. Проходя мимо поста коменданта, он услышал голос Трофимова:
-Валерий Васильевич, вам тут звонила какая-то заплаканная барышня, я ей сказал, что вы срочно вышли, так она чуть через трубку мне слез не напустила. Просила сразу перезвонить, как только вы появитесь. Вот оставила телефон. – он протянул маленький кусочек оторванной газеты.
Валера с полувзгляда узнал телефон городской больницы. Значит, Бэла. Ее рассказ не слишком отличался от того, что он ожидал услышать.
-Никто не может точно ничего сказать – произнесла она, всхлипывая в трубку- Внезапная смерть и все. В реанимации мне сказали, что она затухла буквально за несколько секунд. Максимум, сколько длилась агония, это пара минут, не больше. Реаниматолог говорит, что возможна тромбоэмболия или тампонада сердца. Но обще он тоже ни в чем не уверен.
Валера в данном случае полностью разделял мнение реаниматолога, и в плане возможных предположений, и в плане неуверенности в них обоих. Но сейчас было самым важным успокоить Бэлу, которая неуверенно балансировала на грани между истерикой и откровенной паникой.
-Они мне задавали столько вопросов, что я даже не все свои ответы смогла запомнить – говорила она в трубку – А потом пришел ее муж. Ну, или как его там, с кем она жила. Кричал, что всех нас пересажает, что мы убили его жену. Понимаете, Валерий Васильевич, убили! Если бы не милиция, я думаю, он бы на меня с кулаками бросился. Я никогда раньше такого не видела.
Валера такое видел. Не раз видел убитых горем родственников, которые приходили в ярость, когда им сообщали о смерти их родных на операционных столах. Длилось это обычно недолго и часто заканчивалось извинениями в адрес врачей, а так же почти никогда не приводило к вмешательству милиции. Но то было искреннее горе, а тут… Валера несколько сомневался, что устроивший переполох в приемном отделении мужчина и правда так убивался по своей жене, которую фактически сам и отправил на тот свет, организовав ей разрыв матки, а попутно еще и выкидыш его ребенка. Хотя его ли? Хотя муж ли он? Хотя намеренно ли он это сделал или в порыве ярости? Хотя важно ли это теперь для них с Бэлой?
-Бэла, вы должны взять себя в руки и успокоиться - сказал он - Такое еще не раз и не два будет случаться за время вашей практики, далеко не всегда благодарные родственники будут встречать вас с цветами и благодарностями. Более того, и сами больные далеко не всегда сподобятся сказать вам спасибо.
-Я боюсь – почти прошептала она в трубку – Я просто не знаю, что мне делать, ведь это я отвечала за эту больную.
-На момент смерти за нее отвечала реанимация. И пока мы не получим заключение о причине смерти, нашей ответственности за нее не больше, чем в любой на этом шарике.
-Да, я понимаю, но это так ужасно – снова всхлипнула она.
-Бэла! – повысил голос Валера – Вы на дежурстве, не так ли?!
-Д-да – запинаясь, ответила она.
-У вас есть на наблюдении больные, верно?
-Да, конечно.
-Ну так вот и занимайтесь своими прямыми обязанностями по поддержанию их здоровья на уровне, максимально далеком от реанимации! И не забивайте себе голову вещами и страхами, которые не имеют к вам никакого отношения.
-К-как не имеют, она же…
-Да, умерла. Люди умирают. Люди, столь тяжело раненые, умирают даже чаще остальных. И даже в больницах. И даже после успешной операции – Валера даже сам не мог понять, говорил он это ей или себе – Мы с вами сотворили почти чудо, когда сняли ее со стола живой после такой потери крови. С детства нас учили, что чудес не бывает, а у нас оно получилось. И не наша вина, что все, даже чудеса, имеет конец. Вот и наше закончилось.
-Они говорили, что вызовут меня в отделение для дачи показаний.
-И меня тоже, но я же не лью слезу, оставляя разводы на белом халате. – она слабо хихикнула – Ну сходим, коли нас так желают там видеть. Ну расскажем, как все было. Общение с органами власти такая же часть нашей работы, как и само лечение. Только намного менее приятная и значительно менее полезная для нас и больных.
В трубке раздался глубокий вздох.
-Я постараюсь – сказала она – Постараюсь успокоиться. Но если он еще раз ворвется в отделение и начнет на меня кричать, то я просто не знаю, что я…
-Уверяю вас, что в обозримом будущем ему будет точно не до криков в вашу сторону, ему сейчас есть, с кем и о чем поговорить. Очень откровенно и значительно более спокойным голосом.
Повесив трубку, Валера повернулся к Трофимову.
-Сергей Геннадьевич, я буду вам очень признателен, если моя жена не узнает ни об этом разговоре, ни о том, что за проблема у нас возникла. Уверен, что сами вы в общих чертах уже в курсе.
-Есть такое дело – кивнул комендант. – Мы ж тут все рядом, потому когда у одного из нас возникает серьезная проблема, особенно с участием тех, кто за оградой госпиталя, то информация расходится быстро.
-Не говоря уже о том, что у вас, скажем так, близкая знакомая работает в приемном отделении городской больницы и потому, несомненно, поспешила поставить вас в известность, что у них происшествие, а потому она вынуждена будет задержаться на работе дольше обычного, потому как ключ от регистратуры только у нее, а в той регистратуре лежит карта доставленного больного, точнее больной, которой очень интересуются сотрудники Благовещенской милиции.
-Откуда вы знаете? – от удивления у Трофимова даже отпала челюсть.
-Ну так вы же сами сказали, что городок маленький, информация гуляет быстро и по кругу. Вам про меня, мне про вас. Ну так мы договорились? Алене ни слова.
-Я –могила – чуть ли не поднял руку в клятвенном жесте комендант.
-Итак – сказал Валера, вернувшись в комнату, в которой, несмотря на его отсутствие Алену продолжали развлекать чуть ли не все обитатели общежития, свободные от дежурств в госпитале. Увидев его в дверях, она сразу вскинула на него вопросительный взгляд. Валера постарался придать своему лицу самое оптимистичное выражение.
-Все хорошо, я все еще на свободе.
-Вам никто никогда не говорил, что вот как раз этим так громко хвастаться не стоит, Валерий Васильевич? – спросила Старцева.
-Наоборот, я как раз всегда думал, что это предмет гордости.
-Чужая недоработка никогда не должна вводить в ложную гордость – подмигнул Никонов и подвинул Валере как раз тот самый стакан коньяка, который чуть было не стал добычей коменданта. Валера одним махом махнул его, чувствуя, как крепкий напиток, проскочив мимо языка, сразу обжигающим потоком разлился по желудку, расслабляя взвинченные последними новостями нервы.
-Дай бог, не последний - заметила Старцева, задумчиво провожая взглядом исчезающий из стакана коньяк.
-Ну что я могу сказать, товарищ полковник – лечащий врач присел на стул рядом с кроватью Валеры и раскрыл историю болезни – Состояние швов мне нравится, анализы тоже вроде неплохие. Думаю, через пару недель вас можно будет выписывать и направлять на химиотерапию.
-Нельзя – сказал Валера, краем глаза наблюдая, как капельница медленно заливает в его вену питательный раствор.
-Не понял? – хирург отложил историю и поднял на него вопросительный взгляд.
-Химиотерапия исключается.
-Валерий Васильевич, вы…
-Вот именно, что я. И поскольку умираю тут именно я, то вот что я вам скажу: мне надо оставаться на ногах еще как минимум полгода. И при этом минимум месяца три находиться в работоспособном состоянии. А потому химиотерапия исключена.
-Но она может помочь продлить…
-Мне не надо продлевать – перебил его Валера – Курс химии в сочетании с лучевой терапией сделает меня немощным стариком, с трудом передвигающимся с помощью палки.
-Валерий Васильевич, вы же сами понимаете, что при такой патологии речь идет только о продлении…
-Понимаю. Что с нашей больной? Вы сделали то, о чем я вас просил?
-Да, так точно - хирург отложил в сторону историю болезни полковника медицинской службы в отставке Лазарова и достал пачку распечаток. – Считаю, что у нее есть максимум месяц. После этого изменения станут уже необратимыми.
-Аппарат готов?
-Да, я созванивался с НИИ ЦКБ, там подтвердили, что прототип почти готов. Они дают гарантию, что через две недели можно будет начинать работать.
-Ну в таком случае, у нас есть две недели на то, чтобы меня поставить на ноги. Справимся?
-Попробуем – вздохнул хирург – Но все равно должен вам сказать, что, если бы мне кто-то сказал, что такое возможно, я бы решил, что или он сошел с ума, такое говоря, либо я, такое слушая.
-Вы готовьте пациентку и аппарат, доктор – сказал Валера, приподнимаясь на подушке – А об остальном позабочусь я и Господь Бог.
-Даже не знаю, кто из вас совершит большее чудо, если все получится – ответил хирург и вышел из палаты. Пачку распечаток он оставил на стуле возле кровати больного. Валера посмотрел на нее, а потом перевел глаза на потолок и постарался восстановить немного сбитое спором дыхание. Мало по малу у него начало получаться.
Некоторое время он лежал, глядя на трещину в потолке палаты, которая проглядывала через несколько слоев шпатлевки и побелки и разделяла потолок на две почти идеально симметричные половины. Когда медсестра зашла, чтобы снять капельницу, он попросил:
-Вы можете принести мне кое-какую контрабанду из моего кабинета, Мариночка?
-Ээээ – сестра нерешительно улыбнулась – Ну, смотря какую.
-Поразительно, как быстро становишься зависимым от сестринского персонала, стоит только из врача превратиться в больного – с улыбкой заметил Валера – Не волнуйтесь, я не прошу ни спирта из емкости для протирки линз аппарата микрохирургии, ни коньяка из моего декоративного чайника.
-Я так и знала, что мне не казалось, когда я обращала внимание на то, что чай из него слишком темный запах от него все-таки идет не совсем чайный.
-Не будем отвлекаться от просьбы тяжелобольного, обращенной к сестре милосердия.
-Да, конечно.
-Ну, так вот в левом ящике стола есть маленькая медная коробочка. Принесите ее сюда.
-А что в ней?
-А вот вы принесете, а я вам покажу, договорились?
-Договорились – кивнула она – Но только, если мне за это попадет от заведующего, то я спрячусь за вашей широкой спиной.
-Для вас, Мариночка, я готов стать хоть каменной стеной, улыбнулся Валера, успев подумать о том, что очарование улыбки, а тем более в отношении молодых женщин, значительно тает при оформлении общего плана в виде функциональной госпитальной кровати и хотя и люксовой, но все-таки палаты. – Но я почти уверен, что наказания вам за это не грозит.
-Тогда почему вы не попросили своего заместителя? – лукаво посмотрела она на него.
-Потому что он и без того считает меня сумасшедшим и почти уверен, что моя идея наполовину вызвана токсическим влиянием наркоза, а наполовину истощением организма из-за злокачественной опухоли и ее метастазов в мозгу.
Медсестра вышла, а через пять минут вернулась, держа в руках небольшую овальную коробочку, которая закрывалась на фигурную защелку и на крышке которой была выгравирована медицинская эмблема в виде чаши и змеи.
-Спасибо – Валера, чувствуя на себе заинтересованный взгляд Марины, щелкнул крышкой и откинул ее в сторону. Внутри лежал набор хирургических инструментов для зашивания раны. Несколько секунд Валера смотрел на них, а потом осторожно достал иглодержатель и отрезок шелковой нити.
-Зачем оно вам тут? – изумилась медсестра.
-Понимаешь, - Валера дрожащей рукой подхватил нить хирургическим пинцетом и, попытался вдеть в иглу. Попытка не увенчалась успехом, моментально задеревеневшие пальцы налились свинцом, а глаза почти сразу начали слезиться от напряжения. Марина протянула руку, автоматически стараясь помочь, но Валера бросил в ее сторону такой многозначительный взгляд, что ее рука застыла на полпути. – у меня скоро операция. А я последнее время только и занимался всякими глупостями, типа лежания на операционном столе да под капельницами. Надо восстанавливать навыки.
-Валерий Васильевич, я не уверена, что вам сейчас стоит так напрягаться – со сомнением сказала она – И я почти уверена, что доктор этого не одобрит.
-Еще бы – Валера повторил попытку и на этот раз продел нить в иглу. – Если бы я всегда слушал мнение врачей, то никогда бы не вылечил ни одного больного.
Когда сестра вышла, Валера перехватил нить двумя пальцами и завязал хирургический узел. Потом еще один. Потом еще. На лбу его выступили крупные капли пота, а дыхание стало медленным и хриплым, словно он тянул наверх по лестнице мешок картошки. Завязав восьмой узел, он откинулся на подушку и перевел дыхание.
-Ну вот, начало положено, а до конца все равно недалеко. Как врачи говорят – добавил он в пустоту палаты. Пустота промолчала. Когда сводящая мышцы в тугой узел судорога начала постепенно отпускать его пальцы, солнце за окном начало клониться к закату. Валера щелкнул выключателем прикроватного светильника и взял со стула пачку распечаток лабораторных и инструментальных исследований. Сверху на первой из них отчетливо было пропечатано имя объекта обследования: Санг Линь. Рядом была прикреплена копия титульного листа истории болезни с копией же фотографии. С нее на Валеру смотрела молодая женщина азиатской внешности, густые волнистые волосы которой обрамляли лицо с нежной кожей цвета сандалового дерева, изумрудно-зеленые глаза смотрели с фотографии отстраненно холодно, как бывает с людьми, которые вынуждены фотографироваться против своей воли или по поводу неприятного события, а потому стараются проскочить момент щелканья затвора фотоаппарата как можно быстрее, стараясь просто отключиться на этот миг от реальности. Пару секунд Валера смотрел на эти зеленые глаза, а потом вздохнул и принялся читать данные распечаток.
Витя зашел к нему в палату уже когда становилось темно. Валера даже не сразу заметил его появление, настолько был увлечен перечитыванием распечатанных данных обследования и сравнения их с предыдущими показателями.
-Валерий Васильевич… - тихо позвал он.
-Витя – Валера улыбнулся и чуть опустил бумаги, разглядывая молодого интерна, нерешительно стоящего в дверях – Проходи, чего застыл словно памятник Ленину?
-Да я думал, может, вы спите – смущенно улыбнулся молодой врач.- Вы меня звали? Я просто немного опоздал на дежурство, сестра сказала, что вы дважды спрашивали обо мне, но я…
-Ты просто опоздал на дежурство. Совсем немного – досказал за него Валера Присаживайся – радушным жестом хозяина пригласил он, указывая на стул возле кровати.
Витя присел рядом и бросил взгляд на распечатки. С верхней на него смотрела красивая женщина с восточным именем Линь Санг.
-Кто это? – спросил он.
-Это мое прошлое. Очень далекое. И во времени, и в пространстве – ответил Валера.
-А кто она в настоящем?
-А в настоящем она пациентка, которую надо спасти от очень неприятной, долгой и некрасивой смерти. Поможешь мне в этом деле?
-Я? – опешил молодой интерн – Но как я могу?
-Я тебя научу. Но сначала мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал.
-Все, что в моих силах, если это касается работы.
-Хорошее уточнение. Однако, если я в тебе не ошибся, то скоро ты осознаешь, что твоя работа и вся окружающая ее жизнь неразрывно связаны. Поэтому их просто не возможно разделить границей. Как это может сделать, например, повар или сварщик. Потому обещания, данные тобой насчет профессии, неминуемо оставят отпечаток и на всей твоей остальной жизни. Но я отвлекся в лирику от сути вопроса. Мне надо, чтобы ты пообещал мне две вещи. Уверяю тебя, они обе напрямую касаются работы.
-Тогда я готов.
-Не спеши, выслушай сначала. Мне надо спасти вот эту женщину. У нее сложное заболевание сердца, которое известно в странах Индокитая как токсическая блокада сердечной проводимости.
-Даже не слышал о таком – удивленно покачал головой Витя.
-Разумеется, нет. Так же как ты вряд ли слышал, например, о болезни Шагаса. И еще некоторых заболеваниях, которые редко встречаются в нашей стране и вообще географическом районе. Токсическая блокада была широко распространена среди детей родителей, подвергшихся действию боевых токсинов второго-третьего поколения.
-Вы говорите об авариях?
-Нет. Я говорю о реальном применении этого оружия в боевых условиях. Большинство, кто попал под его действие, погибли сразу или через недолгое время. Многие от стремительно развившегося рака, другие от поражения центральной нервной системы, которая начала отказывать по мере отмирания нервных клеток, вызванного действием разного рода дефолиантов. Но некоторые из них выжили и родили детей. И вот тогда выяснилось, что дети этих пострадавших имеют очень странную особенность в проводящей системе сердечной мышцы. Причем выяснилось это совсем недавно, поскольку данная особенность не проявлялась ранее тридцатилетнего возраста. У кого-то она заставила себя ждать довольно долго, а у кого-то начала развиваться чуть ли не с тридцатого дня рождения.
-В чем суть патологии? – Витя подался вперед, и Валера заметил в его глазах сосредоточенный азарт.
-Суть в том, что сердечная нервная система начинает отмирать так же, как отмирала центральная нервная система людей, попавших под те химические бомбежки. Почему, этот процесс затрагивает именно сердечный пучок, мы так и не поняли, возможно, потому, что сердечная нервная сеть автономна и по сути представляет собой самостоятельную нервную систему, без помощи извне генерирующую импульсы и способную функционировать даже в отрыве от организма – носителя органа. Не знаю, за эти годы у меня было много идей на этот счет, но все они не нашли подтверждения, во всяком случае, опытным путем. Главная проблема состоит в том, что отказывает проводящий канал между желудочками и предсердиями.
-Очень напоминает поперечную блокаду – заметил Витя.
-Верно, ты все правильно понял. Она и является блокадой, да только при блокаде применение гликозидов категорически противопоказано, как ты знаешь, а тут наблюдался прямо противоположный эффект. Больные буквально оживали на строфантине или дигоксине, словно речь шла о простой сердечной недостаточности. Но это длилось очень недолго, не более полугода. После этого сердце затухало столь стремительно, что от первых симптомов декомпенсации до смерти часто проходило всего несколько дней.
-И?
-Что – и?
-И у нашей больной именно такое заболевание?
-У нашей?
-Ну конечно. Вы ведь мне не просто так все это рассказали. И послали за мной тоже не просто так. И распечатки эти – Витя кивнул на пачку результатов обследований – вы мне тоже не просто так позволили увидеть. Вы говорили, что вам нужна помощь. А ничем, кроме участия в ее лечении я вам в данном случае помочь не могу. Тем более, что вы сами обещали меня научить. Вот и получается, что она наша.
-Ну просто Пинкертон, блин – проворчал Валера, внимательно глядя на молодого врача – Но в общем и целом ты прав.
-Вы говорили, что эта болезнь неизлечима. Только стимуляторы могут помочь и то временно. Так в чем идея?
-Идея, Витенька, в том, что несколько месяцев назад я разработал один аппарат. Ты ведь знаешь, что такое кардиостимулятор.
Витя надул губы в такой обиженной гримасе, словно, у ребенка, который уже знает таблицу умножения на семь, спросили про дважды два.
-Вижу, что знаешь. Ну так вот мой прибор работает примерно так же. Но в отличии от обычного кардиостимулятора, он не просто подает импульсы в сердечную мышцу, заменяя собой центр автоматизма, а контролирует проход сигнала между предсердиями и желудочками, подменяя собой бесполезные теперь ножки пучка Гисса.
Глаза у интерна вылезли на лоб.
-Вы хотите сказать, что создали протез сердечной нервной системы?
-Ну, примерно так. Во всяком случае, я сделал большой шаг к этому.
-Но это же…
-Невозможно – кивнул Валера – Я знаю. Мне много раз об этом говорили, на протяжении многих лет и в очень многих местах. Ведь считается, что нервная система недостижима для протезирования.
-Но это так и есть. Столь микроскопические волокна нельзя заменить ничем искусственным – Витя всегда краснел, когда вступал в азарт спора, вот и сейчас на его щеках появился румянец. Он встал и несколько раз прошелся по палате из конца в конец – Если то, что вы говорите, правда – это не просто достижение. Это рывок. Это новый шаг в нанотехнологиях. Это просто прорыв в хирургии. Если это правда, то мы можем лечить параличи. Мы можем, словно Христос, поднимать с постели больных, которые были прикованы к ней годами, мы можем…
-Остынь – перебил его Валера – Мы ничего этого не можем.
-Но…но почему?
-Потому что я не собирал этот нервный пучок в НИИ нанотехнологий. Я его вырастил. Именно вырастил, а не собрал. Чувствуешь разницу?
-Как это? – Витя снова встал в ступор.
-Вот так. Я взял стволовые клетки сердца свиньи и вырастил их. И получил нервную ткань сердечной мышцы, которая вполне могла функционировать в чужом сердце параллельно с родными нервными узлами, если эти узлы были отключены. В данном случае нервный узел, известный как пучок Гисса отключается сам, нужно лишь довершить начатое природой и бомбежками.
-Но…. – Витя еще несколько секунд постоял, а потом рухнул на стул – Но, профессор, то, что вы мне рассказали – это все равно фантастика. Этого просто не может быть, за это Нобелевскую премию дадут.
-Не мне. И не сейчас. Просто потому, что первый раз операцию по подсаживанию нервного узла в сердечную мышцу человека будем делать мы с тобой.
-То есть как? Как это может быть? Вы хотите, чтобы я участвовал в такой операции? Валерий Васильевич, я, конечно, благодарю за доверие, но я не думаю, что мой уровень операционного мастерства соответствует такой…
-Ей ничей уровень не соответствует – оборвал его Валера – Никто и никогда ничего подобного не делал.
-Но почему я? Почему не более опытный. Я бы счел за честь даже просто присутствовать на такой операции.
-Есть причины – вздохнул Валера – И главная заключается в том, что более опытные не верят.
-Не верят?
-Именно. Ни в меня. Ни в проект. Большинство считает, что я просто выживший из ума старик, у которого на фоне онкологического заболевания помутилось в голове.
-Но лаборатория. Они же знают, что вы создали.
-Нет. Боюсь, что нет. Они много чего выращивали и раньше, и тем более сейчас, когда уровень нанотехнологической промышленности шагнул так далеко, что скоро мы сможем создавать даже неорганические тела, не собирая их с болтами и гаечными ключами, а просто конструируя из молекул словно конструктор. Мое исследование вполне вписывалось в общее направление работ. Вопрос лишь в том, как я собираюсь его применить.
-Но об этом ведь все равно станет известно.
-Ты так ничего и не понял. Заболевание, о котором я тебе говорю, практически неизвестно в нашей стране. Да и за ее пределами, оно почти никогда не называется вслух, хотя проявления ее многие годы наблюдаются у многих людей. Довольно значительное время никто не поймет, что именно мы сделаем за тем столом, за которым, даст бог, будем стоять с тобой вместе. А потом эта женщина – Валера кивнул на фото Линь Санг – уедет домой. Конечно, рано или поздно, эта идея найдет свое международное признание, но это случится нескоро. И вот в этом состоит суть моего предложения.
-В этом – в чем?
-У тебя будет как минимум несколько лет, чтобы в случае нашего успеха провести такое же исследование, какое провел я. НО! Ты оформишь его именно как исследование по замене нервной системы сердца. Поначалу, уверен, тебе скажут, что ты спятил и все такое. Но ты будешь настойчив. И когда ты добьешься успеха, а ты его добьешься, потому что в отличии от большинства исследователей, точно будешь знать дорогу, по которой идешь, ты сможешь полностью оформить его как свой собственный. Никто и никогда не отнимет у тебя пальму первенства в этом открытии. – по мере того, как Валера говорил, глаза молодого врача становились все больше и больше – Подумай об этом. О том сколько людей ты сможешь спасти, расширив ту дорожку, на начало которой я тебя выведу. Твое имя станет в один ряд с Бакулевым и Бокерия.
-Но это же обман. – Витя аж задохнулся от эмоций. – Это ведь не мое открытие, а ваше.
-К тому времени я буду уже далеко отсюда, мы оба это знаем ,и мне все эти научные изыскания будут глубоко и далеко.
-Все равно, открыли-то этот метод вы. Как я могу…
-Витя – Валера взял его за руку с такой силой, что у того побелели пальцы от перекрытия притока крови – Если у нас получится, над этим методом придется много и долго работать. Годы. Может, десятилетия. Этого времени у многих моих заслуженных коллег просто нет. Нет у них и гибкости ума, чтобы сразу и безоговорочно его принять. А годы, которые уйдут на его обсуждения в научных комиссиях, будут потеряны и будут стоить жизни многим больным.
-Но почему именно я?
-Потому что я видел тебя на операциях. Ты фанатик. Такой же, как я, если не больший. Для нас медицина – это бог. Это наша жизнь. Все остальное у нас идет по боку. В этом наши и счастье, и несчастье одновременно. Потому что мы можем достичь вершины в том, что спасает жизни людей. Мы можем сделать счастливыми многие семьи, подарить детям родителей, которых не надо хоронить в раннем возрасте, мужьям вернуть жен, а женам мужей, родителям детей. Но мы никогда не будем полностью счастливы в наших собственных семьях. Потому что мы обретаем счастье только в поиске. В поиске способа совершить невозможное. В таком поиске провел всю жизнь я. Так же ищешь ты, я это вижу. Я предлагаю тебе лишь первую ступеньку. Ты прав, нервная система еще никем и никогда не замещалась. Но то, что мы сделаем, будет первым шагом на пути к этому. Сначала сердце. Потом – все тело. И первым в этом прорыве будешь ты. Ну что? Ты согласен?
-Я…я просто не знаю, что сказать….
-Скажи да. Этого достаточно.
-Да! – не то сказал, не то выкрикнул Витя поднявшись со стула – Да!
-По рукам – Валера крепко пожал его молодую ладонь – А теперь оставь старика. Мне нужно отдохнуть прежде, чем мы приступим к делу. И к твоему обучению.
-Но это же абсурд! – Валера почти выкрикнул это, шагая по кабинету главного врача. – Как ее можно наказывать за то, в чем она не виновата ну просто ни капли?
-Ты радуйся, что этот топор пролетел мимо тебя – Захаров внимательно следил за его перемещениями по кабинету начальника и был подчеркнуто спокоен.
-Радоваться? – развернулся к нему Валера – Да мы чудо там сотворили, понимаете, Антон Иванович? Просто чудо. И не наша вина в том, что она умерла. В конце концов, от тромбоэмболии никто из нас не застрахован. Даже тот придурок следователь, который пришел к выводу о виновности Рахматулиной.
-Сядь! – главный жахнул кулаком по столу так, что Валера аж подпрыгнул. Он сел на стул напротив начальника и уперся подбородком в сжатые кулаки.- А теперь слушай меня, рыцарь хренов столь же хренового образа. Рахматулина поставила неверный диагноз, который был зафиксирован в приемном отделении.
-Но он никак не повлиял на принятые решения и на последующие…
-Молчать! – снова кулак главного врача пришел в резкое соприкосновение с поверхностью стола – Я это знаю не хуже тебя. И все это не имело бы значения, если бы эта больная осталась жива. Были бы благодарности и награды. Но она умерла. И в горздравотдел ушла бумага о том, что прооперированная больная погибла в результате послеоперационного осложнения. Так был составлен отчет патологоанатома. Вот - Лазаров достал из стола папку и выудил оттуда бланк заключения – Непосредственной причиной смерти стала тромбоэмболия легочной артерии, возникшая в результате отрыва тромба, который по всей вероятности, возник в результате массированного кровотечения в полости малого таза и реакции на это гемостатической системы организма. По окончании операции данный тромб остался в просвете ушитого сосуда, отрыв его от стенки данного сосуда и вызвал закупорку просвета легочной артерии с последующим летальным исходом.
-Ну и из чего следует, что в этом есть какая-то вина Рахматулиной?
-Согласно заключению экспертной комиссии, результатом неверного диагноза стала потеря времени от доставления Масаковой в приемное отделение и до начала заместительной терапии. И тем более до начала операции.
-Но это же полная чушь! – снова повысил голос Валера, но перехватив взгляд главного притих и продолжил почти нормальным голосом – В заключении ни слова не сказано, что неверное поведение принимающего врача послужило причиной смерти. И, кроме того, действия при разрыве внутренних органов и при подозрении внематочной почти идентичны.
-В том и дело, что почти. – вздохнул Захаров – А теперь, если ты немного успокоился, то давай по делу и напрямую. Я считаю, что вы оба действовали совершенно правильно. Что больная была прооперирована своевременно, и никаких ошибок на момент ее доставления совершено не было. Во всяком случае, фатальных. НО! – он поднял указательный палец вверх – Никогда и никому из своих подчиненных я не позволю вступать в конфликт со следственными органами, если угроза не касается нашего учреждения.
-Антон Иванович, но это же не непорядочно, это… - Валера снова задохнулся от возмущения – Мы же все врачи и должны стоять друг за друга, если…
-Рахматулина была приговорена с самого начала – прервал его главный –И чудо, что она так легко отделалась, за это председателю служебной комиссии надо в ноги поклониться.
-Легко? Уволить с работы единственного молодого гинеколога, которая может оперировать – это легко?
-Именно. Потому что еще три года назад она, скорее всего, уже пошла бы под статью о вредительстве и на данный момент измеряла размеры камеры предварительного заключения пошаговым методом. А с нею под топор мог попасть и ты. Кроме того, она не в народное хозяйство уволена, а просто переведена на новое место работы.
-Антон Иванович, вы же отлично знаете, что это за новое место. Поселковая больница в ста сорока километрах от города. Да туда только на оленях добираться. И чудом будет, если она когда-нибудь сможет оттуда вернуться. Это ли не тюрьма?
-Лазаров – главный врач начал медленно наливаться нехорошим румянцем – Изволь заткнуться и не рассусоливать на тему того, о чем ты и понятия не имеешь. В частности, о тюрьмах. Я говорю, что твоя Бэла не просто легко, а очень легко отделалась, и частично она этим обязана тебе, так что вполне можешь считать, что сделал для нее все, что мог, а не отсиживался в кустах, пока ее клевали стервятники. Если бы не твои показания, кстати, в значительной части значительно приукрашивающие реальность, она бы точно пошла под уголовное дело. А так только увольнение и даже без отстранения от трудовой деятельности по специальности. Да в недавнем прошлом о таком наказании можно было только мечтать, если у тебя умирал пациент.
-Но она не виновна, за что наказывать-то?
-Виновна. Она виновна в том, что поставила неправильный диагноз и тем самым подписала себе приговор. И такая вина есть у каждого из нас. Будет она и у тебя. Просто в значительном числе случаев первоначальная неверная диагностика компенсируется дальнейшими верными лечебными действиями. Знал бы ты, сколько человек попадают на стол с диагнозом аппендицита, а там оказывается гнойный холецистит. А бывает часто и наоборот. Уйма раковых опухолей легких поначалу диагностируется как пневмонии. Опухоли мозга как мигрени. Язвы как панкреатиты, а внематочные с трубным выкидышем сплошь и рядом поначалу оформляются как альгодисменореии или миомы матки. Все это бывает часто и выясняется только когда пациент отказывается на операционном столе. Нас спасают быстро принятые верные решения или заведомо безнадежное состояние больного, когда точность поставленного диагноза все равно не так уж и важна. Но в том случае, когда небезнадежный больной умирает, любой из нас может попасть под удар, если его первоначальный диагноз расходился с послеоперационным. В данном случае попала Рахматулина. Кому-то из нас везет и дело ограничивается только служебным взысканием, а кто-то может и со свободой проститься на несколько лет. Потому я и говорю, что Бэла очень легко отделалась. Мне по-человечески жаль ее, но большего, чем мы уже для нее сделали, сделать было просто нельзя. Так что успокойся и сходи простись с ней. Насколько я знаю, поезд у нее через сорок минут.
-Сорок минут? – Валера посмотрел на часы и поднял на главного обалделые глаза – Да я ж за это время не успею даже…
-Машина ждет у КПП – перебил его главный – А теперь исчезни с глаз моих долой, пока я окончательно не потерял терпение в отношении попрания субординации.
Валера перевел дыхание, но тем не менее на его губах появилась улыбка.
-Спасибо, Антон Иваныч.
-Иди уже, герой – поморщился главный, и Валера вылетел из кабинета.
Бэла встретила его на удивление спокойно.
-Мне сказали, что я должна буду отработать там не менее пяти лет, прежде чем смогу просить об обратном переводе – с грустной улыбкой сказала она – Дураки, верно?
-Да не то слово – согласился Валера, осматривая ее комнату, в которой одиноко стояли у двери два чемодана. –Засунуть лучшего молодого специалиста в такую тьму-таракань и еще радоваться.
-Я все равно сюда бы не вернулась – пожала она плечами – Отработаю и отправлюсь домой.
-Да погодите вы загадывать – покачал головой Валера – Может, все разрешится быстрее, чем вы думаете. Во всяком случае, я постараюсь сделать все, чтобы вы вернулись быстрее.
-Не надо – она покачала головой – Вы и так свою голову под удар поставили, а у вас жена и ребенок скоро, вам не стоит рисковать. Вы знаете, я поначалу переживала просто дико, даже думала бросить все и рвануть в родное село. А потом как-то перегорело все, и я успокоилась. Мы ведь были не виноваты, верно?
-Совершенно – охотно подтвердил Валера.
-Ну вот. А убеждать в этом всех и каждого в этом городе у меня нет ни сил, ни желания. А все смотрят на меня так, словно это моя вина. Вы в курсе, что ее мужику восемь лет дали?
-Да, мне говорили – Валера припомнил последний разговор со следователем, во время которого тот ему и поведал об избранном для мужа Масаковой наказании – Говорили даже, что в суде он даже заплакал.
-Во-во. А знаете, что мне недавно в магазине сказали?
-Эээээ…
-Подошла ко мне одна дама, этакая местная барыня и говорит: ну что, рада, что семью извела? Дети в детдоме, жена в могиле, а он на каторге?
-Не может такого быть – ошалел от услышанного Валера.
-Да я вот тоже не думала, что может. Я даже слова не успела сказать в ответ, а она мне, мол, было бы дело года три назад, сидела бы я, а не он. А сейчас справедливости не стало, настоящих мужиков, фронтовиков, по тюрьмам сажают, а вертихвостки всякие по городу разгуливают, да женщин беременных убивают скальпелем в своих операционных.
-И вы ей ничего не сказали?
-А что я должна была сказать? Она ж не первая. И не последняя, кто тут так думает. Но вот интересно другое. За все эти два месяца, пока нас с вами мучили следователи, никто, ни один врач в больнице за меня не заступился. Только вы, хотя вы могли вообще промолчать, ограничившись объяснениями на свой собственный счет. Все остальные словно в рот воды набрали. Даже когда родственники этого ублюдка, который ее покалечил, явились в больницу и принялись на меня орать прямо в приемнике, что, мол, из-за меня он в тюрьме, что это я его жену убила, а сама все на него свалила. Все ходили мимо, и никто их не угомонил, кроме Матвеича, нашего сторожа, и то тот сказал, что сейчас милицию вызовет, потому что они хулиганят в общественном месте. Только тогда они ушли. Но и он отвернулся от меня, когда я хотела его поблагодарить.
Валера поиграл желваками, но все равно не нашел, что сказать. Он понимал тех врачей, которые не протянули ей руку помощи. Потому что в отличии от мнения старших товарищей, что он не помнит недавнего прошлого, Валера помнил его очень хорошо. Он помнил, как совеем недавно, в 1952 году многие уважаемые врачи и даже профессора не смели смотреть в глаза друг другу, потому что к ним проявило интерес Ленинградское управление МГБ СССР в связи с развернувшимся в Москве так называемым делом врачей. Ленинград это дело почти не затронуло, а первый медицинский институт и вовсе обошло стороной. В том смысле, что никто из преподавательского состава не был арестован и осужден, но темнее менее многих преподавателей вызывали на допрос в управление МГБ как свидетелей. Мал и тесен мир элитарной медицины, все друг друга знают, имели какие-то общие работы, открытия, конфликты, сделанные вслух неосторожные высказывания в лицо или за спиной. И когда в Москве начали брать врачей кремлевской больницы, выяснилось, что у них почти у всех много знакомых и коллег в Ленинграде, с которыми по жизни они работали и спорили много раз, а часто и стояли за операционным столом. И тогда в Ленинград срочно прибыла комиссия во главе с личным представителем Министра Государственной Безопасности СССР Абакумова. Приехавших в северную столицу чекистов интересовали все подробности работы арестованных в Москве врачей, детали их биографий, а так же возможные ошибки или вредительские действия, в которых они были уличены на протяжении работы в Ленинграде и других городах, где имели доступ к лечению государственной и партийной номенклатуры. И десятки, если не сотни, врачей тут же оказались в положении доносчиков на своих коллег, многих из которых они глубоко уважали как высших профессионалов в своем деле. Потом Сталина не стало и снова ставший министром внутренних дел Лаврентий Берия, включил в состав МВД СССР министерство государственной безопасности на правах главного управления, а заодно и прикрыл значительную часть дел, которые велись по указанию вождя и учителя в интересах одному ему ведомых комбинаций. Многих арестованных и взятых под наблюдение врачей тогда оставили в покое, выпустили даже тех, кого успели посадить. Но до сих пор большинство из тех, кто тогда попал в переплет в качестве обвиняемого или свидетеля, не могли смотреть в глаза друг другу и отворачивались, даже если шли навстречу по одному коридору. И потому, когда Бэла сказала, что ее никто не поддержал во время этой травли, которая была развернута по ее душу следственным комитетом управления МВД по Благовещенску, Валера не удивился. Скорее, сейчас, глядя назад, он больше удивлялся собственной смелости, поскольку не раз и не два спорил со следователем относительно вины Рахматулиной в смерти пациентки и сейчас недоумевал, почему сам не попал под ножи правосудия, которое, несмотря на кончину Сталина, все еще было на радость народу и на страх преступникам скорым и при том следующим только ему одному ведомым нормам справедливости. Подозревал он, что в этом сыграла роль его принадлежность именно к военной медицине, которая подпадала под юрисдикцию именно военной прокуратуры, которая в свою очередь очень ревниво относилась к попыткам других ведомств взять под колпак подконтрольный только ей одной контингент офицеров и прапорщиков. А в том, что, кроме этого, его спасло и личное участие в его судьбе главного врача госпиталя, который пользовался в гарнизоне и городе большим авторитетом и имел связи почти во всех государственных учреждениях, он вообще практически не сомневался. Может, в Москве Хрущев и потряс всех своим докладом с осуждением сталинских методов управления страной и работой следственных органов, но тут, на дальнем востоке, многое делалось по инерции и два года спустя после смерти великого вождя. Думая, об этом, Валера понимал, что главный врач был прав и Бэла, действительно, была обречена с самого начала. Понятие врач-вредитель еще было совсем свежо, а указание на выявление таковых никто не отменял, хотя запрет на физические пытки при дознании, введенный Берией после утверждения в должности министра внутренних дел, и поубавил прыти суровым дядям в синих погонах, который порой готовы были записать в диверсанты всех, кто носит белый халат, будь то врач, повар или воспитатель в детском садике.
-А теперь они меня пугают, что я пять лет не смогу сюда вернуться – закончила разговор Бэла с улыбкой – Говорю ж, дураки, я бы сюда и добровольно не вернулась после этого. – она посмотрела на часы – Мне пора на вокзал.
-Разрешите, я вас провожу? - Валера подхватил чемоданы. – Я на машине, довезу с ветерком.
-Нет, спасибо, я уже вызвала такси. – она взяла у него чемоданы и аккуратно поставила на пол – Вы езжайте, Валерий Васильевич, я и правда очень рада, что вы пришли проститься, вам не стоило этого делать, слишком оно вас компрометирует, но мне очень приятно. Это много для меня значит, и если я когда-нибудь смогу вам чем-то помочь, смело просите.
-Но я же…
-Идите – произнесла она уже тверже – Я уеду одна. Как и приехала. Ни к чему вам светиться рядом со мной, удача не безгранична, а вам еще работать и жить в этом городе. Вместе с семьей. – она несколько секунд поколебалась, а потом шагнула к нему и чмокнула в щеку – Спасибо и до свидания. Прощаться не будем, жизнь впереди неизвестная, может, свидимся.
-Пришлите хотя бы открытку – вздохнул Валера.
-Пришлю. Если олени свободные для почтовых перевозок будут.
Валера хоте было сказать еще что-нибудь хорошее, но ничего не придумал и вышел из комнаты.
Майский день был на удивление теплым, зелень яркой, а проходившие мимо люди были почти все без исключения красивы красотой, которая рождается вместе с приходом настоящей весны после долгой и холодной зимы, когда вместе с телом начинает оттаивать душа, и лицо даже не самого привлекательного от природы человека наполняется внутренней гармонией и ожиданием чего-то большого, теплого и хорошего. Это была его первая сибирская весна, и Валера не мог не признать, что этот край его очаровал. Он даже не мог сказать, когда это произошло, но постепенно он стал воспринимать этот суровый сибирский мир как свой дом. Во многом тут была заслуга Алены, которая создала настоящий семейный очаг и, несмотря на свою не совсем гладко протекающую из-за токсикоза беременность, основное время тратила не на истерики и капризы, свойственные беременным женщинам, а на поддержание тепла в семейном очаге. Даже те два месяца, которые прошли с момента смерти Масаковой и взятия в жернова правоохранительной машины его и Бэлы, не смогли испортить впечатление от Сибири как от совершенно особенного мира, который населяли люди, совершенно не похожие на ту интеллигентную публику, к которой привык Валера в Ленинграде, люди цельные, резкие, привыкшие жить в условиях сурового климата и от этого особенно ценящие тепло, в том числе и то, которые они могли дать друг другу. Отправив машину восвояси и идя пешком по улице Ленина в сторону госпиталя, Валера поймал себя на мысли, что впервые сознательно думает: весна у нас отличается особой красотой и притягательностью, потому что она настоящая, потому что она приходит после настоящей зимы, суровой и жестокой, но настоящей. Потому что все здесь настоящее. Люди, леса, города, времена года – все всамделишное. У нас здесь все цельное, а не видимость. У НАС. Он прожил в Сибири меньше года, но уже думал о ней как о своей малой родине, а Благовещенск воспринимал, как свой город. И тут же к этой мысли присоединилась вторая: а так ли он хочет возвращаться домой? И даже увольняться из армии в связи с грядущим через год окончанием срочной службы. Не слышать спокойного голоса Захарова, объясняющего ему интеллигентными выражениями, что он пока что молодой придурок и при всех его талантах и быстро растущих умениях в технике операций, в сути профессии понимает пока что как баран в апельсинах, не получать разносы от Потапова за ошибки и сомнения во время операций не слушать в ординаторской за чашкой крепкого чая едкие замечания Чеглинцева, в которых язвительности ни чуть не больше, чем настоящего здравого смысла и во многом циничного, но потрясающего точного взгляда на мир, страну и их профессию. Не ходить с Брагиным на охоту, замерзая в сугробах высотой с человеческий рост, выцеливая в прорезь прицельной рамки винтовки желтые глаза волка, который, поводя носом в твою сторону, решает, броситься ему от тебя или на тебя. Не рассматривать в бинокль китайский Хуанхэ, слушая рассказы пограничников о том, как вчера или позавчера или неделю назад они выловили на контрольно-следовой полосе пару китайских то ли перебежчиков, то ли диверсантов, которых для страховки на всякий случай прежде, чем передать в управление контрразведки округа, допрашивали прямо на заставе, засунув им в штаны учебную гранату с демонстративно выдернутой чекой. Ему повезло, он тут прижился. Алене тоже нравился город, и хотя она периодически и вспомнила с тоской родной Иваново, но никогда не говорила о том, что мечтает в него вернуться, И Валера часто думал, что мечтает-то она как раз об обратном: остаться при муже и подальше от родного города, обзавестись собственной полноценной семьей и общаться с малой родиной только посредством почты. Даже переезд в Вере Сергеевне, которая взяла на себя роль патронессы Алены, Валера не мог назвать неприятным моментом, поскольку старая женщина, хоть и привязалась к Алене и проводила с ней много времени, почти никогда не лезла в их семейные дела, а в их времянку, которую Валера до сих пор, правда, приводил в божеский вид с помощью собственных рук и пары солдат, которых иногда выделял ему главный врач из состава роты материального обеспечения госпиталя, заходила только предварительно постучавшись и дождавшись разрешения. Валере казалось, что, потеряв собственных детей, она буквально заново ожила получив под крыло Алену, о которой могла заботиться по мере сил. Что касается Валеры, то отношения у них установились ровные и чем-то напоминали отношение матери к любимому котенку дочери, от которого пользы все равно никакой, но пусть живет, коли доставляет ребенку радость.
-Валера, едрена матрена! – услышал он за спиной голос, когда уже сворачивал в сторону ворот КПП.
Обернувшись, он увидел знакомого офицера артиллериста, который как-то попал к ним в госпиталь во врем его дежурства с довольно деликатным ранением мягкого места на котором сидят, а точнее колотой раной правой ягодичной области. Как потом узнал Валера по сарафанному радио, которое почти всегда действовало безотказно, ситуация, способствующая получению такого рода травмы и правда не подлежала широкой огласке и как она в конце концов оказалась о у всех на слуху, никто не имел понятия, но пересказывали все ее с видимым удовольствием от того, что их самих минула чаша сия. Выше означенный бравый артиллерист из батареи большой мощности, которая прикрывала участок советско-китайской границы и при необходимости могла засадить 230-миллиметровый фугас чуть ли не в центр Пекина на голову великому кормчему, оказавшись во многом неожиданно для самого себя в увольнении на выходные, отправился к одной из тех женщин, о которых все знают, что они горячие патриотки советской армии, особенно ее офицерского состава, и которые всегда готовы укрепить боеготовность выше указанной армии методом организации полноценного отдыха ее офицерского состава в объятиях данных женщин. Офицер был холостяком, в партию не вступал и вступать не собирался, любовницы ни в городе, ни в части постоянной не имел, а потому по выходным захаживал, как он выражался, отоспаться на мягкой перине. Во время процедуры отсыпания, когда и он, и принимавшая его дама были заняты проявлением взаимной симпатии друг к другу, в комнату, где происходило сие действо, внезапно зашел пятилетний пацан, приходившийся хозяйке сыном и обычно в это время крепко спящий в дальней комнате. Приснилось ли ему что-то плохое или просто не спалось после проведенного в играх дня, но только, зайдя к маме в спальню, он обнаружил на ней чужого дядьку, который по всем признакам то ли душил, то ли как-то иначе мучил ее, доказательством чего служили ее постоянные стоны, буквально в такт колебаниям поднимающегося и опускающегося над ней дядьки. Малец, никогда не знавший отца, но тем не менее воспитанный на рассказах о героях, бросавшихся на врага чуть ли не с голыми руками во время страшной войны, на которой его отец вполне и мог сложить голову, не растерялся, а метнулся в кухню, схватил со стола вилку и, влетев обратно в спальню матери, вонзил ее прямо в центр правого полужопия бравого артиллериста, мгновенно освободив мать из его удушающей хватки и тем самым устранив для нее опасность погибнуть в муках и стонах, придавленной уже почти достигнувшим пика наслаждения офицерским телом. От рева артиллериста, хорошо поставленный командный голос которого выдал такую замысловатую матерщину, что даже слышавшая все в своей богатой мужчинами жизни хозяйка дома поняла только процентов тридцать, дрогнули стекла, сам он слетел на пол, отчего еще глубже уселся на торчащую из задницы вилку, а совершивший справедливый акт возмездия детеныш рванул прочь из комнаты, уверенный, что теперь-то дядька его точно убьет и погибнет он как те герои, о которых им в садике рассказывала, бывало, воспитательница, Галина Филипповна. Артиллерист его не убил, а сердобольная женщина даже помогла ему добраться до госпиталя, поскольку от вызова скорой помощи доблестный офицер категорически отказался. Появление в городской больнице с колотой раной задницы почти гарантированно означало вызов милиции и все неприятные последствия до позорного увольнения из армии включительно. Поэтому поздней ночью он оказался на операционном столе у Валеры, который извлек из пострадавшего седалища остатки сломанной при падении вилки и зашил рану, а через неделю тихо и без шума снял швы, проведя всю историю болезни как вскрытие и ушивание абсцесса, то есть вещи сугубо бытовой и под дисциплинарное взыскание никак не попадающей. В результате у него появился друг в батареи большой мощности, а точнее в ее гаубичном дивизионе. Сейчас этот друг радостно тряс его руку и уговаривал отметить встречу в ближайшей пивной, от чего Валера не без сожаления отказался.
-Вася, не могу – честно признался он – И с радостью, но просто не могу, жена дома ждет беременная. Я ей обещал до самого счастливого дня родов ни капли в рот ни брать.
-А после? – практично осведомился Василий.
-А после она мне пообещала, что мне будет просто не до пива и тем более не до водки. Особенно в первые полгода младенчества нашего первенца.
-Значит, с меня коньяк – опять практично подошел к вопросу Василий – Ну, коли так, пошли провожу тебя до ворот хоть. А то все-таки сколько уже не виделись?
-Да месяца три. Ты где пропадал-то? Я как-то видел твоих, спросил о тебе, они мне что-то такое невразумительное пробормотали, что вроде как тебя чуть ли не в шпионы отправили.
-Эх, если бы меня отправили в шпионы – вздохнул Василий полной грудью, неторопливо идя рядом с ним – Я чуть ли не месяц Тбилиси на прицеле держал. Не своей дуры, конечно, калибром поменьше игрушку дали, но все равно снаряды были самые что ни на есть боевые.
-Тбилиси?! – Валера аж поперхнулся от удивления, но Василий тут же одернул его за руку.
-Да не ори ты так. Я тебе это вот почему рассказываю. Слышал, что ты вроде как в отпуск собрался. И вроде как на морское побережье.
-Ну…да…есть такое – озадаченно подтвердил Валера – А что, море высохло или вода в нем стала ядовитой? К чему это разговор?
-А разговор этот к тому, что есть у меня подозрение, что ты в Сухуми собрался. Или в Батуми.
-Ну…мы пока точно не решили – Валера снова удивленно посмотрел на друга – Но вполне возможно, что и туда. Да в чем дело? – он остановился, преградив Василию путь.
-Ну… - теперь настала очередь артиллериста медлить и подбирать слова – Дело в том, что в марте мы там почти 800 человек положили. И это еще не считая все, кого выловили по течению Куры. До Азербайджана включительно. Да не делай такое ошарашенное лицо, а то к нам сейчас точно милиция подойдет. Решит, что ты разоблаченный шпион.
-Что там случилось?
-Пойдем от народа подальше. Поговорим.
Подальше от народа они ушли аж на берег Амура. Несколько раз Василий неприметно оглядывался вокруг, словно шпионом был он сам. Найдя небольшое поваленное то ли людьми, то ли природой дерево, они присели на него, как на лавку, и тогда он заговорил.
-Все началось марта так шестого-седьмого. Почти сразу как только стала известной речь Хруща на съезде. В Тбилиси начали собираться небольшие демонстранты в честь Сталина. Он же у них не просто государственный правитель, а национальный герой. Я самого начала не застал, мы прибыли туда только восьмого утром. И почти сразу выдвинулись на позиции. В пригороде, у побережья реки. Никто нам толком ничего не мог сказать, говорили какую-то ахинею про контрреволюционный мятеж и всякое такое. А потом посадили нас на СУ-76 и двинули в город. Мать моя – что там было. Толпы, просто дикие толпы местных аборигенов и почти каждый третий если не второй с портретом Сталина. Мы были к северу от проспекта Руставели, когда нас просто облепили со всех сторон. Словно мухи. Они что-то кричали по-грузински, но хрен его знает, что именно. Вряд ли выражали гостеприимство. В нас полетели бутылки. Потом камни. Потом бутылки с керосином и бензином. Одна машина загорелась. Потом мы увидели танки и пехоту, они шли в боевом порядке и почти с ходу открыли огонь. Просто лупили по толпе сначала из пулеметов, а потом, когда один танк подожгли, то начали палить из пушек. Те – в рассыпную. Нам дали приказ продвигаться к дому связи, чтобы поддержать оборонявшихся там чекистов. Когда мы попытались уточнить, от кого они обороняются, нам сказали, что группа контрреволюционеров пытается захватить связистов заложники, чтобы отправить ультиматум правительству с требованием выхода Грузии из состава СССР. Представляешь, так и сказали: мол, они хотят отделить Грузию от союза. Когда мы туда подошли, там оборонять уже было нечего. Небольшая стрельба еще была, но при нашем появлении все рванули наутек. Кругом лежали трупы. Просто море трупов. Стоны, крики, словно на фронте. И дети. Там лежали мертвые дети, представляешь? Они, оказывается, сидели на деревьях, когда вся эта буза началась. Наблюдали за происходящим. А потом, когда пулеметы из дома связи начали веером по тем деревьям лупить, осыпались как спелые яблоки. Люди потом говорили, что стрелявший по тем деревьям пулеметчик вроде как сам повесился или что-то в этом роде. Но мне кажется там местные постарались. У них в плане мести все быстро решается. – он на несколько секунд замолк.
-А потом?
-А потом мы просто выдвинулись обратно в пригород и почти два месяца стояли там по боевому. В городе МГБ работало, нам приказали наблюдать. Так и сказали: наблюдайте за городом в готовности выдвинуться по первому требованию. Говорят, еще больше тысячи арестовали. Но большинство потом отпустили. Хотя кто-то, однозначно, за Акатуй отправился лед мерить. В общем, к началу мая там вроде все утихло, нас отправили обратно.
-Ну ни хера себе – протянул Валера. – А почему вас? Мы же тут фактически у черта на куличках. Почему из такой дали?
-Потому что в их частях местных слишком много. Их, когда вся эта буза началась, на казарменное положение перевели, да войсками МГБ обложили. Говорили, что еще не понятно, на чьей они стороне выступят, если что. Да только это как раз понятно совершенно. Они бы по землякам точно стрелять бы не стали. Вот и подняли срочно по тревоге всех из глубинок подальше. Люди из одного округа, техника из другого. И мы там никого не знаем, да и вообще в ситуации не ориентируемся, поэтому только приказы выполнять и будем, и они, которые местные, сидят без техники и боеприпасов.
-А кто командовал?
-А хрен его знает. Какой-то черт с Москвы. Тоже со своей свитой приехал, сразу связистов своих повсюду рассадил, чтобы город от связи изолировать. В общем, все как-то непонятно получилось, да мне кажется, там на то и расчет был, чтобы никто ничего не понял, пока все это не закончилось. Но, как ты понимаешь, информация эта закрытая и за ее обсуждение меня по голове не погладят.
-Понимаю, не дурак.
-Ну вот и хорошо, а коли не дурак, то в Грузию в отпуск не езжай. Места там красивые, да уж больно не гостеприимные к нашему брату военному. И мне кажется, еще несколько лет нам там лучше не отдыхать. Они ж не мы, которые всем и все прощают. Они ж помнят.
-Дааа – протянул Валера – Спасибо, Вася. Считай, что я твой должник. Всерьез и надолго.
-А я так и считаю. – белозубо улыбнулся Василий. Вот только думаю я последнее время: если такая буза поднялась в Грузии почти сразу, сколько должно пройти времени, пока полыхнет посерьезнее? И где оно полыхнет?
-Бог даст, этот вопрос останется без ответа – сказал Валера.
-Бог может и не дать – скептически заметил Василий.- Мы же ему тоже ничего не даем. Даже веры в него.
Вопреки ожиданиям Валеры, Алена отнеслась к сообщению о том, что поездка в Батуми временно отменяется, довольно спокойно и в чем-то даже радостно.
-В таком случае, коли нам не светит морское побережье, может съездим домой? – предложила она.
-К тебе или ко мне?
-А обязательно выбирать? – удивилась она – Вот смотри, я уже все просчитала – она присела рядом с ним на край дивана – У тебя отпуск сорок пять суток как у служащего на дальнем востоке. А у меня вообще начинаются каникулы, так что я буду почти свободна. Да и в случае чего меня всегда подменят девчонки. Летние группы мне не положены, а бумажную работу я всю сделаю заранее. Вот мы и сможем съездить домой. Сначала ко мне, потом к тебе. В конце концов, мы-то и родителей друг друга не знаем, а у них скоро внуки будут. Не по человечески это как-то.
-Мне казалось, что ты не особо горишь желанием возвращаться домой – сказал Валера, переваривая идею.
-Возвращаться – ни в коем случае – подтвердила она – Но приехать погостить – с удовольствием. Когда я уезжала, мне все вокруг говорили, что я делаю глупость. Что можно постараться остаться в родном крае. Что тут, в Сибири, я буду никому не нужна.
-И ты хочешь всем им показать, что они все были неправы – закончил за нее Валера.
-Ну… - она слегка помялась – Что-то в этом роде. Ну и кроме того, я просто соскучилась по родному городу. Не то чтобы я о нем постоянно думаю и все такое, но просто… - она пожала плечами.
-Просто хочется увидеть родные места, прежде чем навеки проститься с детством и самой стать матерью – подвел итог Валера.
-Тебе поистине надо было самому стать учителем – так хорошо ты умеешь вывести суть из всего, что я пытаюсь объяснить своим корявым языком.
-Он у тебя не корявый. И желание твое вполне понятно. Просто я думал, что ты хочешь куда-то поюжнее.
-Хочу. Но первого ребенка я больше никогда не буду ждать. А возможность поехать на море у нас еще будет. Ну пожалуйста. Считай, что это каприз беременной женщины.
-Ну да будет так – кивнул Валера, почувствовав внутреннее облегчение. Хотя он и не говорил об этом Алене, но он и сам считал, что ей не стоит сейчас ехать на морское побережье, хотя это и являлось стандартным желанием почти всех, кто жил в Сибири. Стойко переносимый ею, но все-таки довольно ощутимый токсикоз вообще не предрасполагал к долгим путешествиям, а тем более не жаловал резкое изменение климата и рациона питания, не говоря о режиме жизни, что обязательно присутствовало бы при отдыхе на теплом берегу Черного моря. Вот и получалось, что идея Алены пришлась очень даже кстати.
Рапорт о предоставлении основного отпуска, который был ему положен после первого года службы, Захаров подписал с видимым удовольствием. Быстро распознав в Валере хорошего хирурга, наделенного даром, что называется, от Бога, он тем не менее устал от его постоянных поисков правды и справедливости там, где кадровые военные врачи только пожимали плечами, принимая несовершенство мира как данность, а так же от необходимости постоянно объяснять ему некоторые нюансы профессии, которые большинство других его подчиненных понимали с одного взгляда и жеста. В общем, прочитав рапорт, главный врач благовещенского гарнизонного госпиталя с удовольствием отправил этого молодого бузотера в отпуск в надежде на то, что новые города и люди вкупе с молодой, но весьма разумной женой несколько сгладят эти его черты и о обратят энергию молодого ищущего разума исключительно в направлении совершенствования в хирургическом мастерстве. Потапов, не имевший столь глобальных политических задач, как начальник гарнизонного госпиталя, выразил значительно меньшую радость по поводу грядущего полуторамесячного отсутствия молодого специалиста в отделении, где и так не хватает персонала, но тем не менее подпись поставил без колебаний.
-Ты, главное, когда там будешь гулять по городам и весям, в том числе и по родному – он снова бросил взгляд на рапорт Валеры, где указывалось, что отпуск от просит предоставить ему с правом выезда в два города, один из которых является его родным – не забудь, что все самое лучшее, и отделение, и люди, находится у нас в Сибири. Так что, если кто и будет агитировать тебя за скорое увольнение в запас и смену места службы в гвардейском госпитале на работу в заурядной городской больнице, то сразу отвечай категорическим отказом. Понял?
-Так точно, Виктор Семенович – улыбнулся Валера, принимая из его рук подписанный рапорт. – Можете не сомневаться в моей вассальной верности нашему отделению. По крайней мере, на следующие два года моей срочной службы.
-Ну вот и отлично. А через два года мы еще посмотрим, что и как будет – Потапов уже прочно встал на путь убеждения Валеры остаться в армии на кадровую службу и при каждом удобном случае напоминал ему об этом своем намерении, делая это тем глаже и дипломатичнее, чем меньше Валера возражал, постепенно и сам все больше размышляя над этим вариантом. В чем-то его манера поведения в данном вопросе напоминала поведение рыбака, который, если и не подсек на крючок, то, безусловно, заинтересовал приманкой очень аппетитную рыбу и теперь делает все, чтобы эту рыбу не спугнуть резким движением.
-Значит, на смотрины едешь – сделал свой вывод Чеглинцев, когда Валера зашел к нему в ординаторскую, чтобы принять пожелания счастливого пути. Он использовал именно такое определение, поскольку не любил само понятие прощаться.
-Ну не то чтобы именно на смотрины – возразил Валера – Так-то ее отец меня уже видел. Даже выпивали вместе.
-Ну да все равно как это называть, но по сути это смотрины. Ты там осторожнее, в этом Иваново. Его ж называют городом невест, так что глазками поменьше стреляй вокруг. А то жена молодая, да беременная, да с неустойчивым настроением… - он демонстративно сокрушенно покачал головой, словно демонстрируя сочувствие Валере, будто тот отправлялся не в отпуск, а в опасное диверсионное задание на вражеской территории.
-Не пугай, все равно не останусь. Так что помогать страждущим будете с шефом сами.
-Ну-ну – Чеглинцев стряхнул пепел в пустую консервную банку и вновь сунул в рот папиросу. – Отдых ты, конечно, заслужил, тут спору нет, да еще это нервотрепка с городской больницей. Но напоследок я тебе хочу одну новость поведать, пока что секретную и, кроме меня, в нижних отделах госпиталя никому неизвестную.
-Считай, что заинтриговал, так что можешь заканчивать прелюдию и переходить к сути.
-В штаб дивизии пришел запрос по нашему госпиталю. В сентябре в военно-медицинской академии в Питере будут проходить курсы усовершенствования врачебного состава. От нас открыта вакансия на одного специалиста. Продолжительность – месяц. Ведут курсы Углов с первого меда и Бакулев с московского центра кардиохирургии, это которые гражданские, и Елизаров и Хачикян со стороны самой академии.
-Ничего себе состав– присвистнул Валера – Интересно будет. Но зачем ты мне об этом рассказываешь? Зависть вызвать хочешь?
-Ни коим образом. Мы тут все посовещались и пришли к выводу, что отправить на эти курсы надо именно тебя.
-Меня? – челюсть Валеры отвисла от удивления. – Но я всего год, и то неполный, как окончил институт.
-Вот именно, потому выбор и остановился именно на тебе. Каждый из нас прошел таких курсов уже немало, хотя, конечно, и не с таким составом.
-Ну так вам и ехать. У меня-то пока только голый диплом да несколько удачных операций. Мне еще базовую-то квалификацию совершенствовать и совершенствовать.
-В том и дело, что те несколько операций, о которых ты говоришь, оказались успешными, смелыми и ранее здесь не делавшимися. Кроме того, последний твой случай с Рахматулиной тоже весьма неоднозначный. Ты не знаешь, но обсуждений шло на эту тему довольно много и на разных уровнях. Идеи высказывались самые разные: от благодарности за смелые решения во время помощи тяжело раненой до карательных мероприятий покруче, чем с несчастной Бэлой. И в результате было принято соломоново решение. Поскольку большинство твоих операций удачно и поскольку последняя пациентка все-таки померла, хоть и не по твоей вине, но после операции, где первой скрипкой выступал все же ты, то решили отправить на эти курсы именно тебя. Так одновременно убиваются два зайца. С одной стороны оценено твое мастерство как молодого хирурга и в принципе признана твоя невиновность в смерти Масаковой, а с другой командование осознает недостаток твоего опыта и потому посылает тебя на курсы повышения квалификации, чтобы дополнить природой и институтом данный тебе талант еще и дополнительными занятиями у светил отечественной хирургии. В общем, начальство отреагировало на замечания, а тебе открылась дорога к личному знакомству с первыми лицами нашей медицины.
-Что-то слишком гладко получается – покачал головой Валера – О таких курсах и о таких знакомствах мечтают годами если не десятилетиями. Почему именно мне такая честь?
-Ну…вот тут-то и заключается один маленький нюанс – неохотно признался Чеглинцев.
-Я так и думал. Всегда есть маленький нюанс, имеющий большое значение. Ну так и в чем дело на этот раз?
-На данные курсы может быть отправлен только кадровый офицер Советской армии.
-Аааааага – протянул Валера – Другими словами, чтобы выиграть этот приз, я должен подписать контракт и вступить в ряды вооруженных сил уже всерьез и надолго.
-В общем, именно так. – кивнул Чеглинцев.
-Знаешь, – улыбнулся Валера – из всех попыток вербовки, которые были предприняты в отношении меня в последнее время, твоя – поистине самая лучшая.
-Спасибо – ответно улыбнулся Чеглинцев – Приятно осознавать свое первенство – Но ты все же подумай о сказанном мной. Пока об этом никто не знает, но, если по возвращении из отпуска, ты подашь рапорт на контрактную службу, думаю, на следующий день после его подписания ты получишь приглашение в Ленинград. Подумай об этом. О том, какие перспективы откроются тебе после этого. О том, чему ты можешь там научиться. Здесь ты можешь подняться так высоко, как позволят твои способности и госпожа удача. А что ждет тебя в гражданской больнице? Или в поликлинике? Или в поселковой амбулатории? Ни выслуги, ни зарплаты…
-Ни муштры, ни построений – продолжил перечень Валера.
-Да брось ты – отмахнулся Чеглинцев – Это есть в любом учреждении. Просто в армии оно протекает в более открытой форме и оттого более заметно. Но достает оно везде одинаково. Ну отправят тебя куда-нибудь в хирургическое отделение районной больницы. Будешь вечно удалять аппендиксы, да вправлять грыжи. А тут у тебя будет такая практика, о которой ты можешь только мечтать. И потом, если ты останешься тут на полный срок, тебя с руками отхватят любые больницы любого советского города. Военные хирурги в отставке везде нарасхват.
Валера слушал его и понимал, что в общем и целом Чеглинцев прав. Армия, в той ее отрасли, которая представляла собой военную медицину и правда предоставляла ему широкую дорогу для совершенствования и карьеры. И насчет перспективы трудоустройства после выхода в отставку Чеглинцев тоже был прав. Военные врачи, которые уже в сорок пять лет выходили при желании в отставку, могли выбирать любое лечебное учреждение, если хотели продолжать работать дальше. И должности заведующего отделения или старшего хирурга, а то и начмеда или главного врача, как правило, не заставляли себя долго ждать. А по возвращении домой после срочной службы, даже если служил он офицером, перспективы его были гораздо более скромные. Чеглинцев даже не подозревал, насколько он точно описал его гражданское будущее. Именно районная больница и именно удаление аппендицитов и вправление грыж. Со временем, возможно, небольшой подъем по служебной лестнице, но не более того. Альтернативой являлась возможная работа по направлению министерства здравоохранения на дальние рубежи вроде строящихся городов и предприятий, которые сейчас словно грибы росли по всему Советскому Союзу, а точнее по его восточной и северной части. Тут возможности были больше, зарплата выше перспективы получения жилья в скором будущем значительно вероятнее, но по сути это означало возвращение в этот же регион, но уже гражданским специалистом, который должен все начинать сначала, привыкать к новым порядкам и утверждаться на новом месте. Так стоит ли одно менять на другое, если суть при этом остается той же?
-Если ты не против, я подумаю об этом по возвращении. – сказал он.
-Я не против – кивнул тот – И удачных смотрин.
-Да не смотрины это! – теряя терпение сказал Валера, выходя из кабинета.
Но это оказались именно смотрины. Когда их самолет приземлился в аэропорту славного города Иваново, их там уже ждал Афанасий Петрович, да не один, а с целой свитой родственников. Примерно на третьей минуте представления каждому в отдельности, которое больше напоминало официальный визит королевской семьи одной державы в другую, Валера начал теряться в повторяющихся именах, хотя и разных отчествах, родных Алены, по отцовской и материнской линиям, не говоря о бесконечном количестве боковых ответвлений всего семейства, от многих из которых привет передавали другие родственники, потому как сами передающие находились в это время далеко и не могли лично выразить радость по поводу такого счастливого события, как приезд молодоженов на историческую родину Алены. Вопреки ожиданиям Валеры, который был уверен, что увидит центральнороссийское подобие Благовещенска, Иваново оказался довольно развитым городком, хотя и с явным колоритом промышленного центра. Аккуратные улочки, во многих местах выложенные еще прошловековой брусчаткой, очевидно недавно рассаженные вдоль многих из них аллеи молодых деревьев, которые шелестели листвой вслед проходящему мимо транспорту, обилие автобусов и троллейбусов, и все это в окружении бесконечных и огромных корпусов текстильных комбинатов и ткацких фабрик, которые исторгали из своих труб потоку сине-черного дыма, отчего воздух даже несмотря на все зеленые насаждения, приобретал определенный, хотя и едва заметный, химический привкус. Пока Алена обнималась и целовалась с целой плеядой кумовьев и иных родственных личностей, Афанасий Петрович отвел Валеру в сторону.
-Спасибо, что приехал – сказал он – Знаю, вы на море собирались, да оно в ее положении, наверное, и полезнее, чем в наших заводских трущобах, а все равно спасибо. Очень мы все по ней соскучились. Знаешь, словно солнышко ушло, когда она уехала. А теперь снова все хорошо, и тепло, и ярко. Я так понимаю, вы ненадолго?
-Ну, если честно, да. – помявшись ответил Валера. – Хотим еще ко мне съездить. Я же своих тоже не видел почти два года. Да и Алена с ними еще не познакомилась. Только заочно.
-Да ты не стесняйся, все правильно решили. Я вообще был уверен, что вы сюда и не доберетесь в этот раз. Все уверял себя, что в следующий раз уговорю, а тут такой сюрприз. А долго ей тут в ее положении делать нечего, вот повидаемся, поговорим малость и езжайте. А то скоро ж ей не до поездок будет. – он бросил взгляд на дочь, в фигуре которой уже отчетливо угадывался округлившийся живот, хотя Алена сама этого пока еще стеснялась и одежду старалась выбирать такую, которая бы превращала ее в прямоугольное подобие женщины.
-Да честно говоря, это она сама сюда захотела приехать – пожал плечами Валера. – Я лишь поддержал идею.
-Ну вот за это и спасибо. Я, честно говоря, не совсем тебя разгадал поначалу. Очень уже короткое знакомство да в суете вышло. Ну а теперь вижу, что хороший выбор Аленка сделала. Уверен, что и родня решит так же. Оно вам, конечно, может, и не сильно важно, что про это будут тут думать, да только отцу все легче да спокойнее, когда видят, что зять его – мужчина положительный. Ну все, пойдем к людям, а то нас дом ждет, а вечером и стол, какого вы в своей Сибири давно, поди, не накрывали.
Валера с улыбкой кивнул и позволил увлечь себя в гущу родственников. Встреча длилась еще минут десять, а затем, когда вся родня перецеловала Алену, пожала руку Валере, всучила им несколько корзин с домашней выпечкой, домашней колбасой и домашней же самогонкой, молодоженов посадили в ждущее неподалеку такси, Афанасий Петрович занял место впереди, и машина тронулась в направлении жилого района, унося с собой пожелание молодым хорошо отдохнуть и обещание увидеться сегодня за праздничным столом, как только все разберутся с неотложными дневными делами. Такси сделало круг по периметру аэропорта, который представлял из себя на редкость скромное одноэтажное сооружение, выкрашенное в белый цвет и больше напоминавшее билетную кассу, чем здание воздушных перевозок, и выбралось на главную улицу, которая, как и большинство главных улиц в советских городах носила имя Ленина. Пока машина двигалась через весь город, Алена провела быструю экскурсию на тему панорамы, которая разворачивалась за окном.
–Вот там у нас дом первого совета рабочих депутатов – говорила она, показывая на треугольной формы дом из красного кирпича с фигурными окнами, который примостился в глубине сквера – Говорят, он когда-то принадлежал большому купцу, который то ли чертовщиной увлекался, то ли черной магией, в общем, что-то в этом роде. В семнадцатом товарищи большевики решили, что именно он должен стать местом новой власти и экспроприировали его. Но даже когда я была девчонкой, там все равно бродили привидения замученных этим купцом людей. Мы их жутко боялись.
-Вы их видели? – вскинул брови Валера.
-Нет, что ты, мы даже рядом не смели подходить.
-Но все равно боялись?
-Ну да – она посмотрела на него как на маленького ребенка, который в силу возраста и общей недоразвитости не понимает очевидных вещей.
-Понятно – поспешил исправить положение Валера.
-Ну вот, там у нас площадь Революции, а за ней очень уютный парк. Я любила там прятаться, когда хотела побыть одна. Тут у нас химико-технологический институт, я когда-то мечтала туда поступить. – они проехали мимо роскошного здания, подъезд которого был оформлен колоннами с хороший баобаб толщиной, мраморные перила и ступени подчеркивали величественность здания, а расходящиеся в стороны два больших учебных корпуса, окружали главный фасад своеобразным полукругом, создавая величественной впечатление королевского дворца. Хотя, наверное, именно так и должен был выглядеть настоящий храм современной науки. Вдоль дороги не торопясь несла свои воды главная городская река Уводь, в которую по слухам сливали свои воды почти все текстильные предприятия города, в виду чего детворе не рекомендовали там купаться, а взрослым ловить рыбу. Эффект, как это часто бывает, получился прямо противоположный. Более того, взрослые плюс к рыбалке часто заплывали чуть ли не в центр не то чтобы судоходной, но тем не менее довольно широкой реки, а многочисленная пацанва к удовольствию купания добавляла и рыбную ловлю на самодельные удочки или сделанные из подручных материалов закидушки. За время проезда вдоль реки Валера заметил как минимум десяток компаний ребятишек, а на другом берегу одиноко сидящие фигурки рыболовов.
-Еще у нас тут есть классный кинотеатр, говорят, что все новые фильмы выходят сначала в Москве и Ленинграде, а потом сразу у нас. Но так, наверное, говорят почти в любом городе. А можно проехать мимо корабля? – этот вопрос уже был обращен к водителю.
-Можно – кивнул тот, сворачивая с главной дороги.
-Корабля? – удивился Валера.
- Это она про дом – уточнил переднего сиденья отец – У нас тут дом есть особенный.
-Папа, ну вот кто тебя просил? – вспыхнула Алена.- Испортил все впечатление от сюрприза.
-Все, молчу, молчу – поднял руки отец, подмигивая Валере и снова поворачиваясь вперед.
Кораблем оказался и правда простой жилой дом. Точнее, простота заключалась именно в том, что это был именно жилой дом, но построенный в виде корабля. Если быть точнее, то его форма напоминала нефтеналивной танкер, поднимаясь в месте расположения рубки до восьмого этажа и опускаясь до пяти этажей на протяжении всей наливной палубы. Плавные обводы с закругленными боками точно повторяли обводы большого корабля, и Валера подумал, что ночью, когда уже выключены все огни в квартирах, он и впрямь будет напоминать выброшенный на берег корабль-призрак. Контраст был тем больше, что соседствовал дом с двумя простыми пятиэтажками, на фоне которых он смотрелся буквально выходцем из иного мира, в котором были свои, совсем отличные от нашего, правила гармонии и симметрии.
-Ну как? – спросила Алена, которая сама разглядывала дом, словно впервые увидела.
-Впечатляет. – признался Валера.
Он пытался понять, что ему кажется странным в мелькающем за коном машины городе. Ощущение картинка оставляла хорошее. Улицы большие и просторные, много деревьев, призванных своей листвой поглощать выхлопы заводских труб, новенькие троллейбусы, которые скользили под паутиной проводов по своим маршрутам, свежепокрашенные здания, вообще город оставлял в своей центральной части ощущение чистоты и порядка. Люди, идущие по тротуарам, были простыми советскими людьми, которые спешили по своим делам в это раннее утро, где-то на углах торговали мороженым, где-то стояли небольшие очереди возле автоматов с газированной водой. Все было как обычно. Но вот только люди… Его осенило это минут через десять наблюдений. Он почти не видел мужчин на улицах города. Точнее, мужчины были, но в основном в возрасте и то их было немного. В основном по улицам шли женщины. По одиночке и группами, нарядные и не очень, молодые и старые. А те мужчины, которые встречались, почти никогда не шли одни, обязательно под руку с женщиной и часто толкая впереди себя детскую коляску. Возможно, первое впечатление и было обманчиво, но Валера сразу вспомнил, как Иваново не раз и не два называли у них в госпитале городом невест. Теперь, присмотревшись к этому уютному и по-женски аккуратному и чистому городу, он стал подозревать, что такое название было вовсе не аллегорическим. Кое в чем это проясняло и нежелание Алены возвращаться домой после учебы.
Некоторое время поборовшись с ухабами грунтовой дороги, которая началась столь же неожиданно, сколь неожиданно закончился асфальт, такси остановилось у крайнего дома на улице Строительной.
-Ну вот и родные пенаты – сказал Афанасий Петрович, выбираясь из машины и открывая дверь перед Валерой, который несколько растерялся от таких знаков внимания и, подавая Алене руку, чтобы помочь выбраться из не слишком просторного салона Эмки, которая использовалась тут в качестве такси, быстро окинул взглядом окружающее пространство. Город с его многоэтажными домами и административными зданиями закончился, они находились в типичном частном секторе, который вполне можно было принять за деревню, если не знать о бурлящей всего в паре кварталов отсюда жизни промышленного центра. Просторный саманный дом был явно недавно выбелен, а ставни на окнах были резные и выкрашены с такими элементами росписи, что наводили на мысль о теремках из русских народных сказок.
-Прошу, прошу, домой, под родную крышу – Афанасий Петрович как-то весь приосанился, открывая калитку и пропуская гостей внутрь.
Алена зашла во двор и на пару секунд остановилась, прикрыв глаза и вдохнув полной грудью на удивление ароматный воздух, сочетающий в себе запахи свежескошенной травы, фруктовых деревьев и поистине моря цветов, рассаженных аккуратными клумбами по всему довольно большому участку.
-Соскучилась? – спросил Валера ее на ухо.
-Да- честно призналась она – Даже сама удивляюсь.
-Так чего ж удивительного? – включился в разговор Афанасий Петрович – Родина-то у человека одна. Что большая, что малая. Как же по ней не скучать. Ну проходите, проходите, Аленушка, тебе отдохнуть надо с дороги, а ты, Валера, кидай чемодан и позволь старику похвастаться своей усадьбой. Оно, конечно, не то, что при старом режиме было, но зато своим потом и кровью взращено, а потому еще более ценно.
Внутри дома царила характерная для саманных строений прохлада, поистине благодатная с учетом стоящей за окном летней жары. Полы были чисто выметены, старая, но добротная мебель расставлена с почти математической аккуратностью, на столе стоял горячий самовар, а рядом с ним несколько плетенок с баранками и разными сладостями. Когда они вошли в кухню, из комнаты им навстречу вышел большой черный кот. Ну просто очень большой и очень черный. Почти небесно голубые глаза внимательно осмотрели гостей, особенно сосредоточившись на Валере, словно определив в нем главную опасность уже привычной гегемонии животного на этой кухне.
-Ну ничего себе барин – восхищенного сказала Алена и подхватила кота на руки, чуть сморщившись от неожиданно большого веса. – Как его зовут?
-Так у него фамилию никто не спрашивал – пожал плечами отец – Кот и все. Приблудился прошлой зимой. Ночью пришел под дверь и мяукает. Сам худющий, аж кости торчат. Ну я и пустил. Тоскливо все ж таки одному. А так вроде как компания.
-Компания значительно увеличилась в размерах с того времени, как я посмотрю – заметил Валера, принял кота из рук Алены и поднял его на уровень глаз. Животное с мудро скучающим видом встретило его взгляд и не отводило глаза до того момента, пока он не опустил его обратно на пол, после чего важно удалилось, подняв хвост трубой.
Пока Алена отдыхала после перелета, который сам по себе не отличался особой комфортностью, поскольку проходил на модернизированном под пассажирские перевозки бомбардировщике ДБ-3Ф дальневосточного филиала Аэрофлота, Валера был буквально за руку вытащен в обширный приусадебный участок, экскурсию по которому Афанасий Петрович проводил с мастерством заправского гида. Работы тут было положено и правда немало. Аккуратные ряды овощных посадок перемежались с ухоженными фруктовыми деревьями, цветочными клумбами, за оградой из штакетника располагался птичий двор, а в отдельном сарае повизгивали нутрии, от вида и размеров которых у Валеры взлетели на лоб брови.
-Это моя гордость – выпятив грудь, сказал отец Алены – Когда я их завел, на меня смотрели как на сумасшедшего, а теперь только и успеваю давать консультации тем, кто тоже хочет попробовать. Но ни у кого не получается так, как у меня – закончил он с неподдельным счастьем в глазах – Ну пошли дальше. – он снова потащил Валеру вверх по склону, на котором располагалась выложенная камнем дорожка. – Вот тут у меня мастерская, иногда слесарю, когда настроение найдет. Или жизнь заставит. – он продемонстрировал крепко сколоченный сарай, покрытый жестяной дранкой, внутри которого от стены до стены протягивался самодельный верстак, а на стенах расположились строго по назначению инструменты. Валера не спеша шел за хозяином и осматривался вокруг. Все вокруг было по-крестьянски крепким, основательным, продуманным. Не было видно ни спешки, ни неточности. Даже колодец был не просто разумно выкопан в центре нижней части участка, а обит дубовыми бревнами, сверху прикрыт довольно тяжелой железной крышкой, а ворот был смазан и отрегулирован так, чтобы даже женщина могла крутить его одной рукой, хотя, насколько понимал Валера, в доме было и отопление, и горячая вода, в чем, безусловно, была основная заслуга многочисленных промышленных предприятий, снабжавших всем необходимым себя, а заодно и весь город. Тем не менее, этот колодец, пришелец из прошлых времен, когда наличие централизованного водоснабжения относилось к категории несбыточных фантазий, был оборудован полностью и основательно. Воистину, когда на исходе совместной жизни отец Алены, наконец, предоставил ее матери полноценный собственный очаг, он постарался не оставить в этом очаге ни одного элемента незавершенности.
Уже поздно ночью, когда они с Аленой лежали в обнимку, расположившись на кровати хоть и узкой, но зато покрытой настоящей лебяжьей периной, без которой на ее деревянном основании мог спать разве что индийский йог, Алена спросила:
-Теперь ты понимаешь, почему я уехала отсюда?
-Есть у меня несколько предположений. – ответил Валера, подумав о бесчисленных женщинах и редких мужчинах, которыми кишели городские улицы.
-Ты про отсутствие женихов что ли? – улыбнулась она, в очередной раз поражая Валеру способностью буквально читать его мысли.
-Ну…
-Нет – она чуть качнула головой, не отрывая ее от его плеча. – Этого добра у меня хватало. Собственно, на момент отъезда меня почти выдали замуж. Я даже одно время была не против, но потом…
-Что? Что случилось потом?
-Да ничего как такового не случилось, просто я вдруг увидела будущее. Не в том смысле, как описывают в фантастических книгах. Это было…знаешь, как бывает, если продолжить незавершенный набросок.
-И что тебя так напугало в этом наброске?
-Здесь нет движения – сказала она и приподнялась, поймав его взгляд – Понимаешь, тут все такое основательное, надежное, стабильное. Если не считать тех изменений, которые приносит развитие промышленности, жизнь здесь такая же, какой она была сто лет назад. Разве что ткачихи больше не ткут вручную.
-Разве это плохо?
-Ты про ткачих?
-Нет. Про стабильность.
-Для отца, однозначно, хорошо. В его возрасте да при его биографии с постоянными переездами тут для него просто рай. Но не для меня. Он показывал тебе наш колодец?
-А то. Основательно сделан.
-Вот именно. Его выкопали еще в прошлом веке. Понимаешь? И все тут такое же. Жизнь с одним и тем же окружением. Работа в одном и том же месте. За окном всегда одна и та же картина. Все люди в одно и то же время одно и то же делают. Да, все хорошо, спокойно и дышит постоянством. Да только жизнь тут не движется. Она словно застыла в одном времени. А я хотела увидеть, что там, за чертой городских промышленных кварталов.
-Боюсь, что тебя ждет разочарование – вздохнул Валера. – Почти везде люди живут такой же жизнью.
-Нет – покачала она головой – Там, в Сибири, люди оказались совсем другими. Более цельными что ли. Более настоящими. И город там другой. Да, он не такой чистенький и ухоженный, как тут, но там столько строек, столько новых проектов и идей. Чувствуешь, что ты участвуешь в чем-то большом, новом. А тут только бесконечное улучшение уже созданного. Понимаешь разницу?
-Понимаю – улыбнулся Валера. – Неугомонная ты моя путешественница.
-Ничего я не неугомонная – ответно улыбнулась она и тут же снова стала серьезной – Но я не хочу прожить как дерево: всю жизнь на одном месте.
-Вот уж в чем можно быть уверенной, выйдя замуж за военного врача, так это в наличии перспективы переездов.
Она села на кровати и пристально посмотрела на него.
-Ты уже решил? – спросила она.
-О чем ты?
-Да не валяй дурака, я же знаю, что тебя кто только не агитировал за переход на кадровую службу. И знаю, что ответа ты на момент нашего отлета не дал.
-Алена…
-А сейчас ты говоришь о перспективах переездов, хотя по комсомольскому набору тебе осталось служить только два года. Значит, ты все решил.
-Да ничего я не решал – раздраженно ответил Валера – Во всяком случае на сознательном уровне. И прежде, чем дать ответ, я бы по любому поговорил с тобой. Тем более, что дело это не срочное. Но просто…не знаю…
-Ну понятно – закончила за него она – А вот скажи мне: если ты подписываешь контракт на кадровую службу, то нас поставят в очередь на квартиру по линии министерства обороны?
-Всегда балдел от твоего практицизма – ошеломленно уставился на нее Валера – Да, думаю, поставят. Собственно, уверен, что поставят.
-И перспективы работы в армии у тебя выше, чем на гражданской должности?
-Ну…в общем-то…да. Наверное.
-И необходимость оставаться в Благовещенске следующие пять лет тебя не угнетает?
-Нет. Если она не угнетает тебя. А тебе, как я понял, и город, и люди там понравились.
-Ну черноморское побережье, безусловно, меня устроило бы больше, но чуть позже. Когда возникнет необходимость обустраивать будущее для наших детей. А пока я вполне довольна Сибирью и ни капельки не жалею, что меня туда забросила судьба.
-Тебя туда забросила распределение – заметил Валера – И потом чего же тебе жалеть об этом, если ты там встретила меня?
-Это тоже верно – она не подняла перчатку и посмотрел на него серьезными глазами – Тогда к чему сомнения? Как только мы вернемся в госпиталь, подписывай контракт и позволь мне всем говорить, что у меня муж – кадровый советский офицер. Не изображай сомнение, ты уже решил, что так и сделаешь, я уверена.
-Вот же досталась умница, а не только красавица в жены – вздохнул Валера и обнял ее, вернув к себе на грудь – Ну, да быть по сему.
Они пробыли в Иваново немногим больше двух недель. Валера, освобожденный от необходимости раздумывать о своем профессиональном будущем, искренне наслаждался городом и знакомством с новыми людьми, прошел у Афанасия Петровича курс обучения речной рыбалке на реке Уводь, которое включало в себя массу деталей, в том числе, где, как и какую именно рыбу стоит ловить, а какую из списка даже можно после этого есть. Столь важные детали объяснялись массой текстильных фабрик, расположенных по берегам реки, в результате чего рыба там иногда встречалась такого вида, какой нельзя было найти даже в биологической энциклопедии. По этой же причине большинство рыбаков после поимки выпускали добычу обратно, ибо употреблять ее в пищу категорически не рекомендовалось. За эти дни Валера обошел почти весь город, стараясь поближе познакомиться с малой родиной жены. Алена неохотно выступала гидом и чаще ограничивалась указанием достопримечательностей, которые на ее взгляд были достойны осмотра. Сама же она в основном оставалась дома, мужественно и без жалоб борясь с токсикозом, который периодически давал о себе знать приступами рвоты или головокружением, ознобом или появлением высыпаний в самых различных местах, которые часто столь же быстро проходили, но тем не менее доставляли массу неудобств, не способствовавших стремлению к прогулкам по родному городу с целью в очередной раз посмотреть на то, что и так, как она выразилась, до чертиков надоело за всю предыдущую жизнь. Во всяком случае, так Алена мотивировала свои отказы составить ему компанию в прогулках, когда оставалась в беседке, обмахиваясь самодельным веером, в то время как Валера отправлялся на прогулку по городу. Первый в его трудовой деятельности отпуск навевал совершенно иные, нежели на учебных каникулах, ощущения, даже неспешная прогулка по скверу возле площади Революции с мороженым в руке дарила какое-то внутреннее умиротворение от осознания того факта, что впервые за всю жизнь отдых был им заработан. Не дан милостью государства как часть конституционного права, а именно заработан потом и кровью. Когда чужой, а когда и своей собственной. А еще сам город вызывал в нем смешанные чувства, которые он с трудом мог бы объяснить, если бы его попросили это сделать. Было тут какое-то странное несовпадение, словно город одновременно жил в двух разных мирах, прошлом и будущем, причем второй активно атаковал первый, а первый всячески старался не впустить второй. Это проявлялось и в людях, и в городской архитектуре. Вот например дома. Несколько раз пройдя по жилым кварталам, Валера заметил периодически бросающиеся в глаза многоквартирные дома какого-то поистине футуристического облика. Взять хотя бы тот же дом-корабль, который напоминал выброшенный на берег огромный танкер. А вот на улице Палехской, само название которой он смог выговорить далеко не с первого раза, он обнаружил дом-ракету. Разумеется такого названия дом не имел, но это была первая мысль, которая появлялась у гостя города, когда он видел вытянутый, словно стрела жилой корпус, покатый склон крыши, сближающийся с землей с одной стороны и расходящиеся в стороны, словно реактивные дюзы, крылья в противоположной части здания, которые к тому же были на два этажа выше и тем самым еще больше подчеркивали сходство с основанием гигантской ракеты, положенной на бок в ожидании постановки на стартовый стол. С наступлением темноты, когда в доме загорались окна квартир, он окончательно приобретал вид летящего в космосе космического корабля из фантастических рассказов, неспешно пробирающегося сквозь астероидный пояс стандартных и более низких построек. А совсем недалеко от него такой же жилой дом представлял из себя постройку явно дореволюционного времени с основательной каменной кладкой в области фундамента, арочными окнами, стенами из старинного красного кирпича и парадным входом, расположенном, как и полагалось, на стыке двух стен, которые разбегались от него в противоположные стороны словно две полосы шоссе. Ультрасовременный драматический театр соседствовал с кинотеатром «Мир», разместившимся в бывшем торговом доме купца первой гильдии, недавно проложенные асфальтовые дороги сходились к мосту у площади Пушкина, который был выложен старинной брусчаткой. И все это в окружении больших кварталов маленьких саманных домиков, многие из которых до сих пор в качестве основного источника воды использовали колодцы, выкопанные тут еще при царском режиме. Город производил впечатление живого существа, который за время своего существования оброс добротной и толстой кожей, а вот теперь эту кожу с него пытаются содрать и обрядить его в новую. Яркую, красивую и без сомнения более удобную. Но совершенно для него чужую. И город, как мог, противился этому. Даже люди более-менее старшего возраста, многие из которых прожили здесь всю жизнь, не могли привыкнуть к вкраплениям настоящего, пышущего силой промышленности и холодным разумом автоматических устройств, в застывшее прошлое, и Валера заметил, что большинство из них посматривали на заводские корпуса и новые дома не с тем чувством радости и гордости, которые он до этого наблюдал в Благовещенске, когда там сдавали в эксплуатацию очередной культурный или промышленный объект, а со смесью неуверенности и даже страха, словно им казалось, что вся эта новизна отнимает у них что-то важное и дорогое, опираясь на которое они проживают свою жизнь, как свои жизни прожили их предки. И Валера понимал, что Алена не могла не захотеть отсюда уехать. Она стремилась к новому, она жаждала перемен. А город перемен не ждал, он их боялся. И как мог оттягивал. Возможно, отчасти это объяснялось избыточно женским населением Иваново, что делало его более консервативным, а явно видимый дефицит мужчин на улицах только подчеркивал боязнь быстрого развития, которое хотело навязать городу московское правительство, твердо решившее сделать из Иваново текстильную столицу страны. Несколько раз Алена все же находила в себе сочетание сил и желания для того, чтобы составить ему компанию в прогулках по городу или вечернем отдыхе в сквере Революции, где играла приятная музыка живого оркестра, а на танцплощадке двигались пары, в которых один из партнеров иногда был мужчиной. В такие вечера проходящие мимо женщины буквально сканировали взглядом сначала Валеру, а потом и Алену, безошибочно угадывая округлившуюся фигуру и какой-то миг словно раздумывая над тем, является это помехой для знакомства с молодым интересным мужчиной явно военной выправки или наоборот способствующим этому знакомству фактором. Не имея возможности передать словами, то информационное колебание, которое происходило между Аленой и остальным женским полом, отдыхающим в сквере после напряженного трудового дня за ткацким станком, Валера тем не менее безошибочно чувствовал, что в ту секунду-две, за которые их пару обводили взглядом, обратно от Алены шел такой мощный импульс и с таким информационным содержанием, что потенциальные знакомые, не задерживаясь, проходили мимо, и, наблюдая эту картину раз за разом, он окончательно пришел к выводу, что вербальное общение, которое мужчины используют как основное для обмена информацией, является не единственным и даже не самым главным для такого же обмена в женской среде. Причем их форма диалога, иногда посредством одного прямого, глаза в глаза, взгляда является и более информативной, поскольку за краткий миг времени в этом взгляде передается столько информации, сколько мужчина едва ли сможет передать за полчаса своего невнятного мычания, пытаясь безуспешно облечь в слова то, что облечению просто не подлежит.
Они пробыли в Иваново, как и предполагали, около двух недель. К концу этого срока Валера уже был рад уехать оттуда на любом доступном виде транспорта, поскольку всерьез начал опасаться, что ему грозит алкоголизм, так как почти все родственники Алены, приходя в гости, приносили с собой бутыль отличного самогона, и застолье длилось до тех пор, пока эта довольно внушительная емкость не пустела. Что касается многочисленных визитов в гости к ним самим, то там количество выпитого определялось объемом запасов хозяев и близостью погреба, где они хранились. Кроме того, Валеру уже начинало мутить от обилия домашней колбасы, сала, пирогов и всего того, чем в изобилии угощали их родные и близкие, приезжавшие специально для этого из окрестных сел и деревень, которых возле Иваново было превеликое множество, поскольку с одной стороны они постоянно вспоминали о голоде 1947 года, когда дефицит мужчин на полях после прошедшей войны, недостаток сельскохозяйственной техники и засуха совместными усилиями чуть не ввергли советский народ в полное повторение страшного голода 31-32 годов, а с другой почти все они представляли Благовещенск как место на краю земли и были уверены, что тамошние гарнизоны живут в условиях, лишь немного более лучших, чем условия блокадного Ленинграда, получая мясо только по коммунистическим праздникам. Когда Валера принимался объяснять, что нехватки продовольствия в Сибири давно нет, а заодно рассказывал, как можно приготовить мясо бурого медведя, если подойти к этому вопросу с умом, гости начинали охать и ахать, слушали, буквально раскрыв рот, а затем в знак восторга от услышанного выставляли на стол еще одну бутыль самогона с соответствующим эскортом закуски. К концу второй недели Алена категорически заявила, что им пора в дорогу, поскольку, мол, отпуск у ее мужа не безграничный, а ей еще предстоит знакомство с его родителями, к которому она не может подготовиться ни морально, ни физически в условиях постоянных визитов и застолий. Намек был понят правильно, а потому родственники выразили подобающие случаю пожелания счастливого пути, в очередной раз похвалили Алену за удачный выбор мужа и сообщили Валере, что ему очень повезло с женой, о чем он уже и сам начал не первый день как догадываться. Прощание же с Афанасием Петровичем носило более скромный и гораздо более теплый характер. Крепко обняв дочь, чуть не придушив ее в объятиях, он позволил ей взобраться в вагон поезда и так же крепко пожал руку Валере.
-Я, видимо, не скоро увижу вас снова – сказал он.
-Афанасий Петрович, мы…
-Нет, нет, нет – покачал тот головой – Молодая семья имеет кучу собственных забот. Потому я и благодарил тебя за приезд, что был и остаюсь в уверенности, что в следующий раз вы к нам выберетесь не скоро. Если Алена вообще захочет сюда выбираться. Я так понимаю, ты решил подписать контракт и перейти на кадровую службу?
-Аленка разболтала?
-Нет, наоборот. Когда я ее спросил, не собираешься ли ты оставаться в армии, она сделала очень убедительный вид, что ты еще не принял решение,и она не хочет на тебя давить. Что и убедило меня окончательно в обратном. Она никогда не умела убедительно врать, вечно принимает чересчур безразличное выражение лица. – он снова улыбнулся и хлопнул Валеру по плечу – Ну все, военный, счастливого пути и береги мою дочь и внука.
-А если будет внучка? – спросил Валера, поднимаясь в вагон.
-Лишь бы была. – Афанасий Петрович махнул на прощание рукой и быстро пошел прочь от вагона. Над головой Валеры раздался оглушительный гудок, и поезд тронулся с места, силой инерции буквально впихнув его внутрь вагона.
фото из интернета
Воины в белом. Часть 8
© Copyright: Солдат Империи, 2014
Свидетельство о публикации №214051801819
Свидетельство о публикации №214051801819
Рецензии