Аукцион

- Добрый вечер, дамы и господа! Сегодня мы ведем репортаж из всемирно известной дыры…

- Влад, заткнись, а? И без тебя тошно! – со злым рычанием ты принялся отбирать у младшего брата пластиковую бутылку, символизировавшую микрофон.

- Сам виноват. Мы вполне могли бы быть живы, если бы не твоя дурацкая работа, - зло оскалился ребенок, убирая «микрофон» за спину. – А теперь из-за тебя наши тела покоятся под прекрасной сосной в лесу, а мы вот зависаем тут в ожидании, что будет дальше. 

- Влад, серьезно, не нужно. Я себя итак последней тварью чувствую.

- О, поверь мне, это ещё только начало! Вот я сейчас ещё напомню тебе, что ты вообще-то обещал матери вырастить из меня человека…

- Влад!

- Что, больно, а, Илья? Мне вообще-то тринадцать! Я жить хотел! – ребенок зло смотрит на тебя горящими серыми глазами, явно намереваясь продолжить высказывание претензий. Но что-то обрывается в груди – и, наверное, останавливается в серо-зеленых глазах – и Влад вздрагивает, глотает заготовленное обвинение. – Извини, я…

- …не хотел, конечно.

- Хотел, но со злости. Извини.

- Но ты прав. Если бы я не взялся за интервью с преступником, сейчас бы оба сидели дома и пили чай. Позвали бы кого-нибудь в гости… - с каждым словом всё сильнее хочется  застрелиться, а голова непроизвольно опускается всё ниже, всё тише звучит голос. И всё ярче приходит осознание: это ты, ты привел в свой дом убийц! Сам, своими руками убил брата! – Я же не знал, что они за этой кассетой с записью к нам домой явятся… Мне это даже в голову не пришло!

- Потому что ты предпочитаешь газеты и книги. А телевизор в этом плане более информативен, - улыбается Влад и ерошит твои короткие волосы. – Даже странно, что ты, такой наивный, целых два года проработал в этом своём журнальчике и вляпался в историю только неделю назад. Но зато сразу – намертво.

- Очень смешно.

- Я – брат журналиста, сын режиссера и фотографа, мне по статусу полагается быть циничным! Тебе, кстати, тоже.

- Здесь циничным быть нельзя, братиш, - ты взмахиваешь рукой, обводя темную маленькую комнатушку. – Здесь уже другой мир.

- Не думаю, что здесь другие люди. Мы же остались прежними.

- Скорее всего, это ненадолго.



…Проходит некоторое время – час, два, а может не больше пятнадцати минут – после того, как разговоры замолкают и вы тихо усаживаетесь в самом темном углу, плечо к плечу, когда  успевший задремать Влад вскидывается, тихо шипя сквозь зубы.

- Что случилось? – тут же напрягаешься, щурясь, чтобы рассмотреть хоть что-то в сгустившейся темноте.

Вместо ответа мальчишка закатывает рукав рубашки на левой руке – поперек запястья на фоне белой кожи чернеют цифры – 2.5.2561 – пропечатанные ровным шрифтом, безликим и внушающим тоску. С тяжелым вздохом ты тоже закатываешь рукав, - вспомнил, как чертовски горело запястье минут пять назад, - демонстрируя брату аналогичные цифры. Только вместо двойки – единица.

- Похоже, ты пойдешь на встречу с новой реальностью первый, - совершенно не по-детски печально улыбается брат и хлопает тебя по плечу. – Ну, хоть расскажешь, как оно тут…

«Если вернешься» тихим звоном непроизнесенного страха повисает в воздухе.

- Не бойся, я тебя не брошу, - обреченно улыбаешься в темноту и прикрываешь глаза.

Вновь текут часы ожидания – и, наконец, дверь, которой не было, распахивается. Комнату затапливает невыносимо яркий после беспросветной темноты свет.

- Илья Алексеев. На выход, - звенит металлический голос человека-автоответчика.

- Я вернусь, Влад, слышишь? Я тебя не брошу, - шепчешь и уверенно встаешь, смазано идешь к выходу. Яркий свет остается на губах привкусом плесени, но за ним – слышен гул тысяч голосов.

Живых голосов.

- … Итак! Мы! Начинаем! – раздается радостный, мерзко бодрый голос молодого мужчины – первый голос, вычленяющийся из общего гама, раздается как-то слишком уж рядом. – Лот первый пятого дня две тысячи пятьсот шестьдесят первого всемирного аукциона душ! Молод, весел, верен – настоящая радость для ценителя! Активен, умеет хорошо говорить – но иногда задает слишком много вопросов, за что и расплатился. Собой и братом. Виновен! Но ничуть не стал от этого хуже…

Наконец, лишивший зрения свет рассеивается – и ты моргаешь, чувствуя, как уходит земля из-под ног. Ты стоишь рядом с кафедрой говорящего мужчины, а перед тобой устремляющимися в бесконечность ступенями раскинулись ряды кресел – слишком много, слишком далеко. Слишком чужие лица – и неожиданно ты понимаешь, что в зале нет ни одного мужчины. Лишь женщины.

- …Он достоин семейного счастья. В прошлой жизни не сложилось, но в этой…
И все они смотрят с любопытством – и немного прохладой.

Ты вновь моргаешь, пытаясь увидеть последний ряд – и не видишь. И сердце испуганно ухает в груди – а перед глазами неожиданно встают совсем другие жизни, совсем другие лица, совсем другие люди… и этот же зал.

Конец. Начало?

Бесконечный круг.

Сознание затапливает липкая, мерзкая безнадежность, когда ведущий оборачивается к тебе лицом – и ты понимаешь, что лица нет. Как и все предыдущие сотни раз. Разум ступорится, пытаясь нарисовать на безликой маске ухмылку, которую ты чувствуешь всей кожей, но реальность от этого ни на миг не меняется. И ведущий отворачивается, продолжая разговаривать с аудиторией. Кажется, начинаются торги.

Тебя это волнует мало – ты уже знаешь, что выигравшая женщина станет твоей матерью, пока что перед глазами встает растерянное лицо брата – и обещание вернуться звучит в ушах. Но ты ведь не вернешься! Не сможешь. Не позволят!
И ты вскидываешься, словно защищаясь.

Женщины называют свои цены – кому-то не жалко успеха, кому-то – здоровья. Самый верхний предел – спокойствие, надежда… Это за тебя-то?

Сейчас, оглядываясь сквозь тысячи жизней ты видишь, что ни в одной не дожил до старости. Ни разу не принес родным счастья – только кровь и смерть. И ненависть.

- Не нужно, - всегда тихий голос срывается в крик. - Ни надежды, ни сил, ни жизней. Ни удачи, ни здоровья – ничего не нужно! У меня брат есть! Его… его защитите. Пусть он счастлив будет. А я… не хочу больше. Хватит с меня. Лучше уж в чистилище.

И вновь ты чувствуешь кривую ухмылку ведущего и вздрагиваешь, чувствуя бегущий по спине холодок.


…В следующий миг ты уже сидишь среди ровных рядов женщин и смотришь на сцену.

Дьявол. Вот подстава!

На сцену выталкивают огрызающегося на кого-то Влада.

Ребенок смотрит волчонком на ряды сидений, а потом взгляд его тяжелеет, мрачнеет – он явно тоже вспомнил череду предыдущих жизней. И забавно, но что-то никто не хочет расщедриться на твоего брата – и ты решаешься, выкрикиваешь уверенное «спокойствие». Все замолкают, замирают, оглядываются на тебя – сотни, тысячи недоуменных взглядов сминают личность, стирают воспоминания, убивают мечты…


… И ты просыпаешься. Недоуменно вслушиваешься в писк приборов. Озадаченно рассматриваешь белый потолок…

- Очнулась! – радостно кто-то шепчет, целуя твою раскрытую ладонь. – Элька! Очнулась!

… И вспоминаешь. Учеба, свадьба, работа, отпуск, маленький Серёжа, тяжелая вторая беременность и вдобавок авария…

- Ребенок… жив?

- Ага, сделали кесарево. Я его Владиславом назвал. Как ты хотела.

Улыбаешься, видя лучащиеся радостью глаза мужа.

Приснится же такое, а!


… А где-то далеко, в безвоздушном пространстве открывается две тысячи пятьсот шестьдесят второй аукцион.