, давая знать ему, что теперь-то с защитой у нее полный порядок.
– Пел я оду вам, не басню. – пробубнил он, скисая.
Иосиф знал: лучше иметь канарейку за копейку, чтоб не ела, но пела. Говоря проще, наивные и воспитанные девушки, только что оперившиеся и упорхнувшие от опеки матери, были его лучшей добычей.
– Мужчинам опасно верить. – Твердо стояла на своем Света, уже нацепив очки и почувствовав себя увереннее русалки в воде.
– Правда ваша, мадам... – При слове «мадам» она хихикнула. – Мужчина, как море. Умеет ласкать и убаюкивать, потом коварен. Но мы умные люди, не будем испытывать судьбу и заплывать за буйки дозволенных отношений. Только песок золотой на пляже, шепот моря и трели соловья.
– Но я замужем, Иосиф! – Видать, ее пластинку заело на одной песенке.
– Ты смотри, есть же счастливчик.
И он увидел краем глаза, как с базара вышла его мама с тяжелой авоськой. Она пускала отдыхающих на постой, сдавая им и свою комнату с двумя кроватями, сама ночуя с мужем в гараже. Желая заработать в короткий сезон лета на отдыхающих, она стирала вручную постельное белье и готовила еду семнадцати курортникам, вечерами развлекая их игрой в лото и подавая им поощрительный приз — черный кофе, который отменно варила.
Негоже тещу хвалить, – признаюсь чистосердечно, она моя теща, – но была она чистым родником в степи и совестью в поступках мне.
Тяжело давались ей заработанные деньги, беззаботной рукой траченные на женщин легкого поведения Дофесом...
Костя-художник, его сосед, собрат и спаситель, догнал Пацико, его маму, и взял авоську, при этом прогнувшись под тяжестью.
– Молодец, Костик! Должен ему буду телку. – Подумал он и облегченно вздохнул.
Света засекла его подергивание, спросила.
– Иосиф, случилось что?
– Жара! – уклончиво, невозмутимо ответил он, для убедительности указывая на раскаленный диск на небе с желтыми одуванчиками, лучами, по кругу.
Иосиф окончательно успокоился. Мама и Костя, которому он уже заочно задолжал, пошли домой другой, короткой дорогой. Опасность миновала, но еще оставался играющий в парке в нарды отец, который уже мог выдвигаться на обед, в гнездо, не им созданное. Читатель вправе спросить, что я разумел под гнездом, не главой семьи созданным. Поясняю: Нодар приходился Иосифу отчимом, который появился в их доме (где, как вы поняли, кроме Иосифа и Пацико, его мамы, есть ее дочка, раз есть моя теща) после смерти отца, на всем готовеньком.
Иосиф отчима сразу невзлюбил... Не будем о грустном, давайте вернемся к Свете и Иосифу, шагающим по улице Руставели.
– Нет у нее мужа! – утешил Иосиф себя, вспоминая слова Светы. – Иначе разве она заливалась бы смехом искренне? Или недавно в браке. Или он очень славный малый и она его очень... – Хотя, черт их знает, серьезно влюбленных глупцов. Два друга, пудель и подруга. Отвечаю!
И он мысленно грубо оттолкнул невидимого соперника, уверенный в его неконкурентоспособности.
– Улица, на которой я сплю, когда пьян. – Иосиф неопределенно показал Свете на переулок, за универмагом. – А вон там, чуть дальше, между танцплощадкой и парком, ближе некуда к морю, стоит моя хата.
Он походил на Колумба, нашедшего Америку, но сообщившего матросам, что это Индия, тем самым скрывая дорогу в Штаты. От услышанного из уст Светы, перед тем утверждавшей, что она окольцована Гименеем, он чуть не плюхнулся задом на расплавленный, пыльный асфальт, успев представить вытянутое от удивления лицо матери после их явления в дом.
– В гости позовешь, Иосиф? Я с удовольствием пошла бы к тебе.
– Гуляем по-взрослому? – Уточнил он намерения дон Жуанки. Подбежала собака Иосифа, чистокровная дворняга Джульбик, издали заметивший хозяина, радостно завилял хвостом, не забывая нахально ласкаться и отираться о красивые ножки Светы.
– Знает, мерзавец, что делать, мое воспитание.
Она рассмеялась от сказанного Иосифом. Ему оставалось двигаться по проторенной дорожке, проложенной псом, закрепляя успех. Ножки Светы были заняты собакой, поэтому он взял ее ладони в свои руки, приложил к своим разгоряченным щекам и поцеловал в изгибе правого локтя, постепенно добравшись до пульсирующей тонкой жилки на шее, чуть выше груди. Она покорно ждала, желая узнать границы его желания, чтобы выработать свою линию поведения на вечер.
Дышать из-за высокой влажности и нарастающей духоты было тяжело, но он с удовольствием втянул полной грудью воздух, пропитанный ароматом свежести ее тела.
– На берегу, у пристани, классное кафе. Посидим, поболтаем, познакомимся ближе. Морским просоленным сквозняком побалуемся, винцо красное попьем. – Предложил он жалкий набор инструментов ловеласа для осуществления ночной операции на лунном пляже.
– Вино не пью, Иосиф! – Доверительно сообщила Света и по тону он понял, что на остальное она согласна.
– Вино, принято, вычеркиваем. – Щедрости его не было конца. – Чем заменим?
– Меню покажет, наверное, – здраво предположила она.
Иосиф вернулся с небес на землю.
– У меня есть план.
– Никаких планов. Наркотиками не балуюсь. – Пошутила Света, понимая, что Иосиф имел ввиду другое. И ускорилась, догоняя рассерженного плановика.
– Понятно, укомекано. Вино и наркотики отпадают. Надеюсь, я остаюсь? – обнимая ее, примиряюще спросил он.
Возле них остановилась машина с тонированными стеклами, оттуда высунулась лысая голова, мечта палача, киномеханика Нико, отца семерых девочек.
– Богатый улов, Сосо! – Констатировал он увиденное.
– Не как у тебя, Нико. Всегда крутишь на вертеле устаревшие фильмы. Надо менять кадры, как я, а не гонять туфту.
– План, дорогой, спускают сверху. – Попытался оправдаться Нико. Опять услышав «план» в незнакомой речи, Света улыбнулась и когда машина отъехала, спросила Иосифа, какой это язык.
– Местный! – Исчерпывающе удовлетворил он женское любопытство и теперь удовлетворяя свое желание, еще раз поцеловал ее возбужденно пульсирующую шею.
– Ты, что, вампир, Иосиф? Все норовишь до сонной артерии добраться.
Самое забавное, – с досадой подумал он, – с мозгами у нее полный порядок, и когда смеется, не понимаешь, посмеивается над тобой или шутки ради умничает, совершенствуя кокетство и развивая притягательность женских чар.
Уязвленный в своих лучших чувствах, Иосиф отпустил ее руку, намекая, что она вольна в своих решениях...
Сила ума, потраченная впустую на расшифровки и догадки причудливых морозных силуэтов на окнах, узорами своими напоминающими романтикам поцелуй двух влюбленных сердец, воедино переплетенных, и есть та тормозная сила, удлиняющая тяжкую дорогу мечтателя к вышине горы, с ожидающей его там единственной и неповторимой.
Двадцатисемилетний Иосиф чувствовал сердцем и понимал головой, что встреча с любимой могла бы ему послужить для наработки и укрепления необходимой жизненной мускулатуры, приводящего потом к победам над собой, тем самым заряженного магнетической батареей полезности. Он ждал упорно (не «порно», а «упорно») всепоглощающей, испепеляющей любви, но как-то трусливо, не утруждая при этом трудом свою изнеженную душу, эту мощную плавильной печи энергию, для поиска, достижения цели, и каждый день, расплескивая и иссушая чудо ожидаемой встречи, терял себя крупица за крупицей.
Случайные связи, игры в страсти и горячие чувства, упущенное время, слова, нанизанные на пустые, красиво завернутые в фантики, и были той платой, которой он откупался от реальности.
Обещания, данные себе в порыве, – завтра же начать новую жизнь с чистого листа и заняться серьезным делом (каким, он так и не решил), достойного уважения в обществе, он всегда держал при себе, но то ли обещания были сильнее его воли, то ли дело, которым он грезил заниматься, не стоило его внимания, но он продолжал барахтаться на месте в мутной воде, медленно опускаясь на дно.
Перед Иосифом раскинулось море – глубокое, бескрайнее и теплое, как сама любовь, чистое, как чувства, от любви рожденные, до которых ему хотелось дорасти, но всякий раз мешали обстоятельства в лице легких побед с контурами прелестных соблазнительниц, сейчас принявшей форму Светланы.
Приобняв ее, Иосиф властно, требовательно, жестом человека, не терпящего ослушания, потянул ее к себе и, изменяя традиции целовать Свету чуть выше груди, там, где у мужчин Адамово яблоко, приложился к ее губам, забывая держать глаза на карауле, во избежание подглядывания знакомых. Обнявшись, они пошли праздным шагом вниз, в сторону пристани. У Иосифа кружилась
;голова, но он понимал, насколько далеко готова пойти его случайная знакомая.
Женщин, изменяющих мужьям, я бы в зоопарк отправил, запер в железные клетки, ключи взял себе и украдкой ходил к ним по ночам.
Иосиф пошарил по своим карманам. Денег не было. Оставалось зайти в гости к соседу Дон Педро, прозванным так за пристрастие к испанским жевательным резинкам, продаваемым кочующими цыганами.
– Света! Ты приехала с подругой? – спросил он, имея ввиду услужить Педро и отделаться дешево за кафе.
– Без! Это тебя не устраивает?
– Еще как! – с обреченной радостью отозвался он.
Хозяин кафе у пристани был частым гостем дома у Иосифа и он мог рассчитывать на кредит, но неловко получалось перед Светой.
Тут он увидел Бадриссимо Бестиавелли, погоняло Дон Педро, идущего со стороны театра.
– Пустой! Очень уж налегке идет. – Предположил Иосиф.
Здоровенный медведь, аккуратно обрамленный и превращенный в симпатичного человека, легкий на подъем и тяжелый на кулак, Педро приблизился и увидел, что Иосиф не один.
– Дофес! – Поздоровался Дон Педро.
– Мурмулино Мурмулевич. – Ответил Иосиф и они обнялись. Третий раз с утра.
– Деньги есть? – На птичьем языке спросил Иосиф.
– Зависит от того, с кем она! – Переспросил Дон Педро, указывая на незнакомку, но по решительному взгляду соседа он понял, что пролетает мимо мусорного ведра.
– Я в доле? – Не унимался Педро.
– В хлеб-соли на твои бабки – да.
Света начала терять терпение. Недовольно спросила Иосифа:
– Жребий кидаете, кому я достанусь ?
Иосиф вздрогнул, будто ошпаренный.
– Об чем речь, дорогая! – Начал он успокаивать Свету. – Лишь легкие терки добрых соседей. – И обнял ее, давая знать Педро, что торга не будет. Она благодарно улыбнулась и поощряя Иосифа за правильный поступок, поцеловала его, не желая замечать Педро.
– Родина не забудет тебя, Иосиф. – Обнадежила она Иосифа, выступая от имени государства.
– Хотелось бы при жизни. – Виновато улыбаясь, высказал он сокровенную просьбу обычных граждан.
Иосиф восхищенно посмотрел на разумные формы Светы, не понимая предназначения помешанных на худобе, женщин, годных разве что на одноразовые зубочистки.
Звезды освещали берег моря. Чайки устрашающе взмахивали и хлопали крыльями, словно отгоняя невидимых духов, теперь превращенных в пьяного Иосифа.
Света скинула сандалии с ног, подложила сумочку под голову, не думая о солнцезащитных очках, в них легла на спину и посмотрела в небо.
– Боже мой, какие большие и яркие звезды. – Сказала Света заплетающимся от выпитого языком.
– Среди них я лучший. – Открыл ей секрет мироздания Иосиф.
– Я знаю. – Легко согласилась она, не сопротивляясь лжи, закрыла глаза и умолкла. Иосиф положил голову ей на грудь.
– Иосиф!
– Да, милая!
– Ты, наверное, думаешь, что я плохая.
– Хорошая. Даже очень. – Сказал он как есть.
– Я не о том. Просто я в детстве отдыхала здесь, недалеко отсюда, и увидела мальчика, похожего на повзрослевшего тебя, которого по сей день люблю.
Иосиф слегка отрезвел.
– Это был я. – Попытался пошутить он.
– Тогда ты быстро вырос. – Не открывая глаз, произнесла она, оживляя, видимо, в воспоминаниях того мальчика.
– На юге все быстро растет. – Подгоняя реальность к ее мечтам, ответил он.
Они замолчали, потом она убрала нехотя его голову с груди, поцеловала в губы и сказала.
– Я девушка, Иосиф, и хочу, чтобы первым был ты.