Нёма Таврический

     Шиповник, ежевика, боярышник вместе со скумпией, ладаном и другими кустами. Непролазные заросли. А дубы! Дубы...  - Нёма,как ты думаешь? Почему на госучереждениях Украины теперь висят российские флаги?   - Ну,во-первых это красиво,Грыня, а во-вторых, будешь задавать много всяких вопросов и у нас повесят!А вообще я тебе так скажу:  а давай,дорогой,задавай и погромче....Может и нас услышат.....    На окраине украинского городка в лесопосадке сидят они - два старых друга. Отдыхают с водочкой и закуской.Не шабат.Можно и сальцо и лучок... Вдали над полем летает кукурузник. Туда - сюда,туда - сюда... Опыление. Во время разворота кукурузник начинает вихлять всем телом, теряет высоту и с треском врезается в крайнюю к полю "хрущобу".  Тут-же обрушиваются два балкона и грудой все вместе падают в палисадник. Грыня смотрит на друга, не меняя выражения лица:- Бачив? - Даааа!- отвечает ему Нёма так же спокойно:- Ну, и што из этого?.- Ну?- Ну шо из этого? Нэма Мишки Япончика. Яка держава - такий й теракт...                - Да!Вот послухай, Грыня, историю моего деда и тогда скажешь мне: "ну и шо из этого" или  "не ну и шо из этого".    Давным давно....и случилось это осенью года 1906 в Tаврических степях неподалеку от славного, вероятно, города Херсона. Об ту пору нихто даже и пикнуть не мог о принадлежности этих земель, поскольку всем было известно, что бескрайняя равнина, раскинувшаяся от Дона до низовьев Дуная, от стен Киева до Черного моря, со времен Екатерины Великой мирно покоится в тени Российской короны.Да, мой дед знал толк в ювелирном деле и понимал чего эта корона стоит.

- По какому такому праву?! - возмутишься ты,мой друг Грыня!. - По какому такому праву перекресток вековых эпох, где земля черна от крови сарматов, скифов, остготов, гуннов, славян, печенегов, хазар, половцев, монгол, татар, турок, так черна, что, кажется, черней и быть не может, по какому такому праву область эта пылится на задворках Империи, как старый рваный башмак в кладовке какой-нибудь тёти Песи?

- По естественному, - отвечаю я тебе, - ибо нет ничего естественней права сильного. Сильный, он ведь как поступает? Придет, увидит, победит - и вся недолга, он свою работу сделал, теперь можно и отдохнуть. И вот сидит Сильный на горе, жрет человечинку, девок лапает, балдеет. И тут со всех сторон сползаются к Сильному опарыши, могильные черви и прочие поедатели трупов. Вот они-то все оформят чин-чинарем и напишут законы, чтобы Сильный, не дай Бог, не выглядел в глазах потомков заурядным рэкетиром с базара, и объяснят Сильному, что он не столько даже Сильный, как Умный, да и вообще, реки крови пролиты им по доброте душевной, чтобы хуже не было.И шобы ты таки знал,шо  между Чернобылем и Черным морем ничего, кроме чернозема, и быть не может.
Но это так...кстати о птичках.А я хочу вернуться к рассказу моего деда - вернуться к нашим Херсонам. Населял Таврию тогда народ простой и разноплеменный: и русские, и украинцы, и немцы, и евреи, и татары, и еще, Бог весть, кто. Жили, в основном, крестьянским трудом, ремесленничеством да торговлей. Говорили каждый на свой манер, но в массе своей на терпком и тягучем южнорусском диалекте. Никого крутого места те не породили, разве, что Троцкого, батьку Махно, да в какой-то степени моего деда Ефима...,а потом и меня. Меня в той степени, что жила там моя бабушка Соня, но была она тогда совсем не бабушка, а десятилетняя шалунья, проказница и умница, и жила она, как и положено, в большой еврейской семье, которая кормилась от сельской мельницы.
"Ага! Кулачье жидовское!" - может подумать ты,Грыня. И будешь, вероятно, прав. Во всяком случае, так мыслили себе и тогда, в давящем большинстве своем, обычные, но, надо полагать, добрые люди. Да,мой друг, может быть, это покажется тебе странным,а может и нормальным, но евреев в Херсонской губернии не любили. Не любили Авраама-мельника, моего прадеда, не любили портных Хайма, Залмана и Лейба, не любили Элю-сапожника и даже нищего Мотла тоже не любили.Ну вот не любили и все... А и то сказать, чего нас любить, что мы - девки какие, что ли? Мало того, что живем в чужой стране, так еще кичимся как бы благородным своим происхождением: мол, мы - богоизбранные,это нас ОН избрал. Тут не то, что холопу - помазаннику обидно станет. Ведь что в тяжкую минуту утешит душу? Что перед Богом-то хоть все равны. Так ведь нет, вылазят тут евреи во всей красе своей непохожести и давай объяснять иноверцам: "Равны-то равны, но мы всех равнее, всех пригожей и умнее". Как тут ни воскипеть гневом праведным человеку обычному, не обремененному печатью таланта или воли?А заповеди.Ведь когда спустился Моисей с Горы он сказал: - Евреи, у меня для вас две новости, одна плохая, другая хорошая, какую сначала? - Давай хорошую. - Сошлись на десяти... - Ооо, ну давай теперь плохую. - Была одиннадцатая: Иди,Моисей, и не крути мне...Ну ладно.Так вот. Ротмистр Галанчин был хам и жуткий антисемит. Он любил выпить водки, испытать судьбу картами и приударить за бабьём. Когда мы говорим "выпить водки", то имеем в виду, если кому не ясно, нажраться до полнейшего отупения. Нажравшись, ротмистр имел обыкновение пройтись по местному нашему бродвею строевым с шашкой наголо. Надо ли говорить, что евреи, бабы и куры при этом бросались вроссыпь, а местный мужик уважал ротмистра чрезвычайно?
Карты... О них разговор особый. Все, кто играет во что-нибудь, - неважно, в футбол ли, в секу ли, домино или преферанс - делятся на две категории в зависимости от отношения к игре. Для одних важен процесс сам по себе, для других существенен лишь результат. Галанчин относился ко вторым, а потому любил игры быстрые и шальные, любимейшей из которых была, разумеется, гусарская рулетка. Но с кем, скажите на милость, в этой херсонской дыре можно учинить сию забаву? С околоточным? С попом? С, - пардон, не при нас будь сказано, - купечеством? Кто из них, скажите на милость, способен был поставить на карту жизнь? Никто. А вот Галанчин был способен. По слухам, именно за причастность к какой-то темной истории, связанной с гусарской рулеткой, и был направлен ротмистр в эти степи надзирать за призывом.

Что же касается "приударить за бабьём", то это надо понимать так: ежели ротмистру нравилась какая-нибудь селянка, в том смысле, что приглянулась, то он тут же сгребал ее в охапку, тащил в ближайший закуток, задирал ей все юбки и делал свое кобеляцкое дело молча, не обращая внимания на возражения партнерши, возможно, потому, что считал их придурью. Исторгнув зачинающее, а потому находясь в состоянии мужского пресыщения, граничащем с отвращением к объекту его сексуальной активности, укладывая поникшее гвардейское достоинство, согласно Уставу, в левую штанину галифе, ротмистр вопрошал девицу: "Как звать?" - и, не выслушав ответа, так как не было в нем для ротмистра интересу ну никакого, кивал головой в знак то ли понимания, то ли прощания, выполнял команду "Кругом!" и величественно удалялся в сторону шинка. Девица же, непривычная к такого рода обращению, забывала рыдать и минут пять хлопала глазами, пытаясь постигнуть, что это было: жуткое наваждение или сладкий сон. Потом тяжко вздыхала, оправляла юбки, и следовала по жизни далее согласно осеннему листу.

За эти штучки мужики неоднократно пытались ротмистра наказать, однако, все как-то не получалось, видно, время еще не пришло. И дело было даже не в том, что в драке Галанчин был жуток - мужики тоже были не подарки, - но робела еще крестьянская оглобля перед офицерским мундиром.

Вот только евреек ротмистр не трогал. Но на это у него была веская причина, которую он излагал примерно так:

- Для меня, боевого офицера, в чьих жилах течет княжеская кровь, - в этом месте Галанчин делал паузу и обводил слушателей строгим взором: не ухмыльнется ли кто (обычно не ухмылялись), - для меня пролить свое семя в жидовское брюхо - что для жида на Судный день свинину жрать. А если семя это взойдет? Это что же, сын мой с обрезанным поцом и в ермолке на базаре торговать будет?
Кто знает, может, и прав был ротмистр в этом своем предубеждении?
Квартировал Галанчин через несколько домов от моего прадеда и каждый раз, проходя мимо, харкал своим командирским голосом что-нибудь вроде:
- У-у, суки, жиды пархатые...
Ну, а если видел кого-нибудь из детей, то незлобливо добавлял:
- Вы****ки кареглазые, шомполами бы вам пейсы подкрутить...
...Ну и вот....Хата Тараса Стеценко стояла тоже неподалеку от прадедовых хоромов, хотя и совсем в другой стороне, чем дом, где снимал свои апартаменты Галанчин. По сути, географическая близость к моему пращуру была тем единственным, чем были схожи эти два человека. Во всем остальном Тарас являл собой полную противоположность ротмистру, поскольку был мужик справный и, что называется, положительный: когда положено, работал; сколько положено, пил по праздникам горилку; завсегда знал, куды и шо положил. Хозяйство у Тараса было добротное, и, вообще, жил он правильной сельской жизнью. А еще был он добр. На Пасху не забывал дарить православные куличи даже евреям.
- А все ж жива душа, хоча и иродова, - как бы извинялся перед односельчанами Тарас.
И все же был у Тараса один пунктик, который мешал ему совсем погрузиться в обыкновенность: наказан был Тарас талантом живописца. Вся округа знала, что лучше него никто ряженых под Рождество не распишет. А уж как хату свою разрисовал, так просто умора! Видать, где-то когда-то породычалысь его предки с Микельанджеловыми. Хотя нет, вру, скорее, Гогеновы, если судить по пристрастию Т. Стеценко к композиции неперегруженной, к тонам глубоким и насыщенным. И вовсе я не ерничаю этим сравнением, потому что еще неизвестно, кто был более известен: Гоген в Париже или Тарас в Херсонских степях. А то, что не издавались в этих местах толстые журналы по искусству, так в том нет на мне вины.
И вот...1906 год. Революционное цунами уже шло на спад. Растекались причудливыми барашками на огромном теле этой страшной волны погромы. Погром всепроникающ. Он, подобно щупальцам гигантского спрута, достает тех, кто предназначен ему в пищу, в любой щели, в любой глухомани, в любой стонице. Сейчас мерзость эта катит по Херсонщине. Пришел наш черед, моей бабушки,деда а, значит, и мой.
Погром в селе начался весело и задорно - с ярмарки. На ярмарке какие-то хлопцы говорили, что жиды хотели царя убить. Мало того, что Христа распяли, так им и царя-батюшку подавай! Хлопцы были свои в доску, горилку ставили всем, рубахи на себе рвали, и, когда раздался крик: "Гей жидив быты!" - Тарас, доверчивая душа, поперся с толпой.Правый.

Сперва был он как бы отдельно, но разве может щепка противиться водовороту? Толпа всасывала его подобно тому, как всасывает в себя удав кролика, чтобы переварить свою жертву, и вот оно заветное мгновение, когда кролик становится частью удава, и в этом новом качестве он сам уже ищет жертву, бывшего своего собрата, чтобы слиться с ним воедино в монолите удавьего тела. В толпе было тепло и уютно, как в материнской утробе. Чувство единой семьи пьянило пополам с горилкой. Вон Мыкола Хлыстунов саданул старого Мотла по зубам, а у Тараса в кулаке отдалось, а вот Федька Плисько ахнул того Мотла с носка, и у Тараса аж пальцы на ногах свело от сладкого наваждения: так сладко стало, как  бабу обнимаешь. Эх, хапанул Тарас еще стакан горилки, схватил дрын, что валялся подле, да вперед с хлопцями народ божий лупцювать!

Смерчем несся погром по селу. Вот уже летят стекла из окон хаты Хайма-портного, вот уже дочек его поволокли на сеновал, а хозяйку Гаврила расстелил прямо на столе: подходи-налетай - на всех хватит. Ты смотри, что вытворяет, кобеляка, от бесовское отродье, шо выдумал, га-га! А Хайм, ты ба, вырвался из рук хлопцев и кулаком норовит Гаврилу достать, от жидяра! Схватил эту гнилу природу Тарас своей натруженной рукой за горло, а второй, той, что с дрыном, - по лбу: эх, осел сучара сразу - знай силу нашу хрестьянскую! Что-то жуткое поднималось внутри у Тараса: выволок он обмякшее тело Хайма и давай его дрыном, дрыном, с носка, еще дрыном... Поднял голову Тарас, огляделся, и проснулся в нем художник: разбитый терракотовый глечик с молоком, а поряд башка Хайма с навсегда выпученными по-рачьи глазами, из которой так аппетитно вывалились нежно-розовые мозги со сгустками уже запекшейся крови. От так от! Знай наших! Хорошо, красиво!Да здравствует наша чиста раса.Голубая кровушка.

Когда начался погром, прадеда дома не было: он по делам поехал в Херсон. От того, что не было вожака, отца, мужчины, было вдвойне страшно. Ужас сковал волю, никто не знал, что делать. Одна надежда, что погром пройдет по соседней улице, так ведь, где напасешься улиц в селе на всех? И вот чьи-то шаги, дверь нараспашку, и на пороге, заслоняя весь дверной проем, слегка покачивающаяся от выпитого, фигура ротмистра. "Вот, кажется и все...", - только и подумала девочка Соня, которая потом станет моей бабушкой.
Галанчин прислонился к косяку, достал из портсигара папиросу, постучал ею об палец, не торопясь размял ее, закурил и процедил сквозь зубы, выпуская дым нехотя и лениво:
- Что, жиды, дождались Мессию? Господи, как же я вас ненавижу! - и тяжко вздохнул. - Вот только быдло это породистое совсем терпеть не могу. Муравьи безмозглые, падла. - Выплюнул папиросу, растер ее сапогом и вдруг рявкнул: - А ну, быстро, за мной!

И, не оглядываясь, идут ли за ним, вышел. Всю, казавшуюся бесконечной, дорогу ротмистр что-то зло бормотал себе под нос. Когда пришли к нему в квартиру, он откинул ляду, что открывала лаз в подполье:

- Сыпьтесь скорее вниз, а то сам поубиваю. - Щека у него подергивалась, а глаза блестели весело и страшно.

Крышка погреба, который был вырыт под сенями, захлопнулась, и семья оказалась окутанной темнотой и запахами плесени, квашеной капусты и соленых огурцов. Было слышно, как Галанчин вышагивал там, наверху. Остановился... Что-то налил, выпил, крякнул. Опять тишина... И вот оно! Стук в дверь, пьяные голоса, рев толпы. И вдруг над всем этим тот самый командирский сип:
- Чтэ? Быдло! К офицеру в дом вваливаться?! Да я вас в капусту шаблей!!!
- Дак ведь кажуть, шо жиды в вас сховалыся...
- Ах ты, мразь, без приказа, сука! - и звук кулака по морде, как молотка по гвоздю. - А пшли вон к такой-то матери, слева и справа по одному вперед марш!!!
...Глубокой ночью, когда над селом простерла крыла ночная благость, когда пот, кровь, сперма, молоко, моча, горилка, излитые днем, уже начали превращаться в чернозем, уцелевшие евреи возвращались в свои разбитые жилища. История еще раз (в который уж!) подтвердила, что ее цель - это все-таки, не взирая ни на что, прийти к факту моего рождения.
...А на следующий день ротмистр, проходя мимо дома прадеда, опять брякнет:
- У-у, жидовское отродье!
   А на Пасху Панас придет дарить куличи...
 - А шо сейчас,Грыня? "Кто не скачет, тот москаль!" - кричит чистая раса на Майдане....
"Ну, скачите, скачите..." - ответили им москали, уходя вместе с Крымом,вместе с моей землей,землей моих предков.....А я им кричу вслед: - Эй!Я Нёма Таврический!Я с вами!!!!