Полина

               
                «Маленькое дело лучше большого безделья» (Русск. пог.)

                Впервые я её увидела в страшные девяностые. Люди тогда не знали, на что и как вообще жить? Не было тепла и света – готовили еду во дворах, на кострах. Воровство и преступление процветали. Машины можно было сохранять только на автостоянках. Все обзавелись железными дверями, решётками на окнах. Уснуть можно было богатым, а проснуться нищим - инфляция. Зарплату не давали. Одевались кое-как. Мужики вешались от безысходности, не в силах содержать семьи.
             Но даже на общем фоне бедности эта женщина привлекла моё внимание именно нищенством одеяния. На ней была старинная беличья шуба.  Когда-то шикарная, теперь она представляла собой жалкое зрелище – протёртая во многих местах до основания, выцветшая,  с дырами и торчащими фрагментами обрывков. Кое-что можно было бы поправить, чтобы попытаться придать шубе не презентабельный, а хотя бы чуть-чуть более достойный вид, но попыток к этому не предпринималось.
          Вся картина завершалась кокетливой, изящной, старенькой фетровой дамской  шляпкой с вуалеткой, моды  пятидесятых годов. Не было сомнения, что когда-то хозяйка этих вещей была достойной, великолепной дамой. Вероятно, это была мама нынешней хозяйки…
           Только представьте: женщина лет сорока, моя ровесница,  в старой грязной шубе и в летней шляпке с опущенной на лицо вуалью!     Одним словом, выглядела она, как городская сумасшедшая. Это был повод узнать её поближе! Мимо таких людей я равнодушно не прохожу! Решила, что непременно должна с ней познакомиться!
           Встречала странную женщину  часто – каждый раз, как выезжала в центр города. Видно, что человек мается,  не знает, куда себя деть. Она всё нарезала, и нарезала круги по городу! То сидела на лавочке в парке, то стояла у скудных витрин магазинов того времени. Вероятно, она была даже голодна…
           Сначала я стала просто с ней здороваться, как бывшая знакомая. Она останавливалась и долго удивлённо смотрела мне вслед, видно, пытаясь вспомнить,  кто это? Потом стала отвечать. Ну, а там и разговор как-то завязался. Ни о чём. Отвечала она вполне разумно,  держалась с достоинством, не откровенничала, была настороже. Оказалось, её имя – Полина.
          Как-то пошла в драмтеатр, и увидела там  её, странную, ни на кого непохожую, в стареньком, поеденном молью,   платье из  пан-бархата старинного фасона.  Выглядела она совершенно дико, но её, похоже, реакция окружающих  совершенно не заботила.
          Пригласила  Полину в буфет театра. Она не отказалась. Я взяла по  бутерброду, по рюмочке коньяка, и кофе – себе. Ей она без смущения попросила купить натуральный сок, стоивший в два раза дороже порции коньяка. Мысленно я покряхтела, но купила – у самой ведь  денег было не ахти…
        Коньяк Полина пить не стала,  поела с удовольствием, и попросила ещё для себя  бутерброд. А мне пришлось выпить спиртное и за неё, и за себя – не оставлять же  «добро» на столе!
              Так и повелось. Всякий раз в театре я приглашала её в буфет и угощала. Сама-то  ходила не часто, а она, видно, не имея занятий и не зная, куда себя девать, частенько. Пропускали на спектакли её без билета, наверное, знакомые билетёрши. Полина снисходительно принимала от меня все знаки внимания, улыбалась, но за многие годы я так ничего от неё самой и не узнала, кроме имени.
               По правде сказать, я завидовала её выдержке – сама-то я давно «раскололась» бы любому заинтересованному во мне человеку. Видно было, что она имеет хорошее образование и умна. Но – никаких откровений! Всего-то и удалось узнать о ней, что она преподавала не то в школе, не то в университете, английский язык.
            И то узнала – не от неё. И что фамилия её – Гренадёр. И правда, было что-то в ней от гренадёра – крупная, высокая, решительная, немногословная, себе на уме, но ничего глупого от неё никогда не слышала.
            Вот тебе и сумасшедшая! Я была намного дурнее и простодушнее её! Много раз  приглашала её к себе в гости, на дачу, за грибами, но она всегда отказывалась. И продолжала метаться по городу – дома она сидеть, вероятно,  не могла…
           Встречались мы и на городских праздниках, где я также торопилась её чем-нибудь порадовать, угощала, заводила всякие разговоры, даже заискивала, но всё было бесполезно – никаких откровений! И это у нас, где, практически, можно остановить любого человека на улице, и он тебе ответит на любой вопрос, откроет всю душу!
         Представьте – теперь  мы знакомы уже почти двадцать лет, а я о ней ничего не знаю! Загадка! Загадка, которую мне никак не удавалось разгадать. Полина меня заинтересовывала всё больше.  И хотя в своё время возраст её был далеко не пенсионный, почему-то не  работала.
            А добром безделье, я давно заметила, не кончается…
           И вот как-то я перестала её видеть. Уже два - три года не встречаю её ни в городе, ни в театре, ни на городских праздниках. Жива ли? Когда-то я видела случайно Полину, входящую в некий подъезд. Не там ли она живёт? Пошла. Разговорилась со старушкой на лавочке. Да. Здесь.
            Оказывается, родители её преподавали в Пединституте. Приехали откуда-то издалека. Отец ради её матери где-то ТАМ  бросил семью и сына. Здесь родилась Полина, получила образование. Родители  дочь нежно любили, и опекали, но  когда они умерли, по какой-то причине Полина оказалась совсем беспомощной, и действительно жила тяжело. Работы лишилась, и больше попыток найти её не предпринимала. Замужем она никогда не была, детей не имела. Соседи чем могли, помогали.
           Приехал её старший, сводный брат откуда-то с Украины, помог ей оформить не то пенсию, не то какое-то пособие. И квартиру, доставшуюся Полине по наследству – хорошую, дорогую профессорскую квартиру, оформил на неё! Так она кое-как и перебивалась с помощью брата все эти годы,  который помогал ей издали. Но теперь брат умер, а она, оказывается, сейчас  лежит… в психоневродиспансере,  уже два года.
           К квартире же проявляет интерес еврейская община…
          Я навестила её в больнице. Полина сильно похудела, побледнела. Долго разговаривать со мной не захотела, держалась по-прежнему с достоинством. На мои шутливые упрёки – зачем, мол, окопалась здесь, не выходишь долго,  в городе и в театре без тебя  скучно, отвечала неохотно. Сказала, что пора пить лекарства и спать – послеобеденный отдых. И ушла,  отрешённая, не улыбнувшись, не проявив никакого интереса ни к внешнему миру, ни ко мне, унося пакет с угощением.
         - Как она плохо выглядит! – Обратилась я к медсестре.
         - Что вы, поглядели бы вы на других! – Ответила медсестра, и убежала. О болезни Полины говорить она отказалась, дав номер телефона врача. Ответит ли он на мои вопросы? Ведь я Полине – никто.
            Что-то неладное творится  в нашем мире, если человек, прожив больше шестидесяти лет, остаётся всем чужим на этой Земле!
            Прошло опять два года.        На этом я и хотела закончить свой рассказ, но решила узнать продолжение. Покопалась в записной книжке, нашла телефон словоохотливой соседки своей знакомой, старушки, которая мне всё рассказала о ней, что знала, позапрошлым летом.  Полину я навещала зимой. Сейчас весна.  Изменилось ли что-либо?
          Старушка ответила на звонок.  Меня она не помнила, как и наш разговор про Полину. Сама сильно болеет. Но ответила, что Полина  теперь находится в Доме престарелых в посёлке Смирново, куда её оформила больница. А квартиру она своей волей  отдала государству, обманув ожидания навещавших её с гостинцами практичных соплеменников.
         Узнаю Полину! Ведь известно, что шизофрения – чем, вероятно, и страдает  моя знакомая, так и не ставшая подругой, -  это болезнь, не затрагивающая интеллект! Кроме периодов обострения.
           Короче, пора нам с Полиной опять повидаться!

                10. 04. 13г.
           Планировала ещё увидеться, но оказалось, что Полины уже нет...