Стимул

            
                «Живёшь – не оглянешься, помрёшь – не спохватишься» (Русск. пог.)

            Сегодня, декабрьским деньком, за окном пасмурно, сильный ветер. И хоть пока больших морозов нет, настроение подавленное. А мне, чтобы жить, стимул нужен. Да ещё свет погас – видно, где-то ветром провода порвало. Без электричества ни за компьютер не сядешь, ни телевизор не посмотришь…
           Что ж, зато почитаю, наконец. Что взять? Гоголя, Фабра?  Тугласа? Всё перечитано не на один раз, всё почти наизусть помню. Оставила только самые- самые любимые, и то три полки в два ряда.
           Вот дочь приглашает в Австралию переехать, а как их, любимые книги, бросишь? Я дышать без них не смогу. Можно, конечно, каждую такую в библиотеке взять, но это – не то! Ведь многие книжки – из детства… Странно, читать не могу, потому что знаю наизусть, а расстаться не могу, потому что они мне необходимы. Хотя бы по корешкам рукой иногда провести...
          Раньше у меня была большая библиотека. Как-то решила дать книгам вторую жизнь, понимая, что далеко не все снова возьму в руки. Три  полных, тяжёлых рюкзака увезла в терапевтическое отделение больницы, три – в хирургическое.  На последнем заходе убедилась: больные, которые до того сновали по коридорам и не знали, чем заняться, все лежат с книгами в руках по кроватям!
           А на подоконниках не осталось ни одной! 
           Схожу-ка в магазин! И мусор за одним отнесу. Прогуляюсь. Может, развеселюсь! Оделась наскоро, вышла.
            - Здравствуй,  Зоя!
            - Здравствуй, Любушка!
            Это соседка по дому, злая горбунья. Умная, язвительная. В глаза льстит, за глаза поносит, материт самыми изощрёнными матерками. В её-то возрасте так ругаться! Давно пошёл восьмой десяток. О душе бы пора подумать. Мимо и пройти страшно, если она с кем-нибудь стоит. Тогда они долго смотрят вслед и шевелят сухими губами.  Слава богу, что я давно не молодая и стала почти безгрешной…
             А больше всех Зоя поносит свою мать – недоглядела та когда-то, свалилась дочь всего-то со стула, повредила спину, и вся жизнь оказалась искалеченной.    Жаль мне Зою. У всех за плечами какая-то жизнь, какая-то любовь, какие-то дети, какие-то воспоминания. А её никогда никто не любил. Только племянница иногда наведывается – не освободилась ли квартирка?
             Всех старух жаль. Смотрю, как они по двору слоняются,  Те, которые себе места не найдут, у которых дачи нет или внуки далеко. Иногда подойду к ним, угощу своими ягодами или огурчиками:
             - Привет, молодёжь! Как вы ещё с ума не сошли?
             - А почему ты думаешь, что мы не сошли? – Быстро находится  Тоня. Антонина Васильевна. От остальных уже острого словца не дождёшься.
              Лет пятнадцать назад она переселилась откуда-то с юга Казахстана сюда, в Петропавловск, с мужем и двумя сыновьями. Была она весёлой, приветливой, доброжелательной. Потом умер муж, убили сына. Другой где-то далеко. Да и одиночество, что ли, заело – теперь от неё улыбки не дождёшься. Хмурая.
             А я помню, какая она на старой-старой фотографии – молодюсенькая украиночка с венком полевых цветов на голове. Давным-давно   я была у неё в гостях, и она мне всю-всю свою жизнь рассказала. Пришла домой, и записала, что запомнила. Интересной и трудной оказалась жизнь!
           Теперь пытаюсь улучить момент, когда у неё будет хорошее настроение, хочу  прочитать ей записанное, чтобы всё было, так сказать, документально  зафиксировано. Пока она живая. Ведь ей почти восемьдесят!
             Отказывается слушать.
           - Я, - говорит – не хочу вспоминать ничего. Хочу забыть всё, что было!
                А мне и правда кажется, что пожилые женщины  секрет какой-то знают. Спрашиваю одну, другую – бывает ли у неё депрессия? Нет, говорят, не бывает!
               У меня ещё так много занятий, а жить иногда тошно становится.          Это просто беда!
            Боже, какой ветер! И пасмурно. За облаками – солнце, утешаю я себя. Не помогает. Тоска. Мусор выброшен. В контейнере копается  знакомая молодая  бомжиха,  Марина. Вчера днём вижу, сидит у меня под окном, совсем замёрзла. Я открыла форточку:
               - Хочешь чаю?
               - Давайте.
              Вскипятила, заварила крепко, сахара  насыпала побольше в литровую банку,  кое-чего съедобного в пакет набросала, вышла, отдала:
              - Осторожно, горячо, не разбей! Дать варежки?
              Руки у неё даже не красные – синие.
              - Давайте!
           Поискала, какие отдать. Вот эти отдам, старые, но очень тёплые, из чистого мохера. Сама вязала! Могла бы  ещё поносить, да ладно! Человек  ведь пропадает!
            В окно подала:
              - Береги, не потеряй!
              - Хорошо. Спасибо.
           А через несколько часов пошла в аптеку, смотрю, сидит Маринка на трубе теплотрассы, греется, а синие руки в рукава прячет.
             - А где мои  варежки? – Удивилась я.
             - Да я их выбросила. Они грязные стали! Мы железяки таскали…
             Конечно, зачем жалеть то, во что не вложен свой труд? Чужого не жаль…
           Ну, вот, мусор выброшен.  Теперь за хлебом зайду в магазин, и скорее домой. В такую погоду не очень-то тянет гулять. Впрочем, ветер, кажется, утих. И облака выше поднялись.
             Когда вышла из магазина, тучи разошлись, появилось солнце. А с ним – и желание жить!
            Да здравствует наше светило! И я в который раз убеждаюсь, что солнце – самый убедительный стимул к существованию!