Своими глазами. Часть 1. Теперь все зависит только

Глава 1. Вместо предисловия.

Сообщение Советского Информбюро за 28 июня 1941 года
В течение 28 июня наши войска, отходящие на новые позиции, вели упорные арьергардные бои, нанося противнику большое поражение. На МИНСКОМ направлении войска Красной Армии продолжают успешную борьбу с танками противника, противодействуя их продвижению на восток. По уточнённым данным, в боях 27 июня на этом направлении уничтожено до 300 танков 39 танкового корпуса противника.

Очнулся я на лесной поляне. В самой умиротворенной позе - эмбриона. Сознание тупо фиксировала новую реальность. Солнце в зените - значит сейчас полдень. Голова гудит словно колокол. Но зрение и слух в порядке - уже хорошо. Ощупываю свое бренное тело - вроде все, чем наградила природа на месте. Отлично. Теперь оглядеться. Лес смешанный, деревья перемежаются густой лещиной. Листва и трава ярко зеленого цвета, воздух теплый, но жары еще нет. В средней полосе такая погода обычно бывает в июне. Повезло мне - зимой бы пришлось туго.

Сажусь, прислонившись к ближайшему дубу и произвожу осмотр своего имущества. Так, "сидор"в порядке - там запасные обоймы к пистолету, граната -"эфка" и запас продуктов - все на месте. Теперь оружие. Пистолет ТТ за поясом под гимнастеркой, нож - за голенищем сапога.  Он у меня особенный. Во-первых, подарок бывших сослуживцев. А, во-вторых, подарок не из дешевых: три с половинной штуки рубликов - не шутка. По крайней мере для меня. Модель "Варан", дамасская сталь, берестяная рукоятка. Как говаривал наш старшина Банасюк, "взял в руки - маешь вещь".

Ну что, можно радоваться: сам жив и здоров, оружие готово к бою, продукты на месте. Дня три с голоду не умру, если Док припозднится с моим возвращением. Хотя и не должен. При воспоминании о Доке я вспомнил все, произошедшее со мной на протяжении последнего месяца.


Глава 2.  "Док".
Ученые Калифорнийского технологического университета пришли к аргументированному выводу, что путешествия во времени и пространстве не нарушают принципа причинности (общий физический принцип, который устанавливает возможные пределы влияния событий друг на друга). Это означает, что есть возможность вернутся назад во времени и не нарушить причинно-следственную связь времени и пространства.
        (Из статьи "Путешествие в прошлое - реальность" на сайте "Неопознанный мир" от 27 марта 2012 года)

У вас есть знакомый гений? Если нет, то вам крупно повезло. У меня такой имеется и благодаря ему я сейчас нахожусь неизвестно где. Причем под словом "где" я имею виду не только местоположение этого леса, но и время, в которое меня занесло. И все по милости этого самого гения.
Познакомились мы с ним в шахматном клубе. Я и раньше любил этот "еврейский бокс", а после выхода в отставку стал ходить  в клуб как на службу - ежедневно. Играю я средне: не профан, но и до мастера мне - как до Китая пешком. А Док - тот настоящий гроссмейстер. Тогда я не понимал чего ради он садится за мой стол. Играл Док уважительно - давал мне вдоволь попотеть перед заслуженным матом. Так и подружились. О себе он рассказывал мало. Представился конечно полным именем - Владимир Михайлович Докучаев, но называть себя попросил кратко - Доком. Сначала я решил, что это сокращение от его фамилии. Оказалось, что не только. Мой новый знакомый был самым  настоящим доктором, только вот не медицинских, а технических наук.
Работал Док в каком-то закрытом НИИ, из тех, что в советское время называли "ящиками". Институт этот располагается в лесу за нашим городом и проезд туда "гостеприимно" преграждал знак "кирпич". Для особо непонятливых на дороге был установлен КПП с солидной охраной из "веверов". Про КПП и охрану я узнал лишь когда побывал у моего приятеля на работе. До этого о существовании этого лесного "ящика" я имел весьма смутное представление. Знал лишь, что в загородном лесу есть какой-то секретный военный объект, а подробностями не интересовался. Ни к чему мне чужие секреты.

О том, что Док трудится в лесном "ящике" я узнал от него самого. В один совсем не прекрасный для меня день он огорошил меня неожиданным приглашением:
- Слушай, Ник, у моего руководства к тебе есть предложение. Из тех, от которых не стоит отказываться.
И скользнув взглядом по моей оторопевшей от неожиданности физиономии, добавил:
- Я служу в военном НИИ, что за городом. Мы называем его "Кубом".  Предлагаю съездить туда и поговорить. Эта  поездка ни к чему тебя не обяжет. Выбор в любом случае останется за тобой. А о подобной экскурсии мечтают многие. И, поверь мне, не только в нашей стране.

И я поверил. Тут надо пояснить, что зовут меня Николаем Ивановичем Воропаевым. Мне 30 лет и уже три месяца как я бывший военный. В отставку вышел в добровольно-принудительном порядке, врезав по физиономии одному мерзавцу - обладателю  полковничьих погоны и, по недоразумению командования, называвшемуся заместителем начальника штаба группировки. Случилось это после того, как вышеназванный хлыщ - генеральский зятек - потребовал от меня написать рапорт, порочащий действия моего командира и друга - "Палыча". Подробности вспоминать не хочу, потому как получилось все скандально и гадостно. Наш сводный отряд в составе взвода спецназа и приданной нам роты десантников должен был блокировать и уничтожить отряду одного полевого командира на территории Северокавказского федерального округа.

Первая часть нашей операции прошла как по писанному. Селение окружили ночью, бесшумно сняв часовых. Но затем случилось непредвиденное. Мы планировали захватить дом, где находилась "верхушка" банды по-тихому, чтобы избежать ненужных жертв среди мирного населения. Хотя понятие "мирное" в условиях партизанской войны, да еще в горах - весьма относительное. Но мы действовали именно так, потому что того требовал приказ и наша совесть - совесть людей не желавших проливать  кровь стариков и детей. И надо было одному боевику выйти по малой нужде именно тогда, когда наши ребята "зачищали" часовых. Успел все-таки бородач пошуметь перед смертью.

Боевики, среди которых было немало наемников, попытались прорвать окружение, прикрываясь живым щитом из местных женщин и детей. Наш выбор был невелик: либо дать наемникам, а идея живого щита зародилась в "просветленных умах" именно этих "солдат удачи", уйти, либо начинать штурм. Мы выбрали последнее. Выбрали, потому что знали конечную цель банды - прорваться на территорию соседнего региона. А что бы стало там с действительно мирными женщинами, стариками и детьми объяснять, думаю, не надо. В общем, бой был короткий и жестокий. Мы старались щадить тех, кем безжалостно прикрывались наемники. Среди стрелявших в нас я, кстати, разглядел несколько вполне европейских физиономий и даже одну женщину-снайпера. После боя я разглядел и оружие этой "снайперши" - бельгийскую самозарядную винтовку СКАР. Вообще-то СКАР - это оружие второго номера, но зато она снабжена отличной оптикой и магазином на 20 патронов. Для походных условий - самое то. Правда, на целых полкило тяжелее нашей СВД-"эшки", но зато автомат. Одним словом, недостатка в вооружении и боеприпасов у боевиков нет, да и в желающих подзаработать в "горячих точках" на чужих жизнях тоже.

Но на войне, как на войне - к сожалению не обошлось без жертв и среди жителей селения. А после боя, приехал тот самый начштаба. Да не один, а в теплой компании военного прокурора. Прокурорскому  оно понятно - показатели работы повышать надо. А как их повысишь? Не бороться же в самом деле с воровством генералов. Тут не то, что орденов не выслужишь - так еще и в шею попрут из органов. И это еще в лучшем случае.

То ли дело бедолагу строевика какого-нибудь за цугундер взять. И пошло-поехало. С ходу этот "Карлсон", как я с первого взгляда прозвал толстого и коротконого полковника, устроил майору Павлову выговор за "непродуманные действия" и потребовал от Палыча составить рапорт. Нет, отчитаться о результатах спецоперации конечно положено. Таков порядок. Но вот чтобы так сразу, не дав командиру попрощаться с погибшими товарищами - так мог поступить только последний гад.

Палыч сжал челюсти до хруста - так, что под щеками заходили желваки, но подчинился приказу. Понимал мужик, какая ярость против этого лощенного проходимца закипает у нас, стоящих неподалеку и хорошо слышавших весь разговор, протекавший к тому же на весьма повышенных тонах. А после ухода Палыча этот хлыщ обратился ко мне как к заместителю командира группы. Потребовал составить объяснительную записку, открытым текстом порекомендовав признать действия майора Павлова неправомерными и авантюристскими.            

При этом полковник допустил свой главный промах, стоивший ему двух передних зубов. Скользнул взглядом по моему запыленному камуфляжу и вообразив, что я горю неугасимым желанием окопаться при штабе, он великодушно пообещал:
- Тебе, капитан, это зачтется. Надеюсь, ты меня понимаешь и правильно составишь рапорт.

Неудобно как-то разочаровывать человека, искренне верящего             в твои умственные способности. Я согласно кивнул головой и отправил упитанного коротышку в нокаут прямым ударов в то, что у приличных людей называется лицом.

Что тут началось! Меня арестовали и посадили на гарнизонную гауптвахту, посоветовав готовиться к трибуналу. Спас меня наш командир части - боевой генерал, прошедший "Афган" и две чеченские кампании. Не знаю, как он объяснялся с тестем этого "Карлсона", но дело закончилось "малой кровью". Мне велели написать рапорт на увольнение по состоянию здоровья, а Палычу объявили неполное служебное соответствие. Наскоро организованная медкомиссия в окружном госпитале признала мои нервы абсолютно непригодными для продолжения службы в доблестных войсках специального назначения и вскоре я уже трудился охранником в одном солидном ЧОПе, куда попал по рекомендации своего бывшего сослуживца.

Хозяином этой "охранки" был отец этого сослуживца, поэтому мое трудоустройство прошло без сучка и задоринки.  Узнав об обстоятельствах моей преждевременной отставки, шеф только хмыкнул и велел секретарше оформлять меня на работу.
 
Обращение "Ник" придумал мне все тот сам Док, явно тяготевший к англоязычной краткости. И вот теперь он же предложил мне экскурсию в свой "Куб". А чем собственно я рисковал, согласившись на такую поездку? Взвесив все "за" и "против", я решил, что особенно ничем. Убивать или арестовывать меня там никто не собирается. Скорее даже наоборот - иначе бы  в гости не позвали. Само же предложение Дока показалось мне очень даже лестным. Одно дело, если вас приглашают для беседы в  местное управление ФСБ - такой интерес несомненно настораживает. А тут ознакомительная экскурсия в закрытый научный институт - эксклюзив для избранных, так сказать. Да и предстоящая встреча с руководством "Куба" тоже вызывала у меня немалый интерес. Зачем такому серьезному учреждению понадобилась моя скромная персона? Такой вопрос определенно требовал ответа. И вообще, по жизни, я привык руководствоваться простым правилом: лучше жалеть о том, что сделал, чем о несделанном. Одним словом, мы поехали.


Глава 3. Разговор с "Академиком".

В канадском музее Bralorne Pioneer Museum долго хранилась одна уникальная фотография, которая стала чуть ли не самой тиражируемой в мире после того, как она была размещена на сайте музея как экспонат виртуальной выставки «Их прошлое живет здесь».
На фотографии 1941 года изображен открытие провинциального моста, который построили взамен смытого наводнением. Среди людей выделяется фигура молодого человека, который был очень необычным. Парень был явно не с того времени, которое испытывают окружающие. Стрижка, свитер модного покроя, майка с напечатанной эмблемой, портативная фотокамера «Кодак» и солнечные очки модели XXI века.
Снимок был подвергнут тщательной проверке экспертами. Следов монтажа не обнаружили. Есть фото подлинное и этот человек действительно находился среди других в момент съемки.
    (По материалам интернет-ресурса "Хистор.ру")


Разговор с руководством "Куба" получился долгим. Подробным содержанием утомлять не стану. Скажу лишь главное: мне предложили совершить путешествие во времени в качестве подопытного организма. Да-да, именно так, без обиняков и экивоков, и сказали - "человеческого организма". Оказывается, разработка моей скромной персоны велась уже три месяца. Ровно столько времени, сколько прошло с того момента, как я перешагнул порог своей родной части. Подхожу я им, то бишь "Кубу", идеально: холост, здоров, физически подготовлен. Особенно развеселила меня последняя характеристика, приведенная директором этого милого учреждения, которого я мысленно окрестил "Академиком". Он и впрямь смахивал на классического ученного начала 20 века: благообразный вид, круглые очки, бородка "клинышком" - типичный интеллигент в третьем поколении.

Так вот последней характеристикой моего жизнеописания значилось: морально устойчив. Прямо как в старые добрые времена в рекомендации для вступлении в КПСС. В "руководящей и направляющей силе советского общества" мне "членствовать" не пришлось в силу возраста, но помню эти славословия по старым фильмам, да и ветераны на службе рассказали пару забавных ситуаций. Характеризовать человека конечно надо, только вот делать это, как мне думается, следует умно: подтверждая каждую характеристику конкретными примерами поведения характеризуемого. Однажды прочел я старую характеристику какого-то чиновника, составленную еще в дремучие дореволюционный времена. Так вот, там не было ни одного лишнего слова: написано, скажем, "жаден" и тут же тебе конкретный пример, где этот самый "чинуша" "жлобство" свое проявил во всей красе. Вот такая характеристика действительно нужна, ибо позволяет правильно оценить перспективы работы человека в определенной должности. Наши же характеристики, хоть советские, хоть постсоветского времени пишутся либо откровенными невеждами, либо просто лентяями, которые и в глаза человека этого не видели.

Один ветеран, начинавший еще в советской "Альфе," рассказывал как-то нам, желторотым тогда еще новичкам, такой трагикомичный эпизод, имевший место на заре его офицерской молодости.

В воинской части, где он проходил срочную службу был некий "старлей". По возрасту ему давно пора было ходить в майорах, но дружба с "зеленым змием" постоянно мешала ему получить очередное звание. Кто-то из приятелей в шутку посоветовал бедолаге написать заявление в партию. Дескать, партийных у нас всегда продвигают по службе. Старый старший лейтенант в эпистолярном жанре был не силен и поэтому попросил помощи у шутника. Дело происходило в время застолья, к этому делу охотно присоединились и другие сослуживцы, решившие поупражняться в своем остроумии. Плодом их коллективного творчества стало что-то среднее между посланием запорожских казаков и свободным изложением "Камасутры" объемом в два тетрадных листа. Разгоряченный водкой и грядущими перспективами, "старлей" не читая подмахнул эту филькину грамоту. Утреннее похмелье также помешало старшему лейтенанту ознакомиться с текстом, который он благополучно доставил в политотдел родной части.

Только вот адресатом этого опуса стал не османский султан, а местный замполит. Не знаю чего там насочиняли подвыпившие офицеры, но по словам нашего ветерана, прочтя заявление "старлея", замполит тут же побежал с ним к командиру. Запершись в своем кабинете они оба долго хохотали, а потом, утерев слезы, командир вкатил несостоявшемуся партийцу пять суток ареста с формулировкой "за использование ненормативной лексики при составлении служебной документации". При этом, с трудом сдерживая смех,старый полковник пообещал при повторении подобных литературных "экзерсисов" сделать с несчастным "старлеем" то же, что тот по пьяни обещал сотворить с нашей славной КПСС. Причем столько же раз и в те же отверстия.

Заметив промелькнувшую на моих губах улыбку, Академик сказал:
- Я понимаю Ваш скепсис, Николай Иванович. Вы человек  новой формации, но последнее обстоятельство для нас немаловажно. В то время, в которое мы намерены Вас отправить, люди вели себя несколько иначе, чем сейчас. И мы не хотели бы, чтобы наши предки испытали - он на минуту замялся, подбирая нужные слова - некоторое разочарования от общения с пришельцем из будущего.

Оставив в стороне вопрос о моих высоких нравственных качествах, я ухватился за последнюю фразу Академика:
- Значит мне предстоит общаться с  людьми из прошлого?
Он задумался и ответил не сразу:
- На первом этапе вероятно - нет, но, сами понимаете, всякое может случиться.
- Здорово! А если вы меня вообще забудете в прошлом? Или произойдет какая-то техническая поломка? Как мне оттуда выбираться? Своим ходом?
Академик ободряюще улыбнулся словно зубной доктор, успокаивающий перетрусившего при виде бормашины ребенка:
- В этом отношении готов Вас успокоить. Перед тем как отправить в прошлое человека, мы провели аналогичный эксперимент над собакой. Результаты впечатляющие: собака вернулась, следов мутации и болезней не обнаружено.
 
Ну да, все как в старые добрые времена: помнится, сначала в космос собачек отправляли - Белку и Стрелку, а потом и до человека очередь дошла.
- И все же, Владислав Юрьевич, - обратился я к Академику. Почему именно я? В нашей стране тысячи военных, готовых за мизерные "боевые", которые к тому же не так уж просто вырвать у родного государства, отправиться хоть на край, хоть за край света. Вы же обратились ко мне, вывели на меня До... Владимира, да к тому же, целых три месяца изучали мой моральный облик. Не станете же Вы утверждать, что я какой-то особенный?

Академик покладисто кивнул седой головой:
- Не стану, Николай Иванович. Ваша кандидатура, действительно, является для нас оптимальной, хотя конечно и не единственной в своем роде. Скажите, Вы знаете как погиб Ваш прадед?

Если бы Академик спросил меня есть ли жизнь на Марсе или задал какой-нибудь другой наивный вопрос, я наверное удивился бы гораздо меньше. Но он спросил меня о прадеде, которого я и в глаза не видел!

- Насколько я знаю, мой прадед пропал без вести в 1941 году, - ответил я. Но при чем тут он?
Академик помолчал будто раздумывая стоит ли мне говорить правду, но все же ответил:
- Дело в том, Николай Иванович, что Ваш прадед не погиб.
И сделав короткую паузу, добавил:
- Он жив и сейчас находится у нас.


Глава 4.  Прадед.
 
Помянем их минутой тишины,-
  Солдат, не возвратившихся с войны.   
              (Борис Скрипников)

Прадеда я конечно не помнил. Он погиб задолго до моего рождения. По крайней мере, так мне рассказывала бабушка, ибо прабабушку я также в живых не застал.  С ее слов я знал, что в осенью 1941 года прабабушка получила официальное извещение от командования Н-ской стрелковой дивизии. В нем говорилось о том, что красноармеец Воропаев Николай Федотович пропал без вести в боях под Вязьмой 5-го октября 1941 года. В те времена формулировка "пропал без вести" звучала как-то двусмысленно, если не сказать подозрительно. Помимо этого, семье пропавшего без вести не полагалась пенсия за потерю кормильца. В детстве, наслушавшись рассказов о том как прабабушка надрывалась в колхозе, чтобы прокормить четырех своих детей, я не понимал, почему Советское государство - такое доброе и справедливое - не платило ей эту наверняка не слишком высокую  пенсию.

Уже после начала горбачевской "перестройки", я прочел в каком-то журнале статью о трагическом начале войны. Больше всего тогда меня поразила цифра - два с половиной миллиона человек - именно столько наших солдат пропало без вести в том страшном 1941 году. А ведь был еще трагический 1942-ой год,             с его потерей Крыма и катастрофой под Харьковом.                А теперь представьте, что советское правительство выплатило бы пенсии женам всех этих пропавших? И сделало бы это в тот самый момент, когда наша страна голодала и мерзла, отдавая последнее, чтобы остановить врага на Дону и Волге, у стен Москвы и Ленинграда? Если отбросить привычную трескотню наших "дерьмократов" о несравненной ценности человеческой жизни, которую в действительности они и в грош не ставят, то в сухом остатке у нас будет жестокая, но верная пословица: "Лес рубят - щепки летят". Такими вот "щепками" в чудовищном костре войны оказались и судьбы моих предков.

О прадеде в нашей семье больше ничего не слыхали и поэтому считали его погибшим. А к двадцатилетию победы прабабушку пригласили в областной военкомат и торжественно вручили медаль "За отвагу", которой незадолго до своего исчезновения был награжден ее муж - красноармеец Воропаев Н.Ф. - сапер, в одиночку снявший тридцать фашистских мин, чем, как было сказано в приказе о награждении, "обеспечил успешное наступление своего полка". Таким вот героем был мой прадед.
Именно, что был. А теперь, как оказалось, он жив и находится от меня совсем неподалеку.

Когда я пришел в себя от нахлынувших воспоминаний , Академик участливо заметил:
- Прошу прощения, Николай Иванович, я должен был подготовить Вас к такому известию. Впрочем, Вы отнюдь не кисейная барышня, так что ... встречайте своего прадеда.

С этими словами он кивнул Доку, который немедленно поднялся и вышел из кабинета. Спустя минуту он опять появился на пороге, пропуская вперед моложавого крепко сложенного мужчину лет сорока. Он пожалуй выглядел не намного старше меня, только голова его была совсем седой. Я сразу же узнал прадеда: на единственной фотографии, сохранившейся в нашей семье, он выглядел абсолютно таким же - высоколобым с прямым носом и небольшими усиками над верхней губой. Лишь волосы у прадеда на фотографии были темными и кудрявыми, а сейчас белыми как снег. Академик поднялся из-за стола и подошел к вошедшему:
- Полагаю, Николай Федотович, что представлять вас друг другу не требуется. Так что, давайте сразу перейдем к делу.
Прадед кивнул и подойдя вплотную, молча и крепко обнял меня.


Глава 5. Дело.
«В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе, и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы».
    (Из радиообращения В.Молотова от 22 июня 1941 года)

- Дело в том, Николай Иванович, - обратился ко мне Академик, вновь усаживаясь за свой массивный стол, что ваш прадед прибыл к нам из 1941-го года. И прибыл он за помощью. Это сегодня мы знаем, что война окончилась в мае 45-го нашей полной победой. А тогда, в 41-ом,  многим казалось, что исход войны может оказаться совсем иным. Наш институт, в котором Вы сейчас находитесь, был основан незадолго до войны на основе разработок Николая Александровича Козырева - был такой советский физик и астроном. Созданная им особая система зеркал с алюминиевым покрытием , позволяла отражать и фокусировать "потоки времени" и давала возможность человеку перемещаться во времени. В качестве испытателей использовались отобранные военнослужащие. В их числе оказался и Ваш прадед.

Академик помолчал, будто собираясь с мыслями, но спустя минуту продолжил:
- Проект "Пулково" - такое название получила первая модель советской машины времени, поскольку сам Козырев одно время работал на Пулковской обсерватории, курировался лично народным комиссаром внутренних дел Лаврентием Павловичем Берией. В 1936-ом Козырева арестовали по ложному доносу. Время тогда было суровое, надвигалась война и власть старалась как можно скорей уничтожить "пятую колонну", готовившуюся ударить нам в спину. Этим обстоятельством пользовались настоящие "враги народа", которые клеветали на честных советских людей, обвиняя их во "вредительстве".

Я кивнул, поскольку немало читал и слышал о репрессиях, прокатившихся по стране после убийства в 1934-ом году Кирова. На память пришел виденный в одной телепередаче карикатурный плакат "Ежовые рукавицы", изображающий "железного" наркома внутренних дел  товарища Николая Ивановича Ежова, сжимающего огромной лапищей в колючей перчатке черную змеюку, ухитрившуюся изогнуть свой хвост свастикой. Да, немало кровушки пролилось в тех рукавицах.

Наверное эта мысль отразилась у меня на лице, потому что Академик грустно улыбнулся и сказал:
- Я тогда был еще совсем мальчишкой, но хорошо помню слова моего отца - старого инженера, учившегося еще при царе: "Такие как этот карлик - Ежов был крошечного росточка - для нашего дела  во сто крат опаснее, чем Колчак, Деникин и Врангель вместе взятые!"

Видимо воспоминания об отце нелегко дались директору "Куба", потому что он внезапно изменил тему и предложил совсем другим, нарочито веселым тоном:
- А что, Николай Иванович, не попить ли нам чайку? Я признаться с утра еще не завтракал.
Пока несли угощение, Академик продолжил свой рассказ:

 - После прихода к руководству НКВД Берии были пересмотрены некоторые уголовные дела, в том числе и так называемое "Пулковское дело" 1937 года, стоившее Козыреву трех лет лагерей. К сожалению, в конце августа 1941 года, из-за надвигающейся блокады Ленинграда немцами, все работы по проекту пришлось временно прервать, а сам институт эвакуировали в Норильск. Но перед самой эвакуацией группа Козырева получила разрешение Государственного Комитета Обороны произвести пробное перемещение в будущее. Добровольцем вызвался быть Ваш прадед - Воропаев Николай Федорович.

- Позвольте, - перебил я Академика, но этого не может быть! Моя прабабушка получила извещение о пропаже мужа без вести в августе 1941 года. Я видел эту бумагу своими глазами.

- Не сомневаюсь, - кивнул головой директор "Куба". Он и впрямь пропал без вести, причем на целых 70 лет. В нашем институте Ваш прадед оказался всего полгода назад. Доставили его из психоневрологического диспансера, где около года лечили от шизофрении. К счастью, директор этого учреждения - мой друг и очень квалифицированный врач. Он быстро разобрался, что Ваш предок абсолютно здоров, но во избежание утечки информации, был вынужден некоторое время содержать его в закрытом боксе. За это время нам удалось оформить фиктивное свидетельство о смерти Вашего прадеда, после чего тайно перевести его в "Куб". Естественно, мы проверили всех его родственников и таким образом вышли на Вас. Так что, путь Николая Федоровича к своему потомку оказался очень долгим. Хотя время, должен Вам сказать - это  всего лишь условная сравнительная мера движения материи... .

На этой высоконаучной ноте наш разговор прервался появлением секретарши, вооруженной сервировочным столиком на колесах. Академик оказался хлебосольным хозяином и наше чаепитие превратилось в настоящие именины желудка, в которых чай занял скромное последнее место.

После завершения трапезы я задал директору "Куба" интересующий меня вопрос:
- Вы отправите его назад? Тогда зачем Вам я?

Академик поморщился, явно недовольный моею нетерпеливостью.
- Мы планируем отправить вас вдвоем. У Вас, Николай Иванович, будет своя миссия, а у Вашего пращура - своя. Но не стоит забегать вперед. На первом этапе нашего сотрудничества, Вам предстоит лишь совершить пробное путешествие в 1941-ый год. Для проверки функционирования системы во времени, так сказать. В случае успеха, мы отработаем вариант точечного перемещения в нужное нам место. Тогда и наступит черед вашего совместного с прадедом, перемещения. 

"Да, кажется это называется: "без меня меня женили" - невесело подумал я. Выражение моего лица при этом было совсем не радостным, поэтому Академик добавил уже другим, проникновенным тоном:
- Николай Иванович, Вас уже предупредили, что выбор остается за Вами. Я лишь прошу помнить о том, что Ваш прадед прибыл к нам из времени, когда решалась судьба Отечества. Прибыл за помощью. Вот и подумайте, товарищ капитан, имеем ли мы право оставить эту просьбу без ответа?


Глава 6. Назад в СССР.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ:  большинство граждан - 75%(!) - проголосовали за сохранение своей еще не до конца проданной страны. Мы до сих пор пытаемся понять, почему большинство уступило меньшинству. Но при всей грандиозности случившейся с нами катастрофы все было проще простого. У народа была только воля, а у предателей была власть. Необходимо заметить, что впоследствии, Российская Дума, опираясь на ст. 29 Закона СССР от 27 декабря 1990 года № 1869-I «О всенародном голосовании (референдуме СССР)», о том что «решение, принятое путём референдума СССР, является окончательным, имеет обязательную силу на всей территории СССР и может быть отменено или изменено только путём нового референдума СССР», приняла 15 марта 1996 года Постановление № 157-II «О юридической силе для Российской Федерации - России результатов референдума СССР 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза ССР», в котором заключается, что «должностные лица РСФСР, подготовившие, подписавшие и ратифицировавшие решение о прекращении существования Союза ССР, грубо нарушили волеизъявление народов России о сохранении Союза ССР». И вряд ли с точки зрения международных правовых норм можно признать законными возникшие на пространстве СССР новые государства. Потому что возникли они против воли большинства граждан СССР.
(По материалам электронной газеты "Forum.msk.ru")

- Владислав Юрьевич, - ответил я Академику.  Думаю, что в моем согласии Вы не сомневались, иначе этого разговора просто бы не было. Но я не подопытный кролик и хочу знать всю правду. В чем состоит эта ваша особая миссия, которую Вы собираетесь мне поручить? Я должен быть уверенным, что справлюсь с ней, так как в противном случае игра для меня не будет стоить свеч.

Академик помолчал. Затем ответил тщательно подбирая слова:
- Мне бы очень хотелось, Николай Иванович, чтобы эта миссия  стала нашим общим делом. Вы правы, давайте расставим все точки над "Й". Я предлагаю Вам, капитан Воропаев, - он вторично назвал меня по званию, вероятно для придания нашему разговору официального тона, - стать участником научного проекта под условным названием "Назад в СССР". Его целью, если угодно,  является спасение человеческой цивилизации, ибо то общество, что построили наши деды и отцы, было верхом социальной справедливости. Не раем на Земле, конечно, но чем-то очень близким к нему.

При этих словах Академик взглянул на меня как-то по-особенному, с надеждой на понимание, что ли. Но я сохранял олимпийской спокойствие, хотя слова директора "Куба" произвели на меня сильное впечатление. Не думал я раньше, что в таких высоких кабинетах остались еще люди способные пещись об общественном благе. Тем временем Академик продолжал излагать свой план действий:
- Ваш прадед останется у нас до Вашего возвращения. Я имею в виду второго Вашего возвращения.
И поймав мой удивленный взгляд, добавил:
- Дело в том, Николай Иванович, что мы планируем воспользоваться Вашими услугами дважды. В первый раз кратковременно, на день не больше. Целью этого перемещения будет, так сказать, проверка функциональности системы в отношении людей. Ваша задача будет сродни гагаринской: смотреть в оба, все запоминать, а при необходимости записывать. И главное - прислушиваться к собственным ощущениям, возникающим при перемещении во времени. Все это станет неоценимым материалом для наших специалистов. Мы пытались прикрепить к заброшенной нами в прошлое собаке телекамеру, но как оказалось, электроника в том времени не работает. Наши сотрудники пытаются сейчас решить эту проблему, но пока безрезультатно. Так что, вся надежда теперь на Вас. Что же касается дальнейшей судьбы Вашего прадеда, то ... .

Но я перебил директора:
- Простите, Владислав Юрьевич, Вы сказали, что намерены использовать меня дважды. Что мне предстоит сделать во второй раз?

Академик вздохнул, было заметно, что он предпочел бы не обсуждать эту тему сейчас. Но все же он ответил:
- К моменту Вашего второго визита мы попытаемся переправить Вас, так сказать, точечно - прямо к нужным нам людям.

Вот здорово! Это он меня со Сталиным решил познакомить, что ли? Всю жизнь мечтал "поручкаться" с вождем "всех времен и народов".
 Академик тем временем продолжал развивать свою идею:
- Вы должны будете передать этим людям необходимые бумаги и возможно ответить на возникшие у них вопросы. Конкретную тематику вопросов и ответов мы обговорим позднее. Вот вкратце и все.
 
Тут у меня, подобно герою Владимира Яковлева в фильме "Иван Васильевич меняет профессию" возникли смутные подозрения, которые я тут же озвучил Академику:
- Если я Вас правильно понял, то в первый раз Ваши сотрудники не в состоянии обеспечить мое точечное перемещение? Иначе говоря, Вы сами не знаете где именно я окажусь?

Академик опять вздохнул и поморщился, будто лимон откусил:
- Пока, он произнес это слово с нажимом, пока  мы можем с уверенностью определить год и месяц перемещения. Тут мы, правда, ограничены требованием артефакта - июнь 1941-го года. Место и число Вашего перехода мы, действительно, не знаем. Как видите, я сказал Вам всю правду и теперь решение только за Вами. В случае согласия, Ваш дед останется у нас до Вашего возвращения. После этого он будет сопровождать Вас во втором перемещении. Таково требование артефакта.

- Значит эта штуковина все-таки живая? - спросил я, чувствуя, что меня пробирает неприятный холодок, сродни тому, что охватывает человека, узнавшего пренеприятное известие.
Академик вздохнул и расстался с еще одной тайной:
- Да, Николай Иванович, артефакт - живое существо, очевидно неземного происхождения. По крайней мере, в известной нам живой природе аналогов ему не обнаружено. Чтобы предупредить Ваши дальнейшие расспросы, скажу сразу: для Вас эта тема пока исчерпана. Не обижайтесь, но у каждого сотрудника "Куба" - свой уровень информированности и соответственно своя мера ответственности. Но я готов ответить на Ваш вопрос: для чего все это? Скажите, что Вы, офицер и гражданин, думаете о нынешней ситуации в стране и мире?

Так, похоже начинается политзанятие с новобранцем. А я замполитов всегда не любил. В армии они, на мой взгляд,  самые никчемные люди и компенсировать отсутствие настоящего дела пытаются копанием в чужих делах и душах. Наверное, мои мысли отразились на моем лице и Академик поспешил пояснить свой вопрос:
- Меня интересует Ваше отношение к тому международному давлению на Россию, которое имеет место в сегодняшнем мире.

Я пожал плечами и ответил по-солдатски прямо:
- Если Вы о давлении США и НАТО, то его я считаю закономерным. Сегодняшняя Россия не способна противостоять Западу на равных. Не в только военном отношении, хотя и армия у нас уже не чета прежней, советской. Дело в том, что мы начисто проиграли Западу войну психологическую. И как результат имеем "поколение пепси", способное кривляться в храмах и прикуривать от Вечного Огня. Защищать Родину добровольно пойдут немногие, остальные же признают чужеземный сапог, а некоторые даже начнут его лизать, причмокивая от удовольствия.

Академик помолчал. На лице его отразилась гримаса боли. Я уже пожалел было о своей резкости. Все-таки старик из того поколения, которому расставаться с прошлым намного тяжелее чем людям моего возраста. Однако директор "Куба" быстро взял себя в руки и заговорил в своей обычной неторопливой манере:
- И что Вы предлагаете делать тем, кто не желает, как Вы выражаетесь," лизать иноземный сапог"? Смириться?

Я пожал плесами:
- Я вообще ничего и никому не предлагаю. По той простой причине, что мнение мое абсолютно неинтересно власть предержащим. Но будь на то моя воля, я бы установил  стране жесткую диктатуру той части общества, что еще способна жить по-человечески, а не руководствуясь животными инстинктами. Это будет революцией ради выживания цивилизации. Нет, не коммунистической. Дело не в идеологии. Дело в элементарном выживании населения современной России в условиях жесткого противостояния с Западом в борьбе за ресурсы. Слабых бьют всегда и везде. И во дворе, и в мировой политике. Вот и все мое мнение.

Академик помолчал, видимо собираясь с мыслями. Потом сказал и слова его прозвучали мне горькой отповедью:
- Вы, Николай, позвольте мне Вас так называть, я ведь намного старше, в своих рассуждениях допускаете одну важную ошибку. Прожив долгую и непростую жизнь, я пришел к одному элементарному выводу: насильно человека не изменишь, по крайней мере, не изменишь к лучшему. Вот Вы предлагаете установить диктатуру лучших людей. А кому будет позволено определять этих самых лучших? Вам или доверенным Вам лицам? А по каким критериям они будете определять нравственное здоровье людей:  по отсутствию судимости, супружеских измен, отзывам соседей? Сумеют ли они сохранить при этом полную объективность? И наконец, как поступить с теми, кто не пройдет их отбора? Расстрелять или посадить в лагерь? И что за общество мы получим в результате? Вам лично, Коля, захочется в таком обществе жить самому и планировать жизнь в такой стране для Ваших будущих детей?

Я молчал. Конечно, мой собеседник был прав. Просто я никогда не задумывался о глобальном переустройстве общества, считая, что каждый человек должен заниматься своим делом. Моим же делом была сначала военная служба, а теперь охрана офиса банка. Решать что-нибудь за кого-либо всегда значит брать на себя ответственность за судьбы доверившихся тебе людей. Эту простую истину я хорошо усвоил еще в рядах Вооруженных сил.

- Не знаю, Владислав Юрьевич, - честно признался я. Да и не понимаю к чему этот научный спор.
- Ошибаетесь, Николай, спор у нас совсем не научный и очень необходимый. Я пытаюсь подвести Вас к самой идее, которая лежит в основе нашего проекта, который мы условно назвали "Назад в СССР".

Я внутренне напрягся, понимая, что беседа пришла к своему завершающему финалу. Сейчас наконец я услышу ради чего мне предлагают временно покинуть наш пусть и не совершенный, но вполне привычный мир и отправиться туда, откуда мне не суждено будет вернуться. Несмотря на уверения Академика, я вполне допускал и такую возможность. Не могу сказать, что меня это пугало - скорее напрягала мысль: справлюсь ли я?

- Идея заключается в следующем. Нам, а точнее Вам, предстоит помочь Советскому правительству во главе с товарищем Сталиным завершить Великую Отечественную войну с наименьшими для нашего народа потерями. Вам предстоит предостеречь советское  руководство от тех предателей и опасностей, которые его подстерегают после войны. И наконец Вам предстоит оговорить условия перемещения наших людей, тех, кто разумеется изъявит на то желание, в тот, другой мир - в спасенную нами страну.

Я молчал, не зная что ответить Академику. Нет, идея была мне понятна и даже в чем-то близка. Но чтобы это было возможным на практике!

- А Вы, как Вы намерены отбирать желающих переместиться во времени? Устроите кастинг?
Я намеренно съязвил, беря реванш за недавнюю демонстрацию собственной теоретической несостоятельности. Но мой собеседник оказался к этому моему вопросу вполне готов:
- Такая работа уже проводится. Вас ведь мы нашли. Будьте уверены - найдем и других. Однако главным сейчас является успех Вашего, Николай, перемещения и контактов с высшим руководством Союза. Вам будет, что им предложить: технические материалы, адаптированные к возможностям советской экономики 40-х годов и прочая информация не только обеспечат доверие к Вашим словам, но и помогут найти понимание Сталина в интересующем нас вопросе. Ну что скажете?

А что мне было сказать? Я задал лишь один уточняющий вопрос:
когда?


Глава 7.  Подготовка.

Истинный показатель цивилизации — не уровень богатства и образования, не величина городов, не обилие урожаев, а облик человека, воспитываемого страной.     (Р. Эмерсон)

Подготовка к перемещению заняла ровно месяц, большая часть которого была потрачена на обследование моего драгоценного здоровья. Вердикт врачей оказался положительным и все оставшееся время ушло на специальную подготовку. Меня учили говорить, есть, пить, ходить и даже ухаживать за женщинами так, как это делали наши деды и прадеды. Забавно, скажу вам, это у них получалось. Как-то по человечески  трогательно, что ли. Сейчас такого уже не встретишь, поскольку современные люди отравлены бациллой жадности, рожденной капитализмом.

 Я запоминал названия ресторанных блюд и вин, имена и фамилии актеров довоенных лет, учился танцевать танго и фокстрот. Помимо преподавателей, моим личным консультантом вызвался быть и сам прадед. Так сказать, взял старик реванш за упущенное не по его вине воспитание правнука. Хотя впрочем какой он старик! Лет на десять всего меня старше. Я ощущал его скорее старшим товарищем, приятелем, но уж никак не прадедом.

И вообще за этот месяц я будто бы родился заново. Если бы меня сейчас выпустили за стены института, то наверное я почувствовал бы себя в нашей сегодняшней жизни инопланетянином. И должен вам сказать, что все чаще и чаще я ловил себя на опасной мысли о нежелании возвращаться к своей  прежней жизни. Одним словом, того Николая Воропаева, каким я был еще совсем недавно, больше не существовало. А кто родился вместо него я и сам пока не понял. Одно знал твердо - проект "Шамбала" стал и моим личным проектом - надеждой на  обретение другой жизни, о которой я прежде не мог и мечтать.

За подобными мыслями и занятиями время летело приятно и незаметно. Док появился лишь однажды, да и то только для того, чтобы справиться о моих особых просьбах. Невинным тоном я попросил его принести ананасы и шампанского. А когда он терпеливо переждал мой приступ веселости, задал вопрос, который беспокоил меня давно - еще с первой встречи с Академиком. Но тогда в моей голове царил такой сумбур, что нужные слова просто затерялись в извилинах.

- Слушай, Док, а для чего вся эта "разведшкола"? Ну, для чего меня обучают не выделяться из среды людей прошлого, если мне придется все равно перед ними раскрыться?
Док усмехнулся, покачав головой, словно я сказал несуразную глупость.
- А ты представь, Ник, что бы ты всего пару месяцев назад подумал бы о человеке, который с ходу выдал бы тебе новость, что он пришелец из будущего и явился с какой-то там специальной миссией?

Пришло время мне почесать затылок:
- На слово, конечно, не поверил бы. Но увидев доказательства... .
Док опять покачал головой.
- Не доработали с тобой, как я погляжу, наши специалисты по обстановке. Сегодня мимо подобного чудака скорее всего пройдут мимо. Ну или обчистят в подворотне - это уж как ему  повезет. А вот если ты отчебучишь подобное в сорок первом, то думаю визита в местное НКВД тебе точно не избежать. И окажешься ты, мил друг, после этого, вероятней всего, в каком-нибудь Сиблаге. И даже обижаться будет не на кого и не на что - это дорогой товарищ называется бдительностью.

- Вот им то я и предъявлю доказательства, - огрызнулся я, мысленно соглашаясь с приятелем.
Док же тем временем продолжал:
- Я собственно и пришел для того, чтобы обговорить твое поведение в том случае, если в ходе первого визита контакт с местными все же состоится. Перво-наперво запомни: о твоем задании ты можешь говорить не абы с кем и даже не со всяким чином с малиновыми петлицами на гимнастерке, а лишь с теми людьми, о которых тебе сообщали на занятиях. Имена их тебе напомнить?

- Не надо, - отмахнулся я. Лучше я сам память потренирую. Итак: народный комиссар внутренних дел СССР Лаврентий Павлович Берия - это раз. Народный комиссар государственной безопасности Всеволод Николаевич Меркулов - это два.  Начальник Первого отдела НКГБ СССР Николай Сидорович Власик - это три. Ну а четвертый мой конфидент - сам вождь всех времен и народов - Иосиф Виссарионович Сталин, то бишь Джугашвили, по кличке "Семинарист", а для товарищей по борьбе - "Коба".

Лицо Дока стало строгим как у школьного учителя, которому изрядно надоел избалованный оболтус.
- Ты там шуточки свои про вождя народов и в мыслях не держи. Знаешь, что у трезвого на уме.... .
Я шутливо поднял руки, капитулируя перед логикой собеседника.
- Помню, помню. Выпивать мне там тоже будет нельзя.
- Не выпивать, а напиваться, - в глазах Дока блеснули озорные искорки. И с женским полом там будь поосторожней. Содержать незаконнорожденных детей будешь за свой счет.
- Я бы попросил Вас, любезнейший, - с оскорбленным видом начал я, но лицо Дока опять стало серьезным.

- Пожалуйста, Ник, пойми - ты наша, я имею в виду не только сотрудников "Куба", но и всех тех наших современников, кто может быть спасен нашим проектом, надежда. От успеха твоей миссии зависит будущее нашей страны. И учти - в том времени, куда ты отправишься, подонков и предателей тоже хватает. Не так много как у нас, конечно, но на твой век хватит.

Есть они и в окружении генсека. Имена тех, кто нам известен, мы тебе назвали. Но их там больше, гораздо больше. В партии большевиков и до революции, как впрочем и в других политических  партиях тогдашней России, было немало мрази. Многие из них являлись агентами иностранных разведок, руководивших развалом Российской империи.

Тех, кто сидел повыше и принадлежал к так называемой "Старой гвардии" ВКП (б) , прижали к ногтю  еще в тридцатые. Но их выкормыши и просто обыватели с партбилетами в карманах остались и на местах, и в самой Белокаменной. Эта "пятая колонна" пока что деморализована потерей главарей и поэтому забилась по углам. Но стоит Советскому Союзу столкнуться с серьезными испытаниями, час великой измены обязательно пробьет.

Это я хорошо понимал из опыта недавнего прошлого своей страны . Еще ребенком помню как подонки, имевшие от прежней власти все - от персональных автомобилей до таких же дач и обслуги - когда Горби "раскачал лодку" - стали публично рвать красные книжки и каяться в былых коммунистических  заблуждениях. А заодно и наперегонки лизать тыл новым демократическим кумирам. Насмотрелся я на такое в избытке. 

- Приспособленцы с партбилетами опаснее открытых врагов, - продолжал тем временем Док. Именно они продали и уничтожили в марте 1953-го самого вождя, а спустя 40 лет и его детище - Советский Союз.

- Ладно, Док, - прервал его я . Будем считать, что я проникся моментом. Давай лучше поговорим о моей легенде.



Глава 8.  Легенда.
" Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет, -
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет."
        (В.Лебедев-Кумач)

Легенду мне представил сам Академик. Согласно ей звали меня теперь Никифор Васильевич Полуянов, тридцати лет от роду,
 из крестьян. Красноармеец, демобилизован по ранению, полученному на войне с белофиннами. Меня немного покоробило разжалование в рядовые, но Академик пояснил, что командиров с таким ранением, что указано в моей красноармейской книжке, летом 41-го уже не демобилизовывали. Напротив, полным ходом шла мобилизация всех лиц призывного возраста. Страна готовилась к большой войне. Вот только начать ее следовало во время.

- Вам нужна свобода действий, - пояснил Академик. Не тушуйтесь, Ваша карьера в Красной Армии еще впереди.
Я сердечно поблагодарил начальство за радужные перспективы своего будущего, после чего мы перешли к конкретным инструкциям.

- Итак, - наставлял меня Док, если во время первого перемещения  контакта с местным населением избежать не удастся, ты будешь действовать по второму варианту, то есть  выходить на связь с нужными нам людьми. Но, повторяю -  это заштатная ситуация, которой лучше избежать.

Потом он заставил меня заставили вызубрить наизусть текст письма - обращения к Сталину от имени руководства "Шамбалы". Само же письмо и некоторые документальные материалы были тщательно свернуты в рулон, лежавший на самом дне моего "сидоре". Сам вещмешок был таким потрепанным на вид, что у любого патруля - хоть армейского, хоть милицейского - должна была начисто отпасть всякая охота его проверять.

С этим бесценным грузом мне следовало добраться до ближайшей железнодорожной станции и получить там литерный билет до Москвы, положенный мне как демобилизованному бойцу РККА. Затем, оказавшись в столице,  позвонить по указанному номеру из ближайшей телефонной будки. Фраза, которую мне нужно было сказать моему собеседнику звучала более, чем буднично:
- Привет от дяди Яши. Гостинцы привез - встречайте.

После чего требовалось лишь указать свое местонахождение               и тупо стоять, ожидая пока за мной приедут. А в том, что приедут, в этом мои новые командиры не сомневались. На мой вопрос, почему нельзя позвонить или просто отправить телеграмму из ближайшего населенного пункта, Док терпеливо разъяснил мне, что междугородние переговоры в те стародавние времена транслировались по линии несколькими телефонистками, а в телеграмме пришлось бы указывать место службы моего адресата, что было совершенно невозможно из соображений все той же секретности.
 
- Те люди, что направили твоего прадеда сюда, предупредили нас о том, что над ними нависла угроза ареста. В руководстве партии и НКВД есть предатели, готовящие устранение Вождя и которые знают о секретной миссии твоего прадеда. Конкретных имен, к сожалению, нам не назвали, но сам факт такого поворота событий не может нас не настораживать. Поэтому секретность на всех этапах проведения операции должна быть строжайшей.

В заключение Академик сказал:
- Итак, Николай, первая попытка завтра в одиннадцать ноль-ноль. К этому времени техническая служба подготовит систему к работе. Если все пройдет в штатном режиме, в прошлом Вы пробудете около суток. Постарайтесь этой ночью хорошенько выспаться. Завтра Вам потребуются свежая голова и все Ваши силы.


Глава 9.  День первый.
"Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!"
    (Из речи В.М.Молотова по радио от 22 июня 1941 года)

Контакт все-таки произошел, однако совсем не так как мы рассчитывали в "Кубе". Не успел я пройти и десятка шагов по солнечной полянке, как услышал за спиной грубый окрик:
- Хальт! Хенде хох!

Вот тебе бабушка и  привет от дедушки! - подумалось мне. Стало быть команда "Куба" не ошиблась и я действительно угодил в лето 41-го, да вот только малость припозднился и война стала уже свершившимся фактом.

Тем временем за спиной прозвучала уже новая команда, не менее категоричная:
- Цюрюк!
Ну что ж, как говорили в старой Одессе, если полицмейстер предлагает садиться, то неудобно стоять. Не дожидаясь третьего приглашения, поднимаю руки и медленно, чтобы не раздражать неизвестных, поворачиваюсь  на окрик.

Их двое - оба в мышиного цвета мундирах, рукава закатаны.            У одного пилотка заложена под погон, у другого красуется на положенном уставом месте. Судя по петлицам - это связисты. Да и катушка с кабелем за плечами рядового не оставляет сомнения: телефонисты тянут провод полевого телефона.                У "гефрайтора" за плечами покоится боевой брезентовый рюкзак светло-серого цвета. Оба вооружены карабинами Маузера.  У старшего за ремень портупеи засунута граната с длинной деревянной ручкой.

Я не большой знаток трофейного оружия, но эту штуковину хорошо помню из старых фильмов про войну. Немецкая граната М-24, прозванная самими фрицами "колотушкой". Чтобы бросить такую, нужно отвинтить колпачок в нижней части рукоятки и дернуть за фарфоровое колечко.

Такими вот гитлеровцы были аккуратистами - безопасность солдата для них стояла на первом плане. То ли дело наши "РГД-эшки" или "эфки" - у тех кольца торчат без всяких колпачков, а положить сей предмет можно куда угодно, начиная с специального подсумка и заканчивая карманами широких галифе или, например, как сделал я - в вещмешок.

Сделал и теперь каюсь. "Эфка" бы мне сейчас здорово пригодилась, но вот сомневаюсь, что рыжий "гефрайтор", держащий мой "сидор", позволит мне нем покопаться . "Фрицы" тем временем расслабились. Не до безобразия конечно, карабины по-прежнему у них в руках, но вот стволы у карабинов опущены. Не боятся меня эти "гансы", хотя и недоумевают очевидно. Откуда я такой здесь нарисовался? Как там фильм тот назывался? "Один и без оружия", помнится. Прямо про меня. Правда, я не совсем уж безоружен. Нож предусмотрительно заложен за голенище сапога, а пистолет покоится за брезентовым ремешком галифе - под гимнастеркой.

Хорошо, что я взял с собой плоский ТТ, который удобно носить             и прятать под одеждой, а не предложенный мне Доком "наган".                У "ТТ-эшки" , конечно, есть и свои минусы. В его довоенных и военных образцах из соображений технологичности, ударник сделан из дерьмового метала и после нескольких сот выстрелов вылетает стрелку прямо в глаз со всеми вытекающими для него  последствиями в виде выбитого ока. Да и магазин у "Токарева" имеет обыкновение выпадать из рукоятки, что в бою знаете ли совсем некстати. Я не говорю уже о том, что заложенный, как у меня сейчас, за пояс этот пистолет может запросто отстрелить своему владельцу что-нибудь очень нужное, ибо нормального предохранителя у этой системы просто нет. Правда нет и самовзвода, да и спусковой крючок перемещается целиком - так что, если курок не взведен, случайного выстрела не последует. Зато благодаря своему приличному вес и длинной рукоятке, этим пистолетом очень удобно например дать неприятелю в "репу".

Что я и делаю, после того, как улучив момент, вытащил это творение отечественного военпрома из-за ремня.  Звук удара сопровождается противным хрустом черепа, что не оставляет надежды на поправку здоровья рыжеволосого "ефрайтора"                в нежных объятиях белокурой "фройлян", если она конечно у него была. Хотя наверняка была, ибо от немца за версту разит приторным запахом дешевого одеколона - тот еще франт! Мне этот запах  чем-то напомнил цветочный одеколон "Гвоздика", которым мы отпугивали назойливых комаров в полевом учебном центре в ярославском лесу в мою курсантскую молодость.

Второй немец демонстрирует неплохую выучку, быстро передергивая затвор и вскидывая карабин к плечу. Одна только неприятность - заплечная катушка задевает приклад и мешает "фрицу" прицелится, поэтому он на секунду замешкался. Этой секунды, впрочем,  ему вполне хватило, чтобы пропустить удар моей ноги в его пах и, завыв как собака, солдат скорчился на земле. Дальше - дело техники. Нет, я конечно мог бы для красного словца описать якобы охвативший меня прилив сострадания и человечности к поверженному немцу. Рассказать о том, как положив свою белобрысую башку мне на колени, этот Ганс, Макс или Вилли, не знаю уж как его назвала когда-то родная "муттер", с благодарностью поведал мне то немногое, что ему известно о ближайших планах вермахта. После чего, мы бы уронили свои скупые мужские слезы на небритые солдатские  щеки. Одним словом: "Дружба - Фройн-дшафт!"

Мог бы, но я не стану врать. Потому что ничего такого не было.  Не было, по той простой причине, что никакого сострадания                к этому долговязому "сверхчеловеку" я  тот момент не испытывал. Он был для меня не человеком, а врагом, который пришел убивать моих соотечественников. А хороших и при этом живых  врагов, как известно, не бывает. Одним словом, "а ля гер - ком а ля гер", майн камараден!"

Краткий экспресс-допрос, для которого я мобилизовал весь свой запас слов разговорного немецкого языка предоставил мне весьма ограниченную информацию. В соседней с лесом деревушке в направлении на запад, обосновался штаб немецкого пехотного батальона, которым имеет честь командовать некий майор Вагнер. Командир их взвода - обер-фельдфебель Краммер приказал связистам установить телефонную связь с соседним подразделением.

Покончив с "фрицем", я вырыл неглубокую яму, куда уложил тела связистов, катушку с проводом, солдатские рюкзаки и один карабин без извлеченной из него обоймы. Второй "маузер" пригодится мне - с пистолетом много не навоюешь. А сколь долго мне предстоит еще бороться за свое выживание я не знаю. Академик обещал сутки, но кто знает как там заблагорассудится этому инопланетному артефакту. Он ведь  у них живой, а следовательно может проявлять строптивость. Хотя хотелось бы надеяться, что не сегодня... .

Помимо карабина, моими трофеями стали пара перевязочных пакетов, пачка галет, квадратная плитка шоколада, увенчанная золотистой надписью "Спортивный шоколад Риттера" и губная гармоника "Хоннер". Последнюю вещицу я прихватил из простого любопытства. В старых советских фильмах немецких солдат часто показывали играющими на таких вот инструментах веселые тирольские напевы. Что ж, попробуем на досуге как эта штуковина звучит в реальности.

Яму я тщательно замаскировал, срезанным дерном и утоптал ногами в надежде, что в поисковых мероприятиях немцы не задействуют собак. Пропавших связистов конечно хватятся, но около часа у меня есть.  Академик говорил, что обратное перемещение возможно в любом месте, следовательно возвращаться на лесную поляну мне необязательно. Значит нужно просто затаиться в укромном месте, переждать до вечера.

Окрыленный такими рассуждениями, я пересек лесок и вышел к проселочной дороге. Точнее говоря, выполз, ибо последние пятьдесят метров, отделявшие меня от проселка, я преодолел по-пластунски. На дорогу я не стал выходить сразу, а укрылся в густом орешнике, решив оглядеться. И правильно сделал, ибо спустя несколько минут из-за поворота показалась колонна солдат. Это были пленные красноармейцы числом около двух сотен, которых конвоировали с десяток "фрицев". Я бы даже сказал - сопровождало, ибо никаких попыток побега пленные не предпринимали. Они брели покорно, едва передвигая ноги, многие были ранены, поверх грязных и потных гимнастерок виднелись потемневшие от бурой крови бинты. 

Вид этой людской массы, обреченно следовавшей в плен к врагу, сильно потряс меня. Я понимал, что обессилевшие, израненные  бойцы сломлены и подавлены. Им просто некуда бежать и сейчас ими управляет лишь инстинкт самосохранения, одно лишь простое человеческое желание - выжить. Но смотреть на это было невыносимо горько.
 
Внезапно мое внимание привлек один из пленных, в шевиотовой "комсоставовской" гимнастерке и синих командирских галифе. Знаков различия на петлицах я не разглядел, мешали кусты, но это был определенно командир. Он пытался поднять другого пленного, опустившегося на колени и задыхающегося от нещадного кашля. К ним не спеша подошел старший конвоя - здоровенный детина, вроде "приголубленного" мною ефрейтора. Но этот щеголял уже погонами унтер-офицера, а на правом плече его висел пистолет-пулемет МП-38. Толкнув стоявшего на коленях бойца носком сапога, "фриц" повел стволом автомата и гаркнул:
- Ауфштейн, русиш швайне! Форвертс!

Боец попытался встать, но ноги его подкашивались. Тогда унтер жестом велел командиру вывести того из строя к обочине. Тот что-то принялся объяснять, но немец не стал его слушать. Подбежал еще один "фриц" и они вдвоем,  оттолкнув командира, выволокли обессилевшего пленного на обочину, толкнули в канаву и прикончили короткой автоматной очередью.

Дистанция для стрельбы из карабина у меня была оптимальной, но стрелять я не спешил. Во-первых, я ждал пока "фрицы" соберутся вместе. Карабин - не автомат, очередями не стреляет, а затевать перестрелку с целым отделением гитлеровцев мне как-то не улыбалось. Во-вторых, меня смущала реакция остальных пленных - никто из них, не считая командира, не пытался даже помочь несчастному. Сбившись в кучу они молча наблюдали его расстрел, радуясь возможности хоть немного отдохнуть, перевести дух.

Такие не помогут и сами не побегут, а просто будут ждать пока "гансы" меня прикончат, подумал я, а после снова побредут по пыльной дороге, волоча за собой ноги. Больше всего меня злил тот факт, что это были не мобилизованные резервисты, "партизаны", как мы их называли в наше время. Нет, это были кадровые солдаты и командиры регулярной Красной Армии, которые предпочли плен смерти в бою. Я не осуждал их за это, но и помогать не собирался. Мне даже подумалось, что надпись на воротах Бухенвальда "Jedem das Seine" или "Каждому - свое" была по сути не такой уж несправедливой.

Я так разозлился на этих пленных, что даже не заметил как один из конвоиров вдруг согнулся пополам, а его винтовка оказалась в руках командира. Грохнул выстрел и унтер, схватившийся было за свой автомат, рухнул в придорожную пыль. Ну что же, теперь настал и мой черед. Первым же выстрелом я срезал ближайшего ко мне немца. Вторая пуля достала солдата, изготовившегося для стрельбы с колена. Остальные, а их оставалось человек шесть, залегли и открыли огонь по колонне. Это было их ошибкой. Тот же инстинкт самосохранения, что превратил этих недавних красноармейцев в безропотных пленных, заставил их бороться за жизнь.

"Фрицев" смяли, хотя они и успели положить с пяток нападавших. Колонна распалась. Часть пленных осталась в нерешительности стоять на дороге, другая, ведомая капитаном - сейчас я разглядел по одной "шпале" в его петлицах - подобрала оружие и бросилась в лес. Я последовал за ними, рассуждая, что лучших союзников мне не сыскать. Потом начался получасовой "драп" в чащу леса. Удовольствие, доложу вам, ниже среднего. Приходиться постоянно глядеть под ноги, чтобы не вывихнуть оные о какую-нибудь корягу и при этом защищать лицо руками от хлещущих по нему веток. К тому же лесной грунт - мягкий, ибо покрыт густой травой и листьями, поэтому бежать по нему так же нелегко как по песчаному пляжу. Но ничего, выдюжили.

Когда мы достаточно углубились в чащу, капитан в шевиотовой гимнастерке, дал команду остановиться. Отдышавшись, он построил беглецов в шеренгу и провел нечто вроде знакомства с личным составом. Двух бойцов он узнал, вероятно они были из одной части. По-крайней мере, проходя мимо них, он лишь кивнул им как старым знакомцам.

Поравнявшись же со мной, капитан спросил:
- Кто такой?
Вытянувшись по стойке "смирно", я отрапортовал:
- Красноармеец Полуянов.
О демобилизации по ранению я решил не говорить, какая тут демобилизация в военное время. Но командир оказался человеком бдительным.
- Документы есть?
Предъявляю свое проходное свидетельство. Оно у меня в полном порядке - спасибо "спецам" из "Куба" - постарались. Прочих документов у красноармейцев до осени 1941 года просто не было. Только смертные медальоны, которые с началом войны многие новобранцы опасались носить из суеверия. Лишь в октябре появятся красноармейские книжки - ранние аналоги современных военных билетов.

Справку капитан прочел внимательно, шелестя губами. Затем, сложив ее по прежнему изгибу вернул мне с новым вопросом:
- Местный?
- Никак нет - голос мой звучит ровно, однако внутренне я сжат как пружина. Ехали с другом к нему  в колхоз. Я - шофер, думал устроиться работать в МТС. Война застала в пути. По дороге нарвались на немцев, друга моего убили. Я тоже уничтожил двух немцев. Затем спрятался в лесу. Увидев вашу колонну, решил помочь.

Капитан внимательно оглядывает меня с ног до головы. Шерлок Холмс, блин, доморощенный. Хотя, все правильно, видать войной уже наученный не верить первому встречному на слово.  А форма на мне - почти новая, потом не пропитанная, травой да пылью не измазанная. Очень даже подозрительный "видок" у красноармейца Полуянова.

- А деревня как называется?
Вот это вопрос - не в бровь, а в глаз! Спасибо пленному "фрицу", просветил напоследок. Отвечаю кратко:
- Село Заречье Березовского района.

Капитан вопросительно смотрит на другого бойца, тот кивает. Ну что же, первую проверку похоже я прошел. Кивнувший боец видать из местных. Но командир не унимается:
- А фамилия друга твоего как?
Ну, хватит. Пора прекращать этот допрос, не то на чем-то да "проколюсь".

- Товарищ капитан, - голос мой в этот момент прямо зазвенел от праведного гнева. Вы не мой командир и я не Ваш подчиненный. А за помощь на проселке Вам не мешало бы спасибо сказать.

С моей стороны это конечно хамство, но я действительно не подчиненный этого капитана. К тому же и впрямь демобилизован и формально военнослужащим уже не являюсь. Так что, пускай бдительный командир осадит назад.

Капитан морщится словно от зубной боли:
- Отставить пререкания, красноармеец Полуянов! На вас военная форма и в руках Вы держите не цацку, а карабин. До прибытия в расположение Действующей армии, Вы поступаете в мое полное подчинение.
Слово "полное" капитан произнес с нажимом, давая понять. что в его власти меня расстрелять. Испугал ежа голой попой!

Отвечаю так же напористо:
- Извините, товарищ капитан, разрешите тогда взглянуть на Ваши документы.
Говорю так исключительно из желания осадить бдительного офицера. Какие документы могут быть у сбежавшего из плена! Его офицерское удостоверение у "фрицев" осталось. Командира прямо-таки передергивает от моей наглости и его правая рука механически тянется за спину, где положено быть кобуре. Однако нагана при капитане нынче нет и, вспомнив об этом, он отрывисто приказывает знакомому красноармейцу:
- Михалев, арестовать его!

Ага, так я тебе это и позволю. Не успел Михалев снять с плеча трофейную винтовку, как в моей правой руке уже лежал ТТ, ствол которого смотрел прямо в живот капитана. Говорю негромко, но властно, ибо в таких ситуациях наибольшее впечатление на людей производит не смысл сказанного, а его тон.

- Значит так, капитан, давайте без глупостей. Оружием я владею лучше Ваших людей. И без колебания застрелю Вас и еще парочку этих горе-бойцов, если кто-нибудь из них сдвинется с места. Теперь о доверии. Я прекрасно понимаю, что никаких документов в данной ситуации у Вас нет и быть не может. Но и у меня нет никакого основания и желания доверять Вам, командиру Красной Армии, сдавшемуся в плен к врагу.

При этих словах капитан вздрагивает словно от пощечины. Ничего, брат, потерпи, в особом отделе с тобой еще не так поговорят. Если жив, конечно, останешься. Оглядываю остальных. Мое предупреждение возымело действие и они застыли как истуканы. Да и слова мои видно напомнили им, что они вовсе не герои, а военнопленные. Сурового приказа №227, известного в армии и народе как "Ни шагу назад!" Верховный Главнокомандующий еще не издал. Это произойдет в следующем, 1942-ом году. Да и сама должность Верховного Главнокомандующего появится лишь 10 июля 1941 года. Однако отношение к пленным в Красной Армии всегда было настороженно-негативным и одновременно презрительным, как к трусам. А с трусами тогда не церемонились. Не зря же Сталину приписывают фразу, которая мне кажется вполне вероятной: "Нужно быть очень храбрым человеком, чтобы быть трусом в Красной Армии".

Теперь можно, пожалуй, поменять гнев на милость и миролюбивым тоном я говорю сникшему капитану:
- Я помог вам на дороге. Уже этого вполне достаточно, чтобы доверять друг другу.  О прочем я сам  доложу своему командованию по выходу из окружения. А сейчас предлагаю поговорить наедине.

Смекнув, что перед ним не обычный красноармеец, капитан идет на попятную. Одернув свою подпоясанную трофейным ремнем гимнастерку, он дает команду:
- Привал - 10 минут.
После чего мы с ним усаживаемся на мягкую травку под раскидистым дубом и приступаем, как говаривал последний советский генсек, к поиску консенсуса.

Договариваемся впредь жить дружно. На читаемый в глазах капитана вопрос о моей служебной принадлежности, отвечаю скупо, но емко:
- Я сотрудник НКГБ из Москвы. Выполняю здесь специальное задание. Сейчас наши задачи совпадают: добраться к своим. Вашим бойцам о мне говорить не следует. Вам все ясно?

Капитан смотрит недоверчиво.
- Почему на Вас форма рядового бойца и где Ваше служебное удостоверение?
Что же, вопросы вполне правомерные. Так каждый встречный может представиться кем угодно. Помнится, накануне 22-го июня излишняя доверчивость здорово помогла диверсантам из "Бранденбурга". Но и деваться капитану тоже некуда.  Поэтому он делает вид, что удовлетворен моим объяснением, весьма кратким, надо сказать. Дословно пересказывать его не буду из-за присутствия в этом рифмованном выражении ненормативной лексики. Лицо капитана покрывается красными пятнами. Вспыльчивый, однако, товарищ. Ну да и мы не в Смольном институте.
- Как к Вам обращаться при бойцах? - наконец спрашивает он, отводя свой взгляд в сторону. Обиделся сердешный.
- Так и обращайтесь - товарищ Полуянов, - решительно вношу я окончательную ясность в вопрос о чинопочитании. А теперь, прошу Вас, кратко расскажите о себе и о  Ваших бойцах.
Я намеренно говорю "прошу Вас", чтобы хоть как-то разрядить напряженность после нашего объяснения.

Капитан с минуту молчит. Пришел и его черед говорить о пережитом. По лицу офицера пробегает горькая усмешка и он говорит каким -то отчужденным тоном, будто рассказывая о другом человеке:
- Капитан Смирнов, Алексей Юрьевич. Начальник штаба стрелкового батальона. Батальон дислоцировался в Бресте.

Дальнейший рассказ офицера похож на тысячи подобных рассказов тех, кому довелось испытать на себе первый удар гитлеровской машины. 22-го июня на расположение батальона совершила налет вражеская авиация. Бомбили прицельно, как на полигоне. Из всего батальона уцелело не больше роты. Второй раз накрыла уже немецкая артиллерия. Остатки батальона приняли встречный бой с переправившимися через Буг гитлеровцами. В бою Смирнова контузило взрывом гранаты. Когда очнулся, то первое что увидел, был зрачок наведенной ему в лицо винтовки. Потом плен, лагерей "фрицы" еще не оборудовали и всех собравшихся пленных немцы сначала переписали, а потом погнали в Березу, где будто бы решили разместить лагерь для военнопленных. В плену он очутился вместе с командиров взвода их батальона младшим лейтенантом Агапкиным. Тот был ранен в грудь и не мог идти. Смирнов его поддерживал сколько мог.
- Остальное Вы, товарищ Полуянов, видели сами, закончил свой невеселый рассказ капитан.

Выяснилось, что остальных пленных он не знает, за исключением одного бойца из комендантского взвода их батальона. Он оказался местным жителем и кивал капитану головой, подтверждая мои слова о названии близлежащей деревни. Второй знакомец приглянулся капитану уже в плену, когда отказался доедать брошенное ему конвоиром надкушенное яблоко.

Мне стало стыдно за то, что еще совсем недавно я посчитал капитана и его товарищей трусами, добровольно сдавшимися в плен. Чтобы не выказать свое смущение, я сказал:
- Ну что же, товарищ капитан, будем считать, что наше знакомство состоялось. За резкость - извините. Надеюсь, впредь мы будем друг другу доверять. Кстати, а какое сегодня число?

Мой вопрос не вызвал недоумения бывшего начальника штаба. В плену и окружении солдаты лишены информации и быстро теряют счет времени. Поэтому Смирнов принялся считать вслух:
- В плену я около недели, значит, выходит сегодня -  28 или 29 июня.
И тут же спросил:
- Не знаете, наши далеко? Канонады уж и не слыхать.

Я бы мог рассказать капитану, что 28 июня 1941 года немецкие войска 4-ой германской армии генерал-фельдмаршала фон Клюге замкнули Белостокский "котел", в который угодили шесть советских корпусов. Мог сказать, что гарнизон Брестской крепости еще сражается в полном окружении и будет держаться до самого конца июня. Мог я поведать капитану и о том, что командующий Западным фронтом генерал армии Павлов и его начальник штаба генерал-майор Климовских 30 июня 1941 года будут арестованы, а 22-го июля расстреляны за измену Родине и развал вверенного им  фронта.

Но вместо объяснения я лишь пожал плечами и сказал:
- Я знаю не больше Вашего, капитан. Например знаю то, что сейчас нам надо идти на восток и тогда рано или поздно мы выйдем к линии фронта.
Он кивнул и, вставая с земли, отдал бойцам команду:
- Становись!
Новый марш-бросок продолжался до вечера. Боец из Березы, его фамилия оказалась Паневич, вывел нас к глухому болоту. Отец Паневича в прошлом был лесником и водил сына по малоизвестной местным жителям тропке на небольшой островок в центре болота, где имелась ветхая избушка. Не знаю кто и зачем построил это сооружение, но великое ему за то спасибо.

Вечерело и обступивший нас лес стал надежным укрытием от возможной погони. В избушке имелась даже печь, что позволило бойца постираться и высушить одежду. Поужинали тем запасом, что имелся в моем "сидоре". На 12 человек - одно название, а не ужин получился. Ну не до жиру, как говорится.                В полутьме никто не приглядывался к маркировке консервов, только усиленно жевали. Изголодались ребята в фашистской неволе. Потом капитан назначил бойцов в караул и теперь уже сам предложил поговорить.
 
- Не знаю Вашего звания, - начал он. Но в любом подразделении должен быть один командир.
Я кивнул головой, соглашаясь с нерушимостью принципа армейского единоначалия. Ободренный этим, капитан продолжал:
- Если Вы старше меня по званию, я готов подчинится. Если нет - прошу выполнять мои команды беспрекословно.
Отвечаю дружелюбно, но уклончиво:
- Будем считать, товарищ капитан, что я временно перехожу в Ваше оперативное подчинение. Какие будут команды и распоряжения?

Мой шутливый тон не слишком нравится офицеру, но он делает вид, что полностью удовлетворен ответом.
- Завтра нужно будет что-то решать с продовольствием, - говорит он. Думаю назначить Вас старшим группы, которая пойдет в деревню. А сейчас - отдыхайте.
С этими словами капитан собирается уходить, но я останавливаю его:
- Вот что, капитан, мы с Вами в равном звании, поэтому предлагаю вне строя перейти на "ты", для лучшего взаимопонимания.
Смирнов пытается оспорить первую часть моего предложения, справедливо указывая на то, что звание капитана госбезопасности в это время соответствовало армейскому подполковнику. Но я остаюсь непреклонным:
- Не время сейчас чиниться перед друг другом, товарищ Смирнов. Вы - строевой офицер, к тому же - бойцы Вас знают. Что же до предложения перейти на "ты", то уверяю Вас, оно вызвано не желанием выпить с Вами на брудершафт, а всего лишь военной необходимостью.

Он пожимает плечами - гордец, однако. Делаю вид, что молчание - это знак согласия и перехожу к более важному предложению.
- В партизанской борьбе у меня больше опыта, чем у тебя. Поэтому позволь дать совет: не посылай людей в деревню. Там рота "фрицев" и это не необстрелянные обозники, а солдаты-фронтовики. На испуг их не возьмешь. К тому же они уже начеку. Ты думаешь пальба на проселке и гибель десятка конвоиров прошла незамеченной? Ночью искать они не будут, но на рассвете начнут прочесывание леса - к бабке не ходи! Наверняка путь к болоту знает еще кто-нибудь в деревне. А если и не найдут тропку через болото, то просто установят на берегу парочку МГ-34 и прочешут очередями весь наш островок, как шелудивого пса густым гребнем.
Капитан пытается возразить, но я останавливаю его попытку.
- Я знаю, что ты скажешь: мы не партизаны и не боимся фашистов. Но это бравада годится для митингов, а мы - на войне. Ты и твои люди уже побывали в плену и поняли, что такое фашизм. Недооценивать врага не менее глупо и преступно, чем бояться его!
Капитан смотрит угрюмо:
- И что же Вы, то есть ты, Коля, предлагаешь нам делать? Только учти, партизанить я действительно не намерен. Я офицер и мое место - в Действующей армии.

В знак согласия с последним утверждением, киваю головой.
- Мне, Алексей, тоже кровь из носу нужно поскорей за линию фронта. Но на войне как на войне и судьбы своей наперед никто не знает. Я предлагаю на рассвете покинуть островок и двинуться на восток. В нашем запасе ночь форы. Ночью "фрицы" в лес не сунутся, так что до утречка есть время поспать. Будем надеяться, что не завтра они задействуют собак. Провиантом при случае разживемся у врага, а пока придется перейти на подножный корм. Мы все-таки в лесу - ягоды, грибы найдутся. Вот и все мое предложение.

Смирнов оказался неглупым парнем. В бутылку лезть не стал, понял мою правоту. Вздохнув встал и бросил на прощание:
- Добро, на рассвете пойдем. А сейчас - спи, чекист.
Последнее слово прозвучало как-то по-особенному. Ох, чую недолюбливал до войны Алексей Юрьевич нашего брата. Впрочем, чего это я себя с чекистами ассоциирую? Врастаю, похоже, в новую роль. Вернусь в свое время - режиссеры без ГИТИСа в кино возьмут. С этими мыслями я улегся под высоким кустом боярышника и буквально провалился в тревожный сон.

Очнулся я от легкого толчка в плечо. Надо мной склонившись стоял прадед. В таком же как и у меня солдатском хэ-бэ, пилотка заправлена за пояс. Я оглядываюсь по сторонам, никто из спящих бойцов не проснулся. Караульных тоже не видать.

Не успел Я открыть рот, чтобы расспросить прадеда, как он опередил меня:
- Пора назад, - сказал он. Свое задание ты выполнил. Первый блин всегда комом. А когда второй печь станем - пока неясно.
Новости из "Куба" были ошеломляющими. Институт внезапно решили ликвидировать. Подробностей прадед не знал, но я вспомнил случайно оброненную во время последнего разговора фразу Дока:
- Надеюсь, они не успеют нам помешать.
Тогда я решил, что он говорит о тех самых "мразях", что окружают Сталина. Увы, "мрази" оказались явлением вневременным. Что станет теперь с артефактом и всем проектом никто не знал. По словам прадеда, Академик прилагает героические усилия, чтобы спасти свое детище, но пока тщетно. Последней надеждой является прямое обращение к президенту. Академик уже выехал в Москву, предварительно распорядившись вернуть меня назад. Не уверен старик в исходе своей поездки.

- Одним словом, Коля, - дед положил мне на плечо свою тяжелую руку, - собирайся и пошли. Перемещение произойдет, - он посмотрел на светящийся циферблат "Командирских" часов, которые я ему подарил в первый день знакомства, - через пять минут.

Прадед говорит не приглушая голоса, но странное дело, слышу и вижу его похоже только я. Я начинаю говорить, но слов своих тоже не слышу. Наш диалог напоминает таинственный телепатический сеанс.

- Я не могу вернуться сейчас, - отвечаю я твердо, хотя такое решение дается мне нелегко. Пойми, у меня сейчас есть пускай мизерный, но возможно единственный шанс решить проблему из этого времени. Ведь тебя нынешние "яйцеголовые" как-то сумели забросить в 21 век, значит смогут сделать и обратное. Переместить в 41-ый год хотя бы Академика, Дока и других разработчиков этой машины времени. Да и сам артефакт тоже нужно спасать. Это смогу сделать только я, если, конечно, доберусь до Москвы.

С минуту прадед молчал, обдумывая услышанное. Наконец он заговорили в голосе его я почувствовал настоящую горечь:
- Ты прав, Коля. Мы с Доком обсудили такой вариант. С Академиком правда согласовать не успели. Док сказал, что берет это на свою ответственность, если ты, конечно... .
Он замолчал, сглотнув ком в горле и затем продолжил:
- Коля, мне больно это говорить, и я бы все отдал, чтобы оказаться на твоем месте. Но этот упрямый артефакт не позволит нам совершить замену. А наших в "Кубе" обязательно нужно предупредить о твоем решении. Так что, теперь все зависит только от тебя, Коля!

Секунду помолчав, он добавил:
- Знаешь, это конечно, громкие слова и все такое, но я действительно горжусь тобой. Тобой и собой. Ведь если у меня такой правнук, значит и моя жизнь на Земле прошла не совсем зря.
Я попытался успокоить его и ответил нарочито бодро:
- Наши обязательно выкрутятся, придумают чего-нибудь. Академик наш - сам знаешь - голова. Главное сейчас - артефакт спасти. Кстати, что это за штука?
Прадед невесело усмехнулся.
- Не что, а кто. Это человек, Коля.

Он хотел сказать еще что-то, но внезапно его фигура стала таять в лунном свете пока не стала прозрачным облаком, растворившимся в ночной прохладе. 
- Вот и все, - сказал я себе. Словно с этим облачком навсегда исчез и отставной капитан Воропаев, надолго, а может и на веки, превратившийся в  красноармейца Полуянова.
- Вот и все, - повторил я, бестолково глядя на место, где с минуту назад стоял мой прадед. Теперь и впрямь все зависит только от меня.