Замужем за демоном

Замужем за демоном

Тебя не было сегодня. Ты , был аврал на работе, бродил по Москве… Я читала «Дориана Грея». Теперь у меня мистическая боязнь твоей красоты. В твои годы? Я думаю всякую чушь, вдруг у тебя тоже есть загадочная фотка молодости, где все твои пороки на лицо, а так ты Ангел. Нет, всё. Целоваться, целоваться и целоваться. Всю ночь.
           Я цедил тебя по капельке, я тебя вынашивал. А ты взяла, и всё разбазарила. Нате, беритя. Мне не жалко. Великая писательница. Тфу. Словно на поруганье тебя отдал, самому противно. Ничего тебе больше не скажу, ничего, ни что прочитал, ни что не дочитал, ни о чём вчера думал. Пусть полстраны мужиков думают, а я почитаю, пощекочу нервы. Адью.
Зачем ты всё напоказ? Потому что не хочу, как в одних стихах, слёзы тайком стаканами глотать. Чуть что где-то проклюнулось, сразу хирургическое харакири, кишки наружу принародно, и всё проверить, как бы чего где не зачирикало. И не мыркать. Любви захотелось? Люби. Тихо, спокойно, без фокусов. Не девочка.
Я домучила Брюсова, или он домучил меня. Ангел. Ангел. Ты сказал, только не надо никаких ассоциаций и параллелей. А я давно уже пишу своё «Замужем за демоном».
Не пиши мне больше. Помнишь, как мы первый раз поссорились? Я написала тебе, что привыкаю к твоим письмам, и не смей мне больше писать. Написала и испугалась, поняла, что я уже привыкла, что я сразу привыкла. А тут приходит эта английская фраза про друзей. Я ведь совершенно не знаю языка, я решила, что ты исключил меня из друзей и в рёв, да в такой рёв которого с юности не помню. Потом не помню, со словарём, без словаря, догадалась, наверное, что всё наоборот. Еще надо было пометочки сделать: сумасшедшая дружба. Крезифройндшафт.

                Дивиденды любви
Она привыкала к покою, так или иначе, он всегда был рядом, как охрана или стража, Чуть что – где ты, где ты, я тревожусь. Когда дышишь, воздух проглатываешь незаметно.
Сутки пошли вторые. Сначала она тихо спрашивала – где пропал, потом написала, что у неё есть флакончик ацетона, потом подумала, что это тот самый день, когда всё кончается. Никто ведь никогда не будет объяснять и объявлять — всё кончилось.
Смс-ка пришла тихо: «Выпил с корешом маленько». «Ничего себе маленько, я чуть не кончилась».
Сердце ухало, трепыхалось, проваливалось, возвращалось снова. Слёзы капли не из глаз, из желудка, из печени. Облегчение разливалось по телу блаженством. «Секс какой-то —  твои смс-ки», — написала она.

Как мы определяем в жизни, кто свой, кто чужой, как мы определяем, когда нас предают, ни для того, ни для другого аргументов и фактов не нужно, нужно прожить несколько жизней, нужно довести свою душу до того обострённого состояния, когда она безошибочно ответит на все твои вопросы. Конфликта не будет, сюжета тоже, Вы никогда не причините мне боль, я не прикоснусь к Вам с чувством восхищения  и неземной страсти. Ваше «прости» я отправляю Нюренбергскому трибуналу на рассмотрение и приравниваю его к фашизму, к циничному и бесцеремонному уничтожению моей личности. Нет упрёков, есть сожаление, что всё кончилось так глупо и так скоро. Теперь мои тексты печатают с фотографиями обнажённых тупых блондинок, всё на поруганье, всё.
Блондинок убрали из моей хроники, но не легче, они своими липкими взглядами уже вторглись в нашу жизнь. И ты уходишь к ним, в этот холёный мир сиюминутных наслаждений и вечной смены декораций, это чтобы не приходило ощущение пустоты и ненужности, слизь о слизь, непрерывное трение кого хочешь выведет из себя. Уходя уходи. В конце концов, ты всё узнал про меня, узнал мой несносный характер – в порыве ревности я могу и убить, разлюбил мою сутулую спину. Узнал тайну моей груди, теперь она больше  не заставит тебя трепетать. Но я вывожу буквы – тайнопись, тайные знаки вечной любви, ты любишь и будешь любить это всегда, непревзойденность слов, высокий слог, сплетенье линий, неосторожное и восторженное. Поверь, пока я пью винпоцетин, и у меня есть шариковая ручка, ты – пленник, ты заложник моих чар, раб моей гортани, которая вечно поёт песни сирены. Но как это глупо хотеть тебе понравиться. Я не хочу тебя видеть. Беда.
Попытка. Пропасть между ощущениями и словами… Хочу смириться, что многое передать вербально нельзя и не надо пытаться. Можно так неумело всё умертвить, но можно умертвить, и, не пытаясь определить и обозначить, переведя всё на уровень амёбного существования. Или элементарно всё забыть, ощущения стираются быстрее слов. Стереть один день, другой, третий. Смахнуть всю жизнь, данную нам в ощущениях. Потому неумело, рискуя всё переврать, я буду облекать в слова запахи, звуки, биение сердца, реакцию своего грубого организма на нежные мелодии, тёплую и прохладную воду, слова разных людей, ткань платья, мало ли что… Я буду мучить себя, заранее зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Попытка-пытка, чтобы сберечь себя, создать иллюзию собственного спасения, оправдать себя пред Создателем, чтобы он  понял - я пытаюсь, пытаюсь что-то понять в его замысле.
Вот и взрыв, вот и предел всего. Ты сорвался, как срываются со скалы, как  в пропасть, хотел что-то объяснить, руками, губами, шептал что-то на арамейском, говорил, что никуда меня не отпустишь, не отдашь кому-то другому, покончишь с собой, если это произойдёт, что ты хотел уйти, потому что чувствовал, что это может произойти. Твой нефрит искал такие глубины во мне, о которых я и не знала, мы были там вдвоём, на самом дне блаженства, я так давно хотела попросить «выпей до донышка». И заныло, заныло в  так певуче и сладко, и больно, и сладко-больно. И я поняла, что возможно это в последний раз, но дальше – пропасть, смерть, затемнение, дальше я никого не вижу, потому что не хочу видеть, а ты смеялся, обливал меня шампанским и плакал вместе со мной. Кто-то назовёт это истерикой, а мы просто встретились после вечной зимы.
Истрепал нервы твой голос, он  в голове, как я да как, что надела, что съела, забота да, но быстро становится мелочной опёкой, а я  - беспомощной зомбированной и скучной. Тут он намерился изменять, свёл меня с ума своими интригами, баби цветут и пахнут от него. Один процент всего, что это не твои мысли, а так всего лишь аккумулирование мужского начала, демон, бес. Но сколько мужских тайн я узнала, сколько дерьма на меня вылилось, я даже озлобилась, не на него, нет, на тебя, и тебе достаётся теперь меньше моего тепла и участия. Ты уже поработай с ним, со всеобщим мужским началом, пусть хранит мне верность, да и не достаёт шибко, мне хватает разговоров с тобой. Да, «Огненный ангел»! Это очень грустная история! У Брюсова была трагическая судьба, даже можно не читать биографию. Я боюсь больно сделать тебе, не хочу, чтобы ты написал такое. Да, твои отношения с другими женщинами, если они есть, мне не интересны.
Она убила эту ****ь. Уличила его в измене, нажала на две известные ей точки на шее, он перестал дышать. Вызвала скорую, причину смерти определили как сердечная недостаточность.
Раскаяние его было столь велико, что он сам не выдержал ее презрения, он сорвался со скал, все приняли это за несчастный случай. Он летел стремительно, раскрывая руки навстречу потокам воздуха и кричал её имя, как никогда не кричал, и это было серьёзнее чем миллион раз прости, повторяемые нами ежедневно, ибо виноватыми мы себя не считаем, он счёл себя виновным и наказал.
Счастливым завершением повествования явилось рождение младенца, которого они так ждали, мучительно, долго и безнадежно. Он смотрел на мир  небесными глазами, незащищено и нежно, светился изнутри их любовью. Не было предела их торжества и гармонии в мире. Вся их демоническая красота воплотилась в этом ребёнке, красота их обнажённых душ, жажда жизни и всевластия над смертью.

Эта женщина свела меня с ума. Она сгребла меня в охапку в Шереметьево, мы черепашьим шагом под мирную беседу тащились по Ленинградке, и через час очутились в самом респектабельном ресторане Москвы. Я в провинции-то у себя в ресторанах не бываю, а тут пальмы, фонтаны, бассейны, белые скатерти и никого, одни официанты, таперы и музыка, живая музыка рояля. Мне сразу расхотелось есть от такой высокой эстетики. Неприлично как-то просто есть в такой обстановке. Она убеждала убрать из романа матершинное слово, я ерепенилась, говорила, что это жесть, которую мужчины-читатели должны съесть с пользой для себя.
Я остыла к этой женщине сразу, как только поняла, что её целью был ты, мой демон. Ты очаровал её, она искала твои следы, она грубо хотела купить тебя, вернее меня, чтобы вот так за этот поход в ресторан, за коробку конфет и бутылку вина я отдала ей твои кости на поруганье. Не поняла эта женщина, что не тебя она полюбила, а вселенскую энергию любви, ту искру, что вечно между нами.
Скончалась тётя, доктор наук, за один час до назначенного мною интервью с ней. Умерла в день рождения бабушки, своей матери. В своё время она увлекалась связью дат рождений и смерти в генеалогическом древе.
Написала про смерть тёти, которая кстати прекрасно себя чувствует, у тётки пропал загран паспорт и деньги. Пришлось всё поудалять, срочно тётушку реанимировать в метафизическом пространстве и из энергетической дыры вытаскивать пропавшие документы и дензнаки. Всё сработало, всё нашлось.
Тебя, дорогой мой дружок, я прошу меня простить, если это, конечно, возможно, такой близкой женской души я не встречала ещё никогда, я ни с кем так не смеялась, я не доверяла так бесконечно и сразу никому свою судьбу. Но пойми, не о тебе я писала, а о том женском духе, что пытается меня осиротить, отобрав самое главное, интерес ко мне у моего демона, стук его сердца, волну его желания. Но про женскую дружбу я тебе сразу всё рассказала, её нет и быть не может, есть только соперничество, глупое и слепое, есть два бабских орущих одиночества, это не то, что мы ищем. Прости еще раз.
Я разыскала истоки демонизма, это моё мужское начало, мужские гормоны прут. Брут не ты, Брут – я. Это я себя предаю, я вожделею женщин, их интеллект, их тела. Тебя и прощать не за что. Тебя надо любить беззаветно, так же, как раньше, холить и лелеять.
Счастье – просыпаться с тобой в одной постели, вставать немного раньше, не тревожить тебя нервным солнечным светом. Вызволять свои ноги, спелёнутые с твоими, молить о пощаде, что это не будет вечно, есть клубнику на завтрак, с деревенскими сливками, пока ты спишь. Даже успеть покурить, совершенно секретно и совершенно напрасно, пока не беременная.


Дожить до утра

               Как странно ждать тебя, попивая каберне. Вечер снисходит, сгущая голубое в серое. И я уже не я. Ревность душит, сжимает у горла когти, а у тебя всего лишь мирно постукивают вагонные колёса. Я – безумица, Я всегда отдаю всё своей любви, последнюю каплю крови, последнюю нервную клетку. Я не усну сегодня, я знаю, но в залог ты мне оставил теплое прикосновение завтрашнее твоих рук и взгляд, я так люблю смотреть на тебя и помнить.