Воспоминания о поэте

     Вспоминая Харьковского поэта, Члена Международного Сообщества писательских Союзов - Пашкова Ивана Григорьевича - хочу рассказать о  литературном вечере, проведенном на его даче в Федоровке, куда мы однажды поехали с ночевкой.

 Случилось это летом 2008 года. Мы сидели в саду у круглой печки, в простонародье именуемой буржуйкой, и, разложив на столе немудреную снедь, негромко беседовали. Естественно, разговор вскоре переключился на поэзию. Зазвучали стихи Есенина, Блока, после чего вспомнили современных  авторов: Николая Зиновьева, Валерия Замесова и Анатолия Мирошниченко,  вспомнили Харьковских украиноязычных поэтов: нежную лирику Славы Романовского и, зачастую сумбурную, но такую разнообразную и правдивую поэзию Алексея Аулова. Порывшись в записной книжке, я прочитал строки из недавно изданной поэмы Аулова:  «Тарас среди нас».

– Из книги Аулова сделал выписки, а из книги Пашкова? – приревновал Иван Григорьевич. – У меня готова к изданию новая книга.
– Так она же еще не вышла, – парировал я. – Название придумал?
– Я её хочу назвать «Ясный колодец души».
– Прекрасное название, – одобрил я. – Почитаешь?
Он вынес из дома кипу исписанных листов, и зазвучала поэзия Пашкова. Свои стихи Иван Григорьевич читал самозабвенно:

Лето бабье на улитке приползло,
Снова милым, добрым бабам повезло.
Вновь раскрыты шифоньеры, сундуки,
Вновь все взгляды так заманчиво легки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ветку ива окунула, как весло,
Лето бабье на улитке приползло.

Прозвучало десятка два стихов, затем мы сделали перерыв, после которого неожиданно переключились на другого автора.

  Случайно у меня с собой оказалась книга польского писателя Романа Брандштеттера «Песнь о жизни и смерти Шопена» в переводе Харьковчанина Ивченко Валентина Юрьевича.
Накануне подаренная мне переводчиком, прекрасно изданная книга радовала глаз.
Пашкову она тотчас пришлась по душе.
– Смотри, – говорил он в волнении, листая страницы, – послушай, как красочно автор описывает игру великого музыканта:

– Шопен  сел за рояль. Велел погасить свечи. Закрыл глаза.
Руки его взлетели над клавишами. Увидел ангельский пейзаж.
Остров, затерянный среди океана.
Среди долины, заросшей виноградом, протекал поток.
Он сел на берегу потока и вытянул ладони перед собой.
А поток, двигаясь в блеске вечернего солнца,
Зазвучал спокойной музыкой. 
Сверкал и шумел, унося на своих волнах
Мелодию его пальцев,
И вода текла, текла, играющая вода,
Вода вдохновения, вода счастливая.

– До чего же здорово написано, – в отсветах огня, отбрасываемого буржуйкой, лицо чтеца выглядело взволнованно. Он  продолжал чтение:

– Казалось, что к нему с гор спустился пастух
И играл песню на флейте,
Сотканную из красок,
И запахов, и светлой печали.
И играла вода, и тишина, и флейта,
Пасторальное трио…

В тот летний вечер, благодаря переводу Ивченко, мы были настроены на волну литературных воспоминаний о великом польском музыканте, и читали, читали, читали… Неоднократно повторяющиеся строки: Полонез… Шампанское… Бокалы… Балы и полумрак при догорающих свечах… – навевали воспоминания о чем-то волшебном, неизведанном и давно забытом.

Иван Григорьевич листал страницы книги, в темноте наклонялся низко над буржуйкой, отчего мне казалось, что вылетающие из печи искры сейчас опалят его голову, и читал.
– А вот! В главе – «Тоска по Беатриче»…  Слушай:

– Небо, двигаясь по звукам музыки,
Как по волнам невидимого моря,
Вошло в комнату.

Он выпрямился. Опустил руку с книгой. Задумался.
– У них небо вошло в комнату. А что у нас? – спросил Иван Григорьевич, оглядываясь вокруг. – Взгляни.    У нас лучше.   Наше небо – над головой. Украинское звёздное небо и ночной старый сад, буржуйка, извергающая мириады искр и,  конечно же, наш первак. Пусть поляки завидуют. Наливай!
 
Вскоре ему потребовалась чистая бумага. Бумаги под рукой не оказалось, и, схватив салфетку, Иван Григорьевич стал торопливо на ней писать стихи.
Не желая мешать, я деликатно отодвинулся в темноту.
Вскоре стихи были готовы.  Это был ответ Брандштеттеру:

–  Самогон взамен шампанского, 
Сад, «буржуйка» вместо свечи,
О Шопене строки прекрасные
Два поэта читали в ночи.

Строки «Песни» летели в небо,
Искры пламени сыпались ввысь,
А «небо, двигаясь по звукам музыки,
Как по волнам невидимого моря»,
С ответным визитом «входило» в сад.
Это было прекрасно.

Поздней ночью, когда догорели последние поленья, Иван Григорьевич дошел до главы, в которой описывалась смерть великого музыканта.
Он читал:
–  Все вышли в соседнюю комнату,
Остались лишь вербы, склонившиеся под стеной,
И ксендз, и один приятель,
И смерть, которая, ступая на пальцах,
Шла через спальню.

Она села у его изголовья,
А он опёрся головой
О её милосердное плечо...

– Да, редко, кто так описывает смерть, – сказал Иван Григорьевич задумчиво, – «её милосердное плечо…»
– Действительно, для некоторых она является избавлением от земных страданий, – согласился я.

 – Знаешь, Игорь, а у меня будет лёгкая смерть, – вдруг уверенно заявил он.
– Ты чего? – удивился я. – Собрался умирать?
– Вовсе нет, – ответил он. – Туда не стоит торопиться. Но насчет смерти я спокоен. У меня есть Люда: моя жена и мать моих детей. Она – очень верующий человек. Я грешу,  а она отмаливает мои  грехи.
Ночью Иван Григорьевич беспокойно крутился на своей кровати, а утром был задумчив и тих. Будто чувствовал, что ему отпущено не так-то и много времени.
 Скончался поэт в ноябре 2010 года. Память о нём надолго останется в сердцах родных, читателей и друзей.

  17.01.2013 г.


Рецензии
Царствие ему небесное! И Вашими словами - пусть память о нем останется в сердцах родных, читателей и друзей!
С уважением,

Ольга Скоробогатова 2   07.05.2015 23:04     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Ольга!
Поздравляю Вас с Днём Победы.
Желаю Радостей и творческих успехов.

С уважением:

Игорь Скоробогатый   08.05.2015 19:00   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.