М

…Его глаза были мертвы. Он много смеялся и шутил, громко говорил, обладал богатой мимикой и жестами. Но глаза оставались неживыми. Где-то там, внутри, царила пустота, холод и мрак. Каждый жест его казался вычурным, улыбки наигранными и, глядя на него, на языке появлялся кисловатый привкус фальши. Он много знал о людях и о том что ими движет. Но знания эти, вопреки его уверенности, были бесполезны. Даже те, кто давно был рядом, кто звал себя его другом, даже они порой были неоправданно жестоки. Он исправно отыгрывал привычную роль, делал ровно то, что от него ждали. «-А ты ожидал от него чего-то другого?!», «-Пффф… это ж он, чего ты от него хочешь?!» - небрежные слова, которые со стороны казались колкими, острыми как мелкие осколки стекла. Не хотелось думать, от чего он стал таким, каждый имеет право на свою тайну, каждый носит шрамы на сердце. Но у нее было право не верить тому, что она видит. Не верить этому напряженному смеху, не верить этому громкому, резкому голосу, не верить в то, что эти серые сейчас глаза мертвы всегда. Она видела пустой очаг, разоренные тайники души, видела это все столь отчетливо, что хотелось отвести глаза, чтобы не видеть, а еще лучше убежать, чтобы не слышать его голоса. Но вокруг слишком много людей, все они смеются, пьют, разговаривают о том, что важно и не очень. Каждый слишком занят собой и своими бедами, чтобы видеть что-то еще. Их слишком много для того что бы говорить открыто, не глядеть украдкой.

Солнце медленно сползло за горизонт, мрак и промозглый холод рука об руку вышли на улицу, охватывая людей, кутая их в толстые шубы равнодушной апатии. Те, кто мог, искал объятий. Кто-то согревался алкоголем. Кто-то спешил домой, в тепло и уют, а кто-то в пустые, равнодушные стены. Один за другим зажигались фонари, их свет рассеивался, превращаясь в мистический флер, создавая ощущение возможности любого, даже самого невозможного чуда. Холод пробирал почти до костей. Она подняла глаза к небу, его кусочки средь сплетенных ветвей деревьев были похожи на частички причудливой мозаики, тяжелая синева его давила на грудь, лишая возможности дышать. От резкого ветра слезились глаза, хотелось бежать. Бежать от себя, от тех мыслей, что словно мошки о стекло бились в хрупкую преграду самообладания. Бежать от его мертвых, холодных, равнодушных глаз.

Почему-то казалось, что стоит прикоснуться к нему и ударит током. Лишь на мгновение соприкоснувшись с ним пальцами она вздрогнула. Разряда не последовало. Только тренькнула где-то внутри тонкая струна напряжения, отозвавшись ознобом. Она была так резка, так незаслуженно жестка: «Ты хозяин своего слова. Захотел - дал, захотел - взял!», презрение в глазах, скривленный в ухмылке рот, едкая насмешка.

…Его тепло, считанные секунды объятий как вечность. Немой диалог повис в ставшем вязким воздухе. И снова она не смогла сдержать себя, горечь и обида, унижение пренебрежением прорвались ядом, кривой издевающейся полуулыбкой «Да-да, ты не мог, конечно! И я все правильно поняла, не сомневайся».

Кто из них первым протянул, кто поймал руку? Она сжала руку в кулак, уткнувшись в него лицом. Его тепло все еще жгло ей пальцы. Она уезжала в ночь, в слепую, равнодушную, холодную ночь чужого города, оставляя за собой пустоту и молчание. Как жаль, что любовь нельзя подарить, как цветок, как ночь, не дожидаясь ответа и ничего не прося взамен. Нельзя просто подарить и уйти, и чтобы она продолжала гореть и согревать замерзшее сердце…